Индивидуальный и массовый террор

Динамика развития террора (и терроризма в целом) исторически развивалась по следующей цепочке: от индивидуального терроризма - к групповому - локальному - массовому террору

Индивидуальный террор прошлого был направлен против конкретных людей, которые, как они (террористы) считали, совершили конкретные преступления, но тогда не существовало законных и доступных способов наказать их по справедливости.

Такой террор понятен и даже часто морально оправдан, убить негодяя, например, на дуэли или в драке, если законы или продажная юстиция не позволяют его наказать, часто одобряется обществом, в некоторых случаях приводит даже к ограничению произвола в стране.

Основным недостатком индивидуального террора является, как отмечают историки, его неэффективность. Как правило, убивают плохого, но не очень, негодяя, а на его место приходит совсем плохой, которого даже и убить не удается, поскольку у него нет иллюзий, что он делает хорошее дело, он усиливает свою охрану и прекращает прием населения, зато искореняет всех, кто кажется ему подозрительным или потенциально опасным.

Первоначально террор был почти исключительно индивидуальным феноменом. Хотя, собственно говоря, в таком, индивидуальном, качестве террор не мог считаться действительно террором, в полном смысле этого слова. Однако такие цели вначале и не ставились, а если иногда и существовали, то исключительно как вторичные. Главным было ликвидировать некоего конкретного противника. Это было простое физическое уничтожение политического противника, за которым обычно даже не стояло специальной цели оказания соответствующего, ужасающего воздействия на сознание и психологию масс. Индивидуальный террор служил обычным инструментом политической борьбы - крайним, использовавшимся за неимением иных, средством устранить заведомо более сильного и могущественного политического оппонента или соперника. Сильные в отношении слабых могли использовать иные средства - опалу, ссылку, тюремное заключение, позднее отставку, ограничение в правах или иные формы отстранения от активной (прежде всего, политической) жизни. Уделом слабых оставались интриги, заговоры и, наконец, физическое устранение тех, против кого никак нельзя было применить иные средства борьбы.

В повседневной борьбе за власть в истории, скажем в жизни Древнего Рима, можно найти десятки, если не сотни примеров такого, индивидуального террора. Убийство Цезаря Брутом стало наиболее известным всего лишь потому, что убитым оказался именно Цезарь, а само убийство оправдывалось не банальной борьбой за власть, а некоторыми идейно-политическими соображениями: как известно, устранением тирана-монократа предполагалось восстановить республиканскую форму правления.

Однако уже в Древнем Риме прибегали к групповому и даже локальному террору. Юлий Цезарь наказывал обратившиеся в бегство легионы методом децимации - казнью каждого десятого бежавшего солдата. В результате он порождал этим террор - ужас у остальных, и как бы вытеснял этим ужасом тот страх, который бойцы испытывали перед неприятелем. Ужас побеждал страх, и после этого легион (точнее, теперь уже его остатки) вновь становился вполне боеспособным.

Практикой локального террора принято считать так называемые проскрипции или проскрипционные списки, введенные в практику одним из наиболее кровавых римских диктаторов Суллой. После того как он победил своих врагов и овладел Римом, пишет Плутарх, «Сулла занялся убийствами, кровавым делам в городе не было ни числа, ни предела, и многие, у кого и дел-то с Суллой никаких не было, были уничтожены личными врагами, потому что, угождая своим приверженцам, он охотно разрешал им эти бесчинства». То есть начался локальный и групповой террор, который грозил стать массовым - во всяком случае, по распространенности того ужаса, который сеяли приверженцы Суллы. Но именно это удалось предотвратить введением проскрипций

Последующая история также демонстрировала немало примеров эффективного индивидуального, а также локального и группового террора, как и его своевременного прекращения

Краткая история социально-политического террора показывает, среди прочего, еще одну интересную закономерность. При монократическом правлении, когда правил один властитель, террор в истории был, прежде всего, индивидуальным. При правлении республиканском, аристократическом или олигархическом, когда у власти стоит группа людей, торжествовал групповой и локальный террор. При демократии, даже в ее первоначальных, примитивных формах, когда власть зависит от достаточно заметного множества населения, появляется террор массовый. Вывод прост: массовый террор - обратная сторона демократии.

В отличие от революционного массового террора, тотальный террор вообще никогда не выбирает себе жертв, В рамках такого террора каждый человек, реально или потенциально, является как жертвой террора, так и палачом - участником массового террора. Так, например, давно известно: первостепенную роль в самом механизме власти нацистского режима в Германии играл именно террор. Гитлеровский режим первым в истории человечества сумел превратить массовый террор из исключительной меры в политике в повседневную практику, обыденность политической жизни.

В карательных органах фашистской Германии служили (а значит, были включены как исполнители в систему тотального террора) миллионы людей. Только в СА - штурмовых отрядах всех категорий - в 1935 году насчитывалось свыше 3,5 млн человек. Войска СС - «Ваффен-СС» к концу войны достигли 950 тыс. Около 200 тыс. человек служили в центральном и провинциальном аппаратах Главного управления имперской безопасности, в отрядах СД, в специальных группах и зондеркомандах, в полевой жандармерии и уголовной полиции. То есть абсолютное большинство всей нации, ее трудоспособного населения стало исполнителями террора. Это было естественно: ведь осуществлялась политика геноцида (прежде всего, по отношению к евреям). Геноцид - особый вид террора, характеризуется массовыми убийствами, большой степенью вовлеченности в акты насилия не только властной элиты и сотрудников карательных органов, но и практически всего населения .

С другой стороны, сотни тысяч людей стали непосредственными жертвами террора, а остальные были запуганы им настольно, что сами шли в каратели. Подчеркнем важную психологическую особенность: почти единственным способом защититься от массового террора стала собственная принадлежность к органам террора. Нет и не может быть статистики, которая точно отвечала бы на вопрос, сколько немцев стали жертвами нацистского террора. По самым осторожным подсчетам, более 400 тыс. немцев прошло через концентрационные лагеря, не менее 210 тыс. человек было убито, десятки тысяч стали инвалидами в результате пыток и издевательств, перенесенных в нацистских застенках. Вся деятельность организации СС и других карательных организаций строилась по принципу полнейшей свободы действий по отношению к врагам фашизма и строжайшего повиновения по отношению к высшим инстанциям.

С особой силой террор проявлялся по отношению к представителям иных наций, государств и народов. Все противники нацистского режима, проживавшие на оккупированных немцами территориях, подлежали физическому уничтожению. Сам процесс уничтожения осуществлялся в концентрационных лагерях: голод, бесчеловечное обращение, расстрелы быстро обрывали жизнь заключенных. Но начинался этот конвейер смерти еще раньше. Служба безопасности СС еще до оккупации той или иной страны составляла картотеку, в которую заносились фамилии и имена противников нацистов, на их основе создавались адресные книги. Эти люди подлежали уничтожению в первую очередь.

То есть техника была отработана: заранее составлялись проскрипционные списки. В практике борьбы с сопротивлением, партизанами и т. п. широко использовалась система заложничества: в те же самые проскрипционные («черные») списки заносились наиболее известные лица, проживающие в данном районе. В случае возникновения каких-то «эксцессов» эти люди подлежали уничтожению. В отчете гестапо о мерах безопасности, принятых осенью 1939 года, спокойно говорится: «В момент начала военных действий против Польши в сентябре 1939 года в рамках мероприятий по обеспечению безопасности были молниеносно изъяты и подвергнуты превентивному аресту все коммунистические элементы, внушавшие опасение, что... они могут вести активную деятельность, враждебную государству».

Идеологическое обоснование необходимости тотального террора было достаточно простым. В отличие от всех иных исторических ситуаций, использовавших для этого сложные идейно-риторические конструкции, нацизм оперировал наиболее простыми формулами. Так, «второй человек» гитлеровского режима, Г. Геринг говорил: «У меня нет совести, мою совесть зовут Адольф Гитлер... Я не собираюсь соблюдать справедливость, - я должен лишь уничтожить и истребить, и ничего более!» Это имело корни в известной риторике А. Гитлера, с постоянными призывами «Убивайте, убивайте, убивайте! Я возьму на себя ответственность за все» и знаменитой фразой: «Я избавлю молодежь от химеры совести».

Избавление от личной ответственности за любые террористические действия в такой супертоталитарной системе, основанной на тотальном, всепроникающем «фюрер-принципе», действительно осуществлялось за счет принятия ответственности за все вышестоящим фюрером. За это отвечали уже не карательные органы, а социально-политические структуры, которые не только идейно обосновывали, но и разъясняли правомерность, и оправдывали террор. На этом основывался не только гитлеровский фашизм: позднее сходные структуры стали использоваться исламской теократией. Прощение всех грехов и вечное блаженство обещал имам Р. Хомейни всем иранским солдатам в войне с Ираком, а иерархическая система мулл исправно отпускала им все грехи (то есть брала ответственность на себя), всем воевавшим.

Аксиоматически подразумевается, что социальная, политическая, экономическая и всякая другая повседневная практика развитой демократии, «открытого общества», «правового государства», плюралистической идейной жизни просто несовместима с террором и терроризмом. Теоретически демократия предоставляет всем людям такое количество разнообразных возможностей, что, вроде бы, нет никакой необходимости прибегать к крайним, жестким, террористическим средствам социально-политического действия. Тем более что их вроде бы не провоцирует государство - ни в пользу его, ни против него.

При этом, безусловно, игнорируется даже тот очевидный факт, что проявления индивидуального террора вполне имеют место даже при самой образцовой и развитой демократии - вспомним так до сих пор и не раскрытое убийство президента США Дж. Ф. Кеннеди в ноябре 1963 года. Тем более постепенно вытесняется на периферию сознания еще недавно вполне массовый расовый (Ку-Клукс-Клановский) террор в США, апофеозом которого стало убийство М. Кинга в апреле 1968 года. С течением времени, для развитых демократий внутренние проявления террора стали забываться. Сменившей его реальностью стал внешний по отношению к ним, «международный терроризм».

Развитое демократическое общество минимизирует как государственный, так и антигосударственный террор, добиваясь определенного равновесия этих двух чаш весов. Однако всякая открытая борьба с антигосударственным (даже сугубо внешним, «международным») террором почти неизбежно ведет к тоталитаризации общества и усилению государственного контроля над его гражданами, то есть к ущемлению индивидуальных прав и свобод, что неизбежно рассматривается как шаг к возможному государственному насилию над индивидами.

Демократия отнюдь не имеет иммунитета против политического насилия, и в политической жизни демократических государств оно не исключено и демократизирующееся общество не только унаследует предшествующие отношения, но при активных усилиях деструктивных антидемократических сил не способно избежать насилия, в том числе с применением вооруженных сил в решении внутренних и внешних вопросов. Это верно и в отношении террора - крайней степени насилия.

Нынешний террор, как правило, массовый, погибают ни в чем не повинные девочки, или посетители рынков, или жильцы домов, его цель – запугать правительство и общество, а в настоящее время и весь мир. И, конечно, он приводит к огромным жертвам и совершенно аморален.