Глава II. Население 3 страница

С рассмотренной политикой правительства шли вразрез так называемые разборы духовенства, практиковавшиеся довольно часто в XVIII ст., благодаря которым масса лиц духовного звания принудительным путем отчислялась от него и набиралась в солдаты или записывалась в подушный оклад. Необходимость подобных разборов объяснялась тем, что в духовенстве, благодаря его замкнутости, накоплялся огромный излишек людей, находившихся без мест и бедствовавших в материальном отношении. Достаточно вспомнить о так называемых "перехожих" или "крестовых" попах, т.е. безместных священниках и дьяконах, собиравшихся на "крестцах" (в Москве), т.е. на людных пунктах, и нанимавшихся за небольшую плату служить обедню и исполнять другие требы. О них говорит еще Духовный регламент, свидетельствуя о том, что "многие священницы и дьяконы ставятся к единой церкви свыше потребы", "почему и волочатся семо и овамо". В 1741 г. обер-прокурор Синода кн. Шаховской предписал ловить "крестовых" попов и "за таковое непреличествующее священному чину напрасное и праздное стояние" бить их плетьми в дикастерии (соответствует нынешней консистории) и ссылать "под начал" в монастыри. Даже в 1768 г. преосвященный Амвросий Московский писал, что крестовые попы "премногим числом шатаются и, к крайнему соблазну, великие делают безобразия, производят между собой торг и при убавке друг перед другом цены, произносят с великой враждой сквернословную брань, иногда же делают и драку"*(223). Кроме "крестовых" попов, без мест находился и огромный контингент детей священнослужителей, а также и церковнослужители со своими детьми. Этот контингент значительно увеличился после введения в 1722 г. штатов белого духовенства, когда много членов последнего осталось без мест*(224). Между тем, государство нуждалось в людях; почему с открытия военных действий между Россией и Швецией в Великую северную войну начались усиленные наборы в военную службу среди духовенства. Самый большой набор был произведен в 1705 г. С введением подушной подати в оклад были записаны все священнослужители и их дети, не состоявшие на действительной службе при церквях, а также весь контингент церковнослужителей и их детей, хотя бы они и состояли на службе. Таким образом, огромная масса духовенства вышла из своего сословия. Такие же разборы с отчислением в военную службу или с записью в подушный оклад продолжались от времени до времени и при преемниках Петра (в особенности суровы были разборы при Анне Иоанновне, когда один раз (в 1736 г.) правительство предписало набрать в солдаты 7000 человек, а другой раз (в 1738 г.) - по рекруту со 120 человек). Последний разбор произошел при имп. Николае I в 1831 г. Кроме замкнутости, духовенство в изучаемую эпоху приобрело потомственный характер вследствие наследственности духовного звания, зависевшего, главным образом, от наследственности церковных мест. Уже указ 1722 г. говорит об этой наследственности. Освобождая детей священнослужителей от платежа подушной подати, он мотивирует это тем, "чтобы им быть при тех (отцовских) церквах во дьяках и пономарях, из них же учить в школе и производить на убылые места в попы и во дьяконы". Действительно, после смерти отца его место переходило к сыну (обыкновенно старшему), которого он уже заблаговременно готовил в свои наследники и который состоял при нем в качестве викария, дьякона или дьячка. Наследственные права сына вполне признавались духовным начальством, и если кто-нибудь перебивал у него место, он пользовался правом вчинять иск и жаловаться на самого архиерея, допустившего такое нарушение его прав. Если у священнослужителя не было сыновей, его место переходило в наследство по женской линии, к дочери, внучке и т.д. Само собой разумеется, что место предоставлялось мужьям этих последних, как бы в виде приданого. Сознавая силу своих наследственных прав на церковные места, говорит г. Знаменский, невесты-наследницы иногда были очень разборчивы на женихов, так что при малом количестве свободных, не зачисленных мест замещение священнослужительских вакансий весьма много зависело от вкуса этих девиц к женихам*(225). Духовная власть также всегда уважала и права наследниц, считая их единственным средством обеспечения дочерей духовенства. Так, в 1767 г. Синод издал указ, которым предписал: "если после умерших священнослужителей остаются дочери и племянницы девицы, а жены умерших на места мужей своих к тем своим дочерям и племянницам пожелают кого принять, таковых по их желаниям, достойных определять". Мало того, права наследников и наследниц уважались духовной властью и в том случае, когда они были несовершеннолетни и не могли сейчас занять своих мест. В таком случае выходили из затруднения при помощи следующей меры. Место предоставлялось наследникам, а для исполнения связанных с ним богослужебных обязанностей до совершеннолетия первых назначался на него викарий, обыкновенно по выбору семейства наследников. На языке того времени быть назначенным викарием называлось определением "в заставку". Викарий входил в особое договорное отношение с наследниками, нанимаясь обыкновенно за половину или треть дохода от места. Синодский указ 1767 г. вполне признает институт викариатства, предписывая "до изучения и возрасту малолетних детей на отцовское место никого не определять, а велеть содержать из получаемых от тех церквей доходов викария". К концу XVIII ст., параллельно с падением приходских выборов, значительно усилилось значение наследственного начала, и редкое церковное место не переходило от отца к его нисходящим.

Разрозненность и очень часто, как мы видели, несогласованность законодательных актов, касающихся духовенства, естественно, вызвали потребность в их кодификации и, таким образом, в определении юридического положения духовенства. Удовлетворить такую потребность, конечно, всего лучше могли законодательные комиссии, составлявшие проекты нового Уложения. Как это ни странно, однако, в трудах Елизаветинской комиссии мы совсем не встречаем даже намека на определение прав и обязанностей духовенства, хотя юридическое положение остальных сословий в них более или менее подробно определено*(226). Напротив, Екатерининская комиссия, несмотря на отсутствие в ней депутатов от духовенств, обратила внимание на это сословие. Правда, Наказ императрицы говорит о духовенстве только вскользь, причем, очевидно, имеет в виду причислить его к среднему роду людей, т.е. к городским обывателям, как это видно из 381 ст. ("Сверх того, к среднему роду людей причислить следует всех тех, кои выходить будут, не быв дворянами, изо всех нами и предками нашими учрежденных училищ и воспитательных домов, какого бы те училища звания ни были, духовные или светские")*(227). Но зато городские наказы занялись немало и положением духовенства, ходатайствуя о разных правах в его пользу. Некоторые из них, напр., углицкий наказ, являются, в сущности, не чем иным, как наказами духовенства (см. первую "часть" углицкого наказа)*(228). Наконец, и наказ Синода посвятил немало места определению юридического положения духовных лиц и их "выгодностей", т.е. прав. Ввиду этого комиссия была вынуждена обратить внимание на лиц духовного звания и в проекте законов о правах среднего рода государственных жителей уделила членам белого духовенства немало места. Последних она отнесла в разряд мещан и причислила к "упражняющимся в науках и службах", дав им целый ряд прав. Однако проект вызвал протест со стороны Синода, на рассмотрение которого он был представлен в 1769 г. Мотивы протеста были четырех родов: 1) "положение комиссии относится не до всего вообще духовенства, но до одной его части", 2) "изображенные в главе права одному белому или нижнему духовенству присвояются, а духовенству высшему никаких прав не положено", 3) "белое духовенство причисляется к среднему роду людей" и 4) в проекте ничего не сказано об "особливых" правах малороссийского духовенства. Ввиду всего этого Синод пришел к следующему "рассуждению": 1) "чтобы при рассуждении о роде и правах духовенства положению быть обо всем вообще духовенстве, а не об одной его части, ибо существо духовенства во всех есть едино, поелику всех духовных звание состоит в священнодействии и учительстве, и нижнее духовенство с высшим столь есть соединено, что одно без другого существенно быть не может. 2) Понеже в духовенстве иные суть правительствующие, яко то: митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, протоиереи, а другие правительствуемые, яко то: иеромонахи, священники, протодьяконы, дьяконы, иподьяконы и церковнослужители, то посему и следует духовенство вместо того, чтоб одну его часть именовать белым, разделить на высшее и низшее, дабы под именем первого заключались лица правительствующие, под именем второго - правительствуемые. И как нижнему, названному белым, духовенству права от комиссии назначены, то справедливо требуется, чтоб и высшему положены были. 3) Чтоб все вообще духовенство не причисляемо было к среднему роду людей, но в особливом роде положено б было, а в каком, в сравнении других родов, степени - сие единственно зависит от милосердной воли ее имп. величества, ибо все духовные по званию своему суть пастыри и учители всякого рода людей. И потому должны они пользоваться особливым почтением и уважением к их сану от мирян всякого рода, в рассуждении чего как греческими православными царями почтены духовные между благородными, так и государственными указаниями. 4) Как духовенство малороссийское особливыми пользуется правами и выгодами, то и остается рассмотреть, как всего малороссийского, так и всего вообще духовенства права и выгоды и положить оное в закон"*(229). Весьма возможно, что вследствие этого протеста со стороны Синода Жалованная грамота городам 1785 г. уже не трактует членов белого духовенства как особый разряд городского сословия, и в число именитых граждан - категории "городовых обывателей", имеющей по своим составным элементам некоторое сходство с разрядом "упражняющихся в науках и службах" проекта - белое духовенство не внесено. Правда, духовные лица имели возможность войти (и многие из них наверное вошли) в разряд "настоящих городовых обывателей", но в таком случае они считались мещанами только в качестве владельцев недвижимого имущества в пределах городской черты, а не в качестве членов белого духовенства*(230).

Вопросом об урегулировании юридического положения последнего занялся и комитет 6 декабря 1826 г. По крайней мере, в составленном им проекте дополнительного закона о состояниях мы находим и отдел о духовенстве. Но он состоит всего из двух статей, подтверждающих права и преимущества, "дарованные духовенству разными постановлениями" и в отличие от отделов, посвященных другим сословиям, крайне лаконичен*(231).

Реформы 60-х годов коснулись и лиц духовного звания, совершенно видоизменив их юридическую физиономию. Целым рядом законодательных актов (в особенности законами 1867 и 1869 гг.) сословный характер духовенства был уничтожен путем отмены наследственности звания и церковных мест, а также замкнутости как относительно вступления в сословие, так и выхода из него.

Переходим к рассмотрению прав и обязанностей духовенства по законодательству изучаемой эпохи. Само собой разумеется, что основной обязанностью духовенства было стремление к достижению тех религиозно-нравственных целей, ради которых оно и имело свой смысл существования. Иначе говоря, лица духовного звания должны были быть, выражаясь словами вышеприведенного документа Синода, "пастырями и учителями всякого рода людей". Но для успешного осуществления этой "пастырской и учительской" обязанности члены духовенства должны были сами получить образование. И действительно, начиная с Петра I правительство возлагает на духовенство, так же, как и на дворянство, повинность учиться. Целый ряд петровских указов (напр., 1708 и 1710 гг.) признает образование для духовенства обязательным, предписывая отдавать в солдаты "поповых, дьяконовых, дьячковых, Пономаревых и даже сторожевых и просворниных детей, если они не похотят учиться в школах". Монастырский приказ, в ведении которого находились школы до учреждения Синода, был обязан "учеников духовных, которые от учения отстали, сыскивать и отсылать в школы с наказанием". Духовный регламент (о епископах. П. 9-10) пошел еще далее и предписал, когда архиерейских школ "довольное число покажется", назначать на церковные должности только лиц, окончивших в них курс, "а если епископ, - прибавляет регламент, - неученого во оных школах человека поставит в священники или монашеский степень, минув ученого, то подлежит наказанию, яковое определено будет в Духовном коллегиуме" (т.е. в Синоде). Точно так же и указ 1722 г. снова повторяет, чтобы из неученых "никого не посвящать и в причет церковный отнюдь произвождения не чинить". "Оное, - говорит далее указ, - архиереям иметь во всегдашней памяти со всеконечным исполнением под немалым за то самих архиереев штрафованием". Наконец, указ 1723 г. предписывает набирать детей духовенства в школы "неволею". Петровские узаконения постоянно подтверждались и впоследствии. Так, в 1797 г. Синод предписал "при произведении в сан священства воспитанных семинаристов предпочитать неученым, хотя бы прихожане и просьбами о них настояли". Затем указами 26 июня 1808 г. и 27 авг. 1814 г. было приказано зачислять в духовно-училищное ведомство всех детей духовенства с 6-8 лет. Свобода от обязательного обучения была дарована духовенству только в 1849 г. Среди прав и привилегий духовенства весьма важной считалась свобода от личных податей и повинностей. Однако эту льготу духовенство получило не сразу. Так, при Петре оно платило целый ряд сборов, напр., табельные или окладные сборы, повсягодные поборы, канцелярские, запросные, оброчные (напр., сборы с мельниц, с бань, с пчельников, с рыбных ловель) и др. сборы*(232). Большинство из них было уничтожено с введением подушной подати. Впрочем, оброчные сборы просуществовали во всю первую половину XVIII ст. и были отменены только при Екатерине II. При введении подушной подати правительство первоначально предполагало освободить от нее только священнослужителей, детей же их и церковнослужителей положить в подушный оклад, но такое намерение встретило энергичный протест со стороны Синода. Благодаря ему дети действительно служащих священников и дьяконов были также освобождены от уплаты подушных денег, но церковнослужители этой льготы не получили*(233). Рекрутскую повинность священнослужители, конечно, не отправляли, но взамен ее должны были платить особый сбор на драгунских лошадей, уничтоженный в 1725 г. Что же касается до их детей и церковнослужителей, то они отправляли эту повинность лично, негодные же к ней платили так называемый козловский оклад, уничтоженный в 1724 г. Точно так же члены духовного сословия вначале не были освобождены от постойной повинности. Она была снята с них в 1724 г., потому что, говорилось в указе, "во время отправления правила к священнослужению таковому постою быть не прилично". Хотя этот указ неоднократно подтверждался и впоследствии, однако на практике не всегда приводился в исполнение, о чем и свидетельствует Синод в своем наказе, поданном в законодательную комиссию 1767 г. "Хотя по прежним указам, - читаем здесь, - в домах священно- и церковнослужителей постоев ставить не велено, однако, как ныне по представлениям из епархий усмотрено, в некоторых местах оные постоем отягощаются". Наконец, духовенство было обязано некоторыми полицейскими повинностями, напр., ходить на караулы к рогаткам, являться на пожары, дежурить на съезжих дворах и в домах офицеров для посылок к колодникам и для работ. От некоторых из них, напр., от дежурства на съезжих дворах и в домах офицеров, духовенство было освобождено в 1736 г. ("дабы в церковной службе остановки не было"). От остальных же оно получило свободу только в 1742 г. Однако, как видно из наказа Синода, и эта свобода не всегда соблюдалась на практике, почему в 1821 г. состоялся подтвердительный указ об освобождении духовенства от постоя, платежа всяких сборов и отправления разных полицейских повинностей.

Большое значение придавало духовенство тем привилегиям в области судопроизводства, которое оно стало получать еще со времени Петра I. Так, с учреждением Синода и по его инициативе было предписано (указ 15 марта 1722 г.) по оговорам (кроме тяжких государственных дел) духовных лиц судить в Синоде, "доколе не дойдут до гражданского суда", и не брать их ни в коллегии, ни в другие судебные учреждения, причем каждый "челобитчик в злодеянии", напр., "в брани, бою, краже, в обидах и бесчестиях и т.п.", обязан был вчинять иск на членов духовенства только в Синоде. Что касается до гражданских дел ("исковые и тяжебные" дела), то они должны были рассматриваться, "еже где определено всем", т.е. в светских судах. Эти начала в несколько модифицированной форме были подтверждаемы и впоследствии. Так, указом 1785 г. правительство запретило судить духовных лиц в светских судах (кроме тяжких государственных дел) без сношения с епархиальным начальством. По мелким уголовным делам (бой, брань, кража и т.п.) духовенство подлежало светскому суду только в том случае, если ответчик был не духовным лицом, но разбирательство таких дел обязательно должно было происходить в присутствии особых депутатов от духовенства, "чтобы духовные получали непродолжительную и достойную сатисфакцию". По гражданским и по всем остальным уголовным делам духовные судились в светских судах, но также в присутствии духовных депутатов, которые с 1791 г. назначались по двое в каждый город и по одному на 10-15 сельских приходов из священнослужителей хорошего поведения. Указами 1810 и 1812 гг. подробно разработаны узаконения прежнего времени о духовных депутатах, без участия которых (за исключением случаев, не терпящих отлагательства) нельзя было рассматривать дела о лицах духовного звания в светских судах. Наконец, в 1823 г. права этих депутатов были значительно расширены предоставлением им права голоса в суде наравне с прочими судьями.

Со времени Екатерины II духовенство постепенно получает такую льготу в области уголовного права, как освобождение от телесных наказаний. Екатерина, исходя из того воззрения, что вследствие существования телесных наказаний "священнослужители теряли должное по характеру своему от общества почтение, пастве же их подавался немалый соблазн и причина к презрению", освободила от них священников и дьяконов (указы 1767 и 1771 гг.). Но эта свобода ограничивалась только пределами одного духовного ведомства, светские же суды по-прежнему имели право наказывать священнослужителей телесно. Ввиду этого, вскоре после вступления на престол имп. Павла, Синод ходатайствовал перед ним об освобождении духовенства от телесного наказания и в светских судах, "ибо чинимое ему наказание ввиду тех самых прихожан, кои получали от него спасительные тайны, располагает народные мысли к презрению священного сана". Государь исполнил желание Синода и освободил лиц духовного звания от наказания на теле. Но эта льгота не получила тогда практического осуществления ввиду того своеобразного толкования Жалованной грамоты дворянству в отношении телесного наказания со стороны Павла I, о котором мы говорили уже раньше. Поэтому одним из первых узаконений Александра I был известный указ 22 мая 1801 г., освободивший священнослужителей от телесного наказания, ввиду желания государя "дать пример уважения к священному сану в народе" и ввиду "укоренения в нем самом чувства уважения к себе и ужаса к пороку". В 1808 г. были изъяты от телесного наказания жены и вдовы священнослужителей, а в 1811 г. - монахи. Наконец, в 1835 г. эта льгота была распространена на детей священнослужителей. Что же касается до церковнослужителей, то они подвергались телесному наказанию вплоть до отмены его в 1863 г.

Говоря о привилегиях духовенства, необходимо упомянуть также и о праве на бесчестие, т.е. на получение особого штрафа за оскорбление, узаконенного еще Уложением 1649 г. Размер его зависел от ступени на иерархической лестнице, занимаемой лицом духовного звания. Увеличением этого размера особенно интересовались городские наказы, поданные в законодательную комиссию 1767 г. Так, углицкий наказ, указывая на то, что вследствие небольшого размера бесчестия "многие партикулярные люди" называют священнослужителей "разными бесчестными и ругательными священному чину званиями, а прочие бранят и бьют", ходатайствует "пополнить о том узаконением с прибавлением числа за бесчестие и особливо за бой и увечье такой суммой и отмщением, которые бы священному чину соответствовать могли"*(234). Проект законов о правах среднего рода жителей хотя и не упомянул о бесчестии, но в ст. 5 постановил, что "священнослужители должны пользоваться особливым почтением и уважением к их сану от мирян, и за учиненную им обиду излишнее налагается наказание". Едва ли, однако, постановление столь неопределенного характера могло удовлетворить духовенство, тем более что и сам Синод в своем наказе ходатайствовал о том, чтобы "о бесчестии архиереев и прочих духовных властей, а особливо о бое и увечьи протопопов и попов и прочих церковнослужителей и их жен и детей учинить надлежащее законоположение". Действительно, 15 апреля 1769 г. Сенат издал указ о нечинении духовенству обид и притеснений. В нем, установив факт оскорблений духовных лиц - побоями и телесными наказаниями со стороны некоторых помещиков, Сенат высказался за необходимость исследования таких дел и "чинения виновным наказания без упущения".

Наконец, духовенству принадлежали и некоторые почетные права. Так, уже проект законов о правах среднего рода жителей предоставил священнослужителям право ездить в каретах. При имп. Павле I духовенство получило право получать награды и отличия, а именно: крест для ношения на цепи на шее, камилавку или скуфью и митру. Тогда же государь предписал достойных священнослужителей представлять к наградам орденами*(235).

Но, имея известные привилегии, духовенство в то же время было и ограничено в некоторых правах, осуществление которых считалось несовместным с духовным званием. Так, еще при Петре I были подтверждены прежние запрещения духовенству заниматься торговлей и промыслами*(236), вступать в откупа и подряды и в некоторые другие обязательства, курить вино и т.п. Но зато при Петре духовенство могло пользоваться доходами со своих домов, напр., отдавать их внаем, что прежде было запрещено. Эти ограничения неоднократно подтверждались и впоследствии. В 1743 г. было даже предписано "изврещи сана священнического вовсе" всякое духовное лицо, изобличенное в роли "наемника, а не пастыря". Наказ Синода также ходатайствует о том, чтобы духовенству было запрещено "ни в какие мирские дела, также за кого-либо в опекуны, паче же в стряпчество входить и в поручительство и подряды обязываться". Точно так же духовенство было лишено права владеть населенными имениями и крепостными людьми. Однако на практике последнее ограничение соблюдалось далеко не всегда, и духовные лица приобретали себе крепостных, только записывая их на чужое имя, но фактически распоряжаясь ими как своей собственностью. Впрочем, на основании указов 1744 г. духовенство, как и остальные сословия, могло закреплять за собой незаконнорожденных детей, принятых к себе на воспитание. О крепостном праве для духовенства ходатайствовал Синод в своем наказе, прося правительство "в покупке священнослужителям для послужения мужеска и женска пола людей дать позволение, наложа пропорцию, чтоб лишних иметь не могли". Однако Екатерина II не исполнила этого желания и даже, как известно, при ней состоялось освобождение крестьян духовных вотчин, т.е. поселенных на землях, принадлежавших архиерейским домам, монастырям, соборам и церквям. В 1804 г. лица духовного звания, наравне с членами остальных сословий, получили право приобретать ненаселенные имения, чем еще раз было подчеркнуто, что крепостное право считалось правительством исключительно дворянской привилегией.

§ 3. Купцы и мещане*(237)

Первый законодательный памятник, определивший юридическое положение членов торгово-промышленного класса, был Регламент главному магистрату, изданный Петром I 16 января 1721 г. На основании его торгово-промышленный класс получил название граждан, разделенных на два разряда: регулярных и нерегулярных. Регулярные, в свою очередь, делились на две гильдии, причем в состав первой входили: банкиры, купцы, ведшие большую торговлю, доктора, аптекари, шкипера, живописцы и др.; в состав второй - мелочные торговцы и ремесленники. Впрочем, уже инструкцией московскому магистрату 1724 г. было предписано "разобрать купечество на три части, которые имеют называться гильдиями". Это предписание неоднократно подтверждалось впоследствии до манифеста 17 марта 1775 г. включительно. Ремесленники делились на цехи или цунфты, причем каждое ремесло составляло особый цех*(238), во главе которого стояли альдерманы, избиравшиеся членами цеха из своей среды на цеховых собраниях. В состав цеха входили мастера, подмастерья и ученики, причем последние обязательно должны были обучаться ремеслу в течение семи лет, а затем, по выдержании экзамена, получали письменное удостоверение в знании ремесла. Становились ли они затем подмастерьями или непосредственно получали степень мастера - неизвестно. Нужно думать, что вероятнее первое предположение. Мастера считались полноправными членами цеха и избирали альдерманов, управлявших делами последнего. Каждое произведение известного мастера должно было иметь как его печать, так и альдермана, в противном случае оно не могло поступить в продажу. Таким образом, наблюдение за доброкачественностью вещей, поступающих в продажу, и уничтожение их вследствие негодности являлось одной из функций альдерманов. Другими функциями последних были: 1) ведение цеховой книги, куда записывались все лица, поступающие в цех (такими могли быть как русские подданные, так и иностранцы, причем из русских - лица всех сословий, кроме дворян и крепостных крестьян, раз последние не имели отпускных писем от помещиков), и 2) раскладка и сбор государственных податей и повинностей. Поступление в цех было обязательно для ремесленников, работающих на продажу, так как, с точки зрения людей той эпохи, цехи считались необходимым условием для процветания ремесленной промышленности. Уже в предложении Салтыкова Петру (о чем было говорено выше) мы встречаемся с советом предписать "мастерам" и промышленникам, по примеру Западной Европы, записываться в цехи. "Ежели же, - говорит Салтыков, - кто похочет в ученики какого ни есть мастерства или промысла, и ему записываться в книги и быть в том мастерстве или промысле, в учениках семь лет, а через семь лет учеников свидетельствовать мастерам и выдавать грамоту"*(239). Как известно, совет Салтыкова был принят и осуществлен на практике указом 1722 г. Одинаково с Салтыковым смотрел на цехи и известный Посошков, видя в них причину того, что на Западе мастера "добры и похвальны", и советуя "учинить такой же твердый гражданский союз" (т.е. цехи) в России*(240). Само правительство в этом вопросе придерживалось той же точки зрения, как то видно из мнения Сената, высказанного им в 1760 г., а именно: "коль долго ни один цех в надлежащую силу и состояние приведен не будет, до тех пор всякое о развитии ремесел прилагаемое старание было бы тщетно, и великие иждивения употреблялись бы напрасно"*(241). Как увидим ниже, та же точка зрения продолжала господствовать и в царствование Екатерины II. С другой стороны, как свидетельствует проф. Кизеветтер, имевший в своем распоряжении огромную массу архивного материала, в глазах правительства существование цехов должно было, прежде всего, обеспечить наличность ремесленников, которых можно было бы в каждый данный момент призвать к отправлению казенных работ. Этот взгляд на цеховые союзы как на обязательных поставщиков правительству казенных мастеров также сыграл весьма важную роль в деле введения цехов в России. Недаром от поступающих в цехи требовалась подписка в том, что "они будут во всякой готовности, ежели, когда потребуются для отправления казенных работ".

Обе гильдии пользовались известным самоуправлением, хотя Регламент главному магистрату не говорит об этом ничего, а инструкция городовым магистратам 1724 г. упоминает о самоуправлении довольно глухо. Но мы знаем, что каждая гильдия избирала несколько старшин, из которых один являлся гильдейским старостой, а остальные его товарищами. Функции их определялись довольно неясно, а именно: "попечение и старание иметь обо всем, что до пользы граждан касается". Гильдии имели свои гильдейские сходы, пользовавшиеся правом устанавливать разные гильдейские сборы на нужды гильдий и расходовать их по гильдейским приговорам*(242).

Что касается до нерегулярных граждан, то таковыми считались так называемые "подлые" люди, т.е. чернорабочие и находившиеся в наймах. Главное различие названных разрядов друг от друга состояло в том, что регулярные граждане участвовали в городском самоуправлении путем избрания членов магистратов, в то время как нерегулярные этим правом не пользовались. Таким образом, сословный дух времени вполне сказался в рассмотренной организации торгово-промышленного класса, который теперь стал совершенно обособленным сословием, ничего общего не имеющим с дворянством, с одной стороны, и с крестьянством, с другой.

На таком же сословном начале был организован торгово-промышленный класс и по проекту Елизаветинской комиссии. Юридическое положение его определялось по особому "праву купеческому", сообразно с которым он разделялся на четыре разряда, а именно: 1) потомков московских гостей и купцов, плативших в течение четырех лет по 30 000 руб. пошлин ежегодно (этот разряд пользовался следующими правами: на владение населенными имениями, прежде пожалованными, т.е. до издания проекта, на ношение шпаг и на первенство "во всяких заседаниях и советах мирских"), 2) купцов 1-й гильдии ("знатное", "богатое" купечество), 3) купцов 2-й гильдии ("средственное" купечество) и 4) купцов 3-й гильдии ("маломочное" купечество). Во главе каждого разряда стоял выборный старшина с двумя товарищами.