Стилистическая оценка иноязычных слов

Употребление иностранных слов должно быть уместным и дозированным – в зависимости от избранного стиля общения. Например, включение иноязычных элементов в разговорную речь должно быть минимальным, а в научном стиле вполне оправдан высокий их процент.

Многие иностранные слова прочно вошли в русский язык, например: консервы, шофёр, шоссе (из франц. языка) или вокзал, тоннель, клуб (из англ. языка).

Кроме того, существуют интернациональные слова, которые обозначают общепринятые понятия: политические (революция, класс, бойкот, партия и т.д.), научные (ампер, атом, суффикс, агония, коэффициент и п.), технические (комбайн, автомобиль, телефон, метро), культурные (теннис, театр, кинематограф, стадион). Без них также нельзя обойтись в нашей речи. Но не следует употреблять иностранные слова, дублирующие по смыслу русские или чем-либо нарушающие нормы литературного языка. Например, нелепо нагромождены иноязычные слова во фразе: «Кардинальный пункт расхождения путем компромисса был сведен к фактическому аннулированию» (вариант правки: «Основной пункт разногласий устранён благодаря взаимным уступкам»). Другой пример – на употребление иностранных слов без учёта ситуации общения: На вопрос токаря, почему не рекомендуется есть яйца в сыром виде, врач-лектор ответил: «Это может привести к случаям интоксикации, сопровождающимся дерматитом», хотя можно и нужно было обойтись без специальной научной терминологии, понятной далеко не всем. Следовательно, мысль могла быть выражена в такой форме: «Это может привести к частичному отравлению, сопровождающемуся воспалением кожи».

К иностранному слову нужно прибегать лишь в том случае, когда русское не способно исчерпывающе выразить соответствующее понятие. Например, шоссе – это дорога, но не каждая, а только с твердым покрытием. Ещё А.С. Пушкин в этой связи иронизировал в романе «Евгений Онегин» по поводу вечного российского бездорожья:

…(по расчисленью

Философических таблиц,

Лет через пять) дороги, верно,

У нас изменятся безмерно:

Шоссе Россию здесь и тут,

Соединив, пересекут.

Засорение русского языка иностранными словами всегда тревожило передовых, здравомыслящих людей. Однако в истории борьбы с этим злом были и перегибы. Например, в 1-ой половине XIX века известный консерватор, славянофил адмирал А.С. Шишков, который был маститым литератором, членом Российской императорской Академии и одно время даже министром просвещения, яростно критиковал молодых западников за увлечение иностранными словами, считая, что нет такого иноземного слова, которое не могло бы быть заменено русским. Он занимался словотворчеством и доходил в своем пуризме (стремлении к очищению языка от иностранных слов, неологизмов, жаргонизмов) до крайностей. Например, предлагал говорить вместо фонтан – «водомёт», вместо аллея – «просад», вместо бильярд – «шарокат», кий заменял «шаротыком», библиотеку называл «книжницей», а калоши предлагал называть «мокроступами»; категорически возражал против слов моральный, эстетический, эпоха, сцена, гармония, акция, энтузиазм, катастрофа, меланхолия, мифология, религия, рецензия, героизм и других, ставших впоследствии неотъемлемой частью лексического состава русского языка. За свои консервативные взгляды Шишков подвергался справедливой критике (в том числе и Пушкин иронически упомянул его в романе «Евгений Онегин»: Шишков, прости… не знаю, как перевести…). В то время была популярна остроумная эпиграмма на стремление Шишкова избавить русский язык от заимствований: Хорошилище грядет по гульбищу в мокроступах на позорище (в переводе: Франт идет по тротуару в галошах на спектакль или в театр).

Г.О. Винокур так охарактеризовал истинные мотивы языкового пуризма А.С. Шишкова и всех сторонников и преемников его убеждений:

База такого пуризма – это всегда или косность, упрямство традиции, или – к сожалению, чаще всего – политика. Культурно-политическая физиономия адмирала Шишкова слишком хорошо известна для того, чтобы можно было сомневаться в основном смысле его борьбы с Карамзиным. Человек, который, будучи впоследствии министром народного просвещения и цензором, считал, что истинное просвещение – в «страхе божьем», и больше всего боялся, как бы российские учащиеся не узнали научных «новизн» Запада, <...>естественно не мог мириться с неологизмами Карамзина прежде всего потому, что источник этих неологизмов – культура чужеземная, политически неприемлемая. Этого одного достаточно пуристу для того, чтобы трубить в фанфары о «порче нашего прекрасного языка». Прочие аргументы – лишь мотивировка этого основного убеждения. Совершенно последовательно поэтому заявлял Шишков, что «писатели, искавшие литературных образцов во французской словесности, были виновниками не только «заразы французской», но даже «нашествия Наполеона и пожара Москвы» <...> Но бесполезность, тщета пуризма есть лишь естественное и неизбежное следствие его обычной безграмотности и невежества. Пуризм, как и всякая реакция, опаздывает потому, что не умеет предвидеть своих врагов, не знает заранее, когда и против чего нужно будет ему бороться. Поэтому-то пуристы так часто и так охотно попадают впросак, поэтому-то ламентации их обычно бьют мимо цели. Некий суровый критик выговаривал когда-то Пушкину за стих: «Людскую молвь и конский топ». «Так ли изъясняемся мы, учившиеся по старинным грамматикам? Можно ли так коверкать русский язык?» – строго и придирчиво вопрошал пурист. Пушкин в ответ доказывает, что «молвь» и «топ» – слова коренные русские, и добавляет: «На ту беду и стих-то весь не мой, а взят целиком из русской сказки: «И вышел он за ворота градские и услышал конский топ и людскую молвь» («Бова Королевич») <...> В наше время есть немало охотников возражать против слова «дождит» на том основании, что это – «германизм», перевод с немецкого — «es regnet». Пуристы, разумеется, не знают, что слово это встречается уже в Остромировом Евангелии XI века (от Матфея, V, 45). Из поэтов XIX века слово это употреблял Федор Глинка <...> Встречается оно также в известных стихах Хомякова:

Нам камень лил воды потоки,

Дождили манной небеса.

<…> Нужно сознаться, что ничего более отвратительного и бездарного, чем «ученый» пуризм, нельзя придумать <...> «Ученость – вот чума!» Пуризм «ученый» отличается от пуризма неученого тем, что он лишен не только должного понимания языка, но и естественных для пуризма эмоций. Этот «ученый» пуризм знает эмоции одного только порядка: эмоции начетчика или библиофила. Не случайно, что чаще всего в тогу ученого пуризма драпируются библиотекари, архивариусы, школьные учителя и прочие чиновники.

(21, с. 170 – 171.)

Взгляды Шишкова во многом разделяли и такие выдающиеся люди, как декабрист П.И. Пестель или лексикограф В.И. Даль. П.И. Пестель также предлагал все иностранные слова заменить русскими: не армия, а рать; не офицер, а чиновник; не солдат, а ратник; не колонна, а толпник; не дивизия, а воерод; не батальон, а сразин; не линия, а рядобой, не штаб, а управа и т.д. В.И. Даль предлагал заменить слова климат – на погода, пропаганда – на обращение, атмосфера – на мироколица или колоземица, абориген – на коренник, автограф – на своеручник, автомат – на самодвиг, эгоизм – на самотство, гимнастика – на ловкосилие. Собиратель и защитник живого русского языка считал, что слова волнователь, глазоем, подобень, соглас, побудка, сине-алый, насылать и др., придуманные им, лучше чужеземных соответствий агитатор, горизонт, портрет, гармония, инстинкт, фиолетовый, адресовать и п. Как отмечает В.В. Колесов, «все такие предложения оказались бесполезными, главным образом, потому, что указанные слова уже вошли в разговорную речь городского населения и не нуждались в придуманных русских эквивалентах» (43, с.134).

Нельзя было остановить прогресс и появление в русском быте иностранных реалий и выражающих их лексических единиц, которым не было достойной замены среди исконных слов. Образец объективного отношения к заимствованиям продемонстрировал А.С. Пушкин. Поэт одним из первых смело вводил в русскую речь необходимые, с его точки зрения, названия иностранных понятий, вошедших в русскую действительность: глубокий эконом, в своей одежде был педант и то, что мы назвали франт; Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар; Тупым киём вооруженный, он на бильярде в два шара играет с самого утра; Корсет, альбом, княжну Алину, стишков чувствительных тетрадь она забыла…; Он знал немного по-латыни, чтоб эпиграфы разбирать; Театр уж полон: ложи блещут; партер и кресла – всё кипит.; о Ленском: Садился он за клавикорды и брал на них одни аккорды. Вместе с тем Пушкин, предвидя упреки в увлечении иностранными словами, писал: «Но панталоны, фрак, жилет – всех этих слов на русском нет…» (затем все они «обрусели»).

Однако не спешите высокомерно осуждать или высмеивать А.С. Шишкова, В.И. Даля и других славянофилов, потому что в большей степени опасна другая крайность – злоупотребление иностранными словами. Если бы такие люди, как В.И. Даль и его единомышленники, не ставили заслон потоку заимствований, русская речь могла бы сильно помутнеть. Патриотический пуризм и критическая оценка иноязычных нововведений создавали между взглядами противников и сторонников заимствований тот самый разумный баланс, который мы называем чувством меры. Оцените рациональное зерно, содержащееся в словах великого русофила В.И. Даля:

Мы не гоним общей анафемой все иностранные слова из русского языка, мы больше стоим за русский склад и оборот речи, но к чему вставлять в каждую строчку: моральный, оригинальный, натура, артист, грот, пресс, гирлянда, пьедестал и сотни других подобных, когда без малейшей натяжки можно сказать то же по-русски? Разве: нравственный, подлинный, природа, художник, пещера, гнёт, плетеница, подножье или стояло хуже? Нисколько, но дурная привычка ходить за русскими словами во французский и немецкий словари делает много зла. Мы очень нередко видим, что писатели вставляют самым странным образом французское слово, явно против воли и желания своего, только потому, что не могли в скорости найти русского, или даже не знали его, – неужели и это хорошо и извинительно?

Полностью разделяя взгляды Даля, А.Н. Толстой подчёркивал: «Там, где можно найти коренное русское слово, – нужно его находить». Справедливо и высказывание А. Югова, писателя-патриота, который, отстаивая идеи В.И. Даля, с горечью восклицает: «Да! Владимир Иванович прав: не в том беда, что горсть-другая иноязычных слов вторгнется в наш словарь. Тут дело взаимное, всемирное! А страшно другое: умерщвляются, иссыхают силы русского словотворения – за ненадобностью якобы!» (104, с.135). Один из ведущих исследователей современных проблем речевой культуры Л.И. Скворцов, словно подхватывая и развивая мысль А. Югова, пишет:

В мире практически нет языков, которые не имели бы иноязычных слов. Это и понятно. Ведь взаимодействие языков – это взаимодействие и взаимообогащение культур разных народов. Но тут следует хорошо различать заимствования уместные, необходимые, обогащающие родной язык новыми идеями и понятиями, и заимствования ненужные, неоправданные, не привносящие в речь ничего нового по сравнению с исконными словами и, следовательно, засоряющие ее. В научных трудах или в языке бизнеса не обойтись без многих иноязычных по происхождению терминов. Но в обиходной речи или в публичных выступлениях они могут вызвать непонимание, неясность. К тому же большинство из них легко заменить словами русского языка. Чем, скажем, спонтанный лучше случайного или непреднамеренного и самопроизвольного? Или паритет часто употребляют вместо равенство, равноправие. Имидж вместо образ, облик. Эксклюзивный вместо исключительный. Деструктивный вместо разрушительный. И т.д. и т.п. (77, с.8 – 9).

Тем не менее, по оценке профессора А.Т. Хроленко, исследователи влияния заимствований на современную русскую речь вслед за Л.В. Щербой, который отмечал свойство русского языка «не чуждаться никаких иностранных заимствований, если только они идут на пользу дела», все чаще говорят о том, что паника по поводу заимствований неуместна. Заимствуется, во-первых, терминология из областей науки и техники, в которых заметно наше отставание, и, во-вторых, отдается дань моде (отсюда многочисленные презентация, рейтинг, консенсус, брифинг, шоп-тур и т.п.). Обе группы заимствованной лексики угрозы языку не представляют (см. 92, с.128).

Профессор Ф.А. Литвин проанализировал две статьи из «Российской газеты»: одну – о сотовом телевидении, другую – о финансовом рынке в России, и сделал вывод, что заимствованные слова в обеих статьях неназойливы и давно уже приручены русским языком. По мнению лингвиста, «призывы к спасению русского языка исходят из неверия в его жизнеспособность, а это ни в коей мере не следует из истории языка и оценки его потенциала. Напротив, из предыдущего опыта следует, что русский язык «вынесет все, что Господь ни пошлет»…» (48, с.120).

Для филолога В. Иваницкого очевидно, что формы «чужое/свое» объективно сосуществуют: сакральный/святой, сандалии/босоножки, имидж/образ. Такие же пары образуют заимствования: лизинг/аренда, помидоры/томаты, шоп/магазин. История русской лексики показывает, что свое очень устойчиво: отчизна (польск.) не вытеснила родину, штакетник – забор, брюки – штаны, магазин – лавку, но многие заимствованные слова были выдворены из активного употребления русскими синонимами: переводчик вытеснил толмача, подписчик – субскрибента, ушли в пассивный запас манифест и рескрипт, циркуляр был замещен указом, приказом и постановлением. Заимствование способно потеснить лишь другое заимствование (напр., имбирь вытеснил зензевель, шарф – кашне, студентка – институтку, семинарист – бурсака), но «даже это запрещено духом языка, защищающим привычное, обрусевшее слово: чаще всего они продолжают сосуществовать. Клоун не вытеснил паяца. Шут и скоморох тоже не пострадали. Кретин не отменяет идиота, а оба они – дурака» (см. 32).

Основные практические критерии решения проблемы заимствования, которых следует придерживаться и сегодня, были сформулированы еще М.В. Ломоносовым при разработке русской научно-технической терминологии:

1. «Чужестранные научные слова и термины надо переводить на русский язык» (исходя из данного критерия появившиеся в Петровскую эпоху иностранные слова текен, киянка, бер, тир, перпендикул, радис, триангул, аддиция и многие другие не укоренились в научной терминологии, а благодаря точному переводу Ломоносова были заменены русскими аналогами чертеж, молоток, запруда, жидкая смола, маятник, корень, треугольник, сложение; мы используем сегодня такие хорошо понятные и всем известные русские термины, как воздушный насос, законы движения, земная ось, преломление лучей, равновесие тел, удельный вес, кислота, магнитная стрелка, негашеная известь и др.; с подачи Ломоносова в особом терминологическом значении мы употребляем такие ранее общераспространенные, но имевшие иное бытовое значение слова, как опыт, движение, наблюдение, явление, частица и т.д.).

2. «Оставлять непереведенными слова лишь в случае невозможности подыскать вполне равнозначное русское слово или когда иностранное слово получило всеобщее распространение. В этом случае придавать иностранному слову форму, наиболее сродную русскому языку» (к этой категории Ломоносов отнес, например, слова горизонтальный, диаметр, квадрат, пропорция, минус, формула, сферический, атмосфера, барометр, горизонт, микроскоп, оптика, периферия, эфир, селитра, поташ, сулема и др. (32, с.67 – 68).

Чувство меры, смысловая и стилистическая целесообразность – вот главные принципы, которыми надо руководствоваться при употреблении иноязычных слов. Поэтому совершенно неправомерны в бытовом общении выражения типа Закончил ланч из картошки, спешу на саммит вместо Позавтракал картошкой, спешу на совещание. Сравните: Какие оценки доминируют в классном журнале?; Функционирует ли система дополнительных занятий с отстающими?; Удастся ли двоечникам реабилитировать себя в процессе фронтального опроса?; Как эволюционирует борьба за успеваемость? и т.п.

Поэты и писатели также не должны чрезмерно увлекаться заимствованиями в поисках новых художественных форм, как это делали, например, эгофутуристы в начале ХХ века. В их произведениях, по словам Д.Н. Шмелева, «наблюдалась своеобразная активизация жаргонного словотворчества на основе французских и некоторых других иноязычных слов» (102, с.162). Сатирическим откликом на злоупотребление словами с иноязычным корнем (как бы в противовес популярной в ХIХ в. пародии на пуристические взгляды адмирала Шишкова Хорошилище грядет по гульбищу…)стала остроумная пародия «Перевод Пушкина на язык эгофутуристов», опубликованная в 1913 г. за подписью «Г. Е.», с первыми строками Зима! Пейзанин экстазуя, // Ренувелирует шоссе…

Особыми стилистическими разрядами иноязычных слов считаются экзотизмы (названия чуждых нам реалий: янычар, нукер, сакля, камча, мантилья (кружевная белая или чёрная женская накидка у испанок) и т.д.) и варваризмы (недостаточно освоенные иностранные слова, которыми можно называть и русские реалии: хэппи энд, стрит, сэконд хэнд, уикенд и п.), которые могут сохранять иноязычный графический облик. Эти разряды используются в художественной речи с двумя основными целями:

1). Как средство создания «местного колорита», например: В большом ауле, под горою, близ саклей дымных и простых черкесы позднею порою сидят… (М.Ю. Лермонтов). Сравните: Гейша пила саке в тени сакуры. Или в современном газетном тексте встречаем: «Сегодня нерабочая суббота, завтра нерабочее воскресенье. А в понедельник – Мемориал дэй – день памяти павших солдат, тоже нерабочий. Итак, долгий уикенд» (здесь использованы варваризмы).

2). Для достижения комического эффекта – в частности, для создания гротесково-шуточной макаронической речи(от итал. maccheronico), насыщенной варваризмами, отличающейся смешением слов разных языков. Как правило, это искаженные на свой лад иностранные слова или же свои слова, измененные в духе иностранного языка. Удачным примером шуточной стилизации под итальянский язык можно считать песню двух незадачливых гангстеров из мультипликационного фильма «Приключения капитана Врунгеля», созданного по одноименной повести В. Некрасова. Каждый из куплетов этой псевдоитальянской песни при характерных конечных О и отдельных нарушениях грамматических связей имеет вполне прозрачный смысл, который пронизан не итальянским, а русским юмором:

Мы бандито знаменито,

Мы стрелято пистолето.

Мы пирато, разъезжато

Целый день кабриолето.

Постоянно пьём чензано,

Постоянно сыто, пьяно.

Держим банко миллионо

И плеванто на законо.

Ср. с однотипной песней «Уно моменто» из художественного фильма «Формула любви»: речитатив этой песни состоит из колоритного, но бессмысленного набора «итальянских» слов, подвергшихся заметной русской переогласовке.

В художественной прозе макароническая речь обычно используется для речевой характеристики персонажей (напр., речь управляющего в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»; мамаши Бальзаминовой в комедии А.Н. Островского «Свои собаки грызутся, чужая не приставай»; героев повести Н.С. Лескова «Левша» и др.)

Но чаще встречается стихотворная форма макаронической речи, так называемая макароническая поэзия (от итал. poesia maccheronica). Это сатирическая или шуточная поэзия. Название возникло в XV в. в Италии для обозначения пародийных поэм, в которых классическая латынь сочеталась с живой итальянской лексикой, снабженной латинскими флексиями. Классический пример – комическая поэма Т. Фоленго «Baldus о Масагопеа» (1517 г.).

В России макароническая поэзия появилась как пародия на речь дворян XVIII–XIX вв. Особенности этой речи саркастически охарактеризовал в комедии «Горе от ума» А.С. Грибоедов: На съездах, на больших, / по праздникам приходским / господствует еще смешенье языков / французского с нижегородским.

Мощным импульсом для стремления пародировать светский жаргон стало опубликованное в журнале «Сын отечества» в 1814 году «Письмо из Москвы в Нижний Новгород» Н.М. Муравьева-Апостола, которое вызвало в свое время большой интерес и имело широкий общественный резонанс. Автор описывает следующую ситуацию: «Я стал посреди залы; волны людей шумели около меня, но увы! Шумели все по-французски. Редко, редко где выскакивало русское слово <...> Из ста человек у нас (и это самая умеренная пропорция) один говорит изрядно по-французски, а девяносто девять по-гасконски; не менее того все лепечут каким-то варварским диалектом, который почитают французским потому только, что у нас это называется говорить по-французски. Спроси их: зачем это? – оттого, скажут они, что так ввелось. – Боже мой! – Да когда же это выведется <...> Войди в любое общество: презабавное смешение языков!Тут услышишь нормандское, гасконское, русильонское, прованское, женевское наречия; иногда и русское пополам с вышесказанными. – Уши вянут!»

В русской литературе наиболее удачной известной пародией на пеструю речь дворянства стала комическая поэма И.П. Мятлева «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л'этранже» (1841 г.). Героиня поэмы изъясняется на макароническом языке:

Адью, адью¹, я удаляюсь,

Люан де ву² я буду жить,

Мэ сепандан³ я постараюсь

Эн сувенир де ву⁴ хранить.

_____________

¹ прощайте

² вдали от вас

³ однако же

⁴воспоминание о вас

Сравните с другим отрывком:

Город Гамбург – город важный, Гард есть даже насьональ⁵

По коммерции вальяжный, В длинных чекменях казацких,

Богатейшие мезон^х\ В киверах полусолдатских,

Право, он оре резон². Маршируют с ла мюзик⁶,

Если б назвали столицей А напереди – мужик,

Город Гамбург, и царицей Русский, с бородою длинной.

Всей торговли де Эвроп³, Таблие¹ на нем лосиный,

Любек перед ним холоп, Ходит с топором в руке

Просто дрянь. Здесь есть кареты, И в медвежьем колпаке.

Шарабан, кабриолеты, Надобно сказать вприбавок,

Кавалер а шевалье*', Что солдаты все из лавок

Набраны...

¹ Маisons – дома.

² Оn aurait raison – было бы справедливо.

³ Еuгоре – Европы.

⁴ А сhevа1 – на лошади.

⁵ Guarde nationа1е – национальная гвардия.

⁶1а musique – музыка.

⁷ Таbliег – передник.

⁸ На благовоспитанных и неблаговоспитанных (фр.).

Часто к макаронической речи прибегали поэты Д. Бедный (Е. Придворов) и В. Маяковский в сатирических стихах. Пример из стихотворения В. Маяковского «Бродвей»:

Асфальт – стекло.

Иду и звеню.

Леса и тропинки –

сбриты.

На север

с юга

идут авеню,

на запад с востока

– стриты.

<…>

Скрежещет механика,

звон и гам,

а люди

немые в звоне.

И лишь замедляют

жевать чуингам,

чтоб бросить:

«Мек моней?»

<…>

Работа окончена.

Тело обвей

в сплошной

электрический ветер.

Хочешь под землю –

бери собвей,

На небо –

бери элевейтер.

Одна из главных проблем современной речи в том, что иноязычные слова нередко употребляются без учета их семантики. Ошибки в употреблении заимствований могут быть как явными (У бабушки в огороде растет гербарий; Мужчины и женщины живут в великолепных интерьерах), так и менее заметными, напр.: Кому из Вашего окружения Вы более всего импонируете сейчас? (РТР. 12 окт. 1997, из интервью). Следовало сказать: Кто Вам более всего импонирует?, поскольку данное слово имеет значение «нравиться кому-л.» и употребляется обычно по отношению к основному действующему субъекту предложения как к адресату, т.е. в пассивном залоге, в отличие от глагола симпатизировать, который употребляется в активном залоге, ср.: «Кому Вы симпатизируете?»

Иногда ошибки в употреблении заимствований могут возникать вследствие незнания формообразования иноязычных слов, что может приводить и к грамматико-морфологическим ошибкам. Например, во фразе Приемники выключать не стоит, иначе вы потеряете хорошее настроение, даримое вам мириадой российских исполнителей («Русская волна». 11 апр. 1999) выделенное слово имеет только форму множественного числа, поэтому следовало сказать «мириадами»; кроме того, здесь можно говорить о неудачно использованной гиперболе, т.к. данное слово имеет значение «бесчисленное множество» и употребляется обычно в следующих сочетаниях: «мириады звезд», «мириады песчинок (снежинок, росинок, пылинок и т.п.)», «мириады насекомых».

Очень часто неточное знание семантики иноязычных слов приводит к плеоназму (или скрытой тавтологии), напр.: самое оптимальное решение (оптимальный означает «лучший, наиболее подходящий»); промышленная индустрия (индустрия значит «промышленность»); прейскурант цен (первое слово имеет значение «перечень товаров или услуг с указанием цен на них») и т.п.

Использование новых, еще недостаточно известных заимствованных слов может нарушать критерий целесообразности речи из-за того, что они могут быть непонятны адресату, напр.: В город приехало несколько крупных трейдеров (от англ. trader – торговец); Он носит бадж полицейского (от англ. badge – значок).

Примечание. Новейшие исследования в области лингвостилистики доказывают, что речевые неправильности семантизированного типа, в частности, лексические, фразеологические, синтаксические, употребляются как выразительное средство создания комизма в художественной литературе юмористического и сатирического характера. Стилистически актуализированные речевые неправильности встречаются в произведениях Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина, в рассказах Н.С. Лескова, в романах И. Ильфа и Е. Петрова, в рассказах М. Зощенко и многих произведениях других писателей. Используются они как средство комизма и в некомедийных жанрах (подробнее об этом см. 57, с.17). Например, в романе «Поднятая целина» неправильное толкование значений иноязычных слов М.А. Шолохов использует как средство юмористической характеристики деда Щукаря: К примеру, что означает: «монополия»? Ясное дело – кабак,... «антресоли» крутить – это и есть самая твоя любовь, Агафон, на какой ты умом малость тронулся... «Акварель» – это хорошая девка, ...а «бордюр»... – это не что иное, как гулящая баба... Толкование Щукарем иноязычных слов имеет свою, народную этимологию ассоциативного характера: монополия ассоциируется у него с винопитием, а отсюда и с кабаком, бордюр ассоциируется фонетически со словом бордель и т.д. Такая «вольная» трактовка заимствований резко контрастирует с нормативными их значениями и благодаря этому служит выразительным средством характеристики деда Щукаря, придавая его речи мягкий юмористический оттенок.

Таким образом, иностранными словами в своей речи нельзя ни пренебрегать, ни злоупотреблять. В частности, надо иметь языковое чутьё и оставаться патриотом при выборе имени для ребёнка. Поэтому, например, лучше назвать девочку не Камила, Элеонора, Кристина, Виолетта, Гортензия, Олимпиада или Изольда, а Татьяна, Елена, Ольга, Вера, Надежда, Любовь, Светлана, Наталья, Анастасия или Дарья, т.е. исконным или давно обрусевшим именем.

Помните завет В.Г. Белинского: «Какое бы ни было слово, свое или чужое, лишь бы выражало заключенную в нем мысль, и, если чужое лучше выражает ее, чем свое, давайте чужое, а свое несите в кладовую старого хлама», – и его же предостережение: «Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус».