Сопоставительный анализ

Ещё одним способом выражения критической точки зрения является сопоставительный анализ разных произведений. Критика сопоставительна по своей природе, так как в ней сталкиваются, противопоставляются или сближаются разные позиции. Но сейчас речь о том, что эта контаминация (или коннотация) происходит в пределах одного выступления.

У Александра Петровича СУМАРОКОВА (1717–1777) мы находим пример любопытного сравнительного анализа. В его статье «Некоторые строфы двух авторов» (1774) даётся пристрастная характеристика стихотворческой деятельности Ломоносова, а затем последовательным курсом приводятся строфы с подзаголовками ЕВО и МОЯ. На первый взгляд, Сумароков предоставляет читателю право свободно судить, кто из двух авторов добился большего успеха, но на самом деле он недвусмысленно настаивает том, что победителем в творческом споре выходит именно он. Вопрос этот, конечно, спорный, но в любом случае перед нами – пример критического сопоставления.

Традиция русской литературной критики имеет в своём арсенале специфический жанр – взгляд, который во многом основывается на сопоставлении разных сочинений нескольких авторов. Наиболее известными мастерами этого вида критического выступления считаются А.А. Бестужев и В.Г. Белинский, умевшие грамотно и квалифицированно выстраивать сопоставительные ряды авторов и их произведений.

Любопытный пример сопоставительной критики делегирует главному герою – филологу Льву Одоевцеву в своём романе «Пушкинский дом» Андрей Георгиевич БИТОВ (р. 1937). Лёва, как ласково именует его автор, интересуется проблемой стилистических, семантических и семиотических связей между сочинениями из русской классики. Естественно, ему приходится заниматься сопоставлением. В частности, он отталкивается от очевидной аналогии – «Пророка» Пушкина и «Пророка» Лермонтова; эта связь видна невооружённым взглядом. Более сложный вопрос: в чём она состоит – Одоевцев погружается в глубину смыслов и соответствий, обнаруживает сходства и различия, трактует заочную интеллектуальную полемику наших великих поэтов. Но этим дело не ограничивается. Интерпретатор идёт дальше и находит соответствие двух классиков с третьим, но на другом уровне веры, морали и эстетики: «И дальше Лёва тем же приёмом строит параллель пушкинского “Пророка” и тютчевского “Безумия”. Только если Лермонтов говорит в открытую, на той же площадке, лишь выглядит смешно, – то “этот” (Тютчева Лёва уже не пожалел) и не на площадке, а из-за сцены, из-за кулис, спрятавшись, тайком, громким шёпотом: за каждое пушкинское слово – словом, секретным, потёмным, – даже не перебивает (как Лермонтов), а тихо глушит, вслед и одновременно со словом пушкинским…»[105].

Вообще говоря, в коннотациях и контаминациях, выстраиваемых критиками, выше котируются не очевидные, а неожиданные сближения. Проблема идейных и художественных связей в литературоведении является одной из центральных, и тут обнаружение и изучение близких аналогий является прерогативой литературоведения, а вот открытие далёких соответствий чаще выпадает на долю критики (см. например, статью Сергея Михайловича КАЗНАЧЕЕВА(р. 1958) «“Шесть записок о быстротечной жизни” Шэнь Фу и “Будденброки” Томаса Манна», Литературная учеба, 1986, № 4). Впрочем, в таких делах следует действовать осмотрительно и осторожно, чтобы не придумывать параллелей там, где их в реальности не существует. Как говорил К.Г. Юнг, «возможность делать смелые выводы легко соблазняет исследователя на рискованные шаги»[106].

Вдумчивый теоретик критики Т.С. Элиот не безосновательно считал: «Сопоставление и анализ – вот главные инструменты критика… Конечно же, должно быть ясно, что это именно инструменты и с ними надо обращаться осторожно… Нужно знать, что с чем сопоставлять и что подвергать анализу…»[107]. В любом случае – умелое сочетание разных подходов приносит наилучший результат.