Последнее настоящее слово

В своей книге «Иисус, которого я не знал» я рас­сказал одну историю, правдивую историю, которая еще долго после этого преследовала меня. Мне рас­сказал ее один мой знакомый, который работает в Чикаго с людьми, оказавшимися за бортом обще­ства. Как-то раз ко мне пришла проститутка, нахо­дившаяся в отчаянном положении. Бездомная, боль­ная, она даже не могла купить еды для своей двух­летней дочери. Рыдая, она рассказала мне, что про­давала свою — двухлетнюю! — дочь мужчинам, занимающимся извращенным сексом. За час она могла заработать на дочери больше, чем своим соб­ственным телом за ночь. По ее словам, она вынуж­дена была делать это, чтобы иметь возможность употреблять наркотики. Мое сердце с трудом могло вынести эту омерзительную историю. Однако закон накладывал на меня обязательства, и я должен был сообщать о жестоком обращении с детьми. Я не знал, что сказать этой женщине. Наконец, я спро­сил ее, не думала ли она обратиться за помощью в церковь. Я никогда не забуду выражение абсолютно наивного потрясения на ее лице. «Церковь! — вос­кликнула она. — Что бы это дало мне? Я и так считала себя порочной женщиной. Они бы только заставили меня мучиться еще больше».

Больше всего в истории моего друга меня поразило, что женщины вроде этой проститутки шли к Иисусу, а не бежали от него. Чем хуже думали они о себе, тем скорее видели в Иисусе спасение. Неужели церковь утратила этот дар? Очевидно, те бедняги, которые следовали за Иисусом, когда он жил на земле, больше не чувствуют себя желанными гостями среди его последователей. Что же произошло? Чем больше я размышлял над этим вопросом, тем больше меня влекло одно ключевое слово.

Будучи писателем, я играю словами дни напро­лет. Я забавляюсь ими, прислушиваюсь к их от­тенкам, раскалываю их, как орехи, и пытаюсь набить их своими мыслями. Я понял, что эти слова могут портиться с годами, как старое мясо. Их значения становятся несвежими. Возьмем, например, слово «милость». Когда переводчики короля Якова искали слово, которое бы вырази­ло высшую форму любви, они остановились на слове «милость».

Сегодня же мы слышим насмешливое: «Не нуж­на мне ваша милость». Возможно, я все время возвращаюсь к слову благодать, поскольку это важ­ное теологическое понятие, которое еще не ис­трепалось. Я называю его «последним настоящим словом», поскольку в английском языке это слово при любом употреблении, которое приходит мне в голову, сохраняет часть своего первоначального великолепия. Подобно огромному водоносному пласту, это слово лежит в основе нашей гордой цивилизации, напоминая нам, что добро совер­шается не нашими собственными усилиями, а ско­рее милостью, благодатью Божией. Даже сейчас, вопреки нашему стремлению к мирскому, наши корни все еще тянутся к этому слову. Послушай­те, как мы употребляем его.

Многие воздают благодарность (англ, say grace) Богу в своих молитвах перед едой, признавая, что их насущный хлеб — это дар Божий. Мы благо­дарны (англ, grateful) за сделанное нам добро, мы радуемся благим новостям (англ, gratify), нас по­здравляют с успехом (англ, congratulate), мы любез­ны (англ, gracious), принимая в гостях друзей. Если нам нравится обслуживание, мы оставляем чаевые (англ, gratuity). В каждом из этих слов я слышу сла­дость детского удовольствия от незаслуженного.

Сочинитель музыки может включить в парти­туру форшлаг (англ, grace notes). Эти ноты, хотя и не являются существенными для мелодии, — они необязательны (англ, gratuitous) — все же добавляют штрих, без которого произведение не звучит. Когда я сажусь за фортепьянную сонату Бетховена или Шуберта, я несколько раз играю ее без форшлага. Соната увлекает, но она чудес­ным образом преображается, когда я могу доба­вить форшлаг, который оживляет произведение, как острая приправа.

В Англии это слово часто используется в его прямом богословском значении. Британцы обра­щаются к членам королевской семьи: «Ваша ми­лость» (англ. «Your grace»). Студенты Оксфорда и Кембриджа могут «получить разрешение на соис­кание ученой степени» (англ, «receive grace»), осво­бождающее их от некоторых аспектов универси­тетской программы. Парламент издает «Указ о помиловании» (англ, «act of grace») преступника.

Нью-йоркские издатели, говоря о политике льгот (англ, gracing), также подразумевают бого­словское значение слова. Если я подписываюсь на двенадцать номеров журнала, то получаю несколь­ко особых приложений даже тогда, когда срок моей подписки уже истек. Это «бесплатные при­ложения» (англ, grace issues), которые приходят без дополнительной оплаты (англ, gratis), чтобы со­блазнить меня на новую подписку. Кредитные карты, агентства по прокату машин, ломбарды открывают для клиентов «льготный период» (англ, grace period).

Я также получаю информацию о слове из его антонимов. Газеты говорят о «ереси коммунизма» (англ, fall from grace) — фраза, которую также мож­но отнести к Джимми Сваггерту, Ричарду Никсо­ну и О. Д. Симпсону. Мы оскорбляем человека, указывая на недостаток в нем благодати: «Вы не­благодарны!» — говорим мы. Или еще хуже: «Вы совершили неблаговидный поступок!» (англ. You are a disgrace]). В действительно жалком человеке нет «ничего святого» (англ, «saving grace»). Мой любимый случай использования корня слова «grace» — мелодичная фраза персона нон грата – лицо, оскорбившее правительство США каким-либо незаконным действием, официально объяв­ляется «в немилости».

Многочисленные варианты употребления этого слова в английском языке убеждают меня, что «благодать» - действительно удивительное и вправду наше последнее настоящее слово. В нем отражает­ся квинтэссенция Евангелия, как в капле воды отражается солнце. Мир жаждет благодати, даже не осознавая этого. Неудивительно, что гимн «О Благодать!» пробил дорогу в Горячую Десятку хи­тов через двести лет после его написания. Для общества, которое кажется плывущим по течению без швартовых, я не знаю лучшего места для того, чтобы бросить якорь веры.

Однако благодать, так же, как форшлаг в музы­ке, не терпит спешки. Берлинская Стена пала за одну ночь эйфории; негры в Южной Африке сто­ят в длинных многочисленных очередях только для того, чтобы впервые проголосовать; Ицхак Рабин и Ясир Арафат жмут друг другу руки в Розовом Саду. На мгновение нисходит благодать. Затем Восточная Европа невольно сталкивается с необходимостью долгой перестройки. Южная Аф­рика пытается понять, как управлять страной. Арафат избегает пули, а Рабина она находит. По­добно гаснущей звезде, благодать рассеивается в последней вспышке бледного света и поглощается черной дырой не-благодати.

«Великие христианские революции, — сказал X. Ричард Нибур, — состоят не в открытии ново­го, до сих пор неизвестного. Они происходят, когда кто-нибудь основательно берется за то, что всегда было рядом». Странно, но я иногда ощу­щаю недостаток благодати в самой церкви, инсти­туте, который создан, по словам Павла, с целью провозглашать «Евангелие благодати Божией».

Писатель Стивен Браун отмечает, что ветери­нар, осмотрев собаку, может много узнать о ее владельце, которого он никогда не встречал. Но что мир узнает о Боге, наблюдая за нами, его последователями на земле? Если посмотреть на слово «благодать» (по-гречески «харис»), то мож­но увидеть, что его корень происходит от глагола, означающего «я веселюсь, я радуюсь». Насколько мне известно, веселье и радость — это не те понятия, которые приходят в голову, когда люди думают о церкви. Они думают о святошах. Они думают о церкви как о месте, куда приходят после очищения, а не до него. Они думают о морали, а не о благодати. «Церковь! — сказала проститутка. — Что бы это дало мне? Я и так считала себя порочной женщиной. Они бы только заставили меня мучиться еще больше».

Такое отношение отчасти проистекает из не­правильного представления или предубеждения по­сторонних людей. Я посещал бесплатные столовые для нуждающихся, ночлежки и приюты, тю­ремные церкви, в которых служат щедрые на со­страдание добровольцы-христиане. И все же слова этой проститутки уязвляют, потому что она нашла слабое место церкви. Некоторые из нас, похоже, так озабочены тем, чтобы избежать ада, что забы­вают славить наш путь на небо. Другие, так обес­покоены проблемами современной культурной войны, что отрицают миссию церкви как гавани благодати в этом мире порока.

«Благодать повсюду», — сказал умирающий свя­щенник в романе Жоржа Бернаноса «Дневник сель­ского священника». Да, но как легко мы прохо­дим мимо, глухие к ее гармонии.

Я учился в библейском колледже. Спустя годы, когда я сидел рядом с директором этой школы в аэроплане, он попросил меня дать оценку моему образованию. «Местами хорошо, местами не очень, — ответил я. — Я встретил там много благочести­вых людей. Фактически, именно там состоялась моя встреча с Богом. Это невозможно переоце­нить. И все же, позднее, я понял, что за четыре года я почти ничего не узнал о благодати. Воз­можно, это самое важное слово в Библии, сердце Евангелия. Как я мог пройти мимо него?»

Я пересказал наш разговор на следующем мо­литвенном собрании. Я адресовал свои слова про­фессорско-преподавательскому составу, и тем са­мым оскорбил их. Судя по всему, меня больше не пригласят туда читать проповедь.

Одна добрая душа спросила у меня в письме, не исказил ли я смысл. Разве не говорил я, что мне как студенту не доставало восприимчивости, чтобы ощутить благодать, которая была повсюду вокруг меня? Поскольку я уважаю и люблю этого человека, я долго и мучительно размышлял над его вопросом. В конечном итоге, однако, я пришел к выводу, что в библейском колледже я по­знал не меньше «не-благодати», чем где-либо еще в моей жизни. Адвокат Дэвид Симендс подвел итог своей карьеры таким образом: «Много лет назад я пришел к выводу, -что существует две основных причины большинства эмоциональных проблем евангелических христиан. Первая — не­способность понимать, воспринимать и пережи­вать безмерную благодать и всепрощение Божие, вторая — неспособность передавать эту безмерную любовь, всепрощение и благодать другим людям. Мы читаем, слушаем, верим правильному бого­словию благодати Божией. Но живем иначе. Доб­рая весть Евангелия благодати не достигла уровня наших эмоций».

«Мир может почти все, что может церковь, и даже больше, — говорит Гордон МакДональд. — Вам не нужно быть христианином, чтобы строить дома, утолять голод или лечить болезни. Есть только одна вещь, на которую мир не способен. Он не может предложить людям благодать». Мак-Дональд затронул единственно важную функцию церкви. Куда еще идти миру в поисках благодати?

Итальянский романист Игнацио Силоне писал о революционере, которого преследует полиция, Что­бы спрятать его, товарищи переодели его в одеяния священника и отправили в уединенную деревню у подножия Альп. Об этом прошел слух, и вскоре длинная очередь крестьян, пришедших рассказать историю своих грехов и разбитых жизней, выстрои­лась у его дома. «Священник» протестовал и пытал­ся прогнать их прочь, но безрезультатно. Ему ниче­го не оставалось, кроме как сидеть и слушать исто­рии людей, жаждущих благодати.

Я чувствую, что это и есть та причина, по ко­торой люди идут в церковь. Они изголодались по благодати. Книга «Воспитание фундаменталиста» рассказывает о встрече студентов миссионерской академии в Японии. «За одним или двумя исклю­чениями, все оставили веру и вернулись назад, — сообщил один из студентов, — а тех из нас, кто вернулся назад, объединяло одно — мы все от­крыли благодать...»

Когда я теперь оглядываюсь на мою собствен­ную жизнь, полную скитаний, окольных путей и тупиков, я вижу, что меня гнала вперед именно жажда благодати. Я покинул церковь на время, потому что находил там так мало благодати. Я вернулся, поскольку не нашел благодати больше нигде.

Сам я едва вкусил благодати, раздал меньше, чем получил, и никоим образом не «эксперт» по благодати. Это в действительности те причины, которые побуждают меня писать. Я хочу больше знать, больше понимать, познать больше благода­ти. Я не осмеливаюсь, а опасность этого очень реальна, писать недовольную книгу о благодати. Оговоримся сразу же, в самом начале книги, что я пишу как странник, только в рамках своего стремления к благодати.

Благодать не является легким предметом для писателя. Если обратиться к сказанному Е. Б. Уайтом о юморе, то благодать может быть расчле­нена, как лягушка, но она умрет в процессе, и внутренности обескуражат любое сознание, кроме чисто научного. Я только что прочитал статью на тринадцати страницах о благодати в «Новой като­лической энциклопедии», которая избавила меня от малейшего желания расчленять благодать и демонстрировать ее внутренности. Я не хочу, что­бы она умерла. По этой причине я буду больше полагаться на истории, нежели на силлогизмы.

В общем, я скорее Зуду рассказывать о благо­дати, чем объяснять ее.