В языке нет поля живописания

Тенденции к живописанию прослеживаются не только у поэтов, но повсюду в языковых произведениях. Это иногда безобидные забавы и арабески; а там, где они возникают из глубин, они в конечном счете представляют собой проявление человеческого стремления вновь устранить то косвенное и окольное, что роднит язык с другими сферами культуры. Жажда наглядности и потребность в непосредственном контакте и общении с чувственно воспринимаемыми вещами — это состояние говорящего, психологически вполне объяснимое. Человек, который, оперируя звуками, научился читать о мире и постигать его, чувствует себя оттесненным промежуточным механизмом языка от обилия всего того, что может непосредственно созерцать глаз, слышать ухо, ощупать рука, и он ищет путь назад, стремится, сохраняя, насколько возможно, звучание, к полному охвату конкретного мира. Таковы простые мотивы феномена языкового звукописания.

Теория языка должна понять и объяснить, где и как такой возврат может быть успешным, однако так, чтобы при этом не оказался уничтоженным сам язык. Не вызывает сомнений, что тот, кто отодвигает язык в сторону, может звукописать, сколько его душе угодно. Вопрос состоит в том, и только в том, можно ли и если да, то как это сделать в пределах языка. В структуре языка имеются определенные зоны и определенный простор, благодаря которым для этого открываются возможности. Но одно не может произойти, а именно: чтобы эти разбросанные, спорадические участочки, в которых имеются степени свободы, в результате слияния превратились в когерентное репрезентативное поле.

Таким образом, в одном слове выражено то, что мы попытаемся доказать в этом разделе. Как своего рода интермедия он должен композиционно располагаться между главой об указательном поле и главой об истинном репрезентационном поле, — поле символов языка. Задача этого раздела состоит в том, чтобы показать, что могло бы быть, но чего нет в языковой репрезентации. Язык не был бы тем, чем он является, если бы в нем присутствовало когерентное, эффективное поле живописания; но язык терпим: в определенных пределах, там, где его собственные средства оказываются исчерпанными, он допускает инородный принцип живописания. В принципе же структурный закон естественного языка воздвигает определенную преграду перед любой попыткой интенсивно живописать. Мы намерены описать эту преграду. Однако вначале бросим взгляд на недавно вышедшую книгу Хайнца Вернера, где в современном одеянии возобновлена давно известная попытка теоретиков наглядным образом связать язык с предметами. Делается это оригинальным образом, а именно путем постановки экспрессии (Ausdruck) впереди репрезентации (Darstellung); примерно в том же духе, как это делал Аристотель. По крайней мере, так можно понять намерение Вернера. Если те критические замечания, которые мы намереваемся высказать, попадут в цель, то в остальном останется не затронутым то, что Вернер сообщает по теме «Язык на службе (выпестованного в лаборатории) стремления к экспрессии».