Литературные манифесты

Литературе, как особой форме общественного сознания, всегда была присуща высокая степень самосознания и самоопределения. В разные века и в разных культурах писатели задумывались о природе собственного творчества, пытались выразить своё авторское кредо и обосновать эстетические принципы. Особенно это было характерно для литераторов нового времени, когда на авансцену литературно-критического процесса выступало то одно, то другое художественное направление или направление, оформлялся оригинальный стиль. Наиболее удобной формой для декларации индивидуальной или же коллективной позиции стал литературный манифест.

В некоторых работах Платона, Аристотеля, Горация и других мыслителей древности можно обнаружить элементы этого критического жанра. Но наиболее ярко эти особенности проявились в XVIII столетии. Подобные тенденции в той или иной степени сохранялись в XIX веке; при этом их проявление, в основном, бытовало либо в методологической практике отдельных личностей, либо на уровне формирования научных литературно-критических школ.

ХХ век подарил миру столько литературных манифестов, как ни одна другая эпоха. Культурная жизнь в этом столетии бурлила, клокотала, переливалась всеми цветами солнечного спектра. Естественно, что в такой пестроте авторам, особенно, – дебютантам, требовалось выделиться, обозначить свою самобытность любыми средствами.

Идеолог итальянского футуризма Филиппо Томмазо МАРИНЕТТИ (1876–1944) в своей творческой декларации по пунктам, но с предельной дерзостью провозглашает черты нового стиля. В отличие от других теоретиков он не намерен искать в минувшем какой бы то ни было основы:

«1. Да здравствует риск, дерзость и неукротимая энергия!

2. Смелость, отвага и бунт – вот что воспеваем мы в своих стихах.

3. Старая литература воспевала леность мысли, восторги и бездействие. А вот мы воспеваем наглый напор, горячечный бред, строевой шаг, опасный прыжок, оплеуху и мордобой. <…>

6. Пусть поэт жарит напропалую, пусть гремит его голос и будит первозданные стихии!

7. Нет ничего прекраснее борьбы. Без наглости нет шедевров. Поэзия наголову разобъёт тёмные силы и подчинит их человеку.

8. Мы стоим на обрыве столетий!.. Так чего же ради оглядываться назад?..

9. Да здравствует война – только она может очистить мир. Да здравствует вооружение, любовь к родине, разрушительная сила анархизма, высокие Идеалы уничтожения всего и вся! Долой женщин!

10. Мы вдребезги разнесём все музеи, библиотеки. Долой мораль, трусливых соглашателей и подлых обывателей!

11. Мы будем воспевать рабочий шум, радостный гул и бунтарский рёв толпы; пёструю разноголосицу революционного вихря в наших столицах <…> Не где-нибудь, а в Италии провозглашаем мы этот манифест. Он перевернёт и спалит мир. Сегодня этим манифестом мы закладываем основы футуризма. Пора избавить Италию от всей этой заразы – историков, археологов, искусствоведов, антикваров.

Слишком долго Италия была свалкой всякого старья…

Музеи и кладбища! Их не отличить друг от друга – мрачные скопища никому не известных и неразличимых трупов»[173].

При всём сочувствии к таким идиомам, как «любовь к родине», «рабочий шум», «радостный гул» и «пёстрая разноголосица», нельзя не заметить, что главные акценты тут сделаны на довольно агрессивных лозунгах: «Да здравствует вооружение…», «разрушительная сила анархизма, высокие Идеалы уничтожения всего и вся!», «Мы вдребезги разнесём» и «Долой!..». Понятна цель автора – привлечь внимание как можно большего числа гипотетических сторонников с помощью эпатажа и провокативности слоганов, но резкость выдвигаемых доктрин не может не вызвать возражений.

И хотя речь здесь идёт об искусстве, можно с прискорбием констатировать, что многие из таких «эстетических» призывов в ХХ веке были реализованы не в фигуральном, а в самом натуральном смысле. Полезно заметить, что манифест Маринетти, опубликованный в 1909 году в газете «Фигаро», оказал самое непосредственное влияние на русских футуристов, во многом определил литературное и бытовое поведение его лидеров. Вспомним призывы В.В. Маяковского сбросить классиков с корабля современности или строки В.Т. Кириллова из стихотворения «Мы»(1917):

Мы во власти мятежного, страстного хмеля;

Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты»,

Во имя нашего Завтра – сожжем Рафаэля,

Разрушим музеи, растопчем искусства цветы[174].

Один из лидеров сюрреализма Андре БРЕТОН(1896–1966) в 1924 году написал свой манифест. Уходя от реалистической методологии и опираясь на теорию сновидений Фрейда, он утверждает кредо сюрреализма: «Чистый психический автоматизм, имеющий целью выразить, или устно, или письменно, или любым другим способом, реальное функционирование мысли. Диктовка мысли вне всякого контроля со стороны разума, вне каких бы то ни было эстетических или нравственных соображений… Сюрреализм основывается на вере в высшую реальность определённых ассоциативных форм, которыми до него пренебрегали, на вере во всемогущество грёз, в бескорыстную игру мысли… Акты АБСОЛЮТНОГО СЮРРЕАЛИЗМА совершили гг. Арагон… Бретон… Элюар»[175]. Для того чтобы утвердить и обосновать новую эстетическую модель, желательно отыскать предшественников в прошлом и использовать их как фундамент для своей школы. И Бретон находит множество предтеч сюрреализма во французской и мировой классике:

«Свифт – сюрреалист в язвительности.

Сад – сюрреалист в садизме.

Шатобриан – сюрреалист в экзотике.

Констан – сюрреалист в политике.

Гюго – сюрреалист, когда не дурак…

Бертран – сюрреалист в изображении прошлого…

По – сюрреалист в увлекательности.

Бодлер – сюрреалист в морали.

Рембо – сюрреалист в жизненной практике и во многом ином.

Малларме – сюрреалист по секрету.

Жарри – сюрреалист в абсенте.

Нуво – сюрреалист в поцелуе.

Сен-Поль Ру – сюрреалист в символе…

Сен-Жон Перс – сюрреалист на расстоянии…»[176]

При всей ироничности и эпатажности этого перечисления имён, нельзя отказать манифестанту в целеполагании: он, как кнопки, вставляет в сознание читателя информацию о том, что сюрреализм имеет мощные, питательные и весьма разветвлённые корни. Кстати говоря, тот же приём и стиль в конце столетия на нашей почве использовала группа «куртуазных маньеристов», чей лидер Вадим Степанцов обратился к публике с аналогичным авторитетным списком предшественников:

Жуковский – маньерист рейнских туманов и пригожих русских молодаек
Батюшков – маньерист веселых аттических снов
Денис Давыдов – маньерист испепеляющей страсти
Вяземский – маньерист вялого волокитства и напускных разочарований
Баратынский – маньерист рефлексии
Языков – маньерист разгула
Лермонтов – маньерист рыцарского постоянства
Тютчев – маньерист кающейся греховности
Аполлон Григорьев – маньерист мятущихся девственниц
Алексей К. Толстой – наикуртуазнейший из маньеристов
Некрасов – маньерист страдания
Фет – маньерист созерцательной чувственности
Бальмонт – маньерист в эвфонии
Бунин – маньерист в шезлонге
Блок – маньерист цыганщины и трактирных знакомств
Кузмин – маньерист бесплотных воспарений
Мандельштам – маньерист ореховых пирогов, в меру крепких напитков и прочих приятных мелочей
Гумилёв – маньерист в ботфортах
Есенин – маньерист в персонификации растений и во многом другом
Северянин – маньерист во всём»[177].

Не стоит удивляться тому, что провозглашением манифестов чаще всего занимаются представители радикальных художественных течений. Авторам, склонным придерживаться вечных канонов, нет большой нужды декларировать свои профессиональные и творческие принципы. Резкостью, бесцеремонностью, но, надо признать, и определённостью заявляемых идей и девизов отметили себя манифесты испанских литераторов: «Ультра», «Каталонский антихудожественный манифест», Гильерме до Торе и Сальвадора Дали, немцев Альфреда Дёблина и Ивана Голля, дадаистов Хуго Балля и Рихарда Хюльзенбека, австрийцев Петера Хандке, Ханса Карла Артманна и Эрнста Яндля.

Но, разумеется, не все европейские художники исповедовали столь жёсткие нонконформистские принципы. Художественные программы, подготовленные Генрихом Бёллем, Бертольдом Брехтом, Вирджинией Вульф, Германом Гессе, Хаймито фон Додерером, Федерико Гарсиа Лоркой, Генрихом и Томасом Маннами, Робертом Музилем, Жаном-Полем Сартром, Максом Фришем, Томасом Стернзом Элиотом, несмотря на то, что их создатели были не чужды экспериментаторства, базируются на непреходящих ценностях искусства и человечности. Нетрудно заметить, что этот список авторов по составу предпочтительнее, чем сообщество литературных радикалов, хотя, пожалуй, во многом это – дело вкуса.

И всё же мудрый, уравновешенный тон писателей классического стиля при оформлении своих взглядов на литературу не мешает им привносить новое в понимание природы творчества: «Чем, собственно говоря, – размышлял в статье «Искусство и космополитизм» (1912) мастер современной прозы Мигель де УНАМУНО(1864–1936), – были заняты поэты всех времён и народов, если не вопросами нации, религии, языка и родины, что, как не эти вопросы, кормит, поит и одевает воображение и чувство и что может быть более губительным для поэзии, чем бесплодный и абстрактный космополитизм, враждебный по самой своей сути глубокой и положительной универсальности… Шекспир, Данте, Сервантес, Ибсен принадлежат всему человечеству как раз в силу того, что один из них был англичанин, другой – флорентиец, третий – кастилец, четвёртый – норвежец»[178].

Литературный манифест – это, как правило, живое, актуальное, своевременное обращение писателей и теоретиков к публике с целью заявить о новом явлении, тенденции, комплексе творческих задач. С течением времени они теряют свежесть и злободневное звучание, так как и новое направление становится общепризнанным или же вовсе сходит с культурной сцены. Однако с большей временнóй дистанции литературные манифесты начинают играть важную роль в изучении истории литературы. Специалисты и издатели, чувствуя интерес публики, составляют, комментируют и представляют вниманию потомков сборники, включающие в себя эстетические программы, тексты, поступки и споры прошлых эпох. Подробнее об этом – в следующей главке.