Праздник Бабетты: рассказ
Карэн Бликсен, урожденная датчанка, вышла замуж за барона и провела годы с 1914 по 1931, управляя кофейной плантацией в Восточной Африке, являвшейся британской колонией (в своей книге «Из Африки» она рассказывает об этих годах). Разведясь с мужем, она вернулась обратно в Данию и начала писать по-английски под псевдонимом Исак Динесен. Один из ее рассказов, «Праздник Бабетты», вошел в анналы классики, после того как по нему в восьмидесятых годах был снят фильм.
Динесен переносит повествование в Норвегию, но датские кинематографисты выбрали в качестве места действия жалкую рыбацкую деревушку на датском побережье — селение с грязными улочками и лачугами с соломенными крышами. В этом угрюмом селении седобородый старейшина стоял во главе аскетической лютеранской секты.
Эта секта отвергала и те немногие земные удовольствия, которые могли представлять собой искушение для крестьянина Нор Восбурга. Все ходили в черном. Скудная пища состояла из вареной трески и жидкой кашицы, приготовленной из разваренного в воде хлеба, слегка сдобренного пивом. В субботу члены этой группы встречались и пели песни вроде «Иерусалим, мой счастливый дом, бесконечно дорогое мне имя». Конечной целью был для них Новый Иерусалим, и с этой жизнью на земле можно было примириться только, как с возможностью попасть туда.
У старого священника, вдовца, было две девочки-подростка — Мартина, названная в честь Мартина Лютера, и Филиппа, названная в честь ученика Лютера Филиппа Меланхтона. Обычно крестьяне приходили в церковь уже только для того, чтобы посмотреть на двух девушек, чья красота сияла, несмотря на все усилия сестер скрыть ее.
На Мартину положил глаз молодой франтоватый кавалерийский офицер. Когда она оказала стойкое сопротивление его чарам — кто бы иначе заботился об ее престарелом отце? — он уехал и женился на одной из фрейлин королевы Софии.
Филиппа была не только красива, но и пела, как соловей. Когда она пела про Иерусалим, казалось, появлялись призрачные видения небесного града. И так случилось, что Филиппа познакомилась с одним из самых известных оперных певцов своего времени, французом Ачилем Папеном, который приезжал на побережье укреплять свое здоровье. Прогуливаясь по грязным улочкам прибрежного селения, Папен, к своему удивлению, услышал пение, достойное Гранд Оперы в Париже.
«Позвольте мне обучать вас, — убеждал он Филиппу, — и вся Франция будет у ваших ног. Члены королевской семьи будут добиваться встречи с вами, и вы будете ездить в экипаже обедать в великолепном «Cafe Anglais». Увлеченная этой идеей, она согласилась на несколько занятий, но только на несколько. Ее беспокоили песни о любви, которые она пела, а волнение, которое она переживала, огорчало ее отца. Когда одна ария из оперы Дон Джованни закончилась тем, что она оказалась в объятиях Папена, а его губы прикоснулись к ее губам, у нее не осталось никаких сомнений, что этим новым удовольствиям должен быть положен конец. Ее отец написал записку, в которой он запрещал дочери впредь посещать занятия, и Ачиль Папен вернулся в Париж, безутешный, словно он неверно распорядился выигранным лотерейным билетом.
Прошло пятнадцать лет, и в селении многое изменилось. Сестры, которые стали теперь старыми девами, предприняли попытку продолжить миссию их покойного отца, но без его твердой руки секта раскололась. Братья начинали точить зуб друг на друга, как только дело касалось бизнеса.
Поползли слухи о какой-то длящейся уже тридцать лет любовной афере, в которой были замешаны двое из членов секты. Две пожилые леди не разговаривали друг с другом почти год. Но, несмотря на это, секта все еще собиралась по субботам и пела старые гимны, но некоторые начинали вносить сумятицу, и музыка потеряла свою привлекательность. Несмотря на эти проблемы, дочери священника оставались неизменными в своей вере, организовывая службы и варя похлебку для беззубых стариков деревни.
Однажды ночью, слишком дождливой для того, чтобы у кого-то могло возникнуть желание прогуляться по грязным улочкам, сестры услышали тяжелый стук в дверь. Открыв ее, они подхватили на руки упавшую в обморок женщину. Они смогли привести ее в чувство ровно настолько, чтобы понять, что она не говорит по-датски. Незнакомка протянула им письмо от Ачиль Папена. Увидев на конверте его имя, Филиппа залилась румянцем, и ее рука дрожала, когда она читала это рекомендательное письмо. Женщину звали Бабетта. Ее муж и сын погибли во время гражданской войны во Франции. Ее жизнь была в опасности, у нее не было крова, и Папен пристроил ее на корабль в надежде, что это селение окажется милосердным. «Бабетта умеет готовить», — было написано в письме.
У сестер не было денег, чтобы платить Бабетте, и поначалу, когда они принимали девушку на работу, их мучили сомнения. Они не доверяли ее кулинарным способностям. Разве французы не едят лошадей и лягушек? Но жестами и мольбами Бабетта смягчила их сердца. За комнату и стол она была готова выполнять любую поденную работу.
В течение двух следующих лет Бабетта работала на сестер. Первое время, когда Мартина показывала ей, как чистить треску и готовить кашу, Бабетта слегка морщила нос, и ее бровь удивленно ползла вверх, но она ни разу не задала ни одного вопроса, а делала все, что ей велели. Она кормила всех бедных людей в селении и делала всю работу по хозяйству. Она даже помогала при организации субботних служб. Каждый мог подтвердить, что с Бабеттой в инертную общину пришла новая жизнь.
Поскольку Бабетта никогда не упоминала о своем прошлом во Франции, для Мартины и Филиппы явилось большой неожиданностью, когда в один прекрасный день, спустя двенадцать лет, она получила первое письмо. Бабетта прочитала его, подняла глаза на сестер, которые с удивлением уставились на нее, и спокойным голосом объявила, что в ее жизни случилось чудо. Ежегодно один из друзей Бабетты в Париже покупал на ее имя лотерейный билет. В этом году ее билет выиграл. Десять тысяч франков!
Сестры поздравляли Бабетту, жали ей руки, но их сердца екнули. Они поняли, что вскоре Бабетта их покинет.
В те дни, когда это произошло, сестры как раз обсуждали предстоящий праздник в честь столетия со дня рождения их отца. Бабетта обратилась к ним с просьбой. «За двенадцать лет я никогда ни о чем вас не просила, — сказала она. — Но сейчас я хотела бы просить вас позволить мне приготовить еду к службе, которую будут служить в день столетнего юбилея. Я бы хотела показать настоящую французскую кухню».
Хотя у сестер были серьезные опасения на счет этой идеи, они не могли отрицать тот факт, что Бабетта действительно ни разу за двенадцать лет ни о чем их не попросила. Что им оставалось делать, кроме как согласиться?
Когда Бабетта получила из Франции деньги, она ненадолго исчезла, чтобы распорядиться насчет приготовлений к празднику. Через несколько недель после ее возвращения жители Нор Восбурга стали свидетелями странного зрелища, когда на берегу разгружали одну за другой лодки, привезшие провизию, заказанную Бабетгой для ее кухни. Рабочие толкали перед собой тележки, нагруженные корзинами с маленькими птицами. За ними последовали ящики с шампанским и вином. Целая коровья голова, овощи, трюфеля, фазаны, ветчина, диковинные морские животные, огромная, еще живая черепаха, двигающая своей змеиной головой из стороны в сторону, отправлялись в кухню сестер, где Бабетта была сейчас полноправной хозяйкой.
Мартина и Филиппа, напуганные этим ведьминым колдовством, объясняли свое затруднительное положение одиннадцати оставшимся членам секты, теперь уже старым и седым. Каждый сострадательно кудахтал. После некоторого обсуждения они согласились есть приготовленные Бабеттой блюда, ничего не говоря ей о том, какая скверная мысль ее посетила. Язык дан человеку для того, чтобы он восхвалял и благодарил Бога, а не для того, чтобы услаждать его экзотическими яствами.
Пятнадцатого декабря, на которое был намечен обед, шел снег, и вся деревня блестела, покрытая белым глянцем. Сестрам было приятно узнать, что к их празднику присоединятся нежданные гости, а именно: девяностолетняя мисс Лёвенхильм в сопровождении своего племянника, того самого офицера кавалерии, который когда-то давно ухаживал за Мартиной, а теперь стал генералом и нес службу в королевском дворце.
Бабетте каким-то образом удалось раздобыть в достаточном количестве фарфоровую и хрустальную посуду, и она украсила комнату свечами и вечнозелеными растениями. Накрытый ею стол выглядел превосходно. Когда обед начался, все жители селения вспомнили о своей договоренности и сидели молча, словно набрав в рот воды. Только генерал отпускал реплики по поводу выпитого и съеденного. «Амонтилладо»! — воскликнул он, отпив из бокала. — И притом самый прекрасный из тех, что мне доводилось пробовать». Проглотив первую ложку супа, генерал готов был поклясться, что это был черепаховый суп, но как такое было возможно на побережье Ютландии?
«Невероятно! — произнес генерал, отведав следующее блюдо. — Демидовские блины!» Все остальные гости, чьи лица испещряли глубокие морщины, ели эти же редкие деликатесы, не произнося ни слова. Пока генерал пел дифирамбы шампанскому марки «Вёве Клико 1860 года», Бабетта приказала мальчику, прислуживающему на кухне, следить за тем, чтобы бокал генерала не пустовал. Он единственный, казалось, мог оценить то, что было приготовлено к этому обеду.
Хотя никто ни словом не обмолвился о том, что он ел и пил, банкет чудесным образом подействовал на неподатливых жителей селения. Их сердца потеплели. Их языки развязались. Они говорили о тех минувших днях, когда еще был жив священник, и о Рождестве в тот год, когда бухта покрылась льдом. Один из сельчан признался другому в том, что однажды надул его при совершении сделки, а две женщины, издавна враждовавшие между собой, обнаружили, что они беседуют друг с другом. Когда одна из женщин рыгнула, ее сосед не подумав, сказал: «Аллилуйя!»
Генерал, однако, не мог говорить ни о чем, кроме еды. Когда мальчик вынес к столу coup de grace (снова это слово, заметьте), молодых перепелов, приготовленных en Sarcophage, генерал воскликнул, что такую кухню можно попробовать только в одном месте в Европе, в знаменитом ресторане «Cafe Anglais» в Париже, прославившемся когда-то благодаря женщине, бывшей в нем шеф-поваром. Вино ударило ему в голову, чувства переполняли его, и, не в силах больше сдерживать их, генерал поднялся для того, чтобы произнести речь. «Милосердие и истина, друзья мои, встретились, — начал он. — Праведность и блаженство слились в одном поцелуе». Потом генерал был вынужден сделать паузу, потому что он привык тщательно готовить свои выступления, обдумывая, с какой целью он произносит свои слова. Но здесь, среди простых прихожан общины, созданной священником, все выглядело так, словно вся фигура генерала Лёвенхильма, его грудь, усыпанная знаками отличия, были не более чем рупором вести, которая была послана им. Этой вестью была благодать.
Хотя братья и сестры этой секты не поняли в полной мере того, что говорил генерал, в тот момент «завеса земных иллюзий рассеялась перед их глазами, как дым, и они увидели Вселенную такой, какой она была на самом деле». Эти люди прервали трапезу, встали и вышли на улицу, укрытую блестящим снегом. И над их головами было небо, сверкающее своими звездами.
«Праздник Бабетты» заканчивается двумя сценами. На улице старожилы, взявшись за руки, встают вокруг источника и вдохновенно поют старые гимны веры. Эта сцена всеобщего единения. Праздник, устроенный Бабеттой, открыл двери, и благодать тихо вошла внутрь. Как добавляет Исак Динесен, «они чувствовали себя так, словно действительно начисто смыли с себя свои грехи, и в этой вновь обретенной невинности резвились, как маленькие ягнята».
Заключительная сцена разыгрывается в доме, в кухонном беспорядке, среди грязной посуды, немытых кастрюль, разбросанных раковин моллюсков и черепаховых панцирей, хрящей, сломанных корзин, остатков овощей и пустых бутылок. Бабетта сидит посреди этого беспорядка с таким же опустошенным взглядом как в ту ночь, двенадцать лет назад, когда она появилась в доме. Внезапно сестры понимают, что, как они и договорились, никто не сказал Бабетте ни слова по поводу обеда.
«Это был очень милый обед, Бабетта», — пытается сказать Мартина.
Кажется, что Бабетта далеко отсюда в своих мыслях. Через некоторое время она говорит им: «Когда-то я была поваром ресторана «Cafe Anglais». «Мы все будем вспоминать этот вечер, когда ты вернешься в Париж», — говорит Мартина, словно не слыша ее слов.
Бабетта сообщает им, что она не вернется в Париж. Все ее друзья и родственники там были убиты или заключены в тюрьму. И, конечно же, возвращение в Париж обошлось бы дорого.
«А как же десять тысяч франков?» — спрашивают сестры. Ответ Бабетты производит эффект разорвавшейся бомбы. Она потратила свой выигрыш до последнего франка из тех десяти тысяч, которые она выиграла, на праздник, на котором они только что пировали.
«Не стоит пугаться, — говорит она им. — Как раз столько и стоит достойный обед на двенадцать персон в ресторане «Cafe Anglais».
Речь генерала, без сомнения, свидетельствует о том, «Праздник Бабетты» не просто история об изысканном обеде, а притча о благодати — даре, который стоит дарящему всего и ничего не стоит для принимающего подарок. Именно об этом говорил генерал Лёвенхильм угрюмым прихожанам, собравшимся вокруг него за столом у Бабетты: «Нам всем известно, что во Вселенной можно найти благодать. Но в нашей человеческой глупости и близорукости нам представляется, что благодать имеет свой предел. Однако приходит момент, когда открываются наши глаза, и мы видим и понимаем, что благодать бесконечна. Благодать, друзья мои, ничего от нас не требует, кроме того, что мы должны ждать ее с уверенностью в том, что она придет, и принимать ее с благодарностью».
Двенадцать лет назад Бабетта попала в круг людей, лишенных благодати. Будучи последователями Лютера, они каждое воскресенье слушали проповеди о благодати, а в остальные дни недели пытались заслужить расположение Бога своим благочестием и аскетизмом. Благодать сошла на них в виде пиршества, устроенного Бабеттой, в виде трапезы, которая выпадает на долю человека раз в жизни, потраченной на тех, кто этого никак не заслужил и кто едва ли был способен воспринять ее. Благодать пришла в деревню Нор Восбург бесплатно, без дополнительных условий, с доставкой на дом.
Дата добавления: 2014-12-02; просмотров: 742;