К вопросу о дефинициях и классификации невротических расстройств

Слово «невроз» впервые ввёл Уильям Куллен (1777) [Уильям Куллен (Cullen), 1710-1790, шотландский врач - (прим. пер.).]. Однако легко можно впасть в заблуждение, если полагаться в определении неврозов на дефиницию Куллена, поскольку с тех пор произошло существенное изменение значения этого понятия. Можно сказать, что в ходе времени различные значения накладывались здесь одно на другое. Отсюда понятно, почему многие исследователи выступали за полный отказ от термина «невроз». Другие считали сие понятие слишком расплывчатым и абсолютно ненужным. Однако, несмотря на все нападки, термин оказался, по-видимому, неискоренимым.

Собственно говоря, очевидно, что в соответствующей литературе наблюдается две тенденции относительно определения границ понятия «невроз»: инфляционистская и дефляционистская. Что касается последней, то наиболее выдающимся её представителем является Вернер Виллингер (Willinger), который ратует против расширения понятия и против увеличения его объёма. По другую сторону оказываются такие авторы, как Рюмке (Rumke), который распространяет границы понятия столь широко, что даже не считает невроз заболеванием, то есть нозологической единицей, а рассматривает его как сидром - единицу симптоматологическую.

Мы хотели бы найти золотую середину между этими крайними позициями, поскольку проводим чёткое различие между собственно неврозами в узком смысле слова, с одной стороны, и неврозами в широком смысле, с другой. Таким образом, мы можем отграничить собственно неврозы от псевдоневрозов, не считая при этом, что приставку «псевдо» обязательно нужно произносить - вполне можно её опускать.

В качестве рабочей гипотезы и гораздо в меньшей степени в эвристическом смысле мы предлагаем исходить из положения, что у нас есть право назвать невротическим любое заболевание, являющееся психогенным.

Если занять такую исходную позицию, то легко складывается схема возможных болезненных состояний человека. В качестве критериев нозологической классификации мы используем:

1. симптоматологию или феноменологию и

2. этиологию соответствующих заболеваний.

Таким образом, мы подразделяем болезни как по их (болезненным) проявлениям, так и по тому, какие симптомы или феномены имеют в конкретном случае место, и, с другой стороны, по тому, как они возникают, то есть мы отличаем психическую или соматическую феноменологию от соматогенной или психогенной (табл. 1).

Таблица 1

Сначала мы видим психоз как заболевание с психическими проявлениями (психическая феноменология), однако его возникновение обусловлено соматическими причинами (соматогенное заболевание). Из этого, конечно, вовсе не следует, что предполагаемые соматические причины психоза научно исследованы. (Если угодно, можно говорить о психозах как о криптосоматических заболеваниях). Курт Шнайдер, в частности, называет скандалом психиатрии то, что причины эндогенного психоза до сих пор неизвестны. Утверждение насчёт соматогенной природы никоим образом не означает, что соматогенные заболевания не подаются психотерапевтическим методам воздействия.

Вышесказанным мы очертили границы, а там, где есть границы, есть и пограничные случаи. Нужно только остерегаться искушения что-то доказывать или опровергать на основании этих пограничных случаев, потому что при их помощи можно абсолютно всё доказать и абсолютно всё опровергнуть или, что то же самое, абсолютно ничего не доказать и ничего не опровергнуть. Юрг Зутт (Zutt) вполне справедливо указывает на то, что есть живые существа, о которых мы не можем без затруднения сказать, принадлежат ли они к растениям или к животным, но, несмотря на это, никому не придёт в голову на таком основании отрицать, что между животными и растениями имеется существенное различие. Хайер (Неуеr) утверждает, что никто не может взять на себя смелость оспаривать существование различий между мужчиной и женщиной, основываясь на фактах гермафродитизма.

Никоим образом нельзя отрицать, что психическое и соматическое (а не только психогенное и соматогенное) образуют в человеке некое тесное единство - психосоматическую цельность человеческого существа. Однако при этом нельзя упускать из виду, что это единство не идентично самости или целостности. Значит, как бы тесно ни было связано в человеке психическое и соматическое друг с другом, речь всё-таки идёт о различных по своей сути проявлениях бытия; общим же в обоих случаях является только то, что это проявления одного и того же бытия. Между этими проявлениями бытия сохраняется непреодолимая пропасть. Мы ничего не можем поделать с тем, что, например, физическое -лампа, которую я вижу перед собой или над собой, светлая и круглая, тогда как - психическое - восприятие этой же самой лампы или - не менее психическое - представление о ней (едва я закрою глаза) может не быть ни светлым ни круглым: представление, к слову, может быть очень ярким, но никак уж не круглым.

Сам по себе интересен вопрос, как перед лицом непреодолимой даже в теории пропасти между психическим, с одной стороны, и соматическим, с другой, - этими абсолютно различными способами проявления единства человеческого бытия, мы можем сохранить и уберечь свой человеческий облик, свой человеческий образ. На мой взгляд, это возможно только в рамках онтологически многомерного подхода к психофизиологическим явлениям. Поскольку мы говорим об этих способах проявления только по аналогии со ступенчатыми или многослойными конструкциями, например, в терминах Николая Гартмана (Hartmann) или Макса Шелера, то существует опасность, что суть человека, так сказать, распадётся на телесное и душевное, как будто это бытие, как будто сам человек «составлен» из тела и души (и духа). Но если я, скажем, спроецирую стакан, стоящий передо мной на столе, на плоскость столешницы, то в результате получится круг, а если я сделаю боковую проекцию стакана, то в результате получится прямоугольник; несмотря на это, мне никогда не придёт в голову отстаивать утверждение, что стакан составлен из круга и прямоугольника. Ничуть не в большей степени я имею право говорить, что человек составлен из тела и души (и духа). По той же самой причине нельзя рассматривать телесное и душевное как ступени или слои, существующие сами по себе, но только как измерения единой целостной человеческой сущности. Лишь в этом случает можно адекватно понять, с точки зрения антропологии, это единство и эту целостность. Лишь в этом случае можно постичь совместимость несоизмеримого, единство человеческого существа, несмотря на многообразие составляющих его измерений.

Итак, мы установили: несмотря на единство человеческого существа, имеется принципиальное различие между соматическим и психическим как его составляющими (такую важную его составляющую как духовное, мы также должны будем обсудить). И ничего не меняется от того, что различие между психогенезом и соматогенезом носит градуальный характер. Мой учитель Освальд Шварц обычно набрасывал в этой связи одну схемку (рис. 4).

(психическое, психогенное, соматогенное, соматическое)

Рис.4.

На этой схеме вертикали обозначают различные заболевания с большим или меньшим психо- или соматогенным компонентом. Любое заболевание всегда является в большей или меньшей степени психо- или соматогенным. Соответственно его место в пределах данной схемы будет различным, а вертикаль, представляющая некоторое заболевание, может смещаться. Неподвижной и резкой границей всегда остаётся диагональ, то есть граница между психической и соматической областями как таковыми, как некоторыми онтологическими зонами, как антропологическими измерениями.

Впрочем, справедливо и следующее: каждое заболевание всегда включает в себя как психо-, так и соматогенный компонент, только в различных соотношениях. Для нас как врачей, как психотерапевтов, с прагматической точки зрения, важнейшим, но не единственным, является вопрос о том, сколько психогенеза и сколько соматогенеза входит в этиологию конкретного случая; кроме того, для нас имеет значение, что является первичным - психогенез или соматогенез. В этом смысле, то есть в смысле нашего требования целенаправленной терапии, перефразировать старую мудрую поговорку «qui bene distinguit, bene docet» [Qui bene distinguit, bene docet (лат.) - кто хорошо различает -тот хорошо излагает.] и сказать: «qui bene distinguit, bene curat». [Qui bene distinguit, bene curat (лат.) - кто хорошо различает - тот хорошо лечит.]

He может быть возражений против того, что речь никогда не должна идти о первичности психо- или соматогенеза, поскольку в каждом отдельном случае психические и соматические каузальные компоненты образуют каузальное кольцо, и соматическое всегда обусловлено психическим, а психическое - соматическим. Здесь нет оснований для возражений, поскольку речь может идти только о круге причин, если мы рассматриваем поперечный срез конкретного заболевания, тогда как рассмотрение продольного среза приводит к тому, что, в действительности, разговор идёт о каузальной спирали. Таким образом, в каждом конкретном случае вполне возможно решить, откуда данный круг берёт своё начало — в психической или соматической области, - но впоследствии всё равно имеет место взаимное обусловливание психического и соматического. (Не возникает возражений и в том плане, что наш вопрос о первичности психо- или соматогенного напоминает вопрос о курице и яйце: что же было раньше - курица или яйцо, однако в конкретном случае сидящей здесь передо мной курицы и лежащего здесь передо мной яйца я могу сказать с абсолютной точностью, что было раньше). Каузальное кольцо представляет собой всего лишь проекцию каузальной спирали, то есть имеет на одно измерение меньше, и в данном случае этим отсутствующим измерением является время. [Ср.: Вайтбрехт (Н. Weitbrecht) «Критика психосоматики», 1955, стр. 87-88: «Сегодня удивительная, как философский камень, идея психосоматической одновременности зачастую приводит в частном случае к сомнительному упрощению телесно-душевных проблем... не считая банальности утверждения, что при любых душевных проявлениях присутствует нечто соматическое хотя бы в качестве их носителя. Ради кажущегося познания цельности выносится за скобки содержание проблемы последовательности, протекания во времени, компенсации и декомпенсации взаимосвязей между рядами телесных и душевных феноменов... Существует множество вариантов установления возможных взаимосвязей: от констатации простого наложения духовно-душевного слоя на организменный до обратного действия духовно-душевного на этот несущий слой...».]

Вернёмся же к исходному пункту наших размышлений, и тогда мы сможем определить неврозы как психогенные заболевания и, более того, как заболевания, первично психогенные. По крайней мере, это определение справедливо для неврозов в собственном смысле слова, хотя и не для псевдоневрозов, или, как мы ещё можем сказать, для неврозов в узком смысле слова.

Если из схемы на рис. 4 мы извлечём, так сказать, нижнее правое поле и увеличим его, то получится то, что представляет собой действие психического в соматической области и о чём говорят, когда речь идёт об органоневрозах - психогенных феносоматических заболеваниях. Если мы в этом случае сопоставим подлинные (органо) неврозы с псевдоневрозами, являющимися неврозами не в узком смысле слова, а в расширенном, то мы должны будем, прежде всего провести различие между «проявлением» и чистым «пусковым механизмом». (Это различие между проявлением, с одной стороны, и пусковым механизмом, с другой, важно не только в отношении неврозов, но и в отношении психозов: психозы как соматогенные (фенопсихические) заболевания при определённых обстоятельствах, несмотря на их принципиальный соматогенез, могут быть спровоцированы из психического).

Есть также заболевания, которые только запускаются из психического и не бывают, собственно говоря, вызваны или обусловлены психическим, то есть не являются психогенными в узком смысле слова. Если психическое не обусловливает заболевания, а лишь выступает в качестве пускового механизма, то мы называем такие заболевания психосоматическими (табл. 2).

Таблица 2

(ноогенные, ноэтические, психогенные, психосоматические, функциональные, реактивные, ятрогенные, психические, соматические, проявление, пусковой механизм, проявление, обратное действие)

Бывает, что речь идёт о подлинном следствии, но не о проявлении психического в соматической области, как в случае истинного органоневроза, а, скорее, наоборот, о действии соматического в психической области. Как мы уже знаем, такие заболевания (согласно нашей схеме фенопсихические и соматогенные) являются ex definitione [Ex defmitione - (лат.) по определению.] психозами; мы здесь будем говорить о таких фенопсихических соматогенных заболеваниях, имея в виду преимущественно функциональные нарушения вегетативного и эндокринного характера, которые иногда протекают моносимптомно, причём этот моносимптом является психическим; в этой связи было бы вполне естественно исключить возможность квалифицировать такие заболевания как психотические. (Сравните те случаи, которые имеет в виду Гофф (G. Ноff), когда говорит о «врождённых или приобретённых аномальных вегетативных реакциях», характеризующихся тем, что «пациент отклоняется в симпатическую или парасимпатическую сторону», поскольку в этом «известную роль играют аномалии деятельности желез внутренней секреции»). Мы осознанно отказываемся от рассмотрения психозов, и имеем право это сделать, поскольку собираемся вести речь только о неврозах и псевдоневрозах, или о неврозах в узком и широком смысле слова. Неврозоподобные состояния, при которых имеет место действие соматического в психической области, мы называем функциональными заболеваниями.

На определённое столь расплывчатое «функциональное» проявление (вегетативное и эндокринное) нарушения соматических функций в психической области любой пациент имеет обыкновение как-нибудь реагировать психически. В таких случаях речь идёт об обратном психическом действии на изначально соматические нарушения. И это обратное действие, эту реакцию мы называем реактивным неврозом. При этом мы, конечно, должны дополнительно заметить, что в случае реактивных неврозов можно говорить и о невротической реакции на что-либо психическое, что (в смысле функциональных заболеваний) является не соматогенным, а психогенным.

Может даже оказаться, что «за» реактивным неврозом или невротической реакцией стоит врач, если только поводом к невротической реакции послужило необдуманное или бездумное высказывание врача. В этом случае мы говорим о, так сказать, подгруппе реактивных неврозов - о ятрогенных неврозах.

Может случиться, что «по ту сторону» психогенеза психогенного невроза (теперь мы уже не говорим о чистых органоневрозах) собственную причину заболевания нужно искать не в психической области, а в той, которая располагается существенно выше психической - в ноэтической области, в области духовного. В таких случаях, когда, в конечном счёте, в основе этиологии соответствующего невроза лежат духовная проблема, угрызения совести или экзистенциальный кризис, мы говорим о ноогенных неврозах [От выражения «ноэтический невроз» мы предпочли бы отказаться, как и от выражения «экзистенциальный невроз», просто потому, что ноэтическое или экзистенциальное само по себе не может быть невротическим, и невроз, следовательно, также не является ни ноэтическим, ни экзистенциальным; правда, экзистенциальная фрустрация, например, может быть патогенной (она таковой не должна быть, но «факультативно» бывает патогенной), однако не является патологичной.]. В случае духовной области речь идёт о таком измерении, которое мы до сих пор, когда говорили о соматическом и психическом как о размерностях человеческого бытия и возможных человеческих заболеваниях, оставляли за пределами нашего внимания. Это третье, духовное измерение, имеет прямое отношение к полноте человеческого бытия во всей его «целостности», но не только как особое измерение, а как раз такое, которое (хотя и не оно одно) собственно и является размерностью человеческого бытия, поскольку только тогда, когда человек конституирует себя в подобных (духовных) действиях, он, так сказать, выходит из сомато-психической плоскости и поднимается в духовное измерение.