Обыденная картина мира

Одна из глав .нашей книги посвящена более подробному
рассмотрению того, что являет собой человеческая повседнев-
ность, каким правилам и законам она подчиняется, как соот-
носится с другими пластами бытия; однако в этой небольшой
главке мы все же обрисуем некоторые черты обыденной кар-
тины мира, ответим на вопрос: что представляет собой мир
для человека, погруженного в повседневность?

Обыденная картина действительности представляет
мир как единый и единственный. Он единственный, по-
тому что никакие другие миры, будь то космические про-
сторы или райские кущи, человека, занятого обыденны-
ми делами, просто не интересуют. Ему все равно, есть
они или нет. Он занят. Бежит на работу (нельзя опазды-
вать!). Или готовит домашнее задание (у, сколько зада-
ли!). Или борщ варит (опять мясо подорожало!). Как пи-
сал в свое время В. Маяковский: «Гвоздь у меня в сапо-
ге страшнее фантазии Гете». Смеетесь? А вот походите с
гвоздем под пяткой, сразу станет ясно, что повседневный
мир — самый главный. Остальные пласты бытия гипоте-
тичны, вероятностны, а этот — реален, чувственно дан,
непосредственно переживаем. Он весомо давит на нас
практическими заботами, страстными влечениями и со-

циалышми нормами, предписывающими один действия и
запрещающими другие.

В повседневности от момента утреннего просыпания до
момента выключения света па ночь нам нередко ни па мину-
ту невозможно отвлечься от хлопот и обязанностей, перене-
сти свое внимание на «высокие материи», поинтересовать-
ся, существует ли еще что-нибудь, кроме этого ежедневного
вставания и титанической борьбы с обступающими со всех
сторон заботами. Оттого знаменитый немецкий мыслитель
XX в. Мартин Хайдеггер и назвал способ повседневного че-
ловеческого бытия Заботой. Чрезмерная концентрирован-
ность на практическом достижении повседневных целей де-
лает обыденное сознание почти маниакальным, сужает кар-
тину мира до того жизненного пласта, где сосредоточены
наши основные цели и задачи, лишает возможности выйти
на простор: к другим людям и другим возможным мирам.

Являясь единственным и самым главным, повседневный
мир выступает одновременно как единый. Это не значит,
конечно, что повседневное сознание совершенно лишено на-
учных или религиозных представлений. Скорее, напротив,
оно все пронизано самыми разными идеями от теоретиче-
ских до эзотерических. Только все эти идеи не имеют для
людей, занятых насущным целедостпжением, никакого са-
мостоятельного значения. Оли выступают как служебные.
В обыденной жизни не важно знать, на каких физических и
математических принципах построен компьютер, важно,
чтобы он работал без сбоев, не барахлил. И тогда: «Да
здравствует наука!» Далеко не все подробно знакомы с уст-
ройством даже самого простого радиоприемника, главное —
знать, какую кнопку нажимать. То же касается и религии.
Бог повседневного сознания— прежде всего помощник в жи-
тейских делах. У поэта Н. Заболоцкого в поэме «Рубрук в
Монголии» есть описание сценки, где как бы сами небеса
объясняют монаху Рубруку бессмысленность его миссионер-
ской поездки в стан Чингис-хана:

Ведь если бог монголу нужен,
То лишь постольку, милый мои,
Поскольку он готовит ужин
Или быкоп ведет домой...

Поскольку он податель мяса,
Поскольку он творец еды!
Другого бога свистопляса
Сюда не пустят без нужды.

Слова, сказанные поэтом о войске Чингис-хана вполне
могут быть отнесены к обыденному восприятию религии,
когда люди ждут от соблюдения ритуалов и от молитвы —
зримых плодов, результатов божественного вмешательства:
здоровья, успеха, гарантии на будущее.

Мир повседневности един еще и потому, что в какую бы
сферу реальности не «нырнул»' человек, будь то религиоз-
но-мистический экстаз, теоретическое исследование, слад-
кая греза или эстетическая фантазия, он неизменно возвра-
щается сюда же, в наполненную хлопотами обычную жизнь.
«Другие миры» вырастают из обыденности и живут, лишь
будучи укорененными в ее практической, рыхлой, осязае-
мой почве. По крайней мере до тех пор, пока мы существу-
ем в теле и соединены с реальностью органами чувств.

Поскольку повседневность — мир человеческий и практи-
ческий, постольку его пространство человекоразмерно и аит-
ропоцентрично. Оно все строится вокруг самого человека.
Даже самые простые определения исходят из нас самих.
Вправо — от меня! Влево — от меня! И верх, и низ, все отсчи-
тывается от меня самого (где голова -там и верх). Это уже
потом возникает геометрия с её абстрактными координатами,
а в обыденности я сам изначально выступаю центром мира.

Обыденная картина мира не включает в себя виечеловече-
ский космос как пространство, в котором объективно распола-
гается Земля. Космическое пространство значимо здесь на-
столько, насколько оно полезно: если от положения звезд за-
висят разливы Нила, то непременно возникнет астрономия и
астрология, предназначенные для земных практических ори-
ентации. Луна нужна, чтобы светить влюбленным и озарять
путь в темноте. Даже языковые пространственные характери-
стики ландшафта несут на себе выраженную антропоцент-
ричность: подножье горы, горный хребет, устье реки.

Пространство повседневности выступает человекоразмер-
ным, потому что оно освоено человеком: это ухоженные поля
и протоптанные тропы на перевалах, море, которое бороздит-
ся судами, это мир предметов, сделанных людьми для людей.
Неосвоенное, незнакомое, видится как враждебное, чужое,
потенциально опасное, бесчеловечное. Так в былые времена,
когда планета еще не была целиком охвачена человеческой
деятельностью и познанием, многие народы полагали, что
«вон за тон горой, куда никто сроду не ходил, живут страш-
ные люди о трех головах». Пространство повседневности рав-
но пространству культуры и меряется ее мерками.

Время повседневности также насквозь человечно. Это вре-
мя природных циклов, с которыми связан труд человека в аг-

рарных обществах, время трудовых ритмов, задаваемых тех-
никой, в современной цивилизации. Это психологическое вре-
мя человеческих переживаний. Ускорение социокультурных
процессов означает ускорение времени, хотя часы и календа-
ри, предназначенные для «бесстрастной фиксации» дней и
лет, могут показывать один и тот же временной промежуток.
Один год бурных событий выглядит в обыденной картине
мира как десять лет тихой и безмятежной жизни.

Как уже было неоднократно сказано, человек является
естественным центром для повседневного видения реаль-
ности. Именно поэтому человеческая жизнь выступает
здесь как безосновная и беспредпосылочная данность, как
факт, который есть. Все размышления типа «что было бы,
если бы мои родители не встретились друг с другом, и я не
появился бы на свет» относятся уже к филососрствованию,
к попытке выйти за рамки повседневной картины к гипоте-
тическим возможным мирам. Для собственно-обыденного
взгляда вопрос так не стоит, потому что мое появление уже
состоялось, и надо думать, как жить, проходить свой жиз-
ненный путь, а не гадать о том, что не случилось.

То же самое относится к человечеству как целому. Вопрос
о его происхождении не ставится, потому что «зачем гадать о
прошлом, когда дай бог выжить в настоящем!» Важно, что
человечество есть, позади нас простирается немалая история,
теряющаяся во тьме веков, а были наши предками марсиана-
ми или обезьянами— не суть важно. Главное, нынче не озве-
реть! Обыденное сознание вообще не любит копаться в делах
давно минувших дней. Оно ориентировано на текущий мо-
мент и немного на будущее — то ближайшее будущее, без за-
боты о котором прожить никак нельзя.

Какова судьба людей как индивидов и как рода? Их
судьба проживать жизнь и умирать, уступать место новым
поколениям. Обыденная картина мира далека от изображе-
ния Вселенской миссии человечества и приписывания ему
каких-то особых обязанностей. Главное — прожить жизнь.
Желательно последовательно и полно пройти все ее этапы:
детство, юность, зрелость, старость. Чувство и понимание
человеческой временности, конечности органично вписано в
повседневное сознание; хотя и имеет парадоксальный ха-
рактер. Задача «проживания жизни», которая несет в себе
изначальное понимание смертности, сочетается с эмоцио-
нальной установкой «жить так, будто смерти нет», любить,
дерзать, мечтать, творить, будто впереди — бессмертие. И
болтать, и разбазаривать время, будто у нас в запасе веч-
ность. Вот почему уже упомянутый нами Мартин Хайдеггер

считал, что только человек, насмерть перепуганный страхом
смерти, может кинуться на поиски собственной неповтори-
мой индивидуальности,· а «средний обыватель» так и живет
«как все», занимаясь болтовней и сплетнями.

Каковы возможности человека? Повседневное сознание
не пытается рассуждать об абстрактных возможностях, оно
считает возможным все то, к чему люди на сегодняшний
день подошли вплотную. Научились добывать атомную
энергию? Прекрасно. На Луну слетали — а почему бы и
нет? Современное повседневное сознание не ставит преде-
лов возможностям и ничему особенно не удивляется, напро-
тив, оно быстро осваивает всякое новшество, которое еще
вчера могло казаться фантастическим и сногсшибательным.
Для повседневности любое открытие и изобретение тут же
вписывается в. быт, делается чем-то родным, знакомым и
практически полезным: «И как мы раньше жили без лазер-
ных принтеров!»

Высшие цели и ценности существующие в рамках по-
вседневной картины мира (или обычного мировоззрения),
диктуются конкретным обществом и конкретной культурой.
В самом общем виде можно сказать, что для западного мас-
сового сознания характерны ценности самоутверждения и
самореализации, богатства, власти, творчества, рациональ-
ного переустройства мира. Для восточных культур более
типичны ориентации на гармонию с природой, на поддер-
жание традиционного характера отношений, предпочтения
коллективных интересов личным, хотя ценности богатства и
власти сильны на Востоке, как и на Западе. Кроме того, по-
вседневная картина мира никогда не бывает единообразной
у всех людей. Скорее, даже она никогда не бывает такой,
выступая индивидуальной для каждого конкретного челове-
ка, и мы вправе говорить лишь об общих чертах, свойствен-
ных повседневному видению мира каждым из нас.

Взгляд науки

Огромное практическое значение науки в XX в. сделало
ее той областью знания, к которой массовое сознание испы-
тывает глубокое уважение и пиетет. Слово науки весомо, и
оттого рисуемая ею картина мира часто принимается за точ-
ную фотографию реальной действительности, за изображе-
ние Вселенной такой, как она есть на самом деле, независи-
мо от нас. Да ведь наука и претендует на эту роль — бесстра-
стного и точного зеркала, отражающего мир в строгих
понятиях и стройных математических вычислениях. Одна-

ко за привычным, коренящимся еще в эпохе Просвещения
доверием к выводам науки, мы часто забываем, что наука —
развивающаяся и подвижная система знаний, что способы
видения, присущие ей (парадигмы) — изменчивы (см. об
этом гл. XII). А это означает: сегодняшняя картина мира не
равна вчерашней. Повседневное сознание все еще живет на-
учной картиной мира прошлых лет и веков, а сама наука
уже убежала далеко вперед и рисует порой вещи столь па-
радоксальные, что сама ее объективность и беспристраст-
ность начинает казаться мифом...

Наш век, последнее десятилетие которого вот-вот исте-
чет, стал веком коренной смены парадигм научного мышле-
ния и радикального изменения, естественнонаучной картины
мира. Вплоть до начала нынешнего столетия в науке гос-
подствовала возникшая в Новое время ныотоновско-карте-
зианская парадигма — система мышления, основанная на
идеях И. Ньютона и Р. Декарта. Последнему принадлежала
идея принципиальной двойственности реальности: материя
н ум — различные, параллельные друг другу субстанции.
Отсюда следовало, что материальный мир можно описать
объективно, не включая в описание человека-наблюдателя с
его специфической позицией, с его субъективностью. Мож-
но сказать, что сама идея «строго-объективной науки» вы-
растает из декартовских онтологических* построений.

Сразу стоит отметить, что научная картина мира, воз-
никшая из учений Декарта и Ньютона, отбросила один
очень важный момент, присутствовавший как у одного, так
и у другого «патриарха»: фигуру Бога. Рационально-меха-
нистический образ мира, сформировавшийся в трудах по-
следователей, демонстрирует нам мир как единый и единст-
венный: мир твердой материи, подчиненный жестким зако-
нам. Сам по себе он лишен духа, свободы, благодати, он
безмолвен и слеп. Физикалистски понятая действитель-
ность — гигантские космические просторы, в которых дви-
жутся по четким траекториям массы материи — не несет в
себе никакой необходимости появления человека и созна-
ния. Человек в этом мире — ошибка, описка, курьезный слу-
чай. Он — эпифеномен (побочный продукт) звездной эволю-
ции. Лишенная Бога и сознания Вселенная не живет, а су-
ществует без смысла и цели, более того, всякий смысл для
нее — ненужная роскошь, арабеска, разрушающаяся под
влиянием закона энтропии.

Механистическая Вселенная Ньютона состоит из ато-