НИКЕЙСКОЕ ЦАРСТВО ЛАСКАРЕЙ. ТРАПЕЗУНТСКОЕ ЦАРСТВО В XIII в. СЕЛЬДЖУКСКИЕ СУЛТАНЫ И НАШЕСТВИЕ МОНГОЛОВ 10 страница

«Кажется, он хочет, чтобы я за свой проступок ос­тавил престол, но кому отдаст он царство? Каковы про­изойдут последствия для империи?А если другой окажет­ся неспособным к столь великому служению? Кто пору­чится, что я буду жить спокойно, и что станется с моею семъею? У какого народа видано что-либо подобное, и бы­вало ли у нас, чтобы архиерей мог делать безнаказанно такие вещи? Не понимает разве он, что вкусившему бла­женство царской власти нельзя расстаться с нею иначе как вместе с жизнью. Покаяние определено Церковью, и разве его не существует для царей? Если не найду его у вас, то я обращусь к другим Церквам и от них получу врачева­ние. Решайте сами».

Еще несколько раз уговаривали Арсения, но он про­гнал и царского духовника Иосифа. Оставалось «устроить обстоятельства». Из среды патриарших чиновников явился ложный доносчик, письменно обвинивший Арсения в том, что он дружил с изменником-султаном Изз ад-дином Кей-кавусом II, мылся с ним в патриаршей бане, украшенной крестами, и т. д. Созван был Собор для суда над Арсением, приглашены и восточные патриархи. Дважды вызывали Ар­сения, и оба раза он не явился на Собор. Не дожидаясь тре­тьего вызова, Арсений явился к царю, который принял его ласково. Приказав служить обедню в дворцовой церкви, Палеолог повел туда Арсения, держась за его мантию, что­бы патриарх как бы сам ввел его в храм и тем уничтожил отлучение. Арсений заметил эту хитрость, вырвал мантию и со словами: «Зачем крадешь мое благословение» — поспе­шил «орлом» вон из дворца. С трудом отстояв обедню, Па­леолог призвал архиереев и потребовал покончить с пат­риархом, обещая им великие милости. На последнем засе­дании Собора, опять в отсутствие обвиняемого, Арсений был присужден к низложению, но за неявку на суд. Клевета доносчика и Собору была очевидною. Лишь Александрий­ский патриарх Николай отказался осудить невинного.

Выслушав приговор, Арсений воздал хвалу Богу и ска­зал своим клирикам:

«Дети, Божьей воле нужно повиноваться. Простим друг другу обиды. Охотно ухожу, куда угодно Богу, вы же проверьте книги и ризнииу, чтобы не сочли меня свято­татцем. Эту одежду, книгу и три золотых, заработан­ные мною перепиской, беру с собою».

Ночью пришли за Арсением, отвезли его на пустын­ный остров Проконнис (нын. Мармара) и заключили под стражу в тесной келье (1267).

Столичное население волновалось. Патриарха за строгую жизнь считали угодником при жизни. Палеолог созвал народ и держал речь.

«Всем следует жить своим умом, — говорил царь. — Дело ясно. И в первый раз, когда патриарх оставил свой престол по своей воле, глупые люди запирались в своих до­мах и произвели раскол. Теперь готовится то же самое, старая закваска, видно, еще не перебродила. Не стоит говорить, чего добиваются люди, прячущиеся поуглам, но тех, кто их слушать будет, постигнет жестокая кара. Ни догмагы, ни обряды не затронуты, а другого патриар­ха разве нельзя избрать? При новом вам будетлучше, и вы испытаете на себе действие лучей сродного нам благово­ления. Бросьте тайные сходки. Знаю, что много попро­шаек ходит по домам, они, пожалуй, будут винить царей (т. е. Михаила с сыном) и сбивать всех с толку. Подавай­те им, но увлекаться их речами — иное дело, и я того не потерплю. Они разбегутся, а вам не уйти от наказания».

Странниками-«сумоносцами» кишела столица искони, и этот люд сообща с опальными чиновниками, с беглыми монахами и расстригами поддерживали в народе броже­ние. Населению, несшему тяготы мировой политики Пале-олога, приходилось круто, и легко мог разразиться крова­вый бунт под знаменем защиты Церкви и православия. Во главе недовольных, сторонников Арсения, стоял бывший епископ Андроник, человек желчный и честолюбивый, а также монах Иакинф из Никеи, образованный, учивший и кормивший детей, личный друг Арсения. Иакинф нашел поддержку в сестре императора инокине Марфе. Ее дворец стал центром ревнителей православия. Примкнули друзья Арсения из духовенства, партия ослепленного Ласкаря и упомянутые сумоносцы — вожаки темного народа.

На место Арсения был поставлен митрополит Герман, старый знакомый царя, обходительный, щедрый, покрови­тель ученых; он добился прощения опальному Оловолу и поставил его во главе школы, первой после латинского ра­зорения. Но не такие качества могли создать ему авторитет в народе после крупной фигуры Арсения. От нового патри­арха ждали протеста, защиты Церкви и ее прав против царя. На благодушного Германа обратилась народная ненависть. Его подвергли бойкоту, его доброту истолковывали в дур­ную сторону, его прозвали выскочкой, лжецом и варваром Мармуцей (он был из лазов), перешедшим противозаконно с престола дочери на престол матери (он был ранее епархи­альным архиереем). Месяца не прошло, как был раскрыт за­говор придворного Франгопула на жизнь царя; замешан был французский наемник Карл, убийца регента Музалона, он и выдал товарищей. Пошло жестокое дознание; царь до­пытывался, не принимал ли участия ненавистный Арсений. Под пытками его оговорили; царь, грозя ужасами, добился у синода всего, чего хотел. Послали следователей допросить Арсения. Решено было в случае сознания его казнить, если же будет запираться, объявить ему отлучение и вновь допра­шивать и, если он будет изобличен хотя в недонесении, каз­нить; если же и вторичный допрос не уличит Арсения ни в чем, тогда снять с него отлучение. Среди следователей был и историк Пахимер, служивший церковным судьею (протек-дик). Комиссия прибыла на пустынный остров, где в келье на скале томился Арсений. «Что сделал я царю? — отвечал старец в рубище. — Благодаря ему сижу на этих скалах, как бесчестный ссыльный, питаясь милостыней. Пусть его фратриарх (т. е. еретический патриарх) вместе с Евлогией (цар­ской сестрой) благословляет все, что царь совершает». Об­винительного акта он не стал и слушать, заткнув себе уши. Произошла тяжелая сцена. Следователи ничего не доби­лись. На возвратном пути их постигли всяческие бедствия, и они сами объяснили это тем, что не благословились у стар­ца. Расспросив их, Палеолог хотел исправить впечатление и приказал послать Арсению много денег, припасов и трех друзей для утешения. Допрос Арсения и небесная кара разо­жгли ревность арсенитов. Патриарха Германа осыпали на­смешками. Сам царский духовник Иосиф перешел в оппо­зицию, рассчитывая взойти на патриарший престол. Он стал внушать царю, что Герман не может разрешить ею от клятвы, наложенной Арсением, и царь подослал Иосифа к Герману, чтобы уговорить его уйти добровольно. Когда Гер­ман убедился, что совет исходит от царя, он удалился в Манганский монастырь возле Большого дворца и в благодар­ность получил звание «царского родителя».

Иосиф достиг цели и занимал патриаршую кафедру семь лет (1267— 1274). Он не блистал ни ученостью, ни осо­бой добродетелью, но был находчив в обращении, предпо­читал простую задушевную компанию. Снятие клятв с ца­ря — его первое дело — было обставлено исключительной торжественностью. В присутствии синода и двора царь пол­зал на коленях, исповедуя свой грех, ослепление Ласкаря. Патриарх и архиереи поочередно читали акт разрешения царя от наложенного на него отлучения. Хотя на народ эта церемония не произвела большого впечатления, Михаил почувствовал себя крепче на престоле (1268).

Пережив такую бурю, Палеолог стоял теперь перед другой, еще более опасной. Дело шло об унии, об измене православию ради политических выгод.

Созвав патриарха и синод, император держал речь, указывая на внешнюю опасность, на необходимость при­мирения с латинской Церковью. Он предъявлял соборный акт времен царя Ватаци, по которому латиняне не обвиня­лись в ереси из-за Filioque: он указывал, что и прежде греки совершали вместе с латинянами таинство евхаристии, вы­сказал мнение, что переменить обряд означает не более, как греку заговорить по-латыни. Чем противно правосла­вию поминание имени папы за обедней? Ведь сам Бог на­зывал Авраама отцом. Если же допустить апелляцию к папе, то разве опасно ездить к нему за море? Аргументы царя поддерживали архидиакон Мелитиниот, Григорий Кипрский и «ритор Церкви» Оловол. Патриарх ожидал, как выскажется ученнейший хартофилакс Векк. Тот молчал, бо­ясь царя, пока патриарх не заставил его говорить угрозою отлучения. Тогда Векк заявил, что для него душа дороже те­ла. Бывают люди, которые называются еретиками, но не еретики; наоборот, существуют еретики, да не называются таковыми. К числу последних принадлежат латины. Выслу­шав это, царь немедленно ушел и приказал синоду судить Векка, назначив обвинителем Хумна. На заседание синода явились Хумн, старый вельможа историк Акрополит и дру­гие сановники. Векк заявил, что Хумн — подставное лицо, а с царем он не в силах судиться. Патриарх не разрешал су­дить Векка. Видя это, Акрополит ушел со словами: «Всех вас Векк водит за нос, и не знаю, что делать». Векк ходил к царю, умоляя не гневаться, предлагал отправиться в ссылку, но царь не сказал ему ни слова; тогда Векк надел черные одеж­ды и с домочадцами укрылся в св. Софии. Царь поспешил прислать ему грамоту за печатью, что ему бояться нечего, но, когда Векк вышел из Софии, его схватили и посадили во Влахернскую тюрьму (Анемовы башни, сохранившиеся до сих пор), охранявшуюся «кельтами», носившими секиры (бывшая варяжская дружина). Вслед за тем царь со своими учеными Мелитиниотом и Григорием Кипрским составили «том», в котором на основании исторических справок и до­кументов оправдывали латинян, и послали патриарху. По­следний созвал своих ученых, к оппозиции примкнули многие, даже упомянутая царская сестра Евлогия. Составле­ние ответа было поручено Иову Иаситу, которому помогал и историк Пахимер. Ответ обсудили по пунктам и отослали царю, который положил его под сукно. Документ этот до­шел до нас в Мюнхенской рукописи. Тон его резкий: с ере­тиками и безбожниками нельзя иметь общения, их нужно жалеть; если же их гложет язва кощунства, то пусть они уби­раются из синагоги Израиля, а нас оставят искать вечного спасения. Палеолог решил использовать авторитет заклю­ченного Векка. Ему были доставлены выписки из отцов Церкви, свидетельствовавших более или менее в пользу ла­тинян. Векк как «правдивый ученый» пошел на соглашение, и царь его освободил, прислав ему еще книг, между прочим, сочинения никейского богослова Никифора Влеммида, ко­торый был сторонником примирительной формулы об ис-хождении Св. Духа «от отца через сына» и склонялся к «спа­сительной экономии» в делах вероучения.

Между тем вождь непримиримых православных, монах Иов из просвещенного рода Иаситов, принял меры, чтобы патриарх Иосиф не поколебался, и за подписью патриарха и членов синода было разослано окружное послание к право­славным христианам о признании латинского учения ере­тическим, в чем подписавшиеся присягнули. Тогда царь об­ратился к Векку, который, видимо, уже достаточно ознако­мился с выписками из св. отцов и перешел на сторону унии. Опираясь на заключение Векка, император настоял на по­сылке миссии в Рим. Бывший патриарх, «царский родитель» Герман, Никейский митрополит, логофет Акрополит и еще два сановника были назначены в состав миссии и на двух во­енных кораблях отправились в путь, взяв с собою царские подарки папе: ценные облачения, иконы на золотом фоне, драгоценные благовония, усыпанный жемчугом алтарный покров, царское приношение храму Петра и Павла. С патриархом Иосифом, своим долголетним другом и духовником, снявшим клятвы Арсения, Михаил Палеолог заключил ком­промисс, убедив его переселиться в монастырь Перивлепт с сохранением сана; если уния не состоится, то Иосифу пред­стояло вернуться на кафедру, в противном же случае он дол­жен был уступить место новому патриарху (1274).

Палеолог начал действовать круто. За смертью бывшего патриарха Арсения, нового Феодора Студита, против унии образовалась сильная объединенная оппозиция. Арсениты соединились с иосифлянами. Было очевидно, что большин­ство архиереев не примут унии. Царь убеждал их и лаской и угрозами. Чем вредно признание папы, разве приедет он к нам через море? Что значит поминать его? Не только отцы ваши, но и Сам Христос прибегнул к «экономии», приняв крест за наше спасение. Вы же затеваете раскол и порицае­те меня. Великий эконом Кенфилин, полагаясь на свою ста­рость и близость к царю, умолял его на коленях не возбуж­дать внутри империи церковного и гражданского междо­усобия ради избежания войны с внешним врагом. Царь приказал покорному духовенству составить «том», или ис­поведание, в смысле унии; в конце приведен был стих: «Бла­гословляющие Тебя благословенны будут, и проклинающие Тебя прокляты будут». Этот «том» разносили по домам и от­казывавшихся подписать его заставляли, описывая все цен­ное в доме, вносить наемную плату за дом за 13 лет со време­ни взятия столицы, так как дома-де принадлежат царю по праву завоевания. Непокорных увозили в ссылку на приго­товленных кораблях; множество было сослано на острова Архипелага, в Никею, некоторые сами уехали, многие под­чинились при посадке на корабли. Духовенство и монахи были созваны во дворец, между ними — упомянутый ритор Церкви Оловол, начальник школы грамматиков в Орфанот-рофии. Он подал голос против унии. Поднялся крик «Он тайный враг царя, недаром у него урезан нос!» Вне себя, Оловол ответил, что он был изувечен за Иоанна Ласкаря. Придворные хотели разорвать его на куски, но царь сдер­жал их и велел сослать Оловола в никейский монастырь Иа-кинфа. Через несколько времени его привезли обратно, и по царскому приказанию Оловола вместе с одним из Иаси-тов и восемью другими палачи били и провели по городу, повесив на них окровавленные грязные бараньи внутрен­ности, которыми били Оловола по лицу. Позорное наказа­ние подействовало. Высшее духовенство более не противи­лось. Обеспечено было признание трех пунктов унии: пап­ского верховенства (примата) над всею христианскою Церковью, папского верховного канонического суда (апел­ляция в Рим) и, наконец, поминания папского имени на церковном богослужении.

Палеолог писал папе Григорию, что его легаты могли видеть, как он, царь, ради единения Церквей пренебрегает сном, пищею и государственными делами. Но его положе­ние трудно, как бы, устраняя древний раскол, не породить нового. Притом и Карл Анжуйский своей враждой к грекам препятствует христианскому единению, — жаловался Па­леолог папе и просил принять меры для безопасности гре­ческой духовной миссии, посылаемой на Лионский Со­бор. Карл Анжуйский не был в состоянии воспрепятство­вать проезду греков: папа требовал во имя веры, и папе предлагал свою помощь могущественный Альфонс Ка­стильский со своими союзниками — гибеллинами и Гену­ей. Мало того, папа заставил Карла отсрочить на год мор­ской поход против Палеолога, предусмотренный догово­ром Карла с изгнанником Балдуином.

В конце июня 1274 г. в Лион прибыли послы Палеоло­га и патриарха: бывший патриарх Герман, «царский отец» и родственник; великий логофет Георгий Акрополит, извест­ный нам историк и государственный деятель, и, наконец, митрополит Никейский Феофан, при них два чиновника. Они привезли послания от греческого духовенства и ца­рей. Покорное Палеологу духовенство, 35 митрополитов и архиепископов, царский и патриарший клир — меньшая часть осталась верною патриарху Иосифу, — отправили послание, скрепленное и, по-видимому, редактированное Векком; они писали об усилиях царя восстановить церков­ное единство, о противодействии патриарха Иосифа, кото­рый предпочел удалиться в монастырь; они были готовы признать за папой достоинство и наименование первого и верховного иерарха христианской Церкви, «согласно древней юрисдикции, существовавшей до схизмы». Сам Па­леолог писал определеннее: с юных лет он-де желал устра­нить церковные раздоры и соблазн (scandala), вернуть свя­тейшему престолу его древние права, но лишь ныне, благо­даря инициативе самого папы старания его, царя, увенчались успехом. Вероучение Римской Церкви, заявляет Палеолог, благочестиво и вполне согласно с верою Гречес­кой Церкви, только некоторые «словечки», и то по разли­чию латинского и греческого языков, вызвали разногласие, которое он отвергает, и ныне он склонил непокорных к по­виновению папе. В заявлениях Палеолога сквозит «эконо­мия» в делах веры и догмата, восходящая к Влеммиду и не­которым отцам Церкви, и руководит им политический рас­чет. Признание примата и папской юрисдикции Палеолог выразил почти в такой же формуле, как писало духовенст­во; разница есть в оговорке «согласно канонам». Духовенст­во настаивало на соблюдении всего завещанного отцами «до схизмы», тогда как Палеолог, по-видимому, оставляет за папой последнее слово и в истолковании канонов. Царь на­стаивает лишь на соблюдении «издревле установленных обычаев, ни в чем не нарушающих благочестия». Было по­слание и от престолонаследника Андроника.

Из опубликованных Делилем документов ясно, что послы Палеолога вели в Лионе и политические перегово­ры. Они подтвердили письменно обязательство Палеолога всеми средствами содействовать походу на неверных, лишь только царь получит мир с соседями-латинянами и будет руководиться указаниями папы в этом священном деле; и греческое духовенство готово проповедовать крес­товый поход и на площадях, и с церковных кафедр.

Сохранился перечень и требований греков. Папскому легату (Бернарду Монтекасинскому) даются полномочия завершить политические переговоры в Константинополе; папа устраивает мир между греческим императором и все­ми латинскими государями, т. е. и с Карлом Анжу, дабы гре­ки могли участвовать в крестовом походе. Дети М[ихаила] Палеолога поручаются попечению папы, чтобы они могли вступить в браки с членами западных династий сообразно интересам греческой империи. Папа не примет мятежных вассалов греческого императора и воспретит католичес­ким государям принимать таковых под свое покровитель­ство. Потомок царя Михаила, устраненный от власти за ма­лолетством, имеет право на дипломатическую и церковно-административную помощь папы, но посылать латинские войска против греков папа не должен. На греческом троне должны сидеть избранники греков, и М [ихаил ] Палеолог не желал, чтобы христианская кровь лилась из-за его по­томства. Политическое значение имели и требования гре­ков, чтобы папа письменно обещал константинопольскому синоду и правительству (синклиту) соблюдать греческий обряд; оставить независимые латинскую и греческую ие­рархии в Антиохии, Иерусалиме и на Кипре; подтвердить права Охридской греческой архиепископии на Церкви За­горскую (Болгарскую) и Сербскую на основании грамоты (подложной) папы Вигилия Юстиниану Великому. Права эти были нарушены при никейских царях, нуждавшихся в союзе с болгарскими и сербскими государями и породнив­шихся с ними. Палеолог поставил себе целью подчинить Греческой Церкви автокефальные южнославянские и уме­ло пользовался для того унией. В том же году Тырновский патриарх присягнул на верность Римскому престолу в Кон­стантинополе в присутствии царя и папского нунция.

Дело унии было доведено до конца без препон на этот раз, и очень быстро, 28 июня, патриарх Герман читал в Ли­оне, за обедней, символ с Filioque; б июля, на четвертом за­седании, сам папа в торжественной речи заявил, что греки сделали больше, чем ожидали от них, и свободно подчини­лись Римскому престолу независимо якобы от каких-либо политических условий. Это заслуга их императора. Про­чли царскую и синодальную грамоты. Вслед за тем Акро-полит присягнул от имени царя на верность латинскому исповеданию и папской верховной власти. Иерархи Гер­ман и Феофан подписались под текстом присяги Акропо-лита. Уния была оформлена.

Дипломатия папы Григория оказалась успешнее, чем все усилия и жертвы творцов и деятелей Латинской импе­рии в Константинополе. Впрочем, почва была подготовле­на предшественниками Григория, и уния вряд ли осущест­вилась бы, если бы не было страшного Карла Анжу. Григо­рий мог торжествовать: дисциплинарная и каноническая власть папы была признана греками, и они, как верные сы­ны, готовились идти на освобождение Св. Гроба.

Дипломатический успех папы Григория и императора Михаила казался блестящим. Церкви объединены, и от­крыта возможность политического соглашения. Но это был успех правительств. Рознь народов, различие культур, вероисповедные и экономические факторы вековой борь­бы латинского Запада с греческим Востоком не могли быть устранены актами Собора 1274 г. Притом договорив­шиеся стороны руководились различными целями: курии было нужно подчинение Греческой Церкви и помощь против неверных; для Палеолога всего важнее было устра­нить опасность со стороны латинян Италии и Западной Греции под знаменами Карла Анжуйского.

По возвращении греческих послов из Лиона в Кон­стантинополе была отслужена торжественная литургия в присутствии царя и папского нунция. Читали Св. Писание по-гречески и по-латыни и поминали папу. Вскоре Векк был возведен на патриарший престол.

Патриарх Иоанн Векк (1275—1282) по учености пре­восходил современников. Это была крупная личность. Ко­нечно, не сочинения Влеммида изменили его убеждения в пользу унии, но те же соображения политического и куль­турного порядка, которые руководили и Михаилом Палеологом. Борцом за унию Векк остался до конца своих дней как в своих богословских и полемических трудах, заполня­ющих большой том Патрологии, так и в своей церковно-административной деятельности. Латинский догмат об ис-хождении Св. Духа и от Сына (Filioque) нашел в лице Векка самого обстоятельного историка, истолкователя и защит­ника. Он писал по этому вопросу особенно против Фотия, против Феофилакта Болгарского, против богословов ком- ниновского времени Каматира и Николая Модонского, против современников своих Григория Кипрского, Н [иколая] Мелитиниота и других. Автобиографическое значение имеют послание «О несправедливости, коей я подвергся, будучи низвергнут с трона» при Андронике Палеологе и его «Завещание»; но боевой темперамент сквозит и в его чисто богословских трудах. Пока жил Михаил Палеолог, Векк пользовался уважением царя и имел крупное влияние на дела; он был горячим ходатаем за обиженных судами и вла­стями, и его голос звучал громко, беспрестанно и неустан­но; Векк входил в детали каждого дела и являлся перед ца­рем лучшим адвокатом обиженных; чтобы пробудить цар­ское милосердие (дело нелегкое при М[ихаиле] Палеологе), патриарх, как искусный актер, представлял дряхлого ста­рика или слепца, обиженного судьбою; он умел ждать часа­ми в царской приемной, мог и возвысить голос; не раз бы­вали между патриархом и царем крупные неприятности. «Архиерей не конюх, повинующийся слепо», — сказал он однажды М [ихаилу] Палеологу, бросив к ногам его свой по­сох; другой раз, за литургией, он заставил царя дожидаться с протянутой рукой антидора.

Верный унии, Векк сознавал, что объединение Церк­вей, «состоявшееся так, как всем известно», вызвало «скан­дал» и «пламя злобы, разраставшееся ежедневно».

«Что же, клянусь Троицей, нам было делать? Сло­жить руки? Мы были готовы и проповедью, и писаниями убеждать всех не уклоняться от общения и не осквер­нять братского единомыслия из-за прибавки Римской Церковью слов об исхождении Св. Духа и от Сына. Но все люди нашего поколения, мужи, жены, старцы, юноши, де­вицы и старухи, сочли мир за раздор, и те немногие, ко­торые пользовались влиянием, разжигали весь народ про­тив нас. И не об общей пользе хлопотали они, но о том, чтобы свергнуть нас с патриаршего престола».

Низвергнутый при новом царе среди ликования бес­численного народа, заполнившего все утлы св. Софии, Векк окончил дни в суровом заточении, не изменивши унии, делу своей жизни.

Его сочинениями пользовались позднейшие греки-униаты, начиная с Г[еоргия] Метохита. По учености и силе убеждения Векк противостоит самому Фотию. Главный его антагонист Григорий Кипрский, более замечательный в качестве оратора, нежели богослова, уступал Векку в ясно­сти суждения и, сменив его на патриаршей кафедре, не мог справиться с «энцикликами» Векка.

Впав в пылу полемики с Векком в ересь, Григорий Кипрский сам был принужден удалиться в монастырь. Дру­гими противниками Векка были монах Максим Плануда, митрополиты Иоанн и Хил и Феолипт. Замечательно, что и Плануда, и Григорий Кипрский в молодости были под сильным влиянием латинского богословия. Борьба право­славных с унией далеко переступила за пределы литерату­ры и богословской полемики, как увидим ниже, и Палео­лог наполнял тюрьмы православными как изменниками правительству, не щадя собственных родных. Толпы из­гнанников бежали в Грецию, Трапезунт и даже в право­славную Болгарию.

С другой стороны, политическая ценность Лионской унии оказалась невысокой. Карл Анжуйский с изгнанни­ком Балдуином и после 1274 г. не признавали за М[ихаилом] Палеологом прав на Константинополь. Венецианские послы на самом Соборе заявили, что Венеция не отдаст своей доли в Романии, несмотря на присоединение грече­ского императора к католичеству: эти владения завоеваны венецианцами мечом и во имя Церкви; хотя этот протест не помешал венецианцам возобновить перемирие с Пале­ологом. Сам Михаил настаивал на точном соблюдении по­литических условий унии, истолковывал их в том смысле, что Римская Церковь отдала ему все наследие греческих царей, и немедленно послал войска на греческий Запад. Обстоятельства походов 1274 и 1275 гг. — занятие Алба­нии в союзе с албанскими князьями, тяжкое поражение ви­зантийской армии на суше и блестящая победа византий­ского флота у берегов Евбеи — были уже изложены в связи с балканской политикой М[ихаила] Палеолога. Итальянцы едва держались в Драче; греческие корсары угрожали кораблям подданных Карла даже в Адриатическом море. В борьбе с Карлом Михаил опирался по-прежнему на гену­эзцев, с которыми возобновил договор почти на условиях Нимфейского, и генуэзцу Михаилу Цахарии отдал бога­тейшие рудники в Фокее на малоазиатском берегу.

Несмотря на унию, война между греками и латиняна­ми была в полном разгаре. Папа Григорий добился лишь отсрочки на один год того похода на греческую империю, который был предусмотрен договором в Витербо между Карлом и изгнанником Балдуином; но и то лишь вследст­вие временной слабости Карла, занятого борьбой со свои­ми итальянскими врагами. Может быть, папа Григорий, ви­дя неизбежность столкновения между греками и Карлом, давал Михаилу годичный срок, чтобы утвердиться на запа­де Греции до того времени, когда у Карла развяжутся руки. Папа Григорий лишь двумя годами пережил Собор 1274 г., но должен был видеть, как мало его знаменитое де­ло, заключение унии, послужило миру между христиана­ми; перед смертью он радовался известию, будто Михаил Палеолог твердо намерен участвовать в крестовом походе на неверных рядом с виднейшими государями Запада.

Кончина Григория X развязывала Карлу руки. На пап­ском престоле появился земляк и ставленник Карла Инно­кентий V. Но и он не мог порвать открыто с традициями по­литики курии на Востоке. Карл Анжуйский валялся у папы в ногах, требуя разрешить ему идти на греков, однако Инно­кентий настоял на том, чтобы сделать попытку предупре­дить большую войну. Иннокентий написал Палеологу, что опасность велика, советовал предоставить св. престолу раз­решение конфликта с Карлом и Балдуином, законным им­ператором Константинополя; при этом папа требовал, что­бы не только Михаил присягнул в соблюдении унии, но и каждый греческий архиерей. За то папа давал своему нун­цию право отлучать от Церкви всех противников унии на Востоке, налагая на их земли интердикт; имелся в виду глав­ный враг Палеолога в Греции — фессалийский деспот Ио­анн Ангел. Вскоре Иннокентий умер, и миссия с этими письменными предложениями выехала из Рима при папе Иоанне XXI. Палеологу стало ясно, что курия ему помочь не может и что уния не принесла прочных политических вы­год: положиться на решение папы было опасно. Раздражать курию было, однако, невыгодно. Михаил VIII не только хи­трил, но и волновался более, чем когда-либо. С одной сто­роны, он старался убедить нунциев в своей преданности папе и унии, присягал устно и письменно, присягал и Анд­роник, и патриарх, и даже часть архиереев; повели нунциев в тюрьму, где в цепях томились близкие и родные самого царя за непокорность унии: протостратор Андроник Пале­олог с племянником, пинкерна Мануил Рауль с братом.

В то же время непреклонность царя в отношении к православному духовенству, видимо, поколебалась. Патри­арха Иосифа он перевел из ссылки в загородный роскош­ный монастырь Космидий. Особой новеллой у Векка было отнято распоряжение патриаршими монастырями в епар­хиях. Враги Векка подняли голову, доносы следовали за до­носами. Мусульманская надпись на блюде восточной ра­боты, поднесенном царю патриархом, и та была использо­вана. Векк крепился, но не стерпел и поручил историку Пахимеру написать отречение от патриаршества; но царь отставки не принял, патриарха обелил, нуждаясь в нем, но клеветников не наказал. Ни царь, ни Векк не могли и ду­мать заставить православных архиереев проповедовать в церквах о папском примате и петь Filioque. По приезде нунциев царь сказал синоду приблизительно следующее:

вы знаете, как мучительно трудно было провести унию. Я пренебрег патриархом Иосифом, которого любил как отца. Обидел и унизил друзеймоих. Свидетели тому — мои родные в тюрьмах, навлекшие на себя мой гнев толь­ко из-за унии. Думал я, что латиняне большего не потре­буют, и в том поручился перед вами златопечатной гра­мотой. Кое-кто из ваших, из тех, кому люб раздор, встре­тившись в Пере с фрерами (католическими монахами), объявили унию насмешкой и обманом, и вот латиняне прислали эту миссию. Чтобы вы не волновались и не подо­зревали наше руководство делом, говорю вам наперед и обещаю — видит Бог, — что не допущу изменения нашихусловий ни на йоту, что на знамени своем я утвержу бо­жественный символ веры отцов наших и выйду за него в бой не только против латинян, но и против всякой другой нации. Теперь же выслушайте послов и отпустите их с миром; новый папа не так расположен к нашим интере­сам, как был расположен Григорий.

И по настоянию царя было составлено синодальное послание к папе с заявлением покорности, причем часть подписей архиереев была обманно приписана в царской канцелярии; о догмате, «Filioque» не было упомянуто; сам Векк в отдельном письме признавал полностью римское учение. Особое послание Михаила Палеолога — образчик византийского хитросплетения. Умоляя папу защитить свою верную паству, царь ни разу не сказал точным терми­ном «Дух исходит от Сына», но «проявляется», «даруется», «сияет». Наследник Андроник откровенно жаловался папе на врагов унии внутри империи.