Три основных случая дейксиса к воображаемому

После этой неизбежной подготовки мы вновь зададим вопрос о психологических основах дейксиса к воображаемому.

Точнее, нужно было бы сначала признать, что сюда входят не все так называемые представления воспоминаний и фантазии, которые служат опорой нашей собственной речи и пониманию речи других, сопровождают их, а порой частично и заменяют. В большем объеме имеются «картины» и «картинки» (как можно было бы сказать), которые по всем своим свойствам должны быть отделены от представления о закрытой ситуации (так мы будем называть вторую группу). Во втором случае возникают ситуации воспоминаний и фантазии, во многом схожие с восприятием, и эти ситуации играют заместительную роль по отношению к той первичной данности, которой характеризуются перцептивные ситуации. А вышеупомянутые картины и картинки, вплетенные в поток мысли, то появляются, то вновь исчезают, подобно сиюминутным иллюстрациям к тому или иному слову или мысли, и, таким образом, не используются в качестве каких–либо средств указания. С точки зрения языка они относятся к области наглядно осуществляемых определений называемых предметов. Дать им психологическое объяснение и понять пути их возникновения можно лишь в рамках учения о символическом поле языка. Здесь не пойдет речь ни о метафорах, ни о языковых сравнениях: они рассматриваются в другом месте.

Предметом нашего рассмотрения будут воображаемые ситуации (Situations–Phantasmata), которые являются «объектом указания». Чтобы быстрее приблизиться к цели, я хочу ответить на один вопрос: как обстоит дело, когда бодрствующий и пребывающий «в себе» (то есть не грезящий наяву человек), говоря и описывая нечто сам либо выступая в качестве слушателя (читателя), погружается в воспоминания или пускается в воображаемые путешествия и строит воображаемые ситуации?[101] Как обстоит дело с речевым указанием, которое он производит сам или которому он следует в своем воображении? В соответствии с нашей договоренностью он не должен в полном смысле слова быть отключенным от его текущей перцептивной ситуации. И, как правило, с нормальным человеком этого не происходит. В повседневных делах возвращение к насущным нуждам ни в коем случае не ощущается как подлинное пробуждение ото сна, если, например, однажды наглядно представилась сцена из описания путешествия или романа. Этот и некоторые другие критерии позволяют провести достаточно четкое различие между подлинным отключением и еще достаточно живым «перенесением» при абсолютно сохраненном состоянии «в себе».

Я сказал «перенесение» и тем самым уже предвосхитил второй основной случай, который может встретиться. Образно говоря, либо Магомет идет к горе, либо гора к Магомету. Причем гора, между прочим, во многих случаях жизни намного уступчивей, чем в притче. Нередко воображаемое (особенно когда речь идет о таких подвижных объектах, как люди) приходит к нам, то есть вставляется в имеющуюся перцептивную иерархию (Wahrnehmungsordnung), и его можно если не просто «увидеть», то хотя бы локализовать в ней. Как показывают данные современных исследований по эйдетике, между реальным зрительным восприятием и привычным появлением воображаемых объектов перед духовным зрением существует целое множество переходных оттенков. Но эти оттенки в соответствии с программой интересуют нас меньше, чем тот простой факт, что даже и в обычном (неэйдетическом) типе воображаемый объект, появившийся в поле духовного зрения, может расположиться передо мной, возле меня или позади меня — и непосредственно среди вещей, находящихся в комнате, где я нахожусь, — вещей, которые я отчасти воспринимаю, отчасти представляю себе. Пусть тот. кто хочет, попытается проверить, например, может ли он мысленно разместить знакомый предмет мебели в пустом перцептивном пространстве, где он никогда не стоял; может ли он, поглядев туда, определить, каковы его высота и ширина и как он будет выделяться на общем фоне.

Как показано в работе Л. Мартина, это способны сделать многие люди. И если им не удалось во время эксперимента наглядно поставить перед собой на воспринимаемый стол, например, воображаемый цветочный горшок, то большинство могло сообщить о четкой локализации в других случаях, где к ним приходила гора (в одном из возможных способов появления). Те, кто в подобных случаях зрительно не наблюдал совсем ничего, все же знают, что, например, внутренне слышимый голос друга, о котором может идти речь в воспоминании, сейчас доносится к ним с правой или с левой стороны. Человек включает в свою настоящую ситуацию какое–то слово из разговора, внутренне слышит, как оно произносится голосом его знакомого; все это он как бы ощущает. Причем это слово звучит так, как будто произносящий его стоит здесь, рядом с нами у письменного стола и направляет произносимое оттуда к нам. Достаточно об этом. Этот первый основной случай выступает во многих вариантах, и его следует рассматривать как типический.

Диаметрально противоположное наблюдается во втором основном случае, где Магомет идет к горе. После характерной эмоциональной прелюдии или неожиданного и внезапного мысленного перенесения в географическое место воображаемого ты воспринимаешь воображаемое своим духовным зрением с определенной перцептивной точки (Aufnahmestandpunkt), которую ты задал себе и в которой ты мысленно находишься. Мысленно повернувшись, ты увидишь то, что раньше было за спиной. Мысленно двигаясь, ты видишь вещи так же, как при настоящем путешествии. Но намного удобней и быстрее, скачкообразно, как в сказке, перенестись в новые места, куда заранее спешит мысль. Техника повествования, соответствующая детской функциональной способности (Leistungsfähigkeit), и современное кино являются иногда лишь поддержкой воображения как такового. В сказках «Тысячи и одной ночи» герои поднимаются в воздух на волшебной птице. Представляя картину за картиной, кино перебрасывает нас от одного места к другому. Анализ Я. Сегаля, на скрупулезно выполненную работу которого я, в частности, здесь опираюсь, обнаружил аналоги всех этих явлений в переживаниях его взрослых и натренированных наблюдателей.

И еще одно, что на первый взгляд звучит очень странно, но имеет право на существование в качестве теоретического конструкта. Есть промежуточный случай между пребыванием на месте и продвижением: гора и Магомет остаются каждый на своем месте, но Магомет видит гору со своей перцептивной позиции (Wahrnehmungsplatz). Этот третий основной случай является большей частью неустойчивым и непостоянным входным переживанием. Его опознавательный признак заключается в том, что переживающий субъект в состоянии показать пальцем направление, в котором духовным зрением воспринимается отсутствующее. Примерно так, как наш путешественник по городу определяет направление к вокзалу. Например, я на лекции спрашиваю 500 слушателей, где находится собор св. Стефана. Поднимается примерно 300 рук, и они укажут (с разного рода интересными отклонениями) направление в пространстве аудитории. Как уже говорилось, этот третий основной случай не так част при достаточно запутанных и замкнутых в себе картинах фантазии. Сказочная страна находится, говоря языком психологии, в «Где–то», не связанном явно со «Здесь». Впрочем, может быть и по–другому, и третий основной случай все равно будет иметь место.

Все вместе проясняет нам тщательно описанные Сегалем характеристики мысленных перенесений. Скажем еще раз: многое в технике повествования и в простом функциональном удовольствии от игры воображения, которой требует от нас сказка, становится понятным лишь тогда, когда точнее изучается то, что здесь только эскизно зарисовано. И от сказки братьев Гримм с ее простой, психологически легко разгадываемой техникой ведения повествования есть, должно быть, множество путей и переходов к рафинированной повествовательной технике, чего мы, психологи, по–настоящему детально еще не изучили. Но сколь бы ни были разнообразны утонченные приемы рассказчиков, я все–таки осмелюсь утверждать (пока не доказано обратное), что под приведенные три основных случая схематически подходит все. что они используют при регулировке воображения и дейксисе к воображаемому.