Звуковые характеристики и вещественные признаки. Трубецкой и Менделеев. Геральдический экскурс

Это была замечательная идея — исследовать языковые структуры через призму различения. Если подобные исследования оказываются успешными для словесных звуковых образов, то можно ожидать таких же результатов и от исследования различительных критериев у предложений. В последнем случае сразу же обращает на себя внимание тот факт, что модуляции гештальта, такие, как фразовая мелодика и фразовый акцент, получают различительную функцию и могут преобразовывать высказывание в вопрос или в приказание. Следует подумать и об аналогичных гештальтных моментах звукового образа слова. Было бы непростительной односторонностью, если бы при анализе словесных образов мы за деревьями не увидели леса; в данном случае деревья можно уподобить фонемам, а лес — звуковому гештальту слова. Прежде всего следует обратить внимание на «деревья» и соотнести знаковую функцию фонем с большим, хорошо известным классом знаков. Фонемы принадлежат к классу признаков, примет, критериев, меток, они являются фонетическими метками в составе звукового образа слова и аналогичны вещественным знакам, давно известным в логике и определяемым как признаки (Merkmale, лат. notae). Мы воспроизводим схему для назывных слов, то есть (языковых) понятийных знаков, и подчеркиваем еще раз их зеркальное строение:

Заштрихованный малый круг символизирует совокупность диакритически релевантных моментов для словесного образа — точно так же, как заштрихованный малый квадрат символизирует совокупность концептуально выделенных моментов для объекта, обозначаемого назывным словом. То, что к релевантным моментам словесного образа относятся элементарные звуковые знаки, то есть фонемы, и есть конститутивный тезис фонологии; мы, таким образом, можем теперь представить заштрихованный круг уже неоднородным:

Данное изображение можно перевести в тезис, согласно которому для каждого словесного образа диакритически релевантно небольшое число выделяемых звуковых знаков; эти звуки приблизительно соотносятся в количественном и качественном отношении с буквами в оптическом изображении слова.

Данная концепция строения словесных образов, однако, заслуживает обсуждения. Я уже однажды предпринял такую попытку в работе «Phonetik und Phonologie» и, излагая свои соображения здесь, начну с того, что было сказано там в заключение. Прежде всего, следует упомянуть ту гипотезу, которая критиковалась нами раньше: вначале были звукоизобразительные комплексы. Независимо от того, верно это утверждение или нет, в современном языке, бесспорно, существуют изобразительные слова, и мы имеем возможность изучать их фонемную структуру. Вильгельм Эль совершенно справедливо указывает на существование «звуковых детерминант» (Lautcharakteristiken) у таких слов: у различных словесно–звуковых комплексов он выделяет, например, гуттуральную, дентальную, шипящую детерминанту (а также их комбинации) и говорит о «звукоподражательных словах» (Shallwörter). В таких случаях одна или несколько характеристик звукового образа живописует определенные характеристики соответствующего объекта. На этом основании и возникает историческая гипотеза, по которой звуковые характеристики слов первоначально всегда передавали материальные характеристики объектов. Нас сейчас не интересует, насколько верна (и верна ли вообще) данная гипотеза; важно, что она позволяет постулировать удобное исходное состояние, конструкт, с помощью которого удается особенно отчетливо выявить реальные соотношения.

Ни один из известных в настоящее время человеческих языков не обладает безграничным набором звуковых характеристик: в каждом языке существует ограниченное, легко перечислимое множество звуковых характеристик, образующих более или менее упорядоченную систему (в традиционных учебниках описываемую просто как перечень «звуков»). То, что никто не может дать больше того, что у него есть, не нуждается в обосновании; однако языки используют в данном случае меньше того, что у них есть. и это требует обоснования. Один из лучших знатоков кавказских языков, Н. С. Трубецкой, писал, что в фонетическом отношении эти языки вполне могут сравниться с немецким по богатству оттенков гласных звуков. Совсем не так, однако, обстоит дело с числом гласных фонем: если в фонетическом отношении кавказские языки не уступают немецкому в числе оттенков гласных звуков, то в фонологическом отношении, то есть с точки зрения использования своего звукового богатства для различения смысла, кавказские языки остаются далеко позади. Обладая необычайно тонкими противопоставлениями согласных, они необыкновенно скупы на вокалические различительные признаки, и такие пары, как нем. Felge 'обод' — Folge 'ряд', Vater 'отец' — Väter 'отцы', Hummel 'шмель' — Himmel 'небо', в их системе оказались бы совпадающими словами. Но довольно примеров, перейдем к краткому изложению ключевой системной идеи Трубецкого.

Расположим гласные звуки в виде треугольника, «так, как это предложил еще в 1781 г. молодой врач Хелльваг» (Штумпф); недавно Штумпф дал тонкое феноменологическое обоснование правомерности данной схемы.

Горизонтальное измерение называется яркостью (убывающей слева направо, например и — ü — i, о — ö — е), вертикальное измерение называется насыщенностью (убывающей снизу вверх). На схеме не представлены противопоставления «долгий — краткий» и «сильный — слабый», а также последний признак, «интонация», то есть движение высоты тона вверх или выше во время произнесения гласного звука. Согласно Трубецкому, существуют языки, использующие для смыслоразличения только противопоставления по насыщенности; такие языки обладают простейшей, одномерной системой гласных фонем. Если, помимо насыщенности, для смыслоразличения используется также яркость, возникает двухмерная система. В немецком и во многих других индогерманских языках используется трехмерная система, в качестве третьего измерения выступает долгота — краткость (коррелирующая с закрытостью — открытостью). В других трехмерных системах используется противопоставление по силе — слабости. Согласно закону, открытому Р. Якобсоном, большинство языков использует в качестве фонологического только одно из этих двух противопоставлений; немногочисленные исключения из этого правила предполагают независимую фонологическую релевантность обоих признаков: долготы и интенсивности (как в немецком и английском языках)[185]. И наконец, существуют языки с наиболее сложной, четырехмерной системой, которые, помимо всего вышеуказанного, используют также мелодические вариации гласных фонем. Таков, в общих чертах, каркас теории Трубецкого[186].

Простая и глубокая системная идея Трубецкого имеет величайшее теоретическое значение. Из соображений простоты мы опустим изложение системы консонантизма и ограничимся лишь рассмотрением вокализма. Вернемся еще раз к сопоставлению с идеей Менделеева. Ученому необходимо было упорядочить атомные веса химических элементов, чтобы оказалось, что они образуют дискретный ряд, подчиняющийся удивительному математическому закону. Усилия теоретической мысли привели к неоспоримым достижениям в вопросе строения химических элементов и материи вообще. Что же касается вокалических структур естественных языков, то и в этой области обнаруживаются глубокие закономерности, но только за основу принимается смыслоразличение. Оказывается, что диакритическая релевантность названных выше четырех параметров вокалических систем усиливается по мере увеличения числа значений у данных параметров. Все последующие теоретические рассуждения должны исходить именно из этого тезиса. Опте verum simplex[187]. Будем и мы в дальнейшем руководствоваться этим тезисом.

В таких немецких звукоподражательных словах, как surren 'шипеть' — knarren 'скрипеть' — klirren 'звенеть', соответствующие свойства действительности отчасти соотносятся со звуковыми детерминантами и — а — i. Оставим пока без внимания теоретиков звукоподражательности, чьи исследовательские интересы обращены лишь к неясным проблемам происхождения языка, с их гипотезой о том, что подобная структура слов была некогда характерна для языка в целом. Быть может, в далеком прошлом и имела место абсолютно свободная (или по крайней мере более свободная, чем ныне) звукоизобразительность. Но в настоящее время гласные в любом языке употребляются приблизительно так же, как цвета в геральдике. В настоящей геральдике используется только строго определенное число цветов, точно так же, как в современном языке используются строго определенные гласные фонемы. Носители кавказских языков обходятся лишь тремя значениями параметра насыщенности там, где носители немецкого языка имеют в своем распоряжении с учетом признака яркости восемь, а с учетом признака длительности — приблизительно шестнадцать значений (не считая дифтонгов).

Наш геральдический экскурс был отнюдь не случаен. В этой области тоже существуют более богатые и более бедные системы, а также имеются и другие аналогии с языком. Если считать, что с помощью красок на поверхности герба передается не что иное, как пестрый мир вещей, то всякие ограничения, касающиеся живописных оттенков, представляются решительно неуместными. Точно так же следует относиться и к ограничениям на выбор гласных, если считать, что гласные принимают (или прежде принимали) участие в изображении свойств вещей. Для чего тогда нужна в обоих случаях небольшая система дискретных, легко перечислимых, строго определенных единиц? На этот вопрос никто из немногочисленных сто ронников «чисто изобразительного» подхода ответить не смог бы. Напротив, приверженное символике средневековье прекрасно знало, почему следует ограничивать число геральдических цветов и стремиться привести их в систему — потому что сочетания этих цветов (и других элементарных символов) должны образовывать определенный набор легко отличимых друг от друга гербов с ясным смыслом. Точно так же и гласные (совместно с согласными) призваны в определенных сочетаниях формировать особые приметы определенных слов. Для этой цели они (как и любые знаки) должны быть отождествимы, то есть достаточно четко противопоставлены другим, подобным им единицам. Именно для этого необходима система, именно для этого единицы должны составлять небольшое обозримое множество.

Для того чтобы обеспечить различение признаковых характеристик для многих тысяч единиц, необходимо выполнение второго условия, которым недопустимо пренебрегать; можно считать, что оно имеет психологическую природу и является вкладом психолога в фонологию. Речь идет о том простом факте, что ни один человек не в состоянии удержать в памяти тысячи объектов, отличающихся друг от друга только разными комбинациями признаков, то есть примерно так, как куриные яйца в нашем примере, и оперировать ими с такой же быстротой и легкостью, с какой любой нормальный взрослый человек оперирует звуковыми структурами своего родного языка. Это утверждение я не доказывал экспериментально, однако оно следует из анализа восприятия текста при чтении и многих других данных; этот факт наряду с другими указывает на активное участие акустического облика звуковых структур в процессе их распознавания. Фонология наших дней прошла только первый этап в создании систематической концепции распознавания; на втором этапе ей необходимо будет обратиться к достижениям гештальтпсихологии. Об этом и пойдет речь ниже.