Экономического поведения

Концепция Ф. Броделя дает нам обширнейший материал для объяснения и понимания экономических фактов и действий, реализуемых внутри конкретных мироэкономических систем. Последние обладали: различным потенциалом; социоэтническим и культурным содержанием; уникальным набором экономических составляющих; специфическими технологиями максимизации выгоды, способами оборота и концентрации богатства (капитала), механизмами регуляции поведения людей, сохраняющими институциональную целостность относительно длительный (исторически) промежуток времени; не имеющими аналога формами пространственной локализации и т.п.

Мироэкономики Ф. Броделя – это социальные поля действий множества людей и популяций, реализующих свои жизненные и экономические интересы в пределах укоренившихся традиций и практик поведения, связанных с различными видами экономического обмена. Мироэкономики определяли порядок, структурную целостность, способы и каналы трансляции социальной и экономической активности множества субъектов, входящих в ее различные социальные системы. В рамках мироэкономик как уникальных социокультурных анклавов люди реализовывали свои индивидуально-групповые интересы и жизненные перспективы, как правило, не выходившие за рамки того горизонта и миропонимания, которые определялись возможностями, накопленными внутри конкретной социальной популяции за исторически длительный промежуток времени.

Таким образом, мироэкономики представляли собой относительно жесткие социальные структуры, где определен этос и основные алгоритмы экономического поведения в соответствии со сложившимися формами социальной стратификации, дифференциации и социального влияния входящих в них индивидов, групп, общин, профессиональных и сословных корпораций. Они, с одной стороны, разделялись между собой по этническим, религиозным, региональным, профессиональным и другим признакам, но с другой, – были связаны детерминационным стержнем единого процесса накопления богатства (капитала), который в конечном итоге, хотя и в различной степени, служил для них средством и способом существования.

Мироэкономики порождали внутри себя относительно стационарные (хотя и постепенно изменявшиеся) традиции, условия и тенденции, в рамки которых постоянно включались новые поколения. Последние «получали в наследство» (обретали):

· конкретные способы своего существования;

· апробированные прошлыми поколениями каналы и альтернативы, связанные с реализацией социальных и экономических интересов;

· репрезентативные культурные формы организации их жизненной энергии;

· типичные методы самореализации, получавшие особый импульс в «точках неопределенности» существования мироэкономик, связанных с поиском новых ресурсов и средств, что давало возможность получения преимуществ (экономических, социальных, технологических и прочих) по отношению к конкурирующим системам. В данных ситуациях возрастали инновационные, экстремальные режимы поведения и соответственно шансы на успех, которые привлекали авантюристов, первооткрывателей, искателей приключений, короче говоря, всех предприимчивых людей независимо от их статуса.

Каждая мироэкономическая система, реконструированная Ф. Броделем, это возникший в процессе социальной эволюции, уникальный цикл товарно-экономического обмена (внешнего и внутреннего). Он воспроизводился в определенном пространственно-временном контексте конкретной социальной популяцией, которая устраивала свою судьбу по доминирующим традиционным правилам, постепенно преобразуя и совершенствуя их в соответствии с имеющимся и появляющимся набором возможностей. В рамках данных популяций доминировали специфические технологии максимизации выгоды, соответствовавшие тому набору экономических ресурсов, которые находились в распоряжении. Они (технологии) традиционно навязывались и специализировали экономические действия субъектов, которые постепенно, методом проб и ошибок их обновляли и модернизировали, накапливая наилучшие варианты выживания и конкуренции.

Основу функционирования мироэкономических систем составляли возникшие в процессе постоянной борьбы и уникального стечения обстоятельств экономические, территориальные, технологические, технические и прочие преимущества, позволявшие создавать и постоянно поддерживать позитивный баланс разности экономических потенциалов между ними и конкурентами. Эта ситуация давала возможность длительный промежуток времени выкачивать ресурсы из регионов, которые этими преимуществами не обладали и терпели ущерб в процессе неравного социально-экономического обмена.

Самое существенное для нас в концепции Ф. Броделя – это то, что теоретический образ мироэкономики позволяет конкретно и целостно представить систему детерминации экономических действий (индивидуальных, групповых и массовых) и рассматривать их в жестком социально-экономическом контексте исторически необратимой праксеологической реальности, которая побуждала людей действовать определенным образом. При таком ракурсе рассмотрения утрачиваются всякие иллюзии об абсолютной автономности экономического поведения. Ведь в мироэкономике даже инновационные модели экономической активности, не имеющие аналога, базируются в своей основе на традиционных алгоритмах и стереотипах решения экономических проблем.

Еще один важный аспект концепции мироэкономики – это застывшая в исторической памяти дискретность миллионов человеческих действий, рассеянных в определенном социально-экономическом контексте и оставивших после себя множество материальных и культурных «остатков». По ним можно судить о том, что эти действия были когда-то реальным фактом, и их можно реконструировать, опираясь на конкретный фактологический материал и его исторические интерпретации. Объектами реконструкции в данном случае являются не смысловые составляющие экономических действий, а те условия и факторы, которые сделали их возможными.

Раскроем для примера модель детерминации экономического поведения в системе Венецианской мироэкономики, реконструированную Ф. Броделем[62]. По существу эта мироэкономика соткана из социальных действий множества людей, «расставленных по своим местам» в жесткой социальной матрице предписанных функций и статусов, реализуя их во времени и пространстве. Этот локально-замкнутый социально-экономический комплекс, компактно и целостно рассмотренный Ф. Броделем, дает возможность вычленить основные составляющие той популяционно-поведенческой системы, которая воспроизводилась в конкретном историческом контексте. По существу, поведенческая матрица, которую мы пытаемся реконструировать, есть ментально-акционное отражение конкретных составляющих (детерминант), определяющих:

· ее социокультурное своеобразие;

· порядок развертывания действий во времени и пространстве;

· конкретный этос максимизационных действий и намерений;

· институциональные границы, возможности и векторы свободы индивидуальных, групповых и массовых действий;

· способы реализации и согласования личных, клановых, территориальных и мироэкономических интересов;

· методы и технологии обращения имевшихся в распоряжении экономических ресурсов;

· пределы и каналы реализации и меры допустимости (мироэкономической целесообразности) инновационных экономических действий.

Рассмотрим некоторые из этих составляющих.

1. Этос экономического поведения Венецианской мироэкономики. Очевидно, что система генерализирующих ценностей и соответствующих им образцов и стандартов поведения, которая в XII веке отражала результаты преимуществ экономического обмена Венеции с другими регионами и территориями, сформировалась постепенно по мере достижения пика ее экономического, политического и военного могущества. Квинтэссенцией сущности социального и экономического процветания Венеции явилась речь дожа Мочениго[63]. В ней он сформулировал основные императивы и постулаты достижения благосостояния республики, основанные на торговом обороте, которые должны были обеспечить сохранение богатства (имущества) и процветание всех ее граждан. Именно торговый обмен (накопление и оборот торгового капитала), а также уникальное территориальное расположение Венеции, способствовали тому, что она стала накопителем, распорядителем и собственником товарных потоков между Европой и Азией, в полной мере используя свои преимущества. Естественно, что все это отражалось в сознании членов венецианского общества не только непосредственно, но и более абстрактно – как система символов, знаков особого предназначения, а также как определенная идеология, выражающая интересы венецианцев. Фактически эта идеология и эта система ценностей в той или иной степени касалась всех, независимо от статуса[64].

2. Экономический порядок Венецианской республики с конца XII века располагал всей необходимой инфраструктурой рыночного обмена и жесткой системой субординации всех основных элементов, поддерживающих устойчивость ее социально-экономической жизни, – капитала, труда и государства[65]. Эта система, пользуясь своим преимуществом транзитного оборота капитала с Запада на Восток и обратно, создала изощренные механизмы защиты своих интересов. Они были достаточно жесткими «внутри» (для поддержания стабильности системы) и весьма гибкими «снаружи». Свобода индивидуального экономического выбора, ограниченная рамками внутренней экономической стратификации, «открывалась» только в одну сторону. Судьба такой локальной экономики заключалась в том, чтобы периодически быть объектом интеграции приведения к «разумному» порядку, к выгоде какой-то одной господствующей зоны, какого-то одного господствующего города[66].

Таким образом, режимы максимизации экономического поведения большинства были ориентированы на общий интерес популяции в целом или точнее тех, кто пользовался преимуществами этой системы в наибольшей степени и стоял у власти. Особенно важно подчеркнуть акцент Ф. Броделя на «разумном порядке», который неявно дает ответ на одну из загадок рациональности экономического поведения. Критерии последней находились не в технологической (формальной) рациональности, а за ее пределами – в сфере доминирующих интересов. Недаром для сохранения стабильности мироэкономической системы применялись изощренные методы дискриминации конкурентов, конкретные примеры которых приводит Ф. Бродель. Это, в частности, – минимизация действий агентов обменных отношений, которые внедрялись в пределы венецианской территории (факты конфискации и сегрегации товаров немецких и других купцов)[67], жесткий контроль над монопольным поведением собственных купцов и т.п.

Изучая практику экономического поведения внутри Венецианской мироэкономики, приходишь к подтверждению следующего вывода: рационально не только то, что осуществляется в соответствии с определенной логикой и технологией достижения конкретного результата (формальная рациональность), но и то, что соответствует определенным экономическим интересам. Ни изощренная технология логических выводов, ни тончайшая технология весьма компетентных экономических действий в реальной практике не могут быть признаны рациональными, если они не отвечают интересам тех, кто находится в ареале действия этих логик и технологий. Очевидно, что экономическая рациональность– частный случай прагматической рациональности. Последняя же в своей технологической форме, будучи отделенной от экономического интереса конкретных субъектов, становится лишь средством, которым они могут обладать или не обладать. В свою очередь экономический интерес, не имеющий средств для своей реализации, остается лишь чистой сентенцией обладания чем-либо. Этот парадокс в стохастической реальности массового экономического поведения может дополняться примерами, когда технологическая рациональность какого-либо средства для достижения определенной цели принадлежит и используется различными субъектами с интересами, противоположными по знаку экономической выгоды. Таким образом, критериальные основы экономической рациональности стохастически рассеяны между множеством центров экономической активности, которые конкурируют друг с другом.

Эти противоречия преодолеваются многими способами, часть из которых была весьма хорошо развита в структуре Венецианской мироэкономики. Речь идет об институтах рыночного обмена и тех механизмах, которые их поддерживают. Общая тенденция, направленность действия этих институтов была ориентирована на выживание, воспроизводство и оптимизацию функционирования мироэкономической системы в целом, обеспечение и создание тех исторических преимуществ, которыми она обладала.

3. Институциональный порядок экономического поведения внутри этой мироэкономики имел трехуровневое строение: сфера капитала в различных его формах; мир труда, делившийся на две части – пролетариат, используемый на неквалифицированных работах, и мир цехов, образовавших организационный каркас различных видов ремесленной деятельности[68]; структура государственной власти, осуществлявшая надзор за основными сферами экономической и социальной жизни.

Ф. Бродель подробно останавливается на сфере оборота капитала в структуре Венецианской мироэкономики, которая весьма изощренно использовала исторические преимущества своего положения, диверсифицируя его по многим направлениям.

Во-первых, следует отметить функционирование капитала в своеобразных государственных формах. Один из примеров таких форм – система торговых галер. Эта система была одновременно и государственным предприятием, и рамками для эффективно действовавших частных ассоциаций, настоящих пулов экспортеров по морю[69]. Государственные корабли ежегодно сдавались внаем с торгов в частные руки. Выигравшие аукцион, в свою очередь, взимали фрахт с прочих купцов за погруженные на корабли товары. Комбинации подобного рода были самыми разнообразными. Главное, что государство (сеньория) всегда благоприятствовала такой практике, которая в принципе давала равные шансы всем участникам.

Во-вторых, сложилась разветвленная структура обращения капитала внутри конкретных городов. Она обладала, как мы уже упоминали, развитой рыночной инфраструктурой: денежной системой, соответствующими кредитно-инвестиционными институтами и инструментами, системой реинвестирования и страхования и т.п. Самое существенное, что эта система была ориентирована на конкретные направления и каналы движения капитала, включая через институты коммерческого кредитования торговых сделок множество рыночных агентов. Именно в Венецианской республике была создана гибкая система инвестирования и реинвестирования капитала, которая обеспечивала легкость получения кредита и ведения дел. В эту систему явно или неявно было втянуто множество людей, которые или в качестве кредиторов, или в качестве заемщиков, или в качестве и тех, и других были включены в процесс оборота капитала. Как пишет Ф. Бродель, именно все население Венеции ссужало деньги купцам-предпринимателям. Это вездесущее и стихийное предоставление кредита приводило к тому, что огромная денежная масса венецианского капитала использовалась целиком. По этой причине во времена торгового бума город оказывался буквально лишенным своей наличности[70]. Именно данная специфика распределения и отбора денег в системе торгового кредитования способствовала созданию организационных экономических форм венецианской предприимчивости.

В-третьих, одной из причин процветания Венецианской мироэкономики являлось ослабление денежным и товарным оборотом этических, религиозных и прочих социальных барьеров, позволявшее пестрому космополитическому населению мирно жить и трудиться[71]. Именно в Венеции, впрочем, как и в других центрах мироэкономик (Амстердаме, Лондоне и других городах), процветала врожденная терпимость и антиклерикализм. Таким образом, здесь институциональная и социокультурная матрица социального поведения резко отличалась от замкнутых сословно-кастовых рамок традиционной средневековой жизни. Разумеется, эта тенденция способствовала созданию новых стратификационных структур и систем социального неравенства, но на иной экономической основе. А пока они не сложились, возникали анклавы относительной свободы выбора, которые демонстрировали, хотя и локально, многочисленные примеры экономической предприимчивости и предпринимательства.

В-четвертых, одним из признаков концентрации капитала и его мощи являлась строительная лихорадка, которая требовала постоянных инвестиций, связанных с развитием городского хозяйства и его инфраструктур. Ф. Бродель образно говорит о процессе «окаменения» капитала, который материализовывался в огромном количестве престижных и функциональных сооружений различного назначения[72]. Этот факт, а также то, что в конце XV века Венеция стала, вероятно, первым промышленным центром Европы[73], способствовали формированию развитого рынка труда, который, не всегда имея внутренние ресурсы для своего наполнения, притягивал иноземный пролетариат[74].

Все вышесказанное дает достаточно обширный материал, чтобы оценить и в первом приближении представить систему социальной детерминации различных форм экономической активности, в данном случае, внутри Венецианской мироэкономики. Очевидно, что эта активность была по многим направлениям и уровням хорошо организована и специализирована. Но самое главное то, что она была обеспечена таким институциональным каркасом, который, с одной стороны, стимулировал предприимчивость множества экономических субъектов, а с другой, – открывал перед ними новые шансы, притягивал и концентрировал различные экономические ресурсы, накапливая их в рамках конкретной мироэкономической системы, расширяя ее могущество и возможности.

Представляется, что метод социально-экономической «реконструкции» мироэкономических систем позволяет следующее.

1. Целостно оценить экономическую и социальную детерминации экономического поведения различных субъектов в рамках единой мироэкономической системы, не ограничиваясь «метафорами» методологического индивидуализма.

2. Дифференцировать роль и значение субъектов в зависимости от статуса, который они занимали в системе социальной и экономической стратификации, и тех возможностей, которыми они располагали.

3. Определить систему экономических интересов, которыми объективно обладали различными субъекты, экономические ресурсы, которые они могли максимизировать, а также легитимное (легальное) поле их экономических возможностей и альтернатив, предоставляемых в пределах конкретной институциональной среды.

4. Прояснить социальные и экономические механизмы согласования и сглаживания противоречивых экономических интересов различных субъектов, а также баланс тенденций (позитивных и негативных), который способствовал или не способствовал сохранению стабильности и устойчивости мироэкономической системы в целом.

5. Раскрыть возможности и ограничения (исторические, социальные, экономические, ресурсные), которые объективно определяли целевые пределы экономических действий различных субъектов, а также ареалы реализации их экономических интересов. Последнее наиболее интересно, так как по историческим хроникам и документам, имеющимся в распоряжении, можно судить не только о содержании и структуре реального экономического поведения, но и о «траекториях» и пределах достижений наиболее типичных массовых действий, которые совершались в далеком прошлом. Кроме того, исторический контекст событий, в которых участвовали в большей степени анонимные и в меньшей степени известные персонажи, следует считать завершенным. Это в свою очередь позволяет подводить своеобразные итоги тем траекториям разнообразных экономических действий, которые, с одной стороны, не выходили за рамки конкретных исторических возможностей и реалий, а с другой – явились фундаментом, базой бесконечной цепи будущих событий и действий, а также кумулятивного накопления экономического опыта, знаний, компетенции.