Криминальное «расщепление» радости общения 2 страница

Левое полушарие занято противоположной деятельностью — оно производит разъятие целого на его составные элементы. Из всего обилия реальных и потенциальных связей между пред­метами и явлениями левое полушарие выбирает отдельные, не­многие, в пределе — одну-единственную, но наиболее сильную, что обеспечивает возможность анализа, но за счет синтеза. Оно дифференцирует, а не объединяет» [Ротенберг B.C., 2006].

B.C. Ротенберг пишет: «Алекситимия типична не только для психосоматческих расстройств (Alkin, Alexandr, 1988), но и для депрессии (Parker at all., 1991), характеризует нервную булимию (Jimerson at all., 1994), невротические и психотические нару­шения (Rubino, 1993). Это как бы общий (с нашей точки зрения патогенетический) компонент очень многих форм патологии, отражающих функциональную дефектность правополушарного мышления» [там же].

Обратим внимание на то, что после участия в авиационных полетах с режимами невесомости только у «пассивных тошноти-ков» возникало депрессивное состояние с ухудшением аппетита (разной выраженности и продолжительности). Напротив, були-мия (греч. bus — бык + limos — голод = неудержимое обжорство) появлялась у «активных пугливых весельчаков». Даже после нескольких сотен пребываний в недолгой невесомости, когда у них благодаря адаптации уже не возникали в полетах ни краткий страх, ни экстатическая радость, эти люди старались плотно пообедать перед полетом (обед из четырех блюд) и все-таки сразу после него, т. е. спустя 3,5 часа, вновь «обедали» (еще раз обед из четырех блюд).

Профессор А.В. Лебединский комментировал это как ре­зультат гипоталамических влияний [Лебединский А.В., 1963]. Однако интересна интерпретация булимии после «ударов» неве­сомостью с точки зрения Джимерсона Д.Ц., Сифнеоса П.Е. и др. [Jimerson D.C., Wolfe В.Е., Franko D.L., Covino N.A., Sifneos P.E., 1994, с. 56, 90—93] как результат межполушарной асимметрии, активированной гравиинерционным стрессором.

Спустя много лет участники тех наших полетов вспоминали собственную эйфорию и усмешки окружающих, когда они вто­рично поедали обильную пищу в летной столовой. Нередко после полета повторно обедали и члены экипажа самолета, в котором создавалась невесомость. Однако такая булимия наблюдалась нами лишь при полете 10-12 режимах невесомости, когда же по техническим причинам число режим уменьшили до 3-6, булимии после «ударов» невесомостью не стало.

По мнению Е. Гольдберга и Л.Д. Косты, правому полушарию принадлежит ведущая роль в оперировании принципиально новой и неожиданной информацией [GoldbergЕ.. Costa L.D., 1981; Ана­ньев Б.Г., 1961, с. 144-173]. На основании этой гипотезы можно предположить, что неожиданность и беспрецедентность «удара» невесомостью, адресованная правому полушарию, у определен­ного ряда людей (у «пассивных тошнотиков») перенапрягла его функциональные возможности, что и вызвало алекситимию как результат правополушарного ослабления. Но почему это произо­шло не у всех впервые оказавшихся в невесомости?

Возможно, алекситимия при стрессе в невесомости проявля­лась лишь у тех испытуемых, у кого была латентная дефектность, вернее, слабость правого полушария? Если это так, то почему их представление о пространстве после исчезновения опоры под ногами все же базировалось не на интернальных (внутрителесных гравирецепторных) сигналах и реальности падения, а на экстер-нальных сигналах о (тоже реальной) оптической и акустической стабильности внутрикабинного пространства «падающего» самолета? Может быть, феномены, актуализировавшиеся после «ударов» невесомостью, у «пассивных тошнотиков» обусловлены не слабостью, а высокой чувствительностью правополушарных си­стем и функций? Мы не ставили перед собой эти вопросы, проводя в прошлом веке эксперименты, в которых обнаружили «алексити­мию невесомости», и не смогли бы тогда на них ответить.

2.5.7. Поведенческие реакции, алекситимия и «смертельный дискомфорт» у людей при изнурительном дистрессе-кинетозе

Итак, в наших экспериментах с кратким гравиинерционным стрессором (исчезновением силы тяжести) алекситимия не­надолго возникала после невесомости только у «пассивных тош­нотиков», но ее не было у стрессово-активных людей во время и после короткого стресса в невесомости. Что же— они совсем не нуждаются в ней, как процедуре «уклонения» от стрессового дискомфорта? Нет. Алекситимия возникала и у них, но только при длительном изнуряющем гравиинерционном стрессе, когда их первичная активность сменялась вторичной пассивностью (подробнее об этом ниже). Это было обнаружено, когда некоторые испытуемые — участники экспериментов в невесомости — были привлечены нами к исследованиям многосуточного, многоиедель-ного стресса в непрерывно вращающейся квартире-центрифуге (в стенде «Орбита»).

В начале этих экспериментов одни испытуемые становились стрессово-активными, у других диагностировалась первичная стрессовая пассивность. Стрессовый кризис первого ранга («аларм-реакция»), так изменявший поведение людей, длился не долее полутора часов. Потом у всех испытуемых нарастала пассивность. Ее причина — неприятное болезненное состояние — «неопределенный (неопределяемый словами) дискомфорт». Это была вторичная стрессовая пассивность, сопровождавшаяся за­труднениями словесного описания своих эмоций и переживаний. Испытуемые долго обдумывали, потом кратко сообщали, что им «плохо на душе и в теле», «муторно, не знаю, как описать», «непри­ятно в затылке, в животе, не помню, как началось, терпеть надо» (из отчетов испытуемых). Ретроспективно можно с уверенностью полагать, что это были проявления алекситимии (во время про­ведения нами этих экспериментов в 60-х гг. XX в.термина «алек­ситимия» еще не существовало.) [Китаев-Смык Л.А., Галле P.P., Клочков A.M., Гаврилова Л.Н., Устюшин Б.В., Хилемский Э.И., Бирюков В.А., Мухин В.Х., Фролова Л.И., 1969, с. 286-288: Китаев-Смык Л.А., Галле P.P., Гаврилова Л.Н., Елкина Л.Г., Устюшин Б.В., с. 197-199; Галле P.P., Емельянов М.Д., Китаев-Смык Л.А., Клочков A.M., 1974, с. 53-60; Китаев-Смык Л.А. 1983 и др.].

Более тягостным неопределенный дискомфорт был у тех, кто поначалу при «аларм-реакции» оказывался стрессово-активным, радостно-возбужденным. Их алекситимия была более заметной. Последующая защитная активизация вегетатики у них проявля­лась в форме сердечно-сосудистых кризов, повышения артериаль­ного давления, т. е. как накопление нереализуемой готовности к агрессии либо бегству. Напомним, что эти испытуемые, участвуя в авиационных полетах с режимами кратковременной невесо­мости, отличались активизацией эмоционально-поведенческих реакций и полным отсутствием алекситимии. Они были «актив­ными пугливыми весельчаками». По мнению B.C. Ротенберга, «не исключено, что здесь срабатывает эффект контраста — бес­помощность может острее переживаться теми, у кого совсем нет опыта этого состояния» [Ротенберг B.C., 2006].

У испытуемых, которые были при «аларм-реакции» первично стрессово-пассивными, защитная активизация вегетатики про­являлась в виде тошноты, всегда заканчивавшейся рвотой, т. е. «извержением врага из своей утробы». Благодаря такой «победе» мучительный дискомфорт и алекситимия у этих «пассивных тош-нотиков» ненадолго уменьшались.

Существует обширная научная литература, описывающая «болезнь укачивания-укручивания» с ее вегетативными прояв лениями (тошнота, рвота, потливость, артериальная гипотензия и гипертензия и пр.) и психологическими реакциями (чувство обшей слабости, головная боль, психическая депрессия и пр.). Это «болезневидное состояние», т. е. эту форму дистресса называют «кинетоз» («болезнь» из-за несвойственных человеку движений, перемещений) (см. подробнее в гл. 3). Мною предложено рас­сматривать «болезни стресса» как стрессовыей кризис третьего ранга [Китаев-Смык Л.А., 2001].

В многонедельных экспериментах в квартире-центрифуге нами (совместно с P.P. Галле и Л.Н. Гавриловой) были обнаружены и градуированы пять ступеней нарастания «неопределенного дис­комфорта» у испытуемых при дистрессе-кинетозе. Если на первой ступени испытуемым (по их отчетам) было всего лишь «как-то муторно на душе», «неприятная вялость в теле», «говорить-то об этом нечего», то при третьей — они уже с нежеланием под­бирая слова, сообщали об «очень неприятной тошноте в голове» (обычной тошноты и рвоты у первоначально стрессово-активных не было), «голова забита мятой бумагой и тело, особенно шея, больные, деревянные», «слова, как булыжники, укладываю» и т. п. Первично стрессово-пассивные («пассивные тошнотики») с трудом говорили: «вырвал все тело изнутри», «после рвоты мучение внутри осталось».

Вторая и четвертая ступени носили промежуточный харак­тер.

При пятой ступени неопределенного дискомфорта, предельной по нашим тогдашним представлениям, нетерпимо-болезненные осознание и ощущение действительности (текущего момента) су­жалось на желании «все прекратить». Испытуемые приближались к необсуждаемой ими, но непременной потребности в суициде. Следовательно, это было уже запредельным стрессовым кризисом, уничтожающим субъекта стресса. На пятой степени дискомфорта только мысленные поиски слов испытуемыми, если их к этому понуждали, тем более произнесение слов, описывающих их само­чувствие, были «телесно-болезненными», отдавались усилением «нестерпимой неприятности во всем теле и на душе».

Инициаторы этих исследований Л.А. Китаев-Смык (К.), P.P. Галле (Г.) (первично стрессово-активные) и В.А. Корсаков (К.) («пассивный тошнотик») позволяли только самим себе под контролем коллег доходить до пятой, суицидоопасной ступени «неопределенного дискомфорта».

Телесный и душевный дискомфорт, который ощущали ис­пытуемые при дистрессе-кинетозе во время длительного враще­ния, сопровождался признаками алекситимии. Испытуемым с каждыми сутками было все труднее рассказывать о содержании и эмоциональной окраске своих переживаний. Письменные от­четы испытуемых и их дневниковые записи также становились очень лаконичными, безэмоциональными, теряли образность, имевшуюся до развития дистресса-кинетоза. Спустя полтора месяца после окончания эксперимента с многонедельным вра­щением испытуемый К. смог достаточно подробно описать то, что чувствовал: «...не то чтобы не было слов для описания пере­живаний, но была какая-то скудная картина ощущений, хотя они были мощные и крайне неприятные. Все эти противные чувства были безликими и, главное, не сравнимыми ни с чем. Вдумываться в них, пытаться прочувствовать, чтобы описать (этого требовали врачи-психологи), было невозможно и не хотелось, потому что еще невыносимее становилось на душе, и во всем теле усиливалась телесная тоска. И как-то не думалось о том, чтобы кончилось это безобразие, потому что все во мне сосредоточилось на текущем времени, на том, что еще будет в эту минуту, в этот день» (из от­чета испытуемого К.).

Ни в одном из экспериментов с длительным вращением испы­туемых, изолированных в квартире-центрифуге, ни один из них не отказался от дальнейшего участия в эксперименте, не проявил явного протеста против вовлечения в трудоемкие и крайне непри­ятные исследования. Они продолжались до восьми часов в сутки. Конечно, важным фактором принуждения к участию в них было финансовое вознаграждение. Однако замечено, что дистресс из-за длительной многонедельной, напряженной монотонии «укачивания-укручивания», психотравмировавший испытуемых, создавал у них психологический комплекс рабской покорности при стрессе. При этом «тающие силы были направлены на то, чтобы пережить текущую минуту, перетерпеть очередное испы­тание, этот день, следуя его уже привычному, хотя и тягостному распорядку, чтобы пережить текущий момент без новизны, без пиковых усилий, без протеста и неповиновения» (из отчета, на­писанного испытуемым Г. спустя полтора месяца после участия во многонедельном эксперименте с непрерывным вращением).

Возможны разновидности алекситимии, но та, что возникала при длительном мучительном дистрессе-кинетозе, проявлялась в неспособности людей выражать свои чувства, однако чувства эти были хотя и неопределимыми, но очень сильными.

2.5.8. Межполушарная асимметрия головного мозга и альтернативные стрессовые расстройства

Дискомфортные ощущения и переживания наших испытуемых при длительном дистрессе-кинетозе (их психическая депрессия, признаки алекситимии) сопоставимы с симптоматикой, когда при тяжелой стрессовой ситуации временно нарушается пользование ресурсами правополушарных возможностей [Kuhl J., Beckmann J., 1994]. Это блокирует любые формы конструктивного поведения и психической активности [Ротенберг B.C., Аршавский В.В., 1984; Ротенберг B.C., 2001].

Данное сопоставление наводит на мысль, что эмоционально-поведенческие реакции (и расстройства) при действии гравиинер-ционных (пространственных) стрессоров в наших экспериментах можно оценивать (диагносцировать) как проявление ослаблен-ности (либо субдоминантности, или же сверхчувствительности к гравиинерционному стрессу) правого полушария головного мозга.

Вторичная алекситимия, обнаруженная мной при повторах не­долгого гравиинерционного стрессора (в режимах невесомости), оказалась «мостиком» к пониманию причин двух основных видов стрессового эмоционально-поведенческого реагирования: актив­ного и пассивного. Концепция асимметрии полушарий головного мозга [Rotenberg V.S., 1979 и др.] позволяет видеть в алекситимии проявление слабости (либо более высокой чувствительности, в конечном итоге обусловливающей повышенную уязвимость при избыточной нагрузке) правого полушария. А т. к. после недолгих пребываний в невесомости алекситимия временно возникала лишь у определенного ряда людей («пассивных тошнотиков»), то до­пустимо предполагать, что она была обусловлена слабостью (или субдоминантностью? или повышенной чувствительностью? или гиперреактивностью?) правого полушария этих людей. Это под­тверждается и тем, что только у них наряду с алекситимией были недолгая психическая субдепрессивность (как отдаленный аналог «выученной беспомощности») и вегетативные расстройства (в ко­торых можно видеть аналоги психосоматических нарушений), возможные при правополушарных дисфункциях.

Таким образом, концепция межполушарной асимметрии должна учитываться при понимании двух кардинальных типов стрессовой защиты от реального или гипотетического врага: «экстернальной защиты» от внешних угроз (защитная активизация эмоций и поведе­ния) и «интернальной защиты» (вегетативной, психосоматической) от внутренних (внутри организма) вредящих агентов.

Правомерно предположение, что функциональная недоста­точность правого полушария способствовала появлению у ряда людей стрессовой пассивности поведения в невесомости (при пространственном стрессоре) из-за того, что стрессогенная про­странственная среда (с ее континуальностью, т. е. целостностью и непрерывностью) «осваивается» преимущественно «правополушарным сознанием». Исходя из этого, можно думать, что возникновение при невесомости в закрытой кабине двух взаимо­исключающих (альтернативных) потоков информации о физиче­ском пространстве вводило в состояние стрессовой пассивности (с субдепрессией и алекситимией) лишь тех людей, у кого была (либо временно возникала) функциональная недостаточность правого полушария головного мозга.

И все же требует дополнительных экспериментальных под­тверждений предположение, что стрессовые вегетативные рас­стройства, т. е. активизация вегетативной (психосоматической) «защиты», также сопряжены с индивидуальными особенностями межполушарной асимметрии.

Может быть, дифференциация людей на стрессово-пассивных и стрессово-активных при иных стрессорах (не пространственных) не связана с межполушарной асимметрией. Иными словами, люди, пассивные из-за одних стрессоров, могут оказаться активными при других стрессогенных воздействиях. Однако накапливаются сведения о меньшей устойчивости к психической травме людей с правополушарным доминированием. «Показано также, что испы­туемые с преобладанием левого поля зрения (правого полушария) менее доминантны в социальных отношениях, при рассмотрении признаков психологической дезадаптации у них в большей степени выражена межличностная сензитивность (чувство неполноценно­сти в социальных контактах, негативные ожидания в социальных отношениях) и фобическая тревожность. В области психологи­ческих защит доминирование левого поля зрения (правого полу­шария) связано с такой защитой, как реактивное образование, а доминирование правого поля зрения — с защитным механизмом "замещения"» [Тарабрина Н.В., 2007, с. 11].

В заключение можно вспомнить, что врачи-психиатры, вместе с нами лично участвовавшие в первых авиационных полетах с режи­мами невесомости, неоднократно отмечали, что у некоторых испы­туемых с наиболее выраженными реакциями во время невесомости и сразу после нее трансформировалось психическое состояние: изменялись не только эмоции, поведение, но и содержание высказы­ваний, логика суждений (тогда к полетам мной привлекалось много людей нетренированных, без летной подготовки, не прошедших специального строгого медицинского отбора). У ярко выраженных «пассивных тошнотиков» эти изменения напоминали шизофрено подобную симптоматику, а у «активных пугливых весельчаков» (с их послеполетной булимией) гебофреноподобную симптоматику. Недавние исследования шизофрении с учетом концепции межполу­шарной асимметрии [Cutting J., 1992,160,583-588: Rotenberg VS., 1994, с. 18,487-495 и др.] позволяют предположить возможность возникновения временных психических дисфункций под влиянием когнитивных пространственных стрессоров.

Напомню, что алекситимия нередко на время возникает при «стрессе жизни». Яркие художественные описания ее, например, у Марины Цветаевой в стихах «Две песни», «Рельсы» [Цветаева М., 1980, с. 143, 252].

2.6. ЭМОЦИИ И ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ ПРИ ЗВУКО­ВОМ СТРЕССЕ «УДАРНОГО» ТИПА. АКУСТИЧЕСКИЙ СТРЕСС ПРИ СТРЕЛЬБЕ «ЧУЖОГО» АК-47

Стрелковое оружие, изобретаемое, конструируемое и созда­ваемое М.Т. Калашниковым, признано во второй половине XX в. лучшим в мире. Первые исследования психологического стрес­сового воздействия на солдат звуков стрельбы «чужого» АК-47 (т. е. находяшегося рядом, но в руках другого человека — «врага» или «соратника») были проведены нами в 1979 г. на стрелковом полигоне Выборгского пограничного отряда. Уникальность этого исследования в том. что изучен акустический стресс у солдат, обороняющих и штурмующих укрепления бункерного типа (блин­дажи, ДОТы, катакомбы, подвалы).

Под угрозой исключения результатов этого исследования из монографии «Психология стресса» (1983) (она была написана в 1979-1981 гг.), я был вынужден вместо слов: «солдаты» исполь­зовать — «испытуемые», вместо «автомат Калашникова АК-47» — «мотоциклетный мотор», вместо «пороховые газы» — «выхлопные газы», вместо «бункер» — «испытательная камера». Ниже все названо своими словами.

Изложенные результаты психологического исследования боевого использования АК-47 остаются актуальными и сейчас. Они используются при боевой подготовке солдат многих армий разных стран мира.

2.6.1. Акустический стресс «ударного» типа

В настоящее время широко обсуждаются пути предотвра­щения неблагоприятных для человека факторов, связанных с превышением допустимого уровня шума [Руденко Л.П., 1965]. При весьма сильном шумовом воздействии (120 дБ и выше) у людей «могут возникнуть тягостные состояния: нарушения дви­жений, головокружения, психозы» [Ничков С, Кривицкая Г.Н., 1969, с. 33].

Накапливаются данные, свидетельствующие о том, что не только сильные звуковые воздействия, но и сравнительно малоинтенсивные длительные акустические факторы, действие которых продолжается или регулярно повторяется дни, месяцы и т. д., могут привести к дезадаптации, снижению производитель­ности труда, к снижению надежности «человеческого фактора» в структуре производства и даже к возникновению патологических реакций в организме человека [там же].

Сравнительно хорошо изучены физиологические и психологи­ческие механизмы восприятия и переработки звуковых сигналов, в частности, несущих стрессогенную смысловую информацию. Ограничены сведения, характеризующие психические процессы при экстремальных акустических воздействиях, лишенных се­мантического содержания.

Акустические воздействия большой интенсивности оказывают разрушающее действие на ткани организма, вызывая клинические проявления стресса [Заславский И.Е., 1974; Кривицкая Г.Н., 1964, РуденкоЛ.П., 1965].

Звуковые сигналы, не достигающие разрушительной силы, могут вызывать стрессовое состояние за счет своих информа­ционных характеристик. И это не только такие сигналы, как, например, словесные стрессогенные сообщения или другие звуковые условные сигналы тревоги и опасности. Могут стать экстремальными неожиданные или непривычные для субъекта акустические воздействия, в том числе воздействия неожиданной, непривычной громкости.

Можно предполагать, что экстремальное влияние неожидан­ного и громкого звука как сигнала, предвещающего опасность, возникло в процессе биологической эволюции. Такие воздействия, видимо, «включают» находящиеся всегда «наготове» сформиро­ванные филогенетически программы защитного реагирования [Китаев-Смык Л.А., 1977, б]. Вероятность их «включения», форма и интенсивность возникающего при этом адаптивного реагиро­вания зависят не только от внешних, акустических факторов, но и от биологической и психологической «готовности» человека к тем или иным адаптивным проявлениям, т. е. от степени его астенизации, невротизма, тревожности и т. п.

Эффект неожиданности необходим для придания стрессо-генного эффекта негромким акустическим сигналам. Громкие звуки могут обладать экстремальностью за счет своей «непри­вычной» интенсивности. В.М. Мирзоевым и др. [Мирзоев В.М , ИсаакянЛ.С, Чапек А.В., 1970; Мирзоев В.М., МомотГ.А., 1970] показано, что для определенного типа людей при достаточно большой громкости акустические сигналы «ударного типа» могут оставаться пугающими стрессогенными после большого числа повторений.

К экстремальным акустическим сигналам следует отнести эмоциогенные звуки, сходные по своим частотно-тембровым ха­рактеристикам с некоторыми биологически значимыми звуками (крик ребенка, стон раненого и т. п.).

В последние десятилетия проблеме экстремального действия на человека акустических воздействий «ударного» типа уделено осо­бенно много внимания в связи с возрастанием их значения как не­благоприятного экологического или боевого фактора [Юганов Е.М., Крылов Ю.В., Кузнецов B.C., 1976]. Изучено их воздействие на различные физиологические системы организма [Бачурина Т.И., 1974; Бугаев С.А., 1969; Головачев Г.Д., 1961; Гунько М.В., 1972; Коршунов В.И., 1976; Мерлин B.C., 1981; Кузнецов В.А., Ширя­ев А.Д., 1972, Мирзоев В.М., Исаакян Л.С., Чапек А.В., 1970; Мирзоев В.М., Момот Г.А., 1970; Росси Дж.М., Робеччи Дж., Пена М., 1978; Страхов А.В., Коршунова В.И., Косюга Ю.И., 1977; Токоренко И.И., 1971]. Вместе с тем до настоящего времени сравнительно мало исследований посвящается психологическим последствиям звукового стрессора [Goolkasian P., Edwards D.S., 1977; Theologus G.C., Wheaton G.B., Fleishman E.A., 1974 и др.].

2.6.2. Стрессовые влияния на солдат звуков стрель­бы «чужого» автомата М.Т. Калашникова (АК-47) во время «атаки» в помещении бункерного типа и при «укрытии» в нем

Основной задачей изложенных ниже экспериментальных ис­следований являлось определение особенностей эмоционально-двигательной активности в структуре поведенческих реакций в ответ на короткое экстремальное акустическое воздействие при стрельбе из автомата Калашникова. Исследования проводились в натурных условиях на полигоне во время преодоления много­функционально оснащенной «полосы препятствий» солдатами-срочниками.

За осуществление этой работы Л.А. Китаев-Смык и Ю.М. За­бродин были награждены знаками «Отличник пограничных войск СССР».

При таком экстремальном воздействии изучалась способность человека к интеллектуальной деятельности в первой серии экспе­риментов и поведенческие реакции во время бега — во второй.

Учитывая тот факт, что ритмические сигналы различной модаль­ности в отличие от однократных и непрерывных оказывают особое стрессогенное, затормаживающее (ступорогенное) действие [Кар­мановаИ.Г., 1963;HammenC.L., 1978идр.], нами был использован в качестве стрессора прерывистый звук («звуковые удары» — по­вторяющиеся акустические стимулы) во время стрельбы из авто­мата Калашникова (АК-47) холостыми патронами.

Устройство, использованное в качестве генератора «звуковых ударов» (закрепленный на штативе АК-47), при каждой серии стимулов извергало пороховые газы и вспышки огня. Так как испытуемые солдаты-срочники находились в непосредственной близости от него (0,7—1,2 м), то для них стрессогенным факто­ром могла явиться мнимая опасность этих выстрелов. Громкость каждого звукового стимула была в диапазоне от 120 до 160 дБ. Стимулы предъявлялись с частотой 100-108 раз в с и повторялись не более 30 раз (одна обойма).

Проведены две серии экспериментов. В первой серии испытуе­мые (солдаты-срочники) сидели в бункере на разных расстояниях от генератора звука (АК-47) и были заняты выполнением корректур­ной пробы (в ряде случаев выполнением других психологических, боевых, интеллектуальных тестовых заданий). Занятость испы­туемого мыслительной деятельностью отвлекала его от ожидания звукового воздействия (автоматной очереди), способствуя тем относительной неожиданности этого воздействия.

Если в первой серии экспериментов грохот стрельбы из АК-47 действовал на относительно неподвижного (сидящего) солдата, то во второй серии аналогичное акустическое воздействие оказы­валось на солдат во время бега, т. е. при интенсивной мышечной нагрузке.

Эксперименты второй серии проводились следующим образом. Солдату-испытуемому предлагалось возможно быстрее бежать по полю в течение 12—15 мин в направлении «вражеского» бункера. Вбежав во входную дверь, испытуемый должен был, не останавли­ваясь, пробежать через бункер. В тот момент, когда он наступал на пол бункера, начиналась стрельба автоматной очередью, пре­кращающаяся только после ликвидации давления на пол, т. е. во время выбегания испытуемого из бункера. Солдаты-испытуемые были оповещены о возможном возникновении звуков стрельбы, но чем обусловлены ее начало и конец и насколько она опасна, они не знали. Таким образом, звуковое воздействие было для них сравнительно неожиданным и страшным.

2.6.3. Стрессовые влияния звуков стрельбы «чужого» автомата АК-47 на неподвижных солдат

В экспериментах первой серии принимали участие 46 человек, большинство неоднократно (до пяти раз). Эксперименты второй серии проводились однократно с каждым из 17 участвовавших в ней испытуемых. В экспериментах (до начала и после окончания звукового воздействия) регистрировались частота пульса и дыха­ния, величина артериального давления, проводилась кистевая и становая динамометрия (измерение силы мышц).

В начале первого акустического воздействия у большинства испытуемых (у 36 человек) была отмечена кратковременная, развивающаяся на протяжении около 0,2 с рефлекторная дви­гательная реакция в виде «вздрагивания» (резкого сокращения большинства соматических мышц). В разных частях тела могло доминировать сокращение либо мышц-сгибателей, либо раз­гибателей, в зависимости от чего проявлялся соответственно сгибательный (флексорный) либо разгибательный (экстензорный) тип движения.

У 19 человек в начале первой звуковой экспозиции возникала быстрая частичная экстензия конечностей (легкий взмах руками и подскакивание на стуле) и туловища (выпрямление спины, под­нимание головы). Эта реакция сразу же сменялась флексорными (сгибательными) движениями, в результате которых испытуемые оказывались в позе «съежившись»: сидя согнувшись, вобрав голо­ву в плечи с прижатыми к телу согнутыми в локтях руками.

У 22 испытуемых флексорная реакция с принятием указанной позы возникала уже в начале первого воздействия, минуя экс-тензорную реакцию.

«Вздрагивание» у пяти человек происходило в виде флексии (сгибания) туловища и рук при частичной экстензии (разгибании) нижних конечностей: человек слегка подскакивал на стуле, при­жав при этом согнутые руки к туловищу. В ряде случаев движение по типу «вздрагивания» отчетливо проявлялось только в какой-либо одной части тела (руки, голова).

После «вздрагивания» испытуемые в большинстве случаев замирали в позе «съежившись», сохраняя такое положение при продолжающемся воздействии и часто некоторое время после его окончания. У 10 испытуемых не удалось обнаружить проявлений рефлекторной двигательной реакции по типу «вздрагивания». Трое из них при опросе сообщили, что в момент акустического воздействия они испытали своеобразное внутреннее «вздраги­вание», «внутри тела все вздрогнуло и напряглось» (из отчета испыт. Ж.).

Один испытуемый (П.) рассказал, что очень боится всяких громких, резких звуков. Со страхом он ожидал звукового воз­действия в описываемом эксперименте. «...В ожидании все на­пряглось внутри. Когда грохнуло, волна болезненного напряжения разлилась по всему телу. Было неприятно до боли, и в то же время какое-то удовлетворение вроде радости, потому что не очень-то и страшно, да и ожидание кончилось». Некоторые испытуемые (8 человек) во время звукового воздействия напряженно выпрям­лялись, осматриваясь вокруг.

После окончания первого акустического воздействия двигательные реакции испытуемых были разнообразны. Можно было выделить следующие отличающиеся друг от друга формы двигательной активности.

1. Многие испытуемые (32 человека) после окончания воздейст­вия оставались некоторое время (1-7 с) неподвижными (в состоянии «оцепенения»), сохраняя позу «съежившись». Некоторые из них как бы с трудом преодолевали скованность движений, возникшую во время акустического воздействия. Это «преодоление», согласно отчетам испытуемых, сопро­вождалось субъективно неприятными, дискомфортными ощущениями. При этом у нескольких человек движения были как бы нарочито подчеркнуты, утрированы. Простые обиход­ные движения выполнялись осмысленно и были несколько неуклюжими, неловкими и подчас замедленными. Некоторые испытуемые сообщали, что несколько минут после первого экстремального воздействия они продолжали испытывать дискомфортное ощущение в виде «сохраняющегося чувства страха», наряду с ним возникало эмоционально положительное «чувство избавления от опасности» (из отчета испыт. К.).