Запрещены: проезд, косьба, вытаптывание трав. 3 страница

В одном гнезде находилось восемь ячеек-каморок для пчелиной молоди (на схеме они заштрихованы), в другом — пять. Ячейки располагались последовательно в «главных коридорах», а некоторые — в боковых отнорках, но в этом случае отделялись от основного хода плотной земляной пробкой (на схеме эти пробки показаны пунктировкой). Каждая ячейка была запечатана матерью чрезвычайно добросовестно: плотно загорожена пленчатыми крышками, да не одной, а двумя, между которыми была просторная воздушная прослойка. Столь сложная работа, вероятно, имела важный биологический смысл, а какой — пока сказать затрудняюсь.

Гнезда, со всеми их коридорами и ячейками, располагались в вертикальной плоскости, параллельно летковой поверхности земляного кома. Соседние гнезда были «вплетены» друг в друга отнорками и коридорами, но совершенно не соприкасались. Как соседям-пчелкам, роющим свои забои и штреки в земле и путанице корней, удается «учуять» близость других гнезд и не пробивать туннель до соприкосновения с чужой галереей — мы с вами теперь знаем: вспомните эффект полостных структур из главы «Секрет пчелиного гнезда». В каждой ячейке — аккуратном «целлофановом домике» — находилось по толстой белой личинке, почти доевшей запас медвяного теста — смеси цветочной пыльцы и нектара. Содержимое ячеек было очень хорошо видно через тонкую прозрачную пленку, и поэтому я дома без труда наблюдал, как личинки превратились в куколок, а потом и во взрослых пчелок — это произошло уже на следующее лето. Когда они выбрались из своих целлофановых келий, то перед тем, как их выпустить в заказник, мне удалось установить, что пчелы эти относятся к виду «коллет Дэвиса» — опылителю диких сложноцветных, крестоцветных и зонтичных, распространенному в Европе, Сибири, Монголии и Северной Африке и гнездящемуся только на крутых склонах.

А в наших исилькульских равнинных краях нет таких склонов. Вот и приходится самкам коллета Дэвиса искать хотя бы маленькие неровности, откосы которых приближались бы к вертикали: бока старых муравейников, насыпи у канав, землю в вывороченных пнях.

Много же километров, наверное, пришлось облететь предкам тех коллетов, которые нашли маленький бугорок, затерявшийся на крохотной поляне в лесной глуши! Но они нашли его и, будто предвидя, что земли эти станут заповедными, основали здесь потаенный «пчелоград», в глубинах которого, в аккуратных каморках, отделанных нежнейшей гладкой пленкой, каждый год воспитываются новые и новые поколения маленьких тружениц.

Дазиподы

Сложна и интересна жизнь медоносных домашних пчел. Необыкновенное трудолюбие и слаженность, искусство строительства изумительных по красоте и точности шестигранных восковых ячеек — все это не оставляет равнодушным даже сухого, черствого человека. Медоносным пчелам посвящены десятки увлекательных книг. Но не менее интересен мир диких пчел, родственниц нашей медоносной труженицы — в этом читатель, конечно, убедился, познакомившись с тайнами жизни галиктов, листорезов, коллетов — всего лишь трех представителей огромной армии пчелиных. Я не преувеличиваю, употребляя слово «огромная»: эта армия, или, выражаясь научным языком, надсемейство пчелиных, составляет более 20 тысяч видов, уже известных ученым: ежегодно открываются новые и новые виды диких одиночных пчел. И у каждого свои повадки, свои способы строительства гнезд, свои излюбленные растения, с цветков которых они собирают пыльцу и нектар для потомства, совершая при этом перекрестное опыление этих растений.

Наука говорит: только в результате появления насекомых, выделившихся потом в группу пчелиных, возникли все цветковые, или, как их иначе называют, покрытосемянные, растения на нашей планете. Как не уважать после этого маленьких тружениц, как не изучать их жизнь, связи с растениями, происхождение, как не оберегать от гибели их поселения, порою никем не замечаемые?

В заказнике совхоза «Лесной» постоянно гнездится не менее нескольких десятков видов пчелиных — шмелей и одиночных пчел. Одни пчелки выискивают тут готовые трубчатые полости — либо галереи жуков в мертвых деревьях, либо полые стебли сухих трав, либо те жилища, что мы иногда предлагаем — связки трубочек разного диаметра. В таких готовых квартирах селятся в основном пчелы-листорезы и родственные им осмии. Но большинство видов одиночных пчел гнездится все же в земле.

Наиболее заметны из земляных пчел андрены разных видов. Еще ранней весною они вместе со шмелями и коллетами жужжат над цветущими ивняками, отягощенными золотистой пыльцой и липким нектаром, — этакие красивые мохнатые пчелы с огненно-оранжевой шубкой и черным брюшком. Есть андрены и вовсе черные, даже с синеватым отливом. Не раз мне приходилось видеть андрен, ищущих место для гнездования на земле между травами по кромкам вспаханного соседнего поля. Доводилось наблюдать, как андрена роет нору или же как доставляет в нее цветочную пыльцу: подлетает к холмику земли, которым присыпан вход в гнездо (мера против пронырливых «пчел-кукушек» и иных прихлебателей), грузно плюхается в центр холмика, прижимая к брюшку задние ноги, «под мышками» которых видны большие тяжелые комья сыпучего желтого цветня, — и быстро зарывается в холмик, над которым безошибочно находит ствол своей глубокой шахты. У дна этой шахты — каморка, куда она складывает на прокорм личинкам ароматную пыльцу. Зато мне очень жаль, что в исилькульском заказнике не обитают интереснейшие и очень любимые мною существа — так называемые мохноногие пчелы, или дазиподы. Тут неподходящая для них земля — им нужна почва с песчаным или хотя бы с супесчаным глубоким слоем, а место обитания чтоб не затоплялось надолго водой. Я мечтаю устроить хоть небольшую такую насыпь где-нибудь у кромки заказника и уверен, что ее через несколько лет освоят пчелы этого вида. Ведь живут же они очень большой колонией чуть ли не в самом Исилькуле на насыпи неглубокого старого рва, которым с южной стороны огорожен железнодорожный лесопитомник, где выращивают саженцы для посадок вдоль путей. Почти на протяжении километра летом здесь видны многочисленные светлые пятачки свежей глины и темные зияющие летки в центре многих из них. Норок этих тут сотни, а может, и тысячи. И, наверное, переместить отсюда часть гнезд дазипод (или куколок из этих гнезд) не составит особого труда. А то место, где взрослая пчелка появилась на свет, она по праву будет считать своей родиной, и место для своего гнезда, которое надлежит ей построить для своего потомства, она будет искать именно здесь, а не у далекой канавы — лишь бы почва была подходящей.

Богатая колония дазипод гнездится и в энтомологическом заповеднике, организованном в 1973 году близ поселка Рамонь Воронежской области. Устроились они тут на склонах и насыпи старого, давно оплывшего противотанкового рва. Дазипод тут величайшее множество, и за их работой у норок и на цветах можно наблюдать часами.

Но самая необычная изо всех виденных мною колоний дазипод гнездится недалеко от исилькульского энтомологического заказника — всего в каких-нибудь четырех километрах. Устроились они на обочине железнодорожного полотна Транссибирской магистрали на 2753-м километре Южно-Уральской железной дороги. Я наблюдаю этот уникальный «железнодорожный пчелоград» уже много лет и не перестаю удивляться бесстрашию и инженерному таланту маленьких тружениц...

Но перед тем, как рассказать о «железнодорожных» пчелах, я должен познакомить вас с жизнью дазипод вообще, по-своему очень интересной и своеобразной.

Встретить этих довольно крупных пчел (по размерам они почти равны медоносным) можно чаще всего в середине лета на цветках сложноцветных растений — василька, цикория, ястребинки, подсолнечника, но нередко они собирают пыльцу и на бахчевых культурах, и на люцерне. Прикрепляют они цветень не к корзиночкам задних ног, как шмели и домашние пчелы (специальным ямкам на голенях), не «под мышки», как андрены (у андрен в основании задних ног для этого есть пучки длинных волосиков), и не на брюшко, как листорезы и осмии (у этих на нижней части брюшка — широкая пыльцесобирательная «щетка» из упругих щетинок). Задние голени и лапки дазипод опушены со всех сторон густыми длинными волосками — нога напоминает ерш для мытья бутылок, и после посещения цветка (особенно подсолнечника) этот «ерш» сплошь забит золотистым цветнем. Вроде бы пчела надела желтые штанишки, плотно облегающие ноги со всех сторон.

В микроскоп я разглядел, что ножные метелки дазипод не так и просты. Все волосики задних голеней и лапок снабжены ровными рядами тончайших гибких отростков, посаженных под углом к волоску — с наклоном к его вершине. Каждый отросточек на конце утолщен, словно капля воды нависла на конце пипетки. Пыльцевые зерна, застревающие между отростками, не могут выпасть; их, как и весь груз в целом, прочно удерживают эти крохотные прозрачные «набалдашники».

Как и многие другие земляные пчелы, дазиподы устраивают ячейки для потомства в глубоких — от пятнадцати сантиметров до полуметра — норках, предпочитая песчаные или рыхлые глинистые почвы, но верхний слой чтоб обязательно был плотным. Почти вертикальная шахта ведет к нескольким «штрекам», заканчивающимся округлыми каморками. Их в гнезде пять-восемь; комнатки эти хоть и аккуратны, но стенки их рыхлы и ничем не обмазаны: почему-то природа обделила мохноногую строительницу в этом отношении. В каждую каморку складывается запас цветочной пыльцы, пропитанный медом, — «хлебец», на который откладывается яйцо.

Хлебец дазиподы — одно из неповторимых и в то же время многочисленных чудес мира насекомых, своеобразное произведение инженерного искусства этой замечательной пчелы. Чтобы сладкая влага не ушла в рыхлую стенку земляной или песчаной комнатки из тщательно обработанного, почти круглого хлебца, на нижней его части мохноногий скульптор делает три специальных выступа. Единственно верное и возможное техническое решение совмещено с красотой и совершенством изделия: пчела поступает как талантливый дизайнер — художник-конструктор. И хлебец дазиподы покоится на дне каморки на трех малюсеньких ножках!

Закончив снабжение каждой ячейки провизией и заделав их после откладки яиц плотными земляными пробочками, пчела-родительница засыпает землей общий вход в гнездо и навсегда улетает. Так что пчелиные дети развиваются самостоятельно.

Вылупившись из яйца, маленькая личинка сползает с хлебца, падает на пол, подлезает под хлебец между его «треножником» и брюшной стороной прижимается к провизии снизу. Подрастающая личинка, так и продолжая лежать на спине, перекатывает на своем брюшке все уменьшающийся сладкий шарик, потихоньку обгладывая его поверхность. И до самого конца питания личинки провизия ни разу не соприкасается со стенками!

Проходят месяцы. Хлебец съеден, толстая подросшая личинка превращается в куколку. Многие виды пчел ткут перед этим шелковистый кокон: у дазиподы же куколка без кокона, голая, лежит просто на полу земляной каморки. И в один прекрасный день несколько молодых пчелок выбираются из своего родного темного подземелья — навстречу солнцу, многочисленным цветам, поджидающим крылатых тружениц. Далеко они все же не разлетаются: дазиподы хоть и одиночные пчелы, но у них очень ярко выражено стремление образовывать колонии — множество гнезд на определенном участке, иногда маленьком, иногда очень большом. Понравится он пчелам — будут гнездиться они тут десятки, а то и сотни лет.

Но эта привычка, казалось бы, полезная, все чаще и чаще становится для мохноногих тружениц роковой. Почему? В чем все-таки виноваты пчелы?

Увы, не пчелы виноваты, а мы, люди. Вот один из примеров. В 1963 году энтомолог Н.Н. Благовещенская нашла я описала древнюю колонию дазипод, протянувшуюся более чем на семь километров вдоль берега реки Барыш в Ульяновской области и насчитывающую более семи миллионов жилых гнезд. Но уже в 1965 году этот уникальный пчелоград был уничтожен неумеренным выпасом скота, а потом вспашкой, несмотря на то, что хозяйственная ценность этой прибрежной полоски была ничтожна. Самые энергичные попытки Нины Николаевны уберечь пчелиную страну оказались безуспешными. А если хотя бы часть этой полосы была превращена в микрозаповедник — такой, как был устроен для дазипод и других насекомых в Воронежской области, о чем я писал выше, — это спасло бы пчел, ценнейших опылителей того же подсолнечника и многих других растений.

Но энтомологические заказники и микрозаповедники в те годы еще не приобрели известность как своеобразная форма охраны природы, были непонятны, «не модны», и потому погибла одна из последних обширнейших и древнейших колоний мохноногих пчел, существовавшая, как установили ученые, многие сотни лет.

Все большую и большую ответственность на нас, людей, налагают такие вот печальные истории. Помните об этом, молодые читатели этой книги, будущие рачительные хозяева нашей Земли!

Но вернемся к «железнодорожным дазиподам» — на 2753-й километр Южно-Уральской дороги. Колония пчел тут сравнительно небольшая: полоска с норками занимает несколько десятков метров, шириною она от силы пять-шесть шагов. Густота заселенности тоже сравнительно невелика: на квадратный дециметр по одной жилой норке в среднем, и то в центральных участках колонии, а к краям — пореже. Но самое удивительное, что пчелоград этот расположен на обочине железнодорожного полотна, так что некоторые крайние норки расположены рядом со шпалами и даже между ними.

Ни сильнейший грохот, ни сотрясение насыпи от проносящихся по рельсам поездов, ни запах шпальной пропитки совершенно не смущают строительниц. Когда мы возращались из заказника не пешком, а на электричке, то, пройдя до этого полустанка (это около четырех километров), ожидали электропоезд, но не на платформе, а чуть западнее ее, где расположилась пчелиная колония. Нередко приходилось наблюдать, как из отверстия в середине свежего песчаного холмика показывался и начинал трудиться шестиногий «шахтер». Пятясь задом, насекомое прижимало к туловищу очередную порцию песка, а затем, продолжая пятиться и не меняя позы, быстрыми движениями своих мохнатых ног отметало песок далеко от себя.

Или такая картина: мимо несется состав, лишь прогибаются шпалы от залитых доверху нефтяных цистерн да вихрем летят бумажки и всякий иной мусор, а мохноногая, одетая в тяжелые желтые штанишки, прямехонько летит к своей норке, что между шпал; цепко, чтобы не сдуло, хватается за край летка — и тут же скрывается в норе... Железнодорожная насыпь здесь очень добротная, высокая, в глубине она состоит из крупных и средних камней угловатой формы и песка, а сверху — утоптанная, плотная. Самое сердце пчелограда находится там, между камнями, в песке, поэтому шахты дазипод, ведущие к ячейкам, неровные, извилистые — ведь они проложены в песке между плотно утрамбованными голышами. И совершенно непонятно, как это от частого и сильнейшего сотрясения насыпи не обваливаются пчелиные штреки и каморки, стенки которых, повторяю, дазиподы не укрепляют никакими «обоями» и «штукатурками». Тем не менее колония пчел тут явно благоденствует и нисколько не сокращается.

Сейчас той посадочной платформы, как и самого полустанка, нет: все это снесли в 1972 году, и электричка там давно уже не останавливается. Но бывая в Исилькуле и проведывая заказник, мы с Сергеем иногда специально делаем крюк и заходим к мохноногим строительницам «в гости». Те места, где находились здания полустанка и платформа, заросли лопухами и коноплей, но мы без труда находим знакомое место — множество светлых кружочков песка на темной обочине железнодорожной насыпи.

Стоим мы здесь, как в давние годы, мимо проносятся тяжеленные товарняки и стремительные пассажирские, а внизу, у шпал, в глубинах пчелограда и на его поверхности, идет, как и прежде, своя неспешная работа. Неспешная, но бесперебойная, сосредоточенно-деловитая, таинственная, не очень понятная даже нам, двум биологам.

Счастливо же вам трудиться, маленькие бесстрашные строительницы, заботливые родители и талантливые скульпторы — создатели замечательных трехногих хлебцев!

Пилохвосты

— Почему на цветах в заказнике все лето ползают лишь какие-то бескрылые личинки кузнечиков? — спрашивает у меня Леонид, студент Омского сельскохозяйственного института, проходящий вместе с другими ребятами практику в «энтомопарке». — Когда, наконец, они станут взрослыми кузнечиками? Ведь дело уже скоро к осени, а у них и крылья еще не показались. Притом я заметил, что личинки эти — все с зачатками яйцекладов, значит, это личинки самок. В чем тут дело?

Молодец Леонид: наблюдательный парень! Наблюдательный и трудолюбивый: готов часами сидеть у шмелиных гнезд, наблюдая и записывая каждую подробность, охотно руководит всей «хозяйственной частью» экспедиции, одинаково ловко орудует и топором, и тонким пинцетом, а вечерами выкраивает время побренчать и на гитаре. Он учится на агронома, и как здорово, что агроном этот будет отлично знать энтомологию, сохранит пытливость и желание докапываться до сути незнакомых ему явлений. У такого специалиста и урожай будет высокий, и природу он будет сохранять не кое-как, а с толком и пониманием.

— Заметил это ты верно, Леня, — говорю я ему, — что у насекомых тех все лето не было и зачатков крылышек. И все-таки постарайся сейчас решить сам, в чем тут дело, а я тебе помогу. Напомню лишь, что личинки насекомых из отряда прямокрылых проходят «неполное» превращение, то есть дети почти всегда похожи на родителей, только малы; линяют они несколько раз и растут, а зачатки крыльев появляются у них еще «в юности». У этих же личинок кузнечиков, что ты видишь на цветах, — уже довольно крупных личинок, — и намека на крылья нет. Ну-ка, пораскинь умом!

Задумался Леонид, но ненадолго.

— Крыльев-то, — говорит, —у них нет, это точно. А вот зачатки яйцекладов я у них у всех видел. Значит, все-таки растут они, кузнечики эти!

— Пойдем, — говорю, — на поляну. Там сейчас во всем и разберемся.

На центральной луговине заказника доцветают последние кружевные шапки дягиля, расселась по ним пестрая насекомая мелочь. А вот и кузнечик, о котором спрашивал Леонид, медленно ползет по соцветию. Рядом второй кустик дягиля, на его зонтиках — еще два таких насекомых. Длинноногие и длинноусые кузнечики зеленоватого цвета сидят, уютно уткнувшись в соцветия. Протягиваю руку к одному из них — насекомое не пугается и дает себя взять.

— Вот смотри, — говорю Леониду, держа в пальцах кузнечика, — зеленые или пестрые кузнецы очень осторожны, даже в стадии личинки ускакали бы и не дали себя так вот запросто взять. Да ты это знаешь, ловил их сам. А вот у этих, как видишь, совсем другой характер. Теперь давай удостоверимся, что у них и верно нет даже зачатков крыльев. Нормальное ли это дело для личинки такого большого размера? Конечно же, нет. Говоришь, зачатки яйцекладов? Ну что же, поглядим и на яйцеклад. У больших певчих кузнечиков яйцеклады как сабли — чуть изогнутые, узкие, с гладкими краями и очень острым, как шип, концом. А этот «зачаток» — плоский, широкий, загнут углом вверх под вид бумеранга, на конце зазубренный. Ничего общего ни с яйцекладами певчих кузнечиков, ни с их зачатками — так ведь?

— Выходит, это другой вид?

— Вот именно другой. Даже совсем-совсем другой. Относится он к семейству кузнечичьих, но род этих насекомых называется пилохвостами. Яйцеклад у них именно вот такой, плоский и зазубренный. Большие певчие кузнецы откладывают яйца глубоко в землю, для этого им и нужна острая длинная «сабля». Да ты сам видел, как на нашем «хозпятачке» самка пестрого кузнечика буравила землю яйцекладом?

— Конечно же, помню. Даже подробно описал эту процедуру, вернее ее начало, когда самка подогнула яйцеклад под прямым углом к телу и до половины воткнула его в землю. Да только не повезло ни самочке этой, ни мне с наблюдениями: за кузнечихой незаметно от меня следил и наш кот Ивашка, негодник этакий. Выпрыгнул из-за моей ноги и сцапал самку, не дав ей отложить яйца.

— Ну, а вот такой яйцеклад, как у этого кузнечика, пригоден для бурения земли?

— Нет, скорее всего им взрослая самка пропиливает где-то щели для откладки яиц.

— Верно! Только учти, что это как раз и есть взрослые самки пилохвостов, а никакие не личинки. Они откладывают яйца в растения, пропиливая в них зубчатым яйцекладом щель. Зачем они прячут яйца именно в растения, я не знаю. Может быть, для нормального развития яиц им нужна постоянно высокая влажность, а может, какие растительные соки. Кстати, так поступают близкие родственники пилохвостов, тоже с таким плоским яйцекладом — пластинокрылы, изофии и толстотелы. Некоторые из них питались сельскохозяйственными растениями и поэтому были отнесены к вредителям; впрочем, сейчас, сам знаешь, все это пересматривается.

— А эти наши пилохвосты, может, тоже вредят?

— Некоторые виды пилохвостов на юге когда-то вредили табаку и даже хлебам. А вот этот вид — пилохвост восточный — для сельскохозяйственных культур в Сибири совсем безвреден. На поле ты не найдешь ни одного пилохвоста — все они живут на полянах и опушках колков.

— Я видел, что они слизывают нектар с зонтичных, а один раз вот такой же пилохвост какой-то мухой закусывал. Но скажите мне вот что: вдали от заказника я обошел многие колки, собирая насекомых для кафедры защиты растений нашего «сельхоза», так вот в некоторых колках на зонтичных есть пилохвосты, а в других их совсем нету.

И это было действительно так, я сам давно это заметил, и даже знал примерно, где есть «пилохвостовы» колки и поляны. Б целом, этих участков было не так и много. В нашем же заказнике пилохвостов было предостаточно, и мы тут их снимали в 1971 году для фильма «Шмелиные Холмы» — очень уж были киногеничны: спокойны, невозмутимы и, неторопливо ползая по зонтичным, никогда не выходили из кадра.

А то, что в одних колках пилохвостов нет, а в других они еще сохраняются, я объяснил Леониду так. Кузнечики этого вида бескрылы и медлительны; преодолеть им окружающие колок огромные пшеничные поля — равносильно тому, как в одиночку на яхте переплыть океан. Давным-давно, когда в прииртышских лесостепях не было посевов, целинные просторы между колками с их богатейшим разнотравьем были исконным обиталищем пилохвостов. Предки же нынешних пилохвостов сумели в свое время при распашке земель перебраться «пешком» кто куда, они добрались до колков, но лишь до некоторых. Теперь же популяции их («племена») разобщены.

Дело еще и в том, что самцы у восточного пилохвоста крайне редки, появляются в очень небольших количествах лишь в немногие годы. Я знаю о них только из книг, а мы не встретили за много лет ни одного самца восточного пилохвоста. Удивительное насекомое это размножается так называемым партеногенетическим, то есть бесполым путем.

Странному, беззащитному, безвредному, не умеющему летать и бегать племени восточных пилохвостов через какой-то срок, возможно, будет грозить вырождение и вымирание. Сумеют ли энтомологические заказники сохранить их популяции — покажет время. А пока живут своей неспешной жизнью бескрылые тонконогие самочки пилохвостов за проволочной оградкой Страны Насекомых совхоза «Лесной» Омской области, где каждое лето степенно восседают на ажурных соцветиях некошеных дягилей и морковников в компании разношерстных ежемух, полосатых журчалок, шелковистых бабочек-голубянок и прочей шестиногой живности. Или неспешно переползают с одного соцветия на другое, поводя длинными тонкими усами и совершенно не боясь ни птиц, ни людей...

Наездники

Летом 1971 года березовые колки нескольких южных и центральных районов Омской области являли собой грустное зрелище: несметные полчища гусениц раздели их догола. Зацепила эта беда и наш заказник: мы собрали на березах не менее шести различных видов гусениц, принадлежащих пяденицам, волнянкам, еще каким-то бабочкам, и Володя с Сашей увезли в Новосибирский университет большущую банку, доверху заполненную заспиртованными гусеницами. А в лесу можно было наблюдать такую картину: сидит на листе гусеница, торопливо уплетая его, причем ест совсем неумело: перегрызает основание листа, и он вместе с личинкой падает на землю. Валятся сверху гусеницы, падают огрызки листьев — и вроде бы дождь шумит по лесу...

У некоторых берез земля была сплошь усеяна огрызками листьев, а к стволам ползли целыми десятками противные неумелые обжоры. Было видно, что, размножившись в невероятном количестве, они были вынуждены есть несвойственную им пищу, с которой не умели толком обращаться и валились вниз. Почему столько гусениц вдруг появилось в наших краях, сказать трудно; явление это явно выходило за рамки обычной «вспышки» численности того или иного вредителя (такие вспышки бывают раз в несколько лет): повторяю, мы собрали не менее шести видов гусениц. Лесники не зря винили в этом ядохимикаты: после неумеренного и массированного их применения в прошлые десятилетия в лесах сейчас стало заметно меньше мелких насекомоядных птиц, державших под контролем численность лесных вредителей. Ведь могло же быть так, что пичуги скармливали своим птенчикам отравленных насекомых. И очень многие колки лесостепей Прииртышья, в прошлом звенящие от птичьих песен, ныне почти безмолвны. Это заметили многие любители природы, сельские жители, охотники.

Не так заметно другое: стало меньше не только птиц, но и таких полезных насекомых, паразитирующих на гусеницах, как крупные наездники-ихневмониды. Несколько десятилетий назад их было множество и на цветах диких луговых зонтичных, и даже в огородах на укропе, подсолнухах и цветущей моркови — ведь взрослые наездники, как и мухи-тахины, питаются нектаром, а вот личинки их живут в теле живых насекомых.

Отчего же стало меньше наездников? Причин может быть много, догадываться же можно лишь о двух-трех: они гибнут от ядов-инсектицидов заодно с вредителями; те же инсектициды почти полностью уничтожили насекомых-хозяев в прежние годы, и развиваться наездникам стало, так сказать, не на ком; наконец, взрослые наездники лишаются привычной пищи, когда повсюду тщательно выкашиваются луговые нектароносы, в том числе любимые наездниками зонтичные.

В тот год березы задолго до осени сделались голыми — их объели гусеницы. И все-таки деревья, хоть и с трудом, но справились с бедою: на следующую весну зазеленели вновь. Природа включила свои могущественные силы саморегулирования, может быть, какие-то самые уж аварийные. Из нескольких гусениц, взятых с деревьев в то лето и помещенных мною в садок, окуклились лишь немногие, остальные погибли — явно от болезней. «Скончались» и несколько куколок, тоже от какого-то заболевания, превратившего содержимое оболочек в трухлявую плесневатую массу, а из уцелевших гусениц вышли никакие не бабочки, а несколько великолепных экземпляров наездников-ихневмонидов.

О наездниках — громадном племени полезнейших (насекомых — можно написать много увлекательнейших книг, настолько сложна, своеобразна и таинственна жизнь каждого из них. Насчитывается много семейств наездников, в каждом — сотни и тысячи видов. Одно лишь семейство ихневмоновых наездников насчитывает около двух тысяч видов, обитающих в СССР. Еще многочисленнее семейство браконидовых (о двух видах наездников этого семейства я рассказал в главах «Белые муфточки» и «Наш маленький друг»). Один-единственный раз быстро проведешь по траве в энтомологическом заповеднике или в нетронутой луговине сачком — там непременно окажется несколько наездников, средних, мелких и мельчайших.

У многих наездников — большей частью стройных изящных насекомых — заметен яйцеклад: то коротенькое шильце, чуть торчащее из конца брюшка, то длиннющая пика, во много раз длиннее, чем сам наездник. Длина яйцеклада зависит от того, на какой глубине в растении спряталась жертва наездника, в которую следует отложить яйца.

В охраняемых Странах Насекомых под Исилькулем и Новосибирском нам иногда удается видеть удивительную картину. Старый трухлявый ствол мертвой березы, а иногда и вроде совсем живое и здоровое дерево тщательно обследует эфиальт — один из самых крупных наездников нашей страны. Длина самки эфиальта — до четырех сантиметров, хвостище-яйцеклад еще длиннее; если вытянуть вперед и усы, то выйдет чуть ли не дециметр. Громадина эта летает вокруг ствола, садится и ползает по нему; потом, вдруг остановившись, часто-часто, но очень плотно прикладывает к коре усики, изогнув их углом. Сейчас хорошо видно, что его усики — это своего рода «биолокаторы», с помощью которых он находит полость в толще дерева (опять эффект полостных структур!) и точку, где находится в настоящий момент тот, кто эту полость сделал.

Наездник очень долго примеривается, смещаясь то в одну сторону, то в другую, пока не найдет нужную точку, по всему видно, что делается это с точностью до миллиметра. А потом вдруг поднимает туловище высоко на выпрямленных ногах, а яйцеклад — длинную черную иглу — высвобождает из столь же длинного защитного двухстворчатого футляра и конец иглы приставляет к коре — точнехонько между приложенными к коре усиками. Футляр-ножны отведен далеко вверх, чтобы не мешал, ноги вытянуты на всю длину, и наезднику очень трудно: ведь яйцеклад-то длиннее тела. Но вот наконец насекомое цепко ухватилось коготками всех шести ног за какие-то мельчайшие неровности бересты и конец иглы впился в дерево.

А дальше происходит чудо. Тонюсенькая и длинная игла вдруг начинает быстро погружаться в древесину, вроде это не дерево, а сыр или что-то в этом роде. Это чудо нужно видеть, описать его трудно...

И вот наступает самый ответственный момент процедуры: там, в глубине, конец яйцеклада нащупал личинку жука-усача, и на нее соскальзывает крохотное яичко. Эфиальт вытаскивает свое удивительное орудие (на это уходит немало времени), вкладывает его в столь же длинные черные «ножны» и улетает, отставив далеко назад длинный хвост. Эфиальты полезны тем, что истребляют вредителей леса, главным образом из семейства жуков-усачей: тополевого скрипуна, короткоусого дровосека, домового усача, личинки которых портят деловую древесину многочисленными каналами и дырками. А как «чуют» эфиальты жертву на глубине нескольких сантиметров да с такой точностью — долгое время было для меня загадкой, пока насекомые мне не раскрыли своего «секрета ЭПС».