ИОАНН СКОТ ЭРИУГЕНА (810—877/887) — средневековый философ. Родился, по всей видимости, в Ирландии

ИОАНН СКОТ ЭРИУГЕНА (810—877/887) — средневековый философ. Родился, по всей видимости, в Ирландии. Около 840 приезжает во Францию по при­глашению епископа Гинкмара. Своим ученым дарова­нием И.С.Э. привлек внимание французского короля Карла Лысого. При дворцовой школе короля И.С.Э. пе­реводит на латинский язык Псевдо-Дионисия Ареопагита, а также комментарии к нему Максима Исповедни­ка и трактат Григория Нисского "О творении человека". Был знаком с сочинениями Боэция, с "Категориями" Аристотеля и частично с некоторыми диалогами Пла­тона. Мистический монизм и почти пантеистическая онтология у Псевдо-Дионисия Ареопагита оказали ог­ромное влияние на И.С.Э. Хотя И.С.Э. не знал и не чи­тал Плотина, та мысль о мире и о Боге у Ареопагита, с которой И.С.Э. столкнулся, была в своей основе пропи­тана неоплатонизмом. Это заставило его пересмотреть многие положения в ортодоксальном христианстве. В 865 он пишет свой главный трактат "О разделении при­роды", где уже излагает свои мысли в духе неоплато­низма. Философ отказывается разделить мнение орто-

доксов о том, что Откровение выше разума. И.С.Э. не оспаривает идею о том, что Библия христиан инспири­рована Богом и задача мудреца найти тайный смысл в св. Писании, но в любом случае, разум выше веры и ав­торитета св. Отцов. Если Откровения учит одному, а разум — другому, то философ должен доверять больше разуму. Ибо только так у И.С.Э. божественный свет От­кровения находит самого себя в человеке. Теология не отделяется от философии, но рационализируется в ней. В области онтологии И.С.Э. приходит к пантеизму. Он начинает с того, что выясняет, какое отношение имеет Бог к миру, разделяя его природу на модусы бытия. Первый — это модус первой природы: не тварной, но творящей. Природа Бога тут апофатична. Он — сущ­ность всякой вещи, Первый и Последний, здесь можно больше сказать о том, кем он не является. Вторая при­рода сотворенная и творящая. Это Логос, Разум Отца, который непрерывно созидает миры. Третья природа — сотворенная, но не творящая. Это эмпирический мир вещей. Четвертая природа — нетворящая и несотво­ренная. Это чистое безотносительное бытие, которое превыше человеческого ума. За свой пантеизм И.С.Э. дважды был официально осужден апостольской столи­цей. В 1050 — папой Львом IX, а в 1225 — Гонорием III.

И.А. Нестерович

ИРРАЦИОНАЛИЗМ (лат. irrationalis — бессозна­тельное, неразумное) — философские течения, провоз­глашающие примат неразумного начала и делающие его основной характеристикой как самого мира, так и его миро-понимания.

ИРРАЦИОНАЛИЗМ(лат. irrationalis — бессозна­тельное, неразумное) — философские течения, провоз­глашающие примат неразумного начала и делающие его основной характеристикой как самого мира, так и его миро-понимания. В противоположность философ­ской классике, выдвинувшей на первое место разум и рациональность и поставившей в качестве основной своей цели выявление внутренней логики развития этой рациональности, постклассическая философия знаменует собой отказ от признания разумных основа­ний действительности и выдвижение на первый план иррационального момента. Это не означает, однако, полного отрицания как рационального вообще, так и возможностей разума в процессе познания, — речь идет о своего рода изменении в расстановке акцентов, когда место и роль этих двух все пронизывающих ант­ропологических и исторических констант (рациональ­ного и иррационального) радикально пересматривают­ся. Начиная с Нового времени (Декарт, Спиноза, Лейб­ниц) и особенно с эпохи Просвещения классическая философия в своих итогах стала отождествлять мир с разумностью как таковой, очищая разум от всего ирра­ционального, отодвигая последнее в сферу запредель­ного и недействительного. Хотя все это не могло в то же время не вызывать определенного рода реакции,

имеющей своим главным мотивом стремление проти­вопоставить разуму своеобразно истолковываемые си­лы самой жизни (как непосредственного, стихийного, в принципе нерационализируемого феномена). Такие ир­рациональные по своей сути тенденции пробивались сквозь глубоко рациональные по форме философские учения, не являя собой, однако, четкого системного оформления и не оказывая существенного влияния на общий пафос эпохи (Руссо с его идеями возврата к при­роде как к тому, что "можно вкушать и наслаждаться, не познавая и не объясняя"; Гете с его восторженнос­тью перед красотой непосредственного воззрения и стихией чувств; Шлегель и др. немецкие романтики с их призывом к отказу от блужданий в "пустом прост­ранстве абсолютной мысли"). Однако взгляды этих мыслителей во многом оказываются расположены еще в пределах классического (т.е. рационалистического) типа философствования, ибо главной задачей в данном случае оставалось стремление гармонизировать, при­мирить глубоко родственные по сути, хотя в то же вре­мя и различные, элементы человеческого познания — разум и рассудок с волей, эмоциями, фантазией и др. иррациональными моментами. Своего рода реакцией на излишнюю рассудочность классической (и особенно немецкой идеалистической) философии представляли собой "философия чувства и веры" Якоби, "философия откровения" позднего Шеллинга, не говоря уже о во­люнтаризме Шопенгауэра, "философии бессознатель­ного" Э. Гартмана и учении Кьеркегора. Т.обр., несмо­тря на то, что иррационалистические тенденции можно проследить на протяжении длительного развития фи­лософии, сам термин "И.", строго говоря, относят все же к тем философским направлениям, которые склады­ваются в конце 19 — начале 20 в. В эту эпоху иррацио­налистические умонастроения приобретают особое распространение в связи с обострением кризисных симптомов развития самого общества. Более чем когда-либо ранее начинает проявлять себя иррациональность социальной действительности, осознание которой при­водит к радикальной внутрифилософской переориента­ции. Появляется так называемый кризисное сознание, резко восстающее против традиционного гармонизиру­ющего системосозидания и его главной силы в лице на­уки как квинтэссенции разума. Наступает эпоха глубо­ко иррациональных мироощущений, когда иррацио­нальность общества начинает во многом ассоцииро­ваться и интерпретироваться через аналогичные свой­ства самой человеческой природы. Отсюда — ради­кальный протест против панлогического усечения и упрощения мира. В имманентно-философском плане акцент был сделан по линии решительного преодоле­ния рационализма предшествующей философии за счет

выдвижения на первый план иррационального момента и подчинения ему рационального. Особенно ярко иррационалистическая философия была представлена в это время философией жизни — Дильтей, Шпенглер, Берг­сон (а еще раньше — Ницше). Разуму было отведено чисто утилитарное место в познании и, более того, са­мо иррациональное было четко тематизировано и проблематизировано, благодаря чему был расширен и обоснован по сути новый предмет философской ре­флексии в виде интуитивного, до- или внетеоретического знания, а сама философия из мышления о мире в понятиях превратилась в понимание (или интуитивное восприятие) в принципе непознаваемой силами одного только разума действительности. Последующее разви­тие иррационалистических философских течений свя­зано главным образом с феноменологией, экзистенциа­лизмом и некоторыми разновидностями неопозитивиз­ма. К концу 1950-х в противовес прежним иррационалистическим мотивам широкое распространение полу­чают тенденции, связанные с рационализацией ирраци­онального и внерационального, т.е. включением в по­знание того, что ранее полагалось в качестве принци­пиально непознаваемого. Это движение оказывается связано главным образом со структурализмом, занятым по преимуществу исследованием различного рода объ­ективных проявлений социальной обусловленности со­знания и человеческого поведения. Речь идет об экс­пликации бессознательных структур социальности и дискурсивной фиксации этих структур через уподобле­ние их языковым комплексам и механизмам и их после­дующем анализе с помощью различного рода лингвис­тических методик и методологий: начиная с использо­вания некоторых приемов структурной лингвистики и теории информации в анализе первобытного мифоло­гического мышления как коллективного бессознатель­ного Леви-Стросом; в "Истории безумия" Фуко; в ана­лизе "закономерно упорядоченного бессознательного" Лаканом и др.

Т. Г. Румянцева