Подсказки — напоминание о социальной дистанции

Та помпезность и особые ритуалы, которыми ок­ружена монархия, должны придать ей ореол тайны и отрешенности и подчеркнуть тот факт,

что члены королевской фамилии принципиально отличны от всех нас — простых смертных. Вели­чие и особые манеры — естественные составляю­щие статуса монарха, поскольку они отделяют монархию и ее представителей от их подданных. Разумеется, при этом возникает проблема, за­ключающаяся в том, что подобные формальные манеры вступают в очевидное противоречие с до­ступностью, что крайне затрудняет для монарха служить источником вдохновения для своих под­данных и внушать им уважение и почтение. По­добные противоречивые составляющие образа монарха были известны уже давно. В своей «Кни­ге придворного», вышедшей в свет в 1528 году, Балдассаре Каситльоне писал о тех трудностях, с которыми сталкивается правитель, когда он пы­тается сочетать в своей персоне мягкость и сви­репость. Несколько позже, в 1641 году, сэр Ро­берт Нонтон писал, что королева Елизавета I об­ладала «особыми манерами, позволявшими ей завоевывать сердца людей». Она достигала этого, «сочетая в себе черты мягкости и величия»; пер­вое она унаследовала от своей матери, а второе - от своего отца. В наши дни монархам также при­ходится сталкиваться с этими весьма противоре­чивыми требованиями, согласно которым они должны выглядеть и величаво, и в то же время приветливо и доступно. Одно без другого просто не срабатывает. Конечно, вполне естественно, что монархи должны держаться величественно, но не быть при этом недосягаемыми, и что они могут вести себя дружелюбно и приветливо, не впадая в нарочитую фамильярность.

Один из способов, благодаря которому мо­нархи могут держаться на дистанции, это исполь­зование особых манер. Члены королевской се­мьи, как правило, остаются недоступными для физического контакта, и инициатива такого кон­такта может исходить только от них самих. Во время своих выходов в народ именно члены ко­ролевской фамилии решают, с кем и когда обме­няться приветствиями. От них же, и только от них, исходит инициатива обмена рукопожатия­ми, и они же решают, когда прервать общение, причем знаком подобного окончания часто так­же служит рукопожатие. Символическая соци­альная дистанция получает свое выражение в ре­альной пространственной дистанции, на которой держится королева, стоящая не вплотную с кем-либо из окружающих, а как минимум на расстоя­нии вытянутой руки![24]

Журналист Саймон Хоггарт подметил, что для королевы характерны три основных выраже­ния: «строгое сияние величия, склонное к мрач­ности; выражение удовольствия и, наконец, вы­ражение живого интереса... Последнее из них она использует во время встреч и пикников в саду, на лоне природы». Во время разного рода церемо­ний и ритуалов на лице королевы появляется весьма сумрачное выражение. Однако бывают случаи, например, если ее лошадь приходит пер­вой на скачках в Дерби, когда ее истинные эмо­ции спонтанно вырываются наружу. В своей сти­хии королева себя чувствует во время социально значимых мероприятий и торжественных актов, а также когда ей удается полностью расслабиться. В ситуациях же, не попадающих ни под то, ни под другое определение, она испытывает значи­тельно больше затруднений.

Символическая дистанция иногда находит свое выражение и в языке, например, в том. что

члены королевской семьи могут сказать: «Мы» или «нас», имея в виду «я» или «меня». Использо­вание монархами местоимения «мы» вместо «я» имеет давнюю или, лучше сказать, древнюю традицию: оно восходит к представлению о правителе как о существе более высокого порядка, несо­измеримом с простыми смертными[25]. Подобная традиция, как говорят, восходит к временам, когда Римская империя была разделена на две половины и один ее император пребывал в Риме, а другой — в Константинополе. По слухам, коро­лева Виктория нередко говорила: «Это нас не по­забавило», — желая сказать, что ее лично не слишком впечатлили то или иное событие или предмет.

Однако подобное прочтение обманчиво в двух отношениях: во-первых, не сохранилось ни одного письменного свидетельства, что она при­бегала к такому выражению, а во-вторых, есть масса свидетельств того, что королеву Викторию забавляло весьма и весьма многое. В ее дневни­ках периодически повторяется фраза: «Меня это весьма позабавило»; известно, что у нее порой случались приступы неудержимого хохота. Одна­ко использование монархами термина «мы» не всегда носило прямолинейный характер. Так, на­пример, Эдуард VIII часто использовал эту фор­мулу в письмах к своей возлюбленной Уоллис Симпсон. Так, в одном из писем он писал: «ник­то и ничто не в силах разлучить НАС ... Благосло­ви НАС Господь». Таким образом, совершенно очевидно, что это слово относится не к нему только, но к ним обоим, поскольку это «МЫ» (по-английски WE) представляло собой комби­нацию из первых букв имен возлюбленных: W (Уоллис, по-английски Wallis) и Е (Эдуард, по-английски Edward).

Что касается членов королевской фамилии, то они, говоря о себе, более склонны употреблять местоимение «он». Когда принцу Чарльзу однаж­ды задали вопрос о его перспективах стать коро­лем, он отвечал: «Знаете ли, я думаю, что едва ли однажды проснусь в своей колыбельке и, как ре­бенок, закричу: «Ура!» — но мне кажется, что лю­ди, как и вы, со временем будут проявлять боль­ший интерес к нему». Использование местоимения «он» часто служит заменой местоимения первого лица — третьим лицом единственного числа, в ре­зультате чего фраза звучит так, будто говорящий имеет в виду кого-то другого, а не себя самого. Подобный прием переносит акцент с личности говорящего и фокусирует внимание на его соци­альной роли. Когда человек, говоря о себе самом, употребляет форму «он», тем самым он как бы отодвигает свою индивидуальность на второй план. Но, что еще более важно, он создает некую дистанцию между говорящим (обычно титуло­ванной особой) и тем, к кому он обращается. По­скольку у слушателя возникает впечатление, что сам говорящий в этот момент как бы отсутствует.