Подсказки посредством прикосновения

Прикосновение часто используется как своего рода индикатор статуса. Нэнси Хенли, известная исследовательница социальной психологии, под­черкивала, что лицо, занимающее более высокое

положение, всегда сохраняет за собой право при­коснуться к своим подчиненным, тогда как пос­ледние обычно не вправе фамильярно касаться своего шефа. Подобное прикосновение, пишет она, есть своего рода «напоминание о статусе». Хенли высказала идею о том, что, наблюдая за тем, как прикасаются друг к другу и вступают в физический контакт участники некой группы или коллектива, можно определить, кто из них кем управляет. Нечто подобное можно наблю­дать и в манерах и поведении монархов. Когда члены королевской фамилии совершают выход в народ, им, и только им, принадлежит инициати­ва в том, с кем обменяться рукопожатиями и, следовательно, кому позволить вступить в физи­ческий контакт с ними. Поскольку власть и право прикосновения непосредственно связаны между собой, всегда существовали и существуют строгие законы против людей, посмевших при­коснуться к монарху[26]. За исключением ритуала рукопожатия, никто не имеет права прикасаться к персоне королевы. И когда этот закон наруша­ется, как, например, в 1992 г., когда премьер-ми­нистр Австралии положил руку на плечи короле­вы, это едва не повлекло за собой международ­ный скандал.

Подобное легкомысленное отношение ав­стралийцев к королевскому достоинству имеет давнюю традицию. Когда Эдуард, тогда еще принц Уэльский[27], посетил в 1920 г. Австралию, едва ли не каждый ее житель попытался хотя бы прикоснуться к будущему королю. Вот как писал об этом сам Эдуард в своем дневнике:

«Мания прикасания», одно из самых странных проявлений внимания к моим путешествиям, приняла формы массовой истерии — стремления во что бы то ни стало притронуться к какой-ни­будь части тела принца Уэльского. Как только я входил в толпу, она извивалась и оплетала меня, словно осьминог. Я то и дело слышал крики и возбужденные возгласы: «Я дотронулась до него!» А когда я оказывался вне пределов досягаемости, мне в голову летели скомканные газеты, удовле­творявшие, по-видимому, жажду прикоснуться ко мне».

В эпоху Средневековья было время, когда широко бытовало поверье, будто люди, страдавшие золотухой (воспалительным заболеванием желез), которая именовалась «королевской болезнью», могут мгновенно получить исцеление, стоит им только прикоснуться к своему монарху. Эта вера в «прикосновение короля», как оно стало именоваться впоследствии, сохранялась со времен Эдуарда Исповедника вплоть до 1714 г., когда королева Анна официально совершила последнее в британской истории исцеление воз­ложением рук монарха.

И хотя люди давно уже не верят в целительную силу «прикосновения короля», есть что-то примитивное в их настойчивом желании дерзко прикоснуться к монарху или удостоиться его прикосновения. Вот почему так много людей буквально лезут из кожи вон, чтобы удостоиться монаршего рукопожатия. В подобных ситуациях прикосновение становится своего рода средст­вом уподобления; прикоснувшись к одному из особ королевской фамилии, люди как бы ощуща­ют, что им передалась некая часть магической силы короля, связующая их с неким вневремен­ным измерением.

То, как люди соприкасаются друг с другом, иной раз может поведать об их отношениях нечто

такое, что они предпочли бы скрыть. Примером того может служить трагический случай, происшедший в 1953 г. Тогда у принцессы Маргарет за­вязался тайный любовный роман с полковником авиации Питером Таунсендом, который занимал пост конюшего при дворе ее отца, короля. Осо­бую секретность и пикантность этому роману придавал и тот факт, что принцессе Маргарет едва исполнилось двадцать два, а Таунсенду было уже тридцать восемь. В довершение всего пол­ковник был разведен. Роман получил публичную огласку во время церемонии коронации[28]. Перед началом церемонии принцесса Маргарет в ожи­дании находилась в Грейт-Холле Вестминстер­ского дворца, а Таунсенд стоял неподалеку от нее. Неожиданно принцесса повернулась к нему и по рассеянности смахнула едва заметную пушинку с лацкана его мундира. И этот едва замет­ный жест — подсказка об интимных отношени­ях — поведал всему миру, что принцесса Марга­рет находится в любовной связи с Питером Таунсендом.

Одной из причин, по которой едва заметное движение принцессы Маргарет получило столь широкую огласку, был тот факт, что она принад­лежала к семейству, в котором было не принято публично выражать свои чувства. Даже в наши дни члены королевской фамилии крайне редко допускают соприкосновение с простыми смерт­ными, за исключением разве что обмена рукопо­жатиями, да и прилюдные физические контакты между членами королевской фамилии тоже весь­ма и весьма редки. По сути, если бы речь шла о какой-то другой стране², психологи без колеба­ний окрестили бы королевскую фамилию представителями «культуры, избегающей физических контактов», то есть общества, где соприкоснове­ния между людьми сведены к необходимому ми­нимуму.

Например, когда королева Елизавета II и гер­цог Эдинбургский в 1953 г. отправились в круго­светное путешествие по странам Британского Содружества[29], они оставили принца Чарльза, которому к тому времени исполнилось пять лет, на попечение няни. Когда же спустя шесть месяцем они возвратились в Лондон, Чарльза привезли в аэропорт, где он должен был участвовать в церемонии встречи собственных родителей. И когда долгожданные родители наконец появились, они не подхватили маленького Чарльза на руки, не расцеловали его, — нет, они обменялись с ним официальными рукопожатиями, то есть, другими словами, исполнили ритуал, который большин­ство смертных оставляет для встречи с приятеля­ми и знакомыми, а не для общения с детьми и уж никак не для свидания с собственным сыном, ко­торого они не видели добрых полгода!

То, что члены королевской фамилии весьма редко соприкасаются и вступают в физический контакт даже друг с другом, отчасти объясняется тем фактом, что особы королевской крови стре­мятся оберегать имидж недоступности и непри­косновенности даже в собственном кругу. Это также связано с тем, что у королевы и герцога Эдинбургского всегда масса дел и весьма жест­кий распорядок дня, что, естественно, сводило к минимуму их возможность общаться с собствен­ными детьми. Когда Чарльз был еще ребенком, он обычно видел свою мать всего лишь дважды в день — полчаса утром и полчаса в начале вечера.

Остальное же время он оставался на попечении нянек и воспитательниц.

Если бы существовала шкала для измерения частоты соприкосновений у монарших особ, то на одном ее конце (разумеется, нижнем) находи­лись бы королева и принц Филипп (герцог Эдин­бургский), а на другом — принцесса Диана. Кон­тактный характер Дианы был совершенно очеви­ден; он выражался и в том, как она обращалась со своими детьми, — а она постоянно нянчилась и возилась с принцами Уильямом и Гарри, — и в том, как она держала себя на публике. В то время ;как избранная элита королевской фамилии уси­ленно культивировала образ недоступного мо­наршего величия, Диана инстинктивно шла на постоянные контакты с простыми людьми. Когда люди проявляли желание увидеться с ней, она часто сама направлялась к ним, чтобы поздоро­ваться и обменяться рукопожатиями. Вместо того чтобы держаться на дистанции, вне пределов до­сягаемости, она сама охотно перемещалась в их физическое пространство, создавая впечатление, что инициатива этого общения исходит не от нее, а от них. Излюбленным стилем поведения прин­цессы Дианы на публике была «непосредствен­ность». Держась постоянно рядом с людьми, бу­дучи открытой и контактной и уделяя им массу внимания и времени, принцесса создавала атмо­сферу неформальности и теплоты, производив­шую неизгладимое впечатление на всех, кому по­счастливилось общаться с ней, — атмосферу во многих отношениях напоминавшую те чувства, которые испытывали простые британцы к коро­леве-матери в трудные годы Второй мировой войны.

Люди, которым довелось встречаться с прин­цессой Дианой, были очень тронуты: все -- в эмоциональном смысле, а многие — в самом что ни на есть буквальном. Когда Диана в 1987 году присутствовала на открытии большого госпиталя в Мидлсексе, специализировавшемся на лечении больных СПИДом, она сфотографировалась на память в момент обмена рукопожатиями с молодым человеком, больным СПИДом. Это фото оказало огромное влияние на восприятие людьми этого заболевания и тех, кто им страдает. В то время существовало устойчивое предубеждение против больных СПИДом и носителей ВИЧ-инфекции. Преспокойно сидя рядом с больным СПИДом и держа его за руку, Диана совершенно пренебрегла этим предубеждением. Одним лишь своим прикосновением принцесса продемонстрировала всем, что люди, больные СПИДом, ничем не отличаются от пациентов, страдающих другими смертельно опасными недугами.

Часто можно слышать, что принцессу Диану обожали и за ее благотворительную деятельность, и за то, что она была такой ранимой и такой пре красной. Разумеется, все эти факторы сыграли свою роль, но не в последнюю очередь ее популярность среди широкой публики объясняется тем, что она была человеком контактным в самом буквальном смысле этого слова. Прикосновения — это наиболее примитивное и вместе с тем мощное выражение любви и дружеской приязни Будучи доступной и часто соприкасаясь с простыми людьми, Диана затронула в их душах очень глубокие струны. К тому же она публично проявляла свои чувства. То есть совершала нечто та кое, что особы королевской фамилии позволяю! себе крайне редко. Пока Диана была жива, принц Чарльз вел себя весьма сдержанно в отношении внешнего проявления эмоций, что было продиктовано традициями королевской семьи. Диана же, напротив, с легкостью переступала через эти ограничения, чтобы пообщаться с людьми, и они буквально обожали ее за это. После смерти Диа­ны Чарльз стал гораздо более раскрепощенным в общении с Уильямом и Гарри. Его теперь можно видеть обнимающим и даже целующим их, то есть совершающим то, что раньше позволяла себе только Диана и чего принцу не довелось ис­пытать самому, когда он был ребенком.