Культура русского зарубежья

Возрождение русской культуры — одна из самых актуальных про­блем современности. К ней привлечено внимание ученых, публици­стов, деятелей культуры и искусства. Целостное представление об историческом пути России еще ждет своих исследователей. Именно поэтому столь необходимо бережно относиться к тем теоретическим концепциям, которые были разработаны, но незаслуженно отвергну­ты или забыты.

Русское зарубежье — понятие не столько географическое, сколь­ко культурно-историческое, и оно характеризует жизнь и судьбу не­скольких волн российской эмиграции. В период XX в. было по-край-ней мере четыре крупных потока эмиграции из России. Каждая вол­на уносила за пределы страны огромный культурный и научный потенциал, вызывала необходимость сохранения русской культуры и одновременно приспособления к новой социальной среде.

Русское зарубежье возникло как обобщенный образ первой вол­ны исхода из России после революции 1917 г. и служило обозначе­нием «второй» или «малой» России, совокупностью диаспор бывших российских подданных, обосновавшихся в разных странах. Русские за рубежом считали своим долгом хранить устои и ценности нацио­нальной культуры, чистоту русского языка, особенности образа жиз­ни, быта, православной веры, традиционных праздников, ритуалов, обрядов, национальных символов, форм общения и гостеприимст­ва, русского искусства и литературы, фольклора и народных промы­слов, рецептов русской кухни.

Конечно, каждый поток эмиграции обладал индивидуальными чер­тами, отличался отношением к России, особенностями национально­го самосознания, причинами отъезда, глубиной связей с культурой покинутого Отечества.

8 Зак. 1050

Особенно многочисленной была «первая волна» эмиграции из России в послереволю­ционные годы. По самым приблизительным данным, в эти годы стали изгнанниками око­ло двух миллионов бывших российских граж­дан, а всего в 1920-1925 гг. в разных странах оказалось около 10 миллионов россиян¹. Так впервые возник термин «русское зарубежье». Культура русского зарубежья — «живая вода» Серебряного века. Она сохранила ду­ховный источник в чистоте, наполнив его преданной и искренней любовью к Родине. Серебряный век — в хронологическом плане понятие достаточно ус­ловное, он охватывает период конца XIX столетия и продолжается до начала Первой мировой войны.

Но это время было столь насыщенным творческим новаторством в художественной культуре, столь интенсивным в поисках нового сти­ля, что вполне заслуженно именуется Серебряным (вслед за Золотым веком пушкинской поры). Это был ренессанс лирической поэзии, рас­цвет символизма в художественной жизни, обращение к проблемам личности в философии, возрождение идей соборности, нравствен­ных идеалов истины, добра, красоты и мудрости. Но наряду с оптими­стической верой в будущее России нарастали критические настро­ения и трагические предчувствия надвигающейся опасности, ожи­дание гибели культуры, пророческие предсказания краха и кризиса. Эта двойственность Серебряного века наложила отпечаток на творчество многих деятелей культуры и вызывала негативное отно­шение к ним в советское время. Поэтому их произведения были поч­ти неизвестны, находились под строгим контролем идеологической цензуры. Предстоит еще большая исследовательская работа по вос­становлению культурного наследия России в полном объеме.

Но Серебряный век не закончился 1914-1917 гг., а имел продол­жение вплоть до конца XX столетия и тем самым оправдал свое на-

¹ См. подробнее: Доронченков А. И. Российская эмиграция «первой волны» о нацио­нальных проблемах покинутого отечества. СПб., 1997; Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: Энциклопедический биографический сло­варь. М., 1997; Новиков А. И., Фрейкман-Хрусталева Н. Эмиграция и эмигранты. СПб., 1995; Раев М. Культура Русского зарубежья. М., 1995; Аронов А. А. Воспроиз­водство русской культуры в условиях эмиграции (1917-1939): сущность, предпо­сылки, результаты. М., 1999.

звание «века». Этой вековой длительностью он обязан деятелям культуры русского зарубежья, которые выполнили свой нравствен­ный и патриотический долг, сохраняя и развивая национальное на­следие.

Однако происходило это за пределами России, в условиях вы­нужденной или добровольной эмиграции, изгнания или бегства. Сре­ди эмиграции долго сохранялись надежды на возвращение, и это от­ражалось в настроениях временности пребывания за границей, не­устроенности быта и «чемоданном» образе жизни.

«Первая волна» эмиграции буквально изобилует блестящими та­лантами, великолепными достижениями в художественной культу­ре, в развитии философии и истории, открытиями в науке и технике.

Такой взлет творчества трудно поддается рациональному объясне­нию. Скудные материальные условия, непривычное, а иногда и чуж­дое по образу жизни и духовным ценностям социальное окружение, конкуренция и ограниченные возможности для организации выста­вок, изданий и других форм культурной деятельности, казалось, долж­ны были негативно влиять на творчество. Но происходило обратное. Активно развивалась духовная жизнь, публиковались интересные и новаторские произведения литературы, проводились выставки ху­дожников, с лекциями о русской культуре выступали известные ис­торики и философы.

Несмотря на все невзгоды и испытания, русское зарубежье сыгра­ло уникальную и до сих пор недостаточно оцененную роль в истории мировой культуры.

Даже далеко не полное перечисление деятелей русской культу­ры, оказавшихся в эмиграции, дает представление об интенсивно­сти духовной и интеллектуальной жизни. За пределами России ока­зались всемирно известные писатели: И. А. Бунин, М. А. Алданов, Б. К. Зайцев, А. И. Куприн, Д. С. Мережковский, В. В. Набоков; по­эты 3. Н. Гиппиус, Г. В. Иванов, И. В. Одоевцева, В. Ф. Ходасевич, М. И. Цветаева. Их судьбы сложились по-разному. Одни стремились к возвращению в Россию, другие не помышляли об этом. Но для каж­дого из них важнейшим было творчество, несомненно обогатившее историю культуры.

В 1922 г. по решению Главного политического управления (ГПУ) и советского правительства были высланы многие историки, филосо­фы, социологи, экономисты. Среди них были Н. А. Бердяев, С. Н. Бул­гаков, В. А. Ильин, Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, П. И. Новгород­цев, П. А. Сорокин, П. Б. Струве, Ф. А. Степун, Г. П. Федотов,

С. Л. Франк. В эмиграции оказались историки П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер.

Лишь в 1990-е гг. их труды, уже давно известные во всем мире и переведенные на многие языки, были опубликованы в России.

В разных странах продолжали свою художественную деятель­ность композиторы И. Ф. Стравинский и С. В. Рахманинов; артисты Ф. И. Шаляпин, С. М. Лифарь, Т. П. Карсавина, М. Ф. Кшесинская, Д. Баланчин; художники Л. С. Бакст, А. Н. Бенуа, Н. С. Гончарова, 3. Н. Серебрякова, В. В. Кандинский и многие другие.

Перечисление этих имен дает возможность представить судьбу та­лантов, воссоздать картину жизни и творчества российской интелли­генции за рубежом, трудности и препятствия, которые им пришлось преодолевать, а также противоречия и споры, надежды и разочарова­ния,- взаимопонимание и сотрудничество, дружеское общение и уча­стие в решении проблем жизни и творчества.

Для сохранения традиций русской культуры, приобщения моло­дых поколений к богатству русского языка, искусства и литературы, православной религии, истории были организованы школы всех сту­пеней, курсы и университеты, научные центры и издательства.

Поддерживались национальные традиции в различных жанрах ис­кусства, создавались балетные и художественные студии, театраль­ные и музыкальные общества, снимались фильмы, проводились литера­турные вечера и философские диспуты. Немалую роль в сохранении культурного наследия играла Православная Церковь, имевшая свои приходы, храмы, духовные семинарии и богословские институты.

Действовали множество политических, воинских, спортивных, профессиональных, научных, просветительных, благотворительных обществ и объединений, русские дома искусств, библиотеки; прово­дились Дни русской культуры, праздники и юбилеи.

В Берлине был основан Русский институт, продолжала научную деятельность Свободная духовная и философская академия, где чи­тали лекции Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун, С. Л. Франк.

В Праге действовал вплоть до 1938 г. Русский народный универ­ситет для подготовки специалистов в различных областях науки. Со­хранению документов, рукописей, писем содействовал Русский за­граничный исторический архив.

В Париже в 1919 г. был создан Институт славянских исследова­ний, Свято-Сергиевский Богословский институт, при поддержке ИМКА-Пресс выпускались журналы «Православная мысль» и «Путь». Большой известностью пользовалась газета «Последние новости»,

главным редактором которой с 1921 г. по 1940 г. был известный ис­торик П. Н. Милюков.

Журналы и газеты «Современные записки», «Русская мысль», «Новый град» также способствовали поддержке творчества интел­лигенции.

Культура России органично включает этот мощный интеллекту­ально-нравственный поток, объединяя «две России» в одно целое. Возрождение культуры неразрывно связано с сохранением истори­ческого наследия в полном объеме.

Этапы жизненного пути

Судьба известного историка, публициста, общественного деятеля П. Н. Милюкова (1859-1943) была сложной и противоречивой. Она во многом схожа с судьбой тех, кто оказался в силу известных поли­тических обстоятельств в эмиграции, и поэтому его имя в течение многих десятилетий либо вовсе не упоминалось, либо сопровожда­лось гневными обличениями как лидера партии кадетов, министра иностранных дел во Временном правительстве.

В новых социальных условиях в России можно объективно, а не с ограниченно классовых позиций, оценить вклад П. Н. Милюкова в историю русской культуры.

Павел Николаевич Милюков родился в Москве 27 января 1859 г. в семье архитектора, преподавателя Московского училища живопи­си, ваяния и зодчества. Старинный род Милюковых был известен в России с XVII в., происходил из Тверской губернии, имел большие заслуги перед отечеством. Мать принадлежала к дворянскому роду Султановых, владела имением в Ярославской губернии. У Павла и его младшего брата Алексея были общие друзья.

Большая домашняя библиотека оказала влияние на интересы бу­дущего историка. Милюков учился в 1-й московской гимназии на Волхонке, увлекался чтением античной литературы, хорошо изучил европейскую и русскую классику, сочинял стихи, играл в школьном театре. Еще в 7-м классе он написал сочинение по истории «О влия­нии земледелия на развитие цивилизации», которое получило высо­кую оценку. В эти годы он стал заниматься музыкой, играл на скрип­ке и достиг успехов.

В 1877 г. он поступил в Московский университет на филологиче­ский факультет и увлекся новой наукой — сравнительным языкозна­нием. Это положило начало его исследованиям истории мировой

и отечественной культуры, которыми он занимался всю жизнь. Ис­тория языка была представлена в тесной взаимосвязи с фольклором, мифологией, ритуалами и обрядами народной культуры. На семина­ре он сделал доклад «О роли огня в развитии понятий о загробной жизни у примитивных народов». Эта тема очень близка к культуро­логии.

В эти годы Милюков изучает историю философии, читает труды И. Канта, Г. Спенсера, О. Конта, которые впоследствии оказали влия­ние на его теоретические взгляды при исследовании истории рус­ской культуры. На третьем курсе он отдает предпочтение занятиям историей. Этому способствовали лекции замечательных историков: известного профессора С. Соловьева, молодого доцента П. Г. Вино­градова, представлявшего новый взгляд на историю. Но особенное влияние на него оказал историк В. О. Ключевский, «затмивший всех , остальных блеском своих лекций и глубиной перестройки всего схе­матизма русской истории»¹. Он обладал удивительной исторической интуицией, вычитывал смысл русской истории, учил переживать психологию людей. В. О. Ключевский проводил семинарий у себя дома, знакомил студентов с библиотекой, археологическими раскоп­ками. Все это определило выбор Милюкова — посвятить себя изуче­нию истории России.

После окончания учебы в 1882 г. он был оставлен на кафедре истории и приступил к подготовке магистерской диссертации. Эти годы он усиленно занимался самообразованием, готовился к сдаче экзаменов по русской и всеобщей истории, политэкономии, подгото­вил лекции и «счастливо переступил через границу от ученика к уче­ному»².

В эти годы одновременно с научной работой он преподавал исто­рию в женской гимназии (1883-1891), давал уроки в частной школе и в Земледельческом училище. Материальное положение семьи по­сле смерти отца значительно ухудшилось, и пришлось давать част­ные уроки — деньги были крайне нужны. В 1885 г. он женился на Анне Сергеевне Смирновой, дочери ректора Троицко-Сергиевской духовной академии, слушательнице Высших женских курсов. Она разделяла либеральные взгляды Милюкова, была преданным и лю­бящим другом. Вместе они прожили пятьдесят лет. Современники вспоминали, что их квартира на Зубовском бульваре напоминала

¹ Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1991. С. 71

² Там же. С. 99.

лавку букиниста: в ней было огромное количество книг. Милюков прославился своими книжными собраниями. Дом был гостеприим­ным, в нем всегда было много друзей.

В 1886 г. он успешно защитил магистерскую диссертацию на тему «Государственное хозяйство России в 1-й четверти XVIII в. и рефор­мы Петра Великого». Милюков утверждал, что европеизация России не была продуктом заимствования, а стала неизбежным результатом внутренней эволюции страны, идущей в русле всемирной истории, но задержанной неблагоприятными условиями российской жизни. Выводы опирались на огромный архивный материал. Именно в эти годы сложились профессиональная эрудиция и колоссальная трудо­способность ученого.

В 1886 г. он стал приват-доцентом по кафедре истории Москов­ского университета и читал спецкурсы по исторической географии, историографии. Надо отметить удивительный ораторский талант Ми­люкова, широкую образованность и историческую эрудицию, уме­ние увлечь студенческую аудиторию.

Но его влияние на студентов, вольнодумство и либеральные взгля­ды, требование ограничить самодержавие принятием конституции вызвали отрицательную реакцию начальства. В 1895 г. департамент полиции распорядился устранить Милюкова от любой педагогиче­ской деятельности вследствие крайней политической неблагонадеж­ности и выслать опального историка в Рязань. Там он провел два года. В это время он усиленно занимался наукой, сотрудничал с редакци­ей энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, написал книгу «Главные течения русской исторической мысли» (1898).

В 1895-1896 Милюков готовит к изданию «Очерки по истории русской культуры», в которых излагает свою историческую концеп­цию. (Об этом произведении будет сказано в следующих разделах.)

В 1897 г. Милюкову пришло приглашение из Болгарии с предло­жением возглавить кафедру всеобщей истории в Софийском универ­ситете. Комиссия по делу Милюкова предложила ему выбор: годич­ный срок тюремного заключения в Уфе или высылка за границу на два года. Милюков предпочел отъезд и принял приглашение Болгарии.

Он весьма успешно читал лекции, изучил болгарский, новогрече­ский и турецкий языки, стал специалистом по сербско-болгарским отношениям.

В 1899 г. он возвратился в Россию, поселился под Петербургом и сразу оказался в накаленной политической атмосфере. В 1901 г. за участие в нелегальном собрании, посвященном памяти известно-

го теоретика революционного народничества П. Л. Лаврова (1823— 1900), он был арестован.

В эти годы Милюков приобрел известность как историк и полу­чил приглашение Чикагского университета в США для чтения лек­ций по истории России. В 1903-1904 гг. он с успехом читает лекции в Чикаго и Бостоне, а затем и в Лондоне. В 1905 г. возвращается в Москву, встречается со многими политическими деятелями, сотруд­ничает с редакциями журналов, участвует в деятельности «Союза освобождения», разрабатывает проект конституции.

Осенью 1905 г. была создана конституционно-демократическая партия (кадеты), лидером которой стал Милюков. Затем он был из­бран в Государственную думу от Петрограда. Он стал лидером фрак­ции народной свободы, популярным оратором.

Политический темперамент, способность широко и ответственно , анализировать ситуацию создали Милюкову авторитет в российском парламенте. Он обладал исключительной работоспособностью, пи­сал статьи, был главным редактором газеты «Речь», выступал с лек­циями в городах России и других странах. По-прежнему увлекался игрой на скрипке, любил заниматься благоустройством своей дачи, с удовольствием проводил свободное время с детьми.

В 1916 г. в составе парламентской делегации ездил в Швецию, Норвегию, Англию, Францию, Италию, встречался с политическими лидерами этих стран.

В Февральскую революцию 1917 г. Милюков вошел в состав Вре­менного правительства и был назначен министром иностранных дел. Эти исторические события были описаны им в книге «История вто­рой русской революции» (1918). Октябрьскую революцию 1917 г. он воспринял враждебно и уехал из Петрограда в Ростов, а затем в Но­вочеркасск; участвовал в создании Добровольческой армии на Дону. Он был автором ряда важных документов, определивших цели и прин­ципы Белого движения, поддержал мятеж генерала Корнилова про­тив большевиков. Эти события определили его дальнейшую жизнь. Он уехал сначала в Лондон, а затем в январе 1921 г. перебрался в Па­риж, где прожил до самой смерти.

В 1926 г. он издал книгу «Россия на переломе», в которой анали­зировал итоги Гражданской войны. Он оценивал революцию как тра­гический эксперимент, в огне которого разрушились целые классы, оборвались вековые традиции культуры. Но он был противником вооруженного вмешательства и нарушения законного права России на строительство нового общества. В годы нацизма он сочувствовал

Советской армии, радовался победе над фашизмом, был сторонни­ком Сопротивления. Он считал, что социальная система России, при­шедшая на смену самодержавию, должна изжить себя изнутри.

В Париже с марта 1921 г. в течение 20 лет он был главным редак­тором газеты «Последние новости», издававшейся на русском языке. Он объединил вокруг нее русскую эмиграцию: на страницах газеты публиковали свои произведения будущий лауреат Нобелевской пре­мии И. Бунин, М. Цветаева, В. Набоков (Сирин), М. Алданов, Са­ша Черный, В. Ходасевич, Н. Берберова, К. Бальмонт, А. Ремизов, Н. Тэффи, Б. Зайцев, Г. Иванов, И. Одоевцева, А. Бенуа, С. Волкон­ский и многие другие писатели, поэты, философы, историки.

Большим событием было празднование 70-летия Милюкова. В за­ле Океанографического института собралось более четырехсот чело­век, среди них были послы славянских государств, французские се­наторы, депутаты парламента, академики, русские друзья и коллеги. Были собраны средства для нового издания «Очерков».

В годы оккупации Франции Милюков мог принять приглашение многих университетов США, почетным доктором которых он был, и переехать в Америку. Но он верил в победу над фашизмом, хотел быть «свидетелем истории» и остался во Франции.

Современники отмечали, что Милюков был необычайно душев­ным, высоконравственным человеком, настоящим русским интелли­гентом.

На протяжении всей жизни Милюков вел дневник, сохранял ар­хивы. В 1991 г. были изданы его «Воспоминания», впервые опубли­кованные в Париже в 1955 г. Знакомство с ними помогает воссоздать духовный облик этого человека, прожившего долгую жизнь, полную драм и трагедий, мирового признания и забвения.

П. Н. Милюков умер 31 марта 1943 г. в маленьком курортном го­родке Экс-ле-Бен близ границы со Швейцарией. После войны гроб перевезли в Париж на кладбище Батиньоль и похоронили рядом с женой.

Таковы лишь основные вехи необычайно насыщенного жизнен­ного пути известного политического деятеля и историка русской культуры Павла Николаевича Милюкова.

«Очерки по истории русской культуры»

Теперь обратимся к концепции истории русской культуры, изложен­ной в фундаментальном труде Милюкова «Очерки по истории рус­ской культуры».

Первые выпуски «Очерков» начали печататься в 1895-1896 гг. в журнале «Мир Божий» (изд-во А. А. Давыдова), впоследствии пе­реименованного в «Современный мир, журнал для самообразования». Это определило литературный стиль «Очерков». Немаловажное зна­чение имело и то, что работе над ними предшествовал курс лекций. Это задало логику построения глав, заключительных выводов по каж­дому разделу. В них много иллюстративного материала, статистиче­ских таблиц, диаграмм, придающих исследованию аргументирован­ность и историко-социологическую значимость. Каждый раздел за­канчивается основательной библиографией, свидетельствующей об огромной исторической эрудиции автора. В «Очерках» много дис­куссионных и острых, спорных проблем в изучении истории русской культуры. Но полемика всегда выдержана в спокойных интонациях. «Очерки» написаны в лучшей традиции русской научно-историче-,ской литературы.

Читатели могут воспользоваться новым изданием «Очерков»¹ (5 частей в 3-х томах), опубликованным в России в 1993-1995 гг. Находясь в эмиграции в Париже, Милюков существенно обновил содержание «Очерков», использовал богатый материал современной науки, дабы представить более обоснованный взгляд на ход русского исторического процесса.

Первый том был полностью переработан автором и издан в Пари­же в 1937 г., а второй — в 1964 г. в Гааге уже после смерти П. Н. Ми­люкова.

В предисловии П. Н. Милюков пишет, что в новом историческом материале он не встретил опровержения своих прежних позиций, но нашел в нем очень хорошую иллюстрацию основных положений и общего замысла своей работы. События подтверждают, что происхо­дит процесс постепенного стирания случайных идеологических зиг­загов и возвращения к «генеральным линиям» исторических зако­нов — делает вывод П. Н. Милюков.

Подводя итог многолетним спорам «западников» и «славяно­филов», Милюков считал необходимым воспользоваться тем поло­жительным, что было в работах обоих направлений, достигнуть их синтеза в постижении истории русской культуры. Для этого он обра­щается к анализу «предыстории» России на основе описания данных о географической среде, антропологическом субстрате и археоло­гических чертах быта славян. Идеей, объединяющей черты своеоб-

Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М, 1993-1995.

разия и сходства, является понятие «месторазвитие русской куль­туры»¹.

Этот термин он считает наиболее удачным, ибо в нем сочетаются как элементы азиатского своеобразия, так и несомненные элементы сходства с европейской средой. В современной культурологии этот термин оказывается близким к понятию «культурное пространство», широко используемому в научной литературе и публицистике.

Милюков был знаком с позициями «евразийцев» (Н. Трубецкой, П. Сувчинский и др.), и хотя во многом не разделял их взгляды, с на­учной точки зрения отмечал важность решения проблемы геопо­литического положения России. Термин «месторазвитие» широко использовался Ш. Монтескье в «Духе законов», Вольтером в «Опы­те о нравах и духе народов», И. Гердером в «Идеях к философии ис­тории человечества», Ф. Ратцелем в «Антропогеографии». К этому перечислению можно было бы добавить и Л. Н. Гумилева, в работах которого понятие «месторазвитие» приобрело ключевое значение для генезиса этноса. Милюков отмечает, что данный термин дает возможность научно обосновать причинную связь между природой данной территории и поселениями людей. Причем правильнее было бы говорить не об одной местности, а о множестве занятых этносом территорий и о культурных процессах, развивавшихся в них и лишь постепенно слившихся в одно органическое целое. На большом эт­нографическом, археологическом, лингвистическом, антропологиче­ском материале Милюков доказывает проявление закона «запозда­ния исторического развития», характерного для истории русской культуры. Особенно это заметно при анализе отличий между страна­ми Западной Европы и европейской частью России. Еще более зна­чительные различия в уровне цивилизационного развития можно обнаружить на территориях Сибири и Дальнего Востока.

«Применение этого метода к изучению "начала культуры" дало возмож­ность впервые составить хотя и очень общее, но тем не менее связное представление о ходе этого процесса на русской территории», — заклю­чает Милюков².

Интересен общий замысел «Очерков». Как пишет Милюков, в них должна быть дана не повествовательная, а объясняющая история, не хронологический пересказ событий прошлого, а объяснение истори­ческих процессов в каждой отдельной области жизни, в их последо­вательном развитии, сохраняющем их внутренние тенденции.

¹ Там же. Т. 1. С. 66.

² Там же. С. 32.

События, даты истории становятся лишь вехами тех глубинных процессов, которые происходят в духовной культуре России. Они отражаются в истории организации общественной жизни и в исто­рии идей.

i История русской культуры представляется не как повествовательная, а как объясняющая история, раскрывающая внутренний смысл эпохи, настроения, верования, мировосприятие людей, их своеобразный менталитет.

Такой подход способствовал тому, что в «Очерках» всегда ощу­щался пульс исторического времени, соединяющий прошлое с на­стоящим. История русской культуры позволяет понять особенности национального самосознания и народного характера, драматизм внут­ренних противоречий, напряженность духовных поисков, инерцию общественных привычек, трудность принятия нововведений. Он при-* зывает историков не ограничиваться лишь перечислением «кристал­лизовавшихся» продуктов культуры, ее окаменелых форм, создан­ных процессом культурной эволюции, а стремиться к пониманию внутренних импульсов духовных перемен.

Это требует освоения культуры в широком историческом контек­сте, где органично соединяются демографические и этнические про­цессы, экономические и государственные изменения, умственные пред­почтения и нравственные нормы, художественные вкусы и эстетика повседневной жизни.

4 Основой духовности русской культуры является религия: вначале — язычество, а затем — православие, но всегда тесно переплетенные друг с другом. Активный дух культуры обнаруживается в свободной инициативе человеческой личности, разрушающей отжившие формы, утратившие исторический смысл и создающей новые.

В первой части «Очерков» представлен исторический каркас зда­ния русской культуры, того Дома, в котором проводит свою жизнь рус­ский народ.

Предлагается своеобразная экспертиза этого Дома: территориаль­ные размеры, состав и качественные характеристики населения, осо­бенности его архитектурного стиля. Такое описание вполне можно назвать пространственной моделью культуры. Опираясь на стати­стические данные о демографическом росте от эпохи Петра I, когда в России проживало 13 миллионов, до 1897 г., когда численность насе­ления увеличилась до 129 миллионов, Милюков делает вывод, что русское население находится в периоде свободного возрастания.

Характеризуя этнический портрет населения России, он убедитель­но показывает его разнородный состав, пребывающий в постоянной исторической динамике. Если Европа «уселась на месте» к VIII—IX в., то в России перемещение племен и народов в это время только начи­налось:

Пестрота племенного состава до сих пор превращает Россию в живой эт­нографический музей всевозможных народностей¹.

Еще далек от завершения вековой процесс слияния различных эт­нических элементов и становление русского народа. Милюков пред­ставляет подробную карту расселения различных народов на терри­тории России, объясняя исторические пути миграции, закрепления населения за определенными регионами, освоения им естественных богатств земли Русской. Смешанный национально-этнический состав определил территориально-административное деление России на гу­бернии, введенное Петром I в 1708-1712 гг.

Анализируя тенденции развития экономической жизни России, Милюков обращает внимание на относительно медленный и экстен­сивный характер изменений, низкую земледельческую культуру, определяемую обширностью территорий, возможностью освоения новых пространств. Разобщенность различных частей России была вызвана плохим состоянием дорог, а это вело к затруднениям в орга­низации внутреннего рынка, где торговля имела караванный и яр­марочный характер. Промышленность была преимущественно «до­машне-кустарной», хотя во 2-й половине XIX в. начался быстрый рост капитализма, и с каждый годом Россия все более укреплялась на новой ступени экономической жизни, а индустриализм явился необходимым продуктом внутреннего развития.

В России интенсивно совершается процесс, который на Западе шел почти тысячу лет. Милюков обращает внимание на высокий курс денег, накопление драгоценных металлов, постепенное, но не­уклонное развитие кредитной системы. Особое значение он придает формированию третьего сословия, развитию городов. Но в силу осо­бых экономических условий город складывается прежде всего как административный и военный центр. Он всегда был «огорожен» кре­постными стенами, внутри сосредоточивались власть, армия, а во­круг селились ремесленники, торговцы. Они составляли второе — посад — и третье — слобода — городские «кольца», обслуживая нуж­ды города.

¹ Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1.4. 2. С. 37.

Государственное управление приобретало централизованный ха­рактер при недостаточном развитии гражданских свобод иполити­ческого народного представительства. Все это оказало несомненное влияние на становление и специфику политической культуры Рос­сии. Интерес представляет исследование сословного строя России, его эволюция, происходившие позитивные инегативные перемены. Милюков анализирует четыре периода истории русского дворян­ства, изменения его отношений с властью, возможности накопления богатства ипроцессы разорения, распространение просвещения и культуры. Он отмечает трудность выживания сословия, многократ­ное прерывание культурной преемственности. Иван IV вел борьбу с титулованным дворянством, загубил множество знатных фамилий, извел их «под корень». За полвека исчезло большинство княжеских боярских родов, ликвидированы их имения. Примеромтому служат истории существования таких старинных аристократических фами­лий, как Голицыны, Одоевские, Куракины, Трубецкие, Мстиславские, Курбские. Крупные состояния на Руси приобретались чрезвычайно быстро, но также быстро и проживались. Стоимость имений опреде­лялась не столько размером территории, сколько количеством душ. (Вспомним «Мертвые души» Н. В. Гоголя.) Земля и владение ею не считались особой ценностью, а небрежное отношение к хозяйству было традицией «служилого» класса. Распространение кредитов и займов под залог, продажа имений за долг привели к разорению дво­рянства. В конце XIX в. только 1/3 дворянства владела землей.

Отмечая особенности развития сословий в России, Милюков пи­шет:

...В нашей исторической жизни не было условий для образования крепко сплоченных сословий, в нашем дворянстве не создавалось чувства со­словного единства. При отсутствии этого корпоративного духа никогда и нигде привилегии дворянского сословия не возникали так быстро и не су­ществовали так недолго и не разрушались так полно, как у нас¹.

Это положение высшего сословия, наиболее инициативного и об­разованного, оказывало влияние на характер развития культуры в России. В ней сочетались традиционность и новаторство, косность и прогрессивность, человеколюбие и воинственность, демократизм и местничество, сословная замкнутость и гуманистическая откры­тость. Эти противоречивые тенденции приводили к появлению двух достаточно полярных взглядов на процесс исторического развития России.

Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. Ч. 2. С. 292.

Первый взгляд выражен в позиции славянофильства. Он сводит­ся к тому, что «историческое развитие русского народа было, есть и будет совершенно самобытно, своеобразно и не похоже ни на какую другую национальную историю»¹. Славянофилы верили в то, что каж­дый народ призван к осуществлению своей национальной идеи, ко­торая связана с внутренними свойствами народного духа. Единство национальной идеи должно выразиться и в единстве национальной истории, а всякое заимствование со стороны есть искажение нацио­нальной идеи, измена заветам предков.

Милюков высказывает несогласие с таким подходом и считает, что его возрождение является теоретическим оправданием надвига­ющейся политической реакции. Какая историческая связь существу­ет между натуральным хозяйством, крепостным правом и периодом развития нового хозяйства и гражданским равноправием? Между ис­торическим прошлым русского севера и необычайно быстрым разви­тием юга, способствовавшим перемещению центра экономической жизни всего лишь за один век?

«Наши националисты, — пишет Милюков, — жаловались на Петра Вели­кого, что он хотел только что вышедшую из младенчества Россию одеть в ■ костюм взрослого человека: но настаивая на поддержании исторической традиции, не хотят ли они сами во что бы то ни стало сохранить на юноше детские пеленки»².

Иной взгляд в оценке исторического процесса основан на утверж­дении общности исторического развития всех стран и народов. Раз­ница заключается лишь в том, на какой ступени этой лестницы на­ходится та или иная страна/народ, какова дистанция между ними. В дальнейшем Россия будет продолжать свою эволюцию и пройдет те же ступени, которые уже пройдены Западом. П. Я. Чаадаев и от­части Б. С. Соловьев советовали России пережить сначала все ста­дии европейской жизни, чтобы прийти к такому же уровню развития цивилизации. Эта позиция периодически возникает в дискуссиях об историческом пути России. Отголоски тех споров можно услышать и в наше время.

Какой из этих двух подходов верен? Представляет ли Россия со­всем особый тип национального развития или находится только на одной из ступеней, давно пройденных Европой? Милюков считает, что тот и другой взгляды в чистом виде обнаруживают крайность,

¹ Там же. С. 238.

² Там же. С. 296.

когда истина смешана с ошибкой, тогда как во всем же необходимы мера и «золотая середина».

Несомненно, что история и культура каждой страны уникальны, неповторимы, самобытны, что является их беспорным достоинством. Но при этом во всех областях жизни историческое развитие совер­шается в России в том же направлении, что и в Европе.

Это, конечно, не означает абсолютного совпадения и тождества. Как, впрочем, и на Западе, где каждое государство отличается свое­образием и сведение всех стран в общую рубрику имеет весьма ус­ловное и относительное значение.

Это позволяет не просто категорически отказываться от любых форм заимствования, а принять наиболее пригодные и технически удобные, чтобы облечь в них назревшую потребность данного мо­мента народной жизни. При этом сходство России с Европой не яв­ляется заведомой целью, а лишь естественным следствием поиска возможностей для решения возникающих проблем.

Итак, делает вывод Милюков,

не следует пугать самих себя и других страхом перед мнимой изменой на­шей национальной традиции. Если наше прошлое и связано с настоящим, то оно связано не так, как связывается идея с ее постепенным осуществле­нием, а только как балласт, мешающий идее осуществиться и тянущий нас книзу, хотя с каждым днем все слабее и слабее¹.

Помимо естественного хода общественной эволюции особое зна­чение имеет человеческая деятельность, вдохновляемая идеалами, ценностями и опирающаяся на традиции. Воспитание из поколения в поколение передает эстафету, создавая культурные нормы, привыч­ки, повседневный уклад, стиль и способ жизни. Но в случае резких общественных перемен традиции прерываются, лишаются жизнен­ной опоры, становятся помехой на пути развития.

Продолжая исследование истории русской культуры, Милюков отмечает, что в развитии культуры как демографический, так и этни­ческий состав населения, территориальное пространство, экономи­ческий уклад, государственный и сословный строй — лишь «стены» огромного здания. Несомненно, что если фундамент гнилой, то и весь каркас дома грозит обвалом, и все погибнут под обломками. Поэтому внешняя обстановка не просто «жалкая шелуха», не имеющая отно­шения к культуре, но она и не исчерпывает всего объема культурной жизни. Отрыв материальной и духовной культуры ведет лишь к тра-

¹ Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1.4. 2. С. 297.

гическим заблуждениям в теории и на практике. Более того, матери­альный характер экономического фактора лишь кажущийся, ибо в нем всегда выражается определенный уровень сознания людей, их интересы, потребности, желания и оценки. Но также ошибочным бы­ло бы игнорировать этот фактор, объясняя развитие культуры лишь особенностями национального характера и народного русского духа. И хотя спор о том, что первично, а что вторично, казалось бы, изжил себя, старые понятия живучи и обладают свойством возрождаться в новых формах.

Исследуя особенности развития культуры России, можно поста­вить такие вопросы: как жилось в этой исторической «постройке» ее обитателям? Во что они веровали, чего желали, к чему стремились, как развивались совесть и мысль русского народа?

Эволюция духа имеет собственную внутреннюю закономерность. В существе своем она воспроизводит те же черты, какими этот про­цесс характеризуется в других странах и в иные времена истории. Но наряду с общим характеристиками существует и национальная осо­бенность, столь важная для понимания русской культуры. Милюков выделяет наиболее значимые ценности, определяющие, на его взгляд, чувства и мысли русского общества.

Этому он посвящает весь II том «Очерков»: «Вера. Творчество. Образование». В соответствии с логикой исследования можно ска­зать, что речь идет о религии, просвещении, их эволюции в истории русской культуры, их влиянии на художественное творчество и сис­тему образования, состояние общественного мнения, национальное самосознание русских.

** Культурное влияние церкви и религии было преобладающим в истори­ческой жизни русского народа, но не однозначным. Милюков считает неправомерным ни преувеличивать, ни недооценивать роль христиан­ства в русской культуре. _t

Но при этом необходимо знать степень принятия веры в общест­ве, ее распространенность в различных социальных слоях. Правосла­вие имело своих искренних последователей. Об этом свидетельствуют летописи, жития святых, которые сохранили до наших дней живую память о духовном подъеме, охватившем Древнюю Русь. «Печер-ский патерик» надолго остался любимой книгой народного чтения. Но в миру, за монастырской оградой, православие лишь постепенно вытесняло язычество. По мнению А. Хомякова, Древняя Русь в пе­риод до монгольского нашествия еще оставалась языческой, воспри­няв религиозные обряды лишь внешне.

>> Процесс христианизации народа шел очень медленно, лишь постепен­но Россия становилась страной многочисленных церквей, колокольно­го звона, церковных служб и обрядов, исполнения строгих постов и усердных молитв. Религия превращалась во внутреннее состояние ду­ши, а вера приобретала национальный характер, становилась основой народного духа. *

Усиление влияния Церкви на русское общество в значительной степени связано с падением Константинополя, когда попечение о судьбе православия было возложено на Россию. Так сложилась ле­генда о Москве — Третьем Риме. Национальное возвеличение рус­ской церкви, ее самостоятельность были делом не только духовным, но иполитическим. Церковь признала над собой верховенство госу­дарственной власти и ее покровительство. Несмотря на раскол, сек-танство и другие движения, православие приобретало черты нацио­нального религиозного вероисповедания русского народа. • История художественного творчества была тесно связана с разви­тием религиозности в обществе. Милюков разделил историю русской литературы и искусства на четыре периода.

Первый периодхарактеризуется воспроизведением иневольным искажением образцов храмовой архитектуры, иконописи, стихосло­жения, полученных от Византии. Он соответствовал внешнем}' вос­приятию религиозных форм. Только в архитектуре он заканчивается довольно рано, а в остальных областях художественного творчества продолжается до конца XV — начала XVI в.

Второй периоднаступает в XVI-XVII вв., его можно назвать пе­риодом бессознательного народного творчества. Он выразился в по­читании местных национальных особенностей, принимаемых за под­линную христианскую старину. Это привело к развитию самобытно­го искусства, когда христианская легенда вдохновляла художника иоказывала влияние на религиозную живопись, а архитектура пе­реживала период расцвета национального стиля. Однако Церковь, утверждавшая религиозные каноны и догматы во имя формализма веры, начинает усиленное преследование истрого осуждает плоды самостоятельного религиозного творчества. Официальная вера ста­вит этому искусству слишком узкие рамки, исозданное положение оказывается роковым для дальнейшей судьбы русского искусства. В конце XVII в. русский религиозный формализм был еще слишком силен, чтобы дать свободу новым тенденциям, но и слишком слаб, чтобы вызвать сочувствие в широких кругах общества. Русская душа все еще была слишком поверхностно затронута религиозным влия­нием. И эти обстоятельства положили начало новому этапу.

Третий периодначинается с XVIII в. и характеризуется усилени­ем западного светского влияния, которое находит в России благо­датную почву. В самый короткий срок все мировоззрение высшего русского общества было секуляризовано. Отрешенное от своих на­циональных начал, осужденных Церковью, лишенное религиозного импульса, отвергнутого обществом, русское искусство оказалось вос­приимчивым к западным образцам. Все национально-самобытное было названо простонародным, сделалось достоянием низших слоев общества. Назначение высокого искусства в значительной степени определялось потребностью украшать обстановку точными копиями с произведений западного искусства.

Четвертый период(с конца XVIII до начала XIX в.), определя­ется поворотом в искусстве к собственным национальным формам, к выражению новых духовных потребностей русского общества. Для литературы сближение с жизнью началось раньше, но вслед за ней в этот поток были вовлечены архитектура, живопись и музыка. Как только в нашем искусстве обнаружились попытки самостоятельно­сти, так тотчас же целью этого стремления становилось служение об­ществу, а средством — самый широкийреализм.

В тесной зависимости между собой находятся истории правосла­вия ирусского просвещения. Эта связь в разные периоды то была достаточной прочной, то ослабевала. Несомненно, что в истории об­разования огромную роль играли монастыри, церковные приходы, а впоследствии семинарии и духовные академии. Просветительская деятельность церкви была первоначальным импульсом в распростра­нении знаний. Но ограниченные возможности церкви ивозраста­ющая потребность в образованных людях привели к тому, что разви­тие школы сосредоточилось в ведении государственной власти.

Относительно роли образования в Древней Руси существуют раз­ные точки зрения. Одни признают, что в это время грамотность была большой редкостью. Другие придерживаются иного мнения, считая, что распространение грамотности было почти повсеместным, жития святых имелись в каждом доме, а допетровская Русь была знакома со средневековой энциклопедией «свободных знаний». Для разрешения этих споров нужны достоверные источники.

Уже в XVI в. наряду с грамотой, знанием азбуки и умением чи­тать стала вводиться грамматика, чтобы обрести «силу в писании». Затем последовали диалектика ириторика, и все эти «словесные предметы» образовали основу начальной школы, дающей тривиаль­ные знания. Понятие тривиальности, но уже в ином смысле — про-

стоты, обычности, банальности — и сейчас употребляется в русской речи.

Затем к этим предметам добавились философия и богословие. Та­кую программу «свободных знаний» имела Киевская духовная ака­демия. Но новая программа встретила сопротивление у духовенства, считавшего, что развитие разума станет основой ослабления и даже изменой вере, разовьет непомерную гордыню, и поэтому предлага­лось исключить из образования «поганские науки» Платона и Ари­стотеля. Такая позиция поддерживала отношение подозрительности к знаниям и учености и довольно долго удерживалась в обществен­ном сознании. Однако уже во второй половине XVIII в. стало нара­стать сопротивление невежеству, настойчивое стремление развивать просвещение. Получили распространение частные школы, домашнее образование, обучение у мастеров-специалистов.

.Несмотря на различные запреты, удержать просвещение в задан­ных границах не удавалось. Расширялись контакты, проникали но­вые знания, вытесняя примитивные представления. В 1703 г. издается первый учебник арифметики, написанный воспитанником Москов­ской академии Леонтием Магницким. По этому учебнику учились многие поколения молодых людей России. Получили распростране­ние и другие математические знания: геометрия (или землемерие), алгебра и тригонометрия. Это выражало общественную потребность в прикладных знаниях.

Симеон Полоцкий в своем произведении «Венец веры» развивал средневековые астрономию и астрологию, разделяя мнение о нали­чии влияния звезд на судьбы людей. Уже во времена Петра I в Рос­сии были известны телескопы и другие инструменты для наблюдения за небесными светилами. Телескоп и поныне хранится в Кунсткамере в Санкт-Петербурге. В 1719 г. издается первый научный календарь, составленный Алексеем Изволовым. Известная коллекция «монст­ров и раритетов», привезенная Петром I, положила начало музейному собиранию, пробудила интерес к естественной истории. Созданная в 1715 г. Кунсткамера имела богатые минералогическую, ботаниче­скую, палеонтологическую коллекции. Все это пробудило в россий­ском обществе интерес к изучению природы, к жизни народов раз­ных стран, организации научных экспедиций. В русских рукописях XV-XVI вв. передаются антропологические познания наших пред­ков. Человек устроен по образцу «макрокосма» и подобно большому миру зависит от четырех стихий, проявляющихся в характерах лю­дей. Понятия о мире и человеке служили основой врачебных и житей-

ских предписаний: когда и что нужно есть, чего избегать, какие дела предпринимать. В конце XVI в. в Москве открылась первая аптека, а знаменитая книга Везалия об анатомии человека была переведена на русский язык в 1650 г. Немалое распространение имели различ­ные исторические знания: летописи, жития святых, сказания, леген­ды, былины из жизни богатырей, византийские всемирные хроники, греческая мифология. Появилось систематическое изложение исто­рических событий в виде «Хронографа». В 1727 г. известным дипло­матом князем Куракиным была написана «Гистория», проникнутая тонкими наблюдениями жизни и быта русских людей. Широкое рас­пространение получают учебники словесности, буквари, учебные ча­сословы, учебный псалтырь и другие издания. Весьма велики по тем временам и тиражи: 25-40 тысяч за период с 1678 до 1689 г. для 16-миллионного населения России. Особый интерес представляют «Азбуковники», известные в рукописях с XIII—XV столетий. Это древние энциклопедии, в которых даются объяснения иностранным словам, понятиям из разных сфер знания. Во 2-й половине XVII в. в них содержатся сведения о различных «свободных премудростях» — диалектике как учении о мироздании; риторике — умении говорить, излагать мысли; арифметике, геометрии, астрономии.

Обзор важнейших этапов истории российского просвещения до­петровской эпохи позволяет сделать вывод, что общество с древних времен испытывало глубокую потребность в образовании, распро­странении знаний. Представления о дремучем невежестве или пого­ловной неграмотности народа не только несправедливы, но и иска­жают историческую реальность.

**• Российское общество было открыто к западным влияниям, имело соб­ственные традиции просвещения и подготовило почву для быстрых пе­ремен, начавшихся в период петровских реформ и получивших впо­следствии дальнейшее развитие. В «Очерках» представлена широкая панорама развития просвещения в России, становления интеллиген­ции, влияния образования на изменение национального самосознания и общественного мнения. .

В современной ситуации, когда проблема возрождения и разви­тия культуры народов России приобрела особую актуальность, тру­ды Милюкова по истории русской культуры вносят значительный вклад в становление идеалов и самосознание народа. Поиск разде­ляемых обществом духовных ценностей, символов веры и надежды, дает ориентир, позволяющий найти выход из кризиса, преодолеть распад общества, объединить жизненные силы народов России.

Взгляд на развитие культуры в 1917-1930-е гг.

Теперь обратимся к тем изменениям и дополнениям, которые внес Милюков во II том «Очерков». В предисловии «От автора», напи­санном в 1930 г. в Париже, он отмечает, что последнее, пятое, изда­ние «Очерков» увидело свет в 1916 г. За это время появилось немало новых исследований, которые необходимо было включить в текст. Поэтому он поставил задачу довести фактическое изложение «Очер­ков» до 1930-х гг., охватив период послереволюционного развития России, приложить к нему масштабы исторической оценки, постро­ить мост от прошлого к настоящему. Он внес существенные допол­нения по истории литературы, Церкви, иконописи, живописи, архи­тектуры, музыки, образования.

Подобное связное изложение фактов на русском языке появилось впервые. В общей сумме эти добавления составили не менее 300 стра­ниц. Именно поэтому II том «Очерков» оказался разделенным на две части. Изучив новый исторический материал, Милюков выражает несогласие с теми, кто утверждал, что революция ознаменовала «ду­ховную смерть» русского народа, настойчиво ищет доказательства обратного.

«Историческая ткань культуры не порвана, — пишет Милюков. — Видно откатывание культуры далеко назад, а пройденные фазы прошлого сви­детельствуют лишь о том, что иные достигнутые успехи оказались по­верхностными и внешними. Навстречу разрушению идут начатки но­вых творческих процессов, стремящихся притом связать себя с достиже­ниями прошлого. И это является доказательством жизненности русской культуры»¹.

Милюков изменил построение и структуру II тома по сравнению с первым, написал новые главы.

В разделе «Церковь и вера» он изложил взгляды на православие А. Хомякова, К. Леонтьева, Вл. Соловьева, Е. Трубецкого, С. Булга­кова, П. Флоренского, Н. Бердяева, проанализировал деятельность ре­лигиозно-философский собраний Д. С. Мережковского и 3. Н. Гип­пиус в Петербурге.

Введена новая глава «Церковь во время революции», в которой представлена трагическая судьба Православной Церкви в пострево­люционной России, поиск компромисса с властью, кровавые столк­новения, массовые аресты, ссылки и расстрелы священнослужителей, преследования и гонения, попытки раскола. Упразднение церквей,

Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 1. С. 7.

разрушение храмов, в том числе имеющих художественно-истори­ческую ценность, публичное сожжение икон, запрет богослужений, религиозной литературы, колокольных звонов, исчезновение бого­словского образования и духовенства — таков был итог «пятилетки безбожия».

Исследуя причины перемен, происшедших в сфере религиозной жизни в России, Милюков пишет о том, что «революция застала рус­скую церковь врасплох»¹. Поясняя это положение, он указывает, что Православная Церковь в России всецело поддерживала самодержа­вие и потому оказалась втянутой в политику, стала противником революции. Именно эта идеологическая позиция Церкви определи­ла ее дальнейшую судьбу. Немалое значение имело распространен­ное в массовом сознании равнодушие к религиозной деятельности Церкви. Новая власть была настроена против религии, объявив ее «опиумом» и обманом, требуя отказа от религиозных убеждений. Идеологический натиск «пятилетки безбожия» сокрушил почти до основания церковную организацию в России.

В «Очерках» представлены драматические события, развернув­шиеся внутри Церкви, появление групп «обновленцев», искавших компромисса с советской властью. «Живая церковь» выдвинула тре­бования о смене высшего духовенства, прекращении противостояния и борьбы Церкви и государства. Она требовала увольнения непокор­ных священников. Но подобные действия и призывы лишь усилили гонения. Духовенство не признало нового церковного управления, верующие отказывались посещать богослужения «живцов».

Милюков пишет о трех стадиях наступления власти на Церковь.

Первая стадия заключалась в попытках разложить и дискредити­ровать Православную Церковь и другие религиозные конфессии.

Вторая стадия была связана с покаянием патриарха Тихона и не­которыми уступками власти в легализации Церкви, в отказе послед­ней от политической деятельности. Но смерть патриарха Тихона в 1925 г. привела к новым разногласиям.

Третья стадия (1928-1929) ознаменовалась прямым и открытым штурмом всех религиозных организаций. В 1929 г. всего за полгода были закрыты 423 церкви, назначены к разрушению 317. Служители культа были ограничены в гражданских правах, оставшиеся церкви обложены непосильными налогами, запрещено издание религиозной литературы. Казалось, что с религией и Церковью покончено навсегда.

Там же. С. 203.

Однако Милюков считает возможным в будущем «возвращение к прежнему, но с новым запасом опыта и с новым импульсом к внут­реннему развитию»¹. Этот прогноз оказался пророческим.

Отношение революции к литературе и искусству было еще более сложным, хотя и не столь прямолинейным. Но и здесь, как известно, не обходилось без крайностей субъективизма, замаскированного под «классовый подход». Некоторые деятели культуры стремились объ­явить искусство, подобно религии, «опиумом для народа», высказы­вались предположения об отмирании искусства в будущем, когда оно «насытит жизнь до отказа».

Революция существенно изменила условия и возможности ли­тературного творчества. В первое десятилетие после революции значительная часть писателей оказалась в эмиграции. И. А. Бунин

A. И. Куприн, Л. Андреев, И. Шмелев продолжали свою творческую деятельность, но за границей. В эмиграции оказались более 50 пи­сателей, известных в России и в других странах. Жизнь в изгнании была для многих очень тяжелой: неустроенность и непривычность бытовых условий, отсутствие постоянной работы, трудность публи­кации произведений, ностальгия по утраченной России оказывали влияние на настроение и снижали творческие возможности.

Новый этап в развитии литературы Милюков связывал с деятель­ностью группы молодых писателей «Серапионовы братья». К этому объединению примыкали Л. Н. Лунц, Н. Никитин, М. Зощенко,

B. Каверин, Вс. Иванов, К. Федин, Н. Тихонов, М. Слонимский. Сре­ди них оказалось немало тех, кто впоследствии приобрел извест­ность не только в СССР, но и во всем мире.

«Немногим удалось остаться на нейтральных позициях в те годы, когда по обе стороны баррикады вошло в силу правило военного положения: кто не с нами, тот против нас», — заключает Милюков².

Период «нэповской оттепели» вскоре подошел к концу, и на сме­ну пришел новый этап, потребовавший от писателя прямого участия «в борьбе за пятилетку», выполнения партийного заказа. Это приве­ло к усилению цензуры на произведения многих писателей: М. Бул­гакова, И. Бабеля, Е. Замятина, Б. Пильняка и др. В литературе сло­жилось положение до крайности напряженное и неустойчивое. Но, как отмечает Милюков, и в этих «чрезвычайно трудных обстоятель­ствах русская литература, взятая в целом, не утратила жизненности и внутренней силы сопротивления».

¹ Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 1. С. 260.

² Там же. С. 372.

Тенденции развития русской литературы в постреволюционный период нашли отражение в новой главе — «Литература революции и возвращение к реализму»¹.

Судьба изобразительного искусства во многом сходна с судьбой литературы. Наиболее известные художники эмигрировали за гра­ницу: Ф. А. Малявин, К. А. Коровин, И. Я. Билибин, С. Ю. Судей-кин, Б. Д. Григорьев, К. А. Сомов, М. В. Добужинский, А. Н. Бенуа, Н. С. Гончарова, М. Ф. Ларионов, 3. Н. Серебрякова, Н. К. Рерих, И. Е. Репин. Они продолжали работать, но за пределами Родины. Более соответствуют революционному духу крайне левые течения футуристов, кубистов, супрематистов. К. С. Малевич, В. Е. Татлин, Н. Альтман получают заказы на оформление массовых революцион­ных праздников. «Коллективный человек-машина становится лозун­гом не только советской государственности, но и советской культу­ры»². В изобразительном искусстве отвергаются психологические тонкости сюжета, эмоциональные переживания. Главным направле­нием становится «инженеризм», искусство формы.

Однако вскоре эти позиции были подвергнуты критике за форма­лизм, и на смену им пришел заказ на «героический реализм», отра­жающий трудовые будни и подвиги рабочих. Наряду с этим появи­лось течение, которое хотело примирить классику и современность, сохранить цветовую гамму, солнечность и свежесть пейзажей, на­тюрмортов, жанровых сцен. Таким было творчество П. П. Кончалов-ского, И. И. Машкова, А. В. Лентулова, А. А. Осмеркина и других ху­дожников советской России.

Основной чертой этого периода является постепенное сближение различных течений в изобразительном искусстве. Появляются та­лантливые художники — А. Дейнека, Ю. Пименов, — стремящиеся органически соединить реализм и импрессионизм. По мнению Ми­люкова, при более спокойном развитии событий в стране этот про­цесс взаимного приспособления оказался бы ведущим.

Но идеологический перелом 1928 г. оказал воздействие на все процессы духовной жизни, в том числе и на отношение к изобрази­тельному искусству. Он состоял в требовании внедрения искусства в жизнь, соединения художественной формы и производства. Государ­ственную поддержку получают плакат, графика, прикладное искус­ство, фрески для украшения зданий. В архитектуре преобладает стиль

¹ Там же. С. 355-394.

² Там же. С. 101.

конструктивизма, соединяющий рационализм техники и утилита­ризм функционального назначения. В жилых домах архитектор дол­жен был отразить не идеалы семейного уюта, а дух коммунальной жизни и общения.

Милюков признает, что, несмотря на чрезмерное подчинение ис­кусства идеологии, в этот период новая власть содействовала демо­кратизации культуры. Она открыла клапаны социальной и художе­ственной активности, пробудила инициативу, изменила самосозна­ние народа.

«Независимо от желаний этой власти процесс приобщения масс к куль­туре развивается дальше, а плоды его скажутся, когда будут сняты свя­зывающие национальную жизнь внешние путы», — заключает Милюков¹.

Он высказывает беспокойство по поводу ограничения свободы

творчества социальным заказом, предвидит возможность репрессий

¹ за неповиновение, пренебрежение к творческой индивидуальности

художника. Но он верит в могучие духовные силы русского народа,

благодаря которым будут преодолены все трудности.

¹ Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 2. С. 480.

Глава 8