Антикоррупционные стандарты в уголовном судопроизводстве: от законодательной идеи к процедурному воплощению

А.А. Тарасов

В п. 5 ст. 7 Федерального закона от 25.12.2008 N 273-ФЗ "О противодействии коррупции" среди "мер по профилактике коррупции" названо "введение антикоррупционных стандартов, т.е. установление для соответствующей области социальной деятельности единой системы запретов, ограничений, обязанностей и дозволений, направленных на предупреждение коррупции". Система уголовной юстиции, подверженная коррупции не менее, а возможно и более, чем другие сферы, бесспорно, относится к числу названных "областей социальной деятельности". Сам этот факт свидетельствует о том, что верховная власть в России восприняла признанный во всех развитых странах мира постулат: противодействовать коррупции должны, главным образом, не сами люди, облеченные властью, а правовые условия их властной деятельности - правовые статусы и правовые процедуры, в которых эта деятельность осуществляется.

Апеллировать только к личностям в противодействии коррупции почти бессмысленно. Во-первых, страх перед самым суровым наказанием сам по себе мало кого способен удержать от удовлетворения собственных корыстных устремлений. Во-вторых, еще менее эффективно апеллировать к нравственности, поскольку массовое распространение коррупции способствует столь же массовому смещению нравственных ориентиров в ее оценках, особенно, когда речь идет о самом себе. В-третьих, в современных условиях отчетливо проявился весьма специфичный для России феномен - необходимость довольно сложного для человека выбора между участием в коррупции и угрозой личной неприкосновенности за отказ от участия в ней. Наконец, в-четвертых, выделение специальной группы чиновников, уполномоченных на борьбу с коррупцией, в силу названных здесь причин способно спровоцировать коррупцию внутри самой этой группы, чему уже имеются фактические подтверждения.

Система антикоррупционных стандартов в уголовном судопроизводстве - это система процедурных механизмов контроля свободы властного усмотрения на всех этапах движения уголовного дела. В уголовном процессе такие механизмы имеются - судебный и ведомственный контроль, прокурорский надзор, контрольные судебные стадии, состязательность, позволяющая отстаивать правовой интерес, ущемленный при реализации корыстных устремлений властвующего субъекта, гласность правосудия, участие в нем непрофессионального элемента и т.д. Однако механизмы подобного рода способны эффективно работать только тогда, когда в их нормативно-правовой основе воплощается универсальное правило, известное и активно разрабатываемое в общей теории права: в цепи связанных между собою юридически значимых действий должно обеспечиваться взаимодействие разнонаправленных правовых интересов. Каждый из таких интересов должен получать адекватное нормативно-правовое выражение и процедурное обеспечение. Развитие институтов состязательности процесса, например, - это вовсе не уступка частному интересу в ущерб публичному, как считают некоторые авторы, демонстративно обеспокоенные в последние годы расширением прав стороны защиты и общим усилением правозащитного характера российского уголовного процесса*(401), и даже не только средство защиты прав человека, это еще и важный элемент противодействия коррупции.

Назначение уголовного судопроизводства РФ определено в ст. 6 УПК через универсальную категорию "защиты прав и законных интересов" лиц, в том или ином качестве вовлеченных в уголовно-процессуальную сферу. Из этого следует, что основной ориентир всей нормативной регламентации в уголовном процессе - это создание правовых механизмов для того, чтобы граждане и организации, пострадавшие от преступных посягательств, могли с помощью государственных правоохранительных структур добиться установления их действительных "обидчиков", привлечения их к уголовной ответственности и получения какой-то материальной и моральной компенсации за случившееся. В то же время лица, подозреваемые и обвиняемые в совершении преступления, вправе претендовать на то, чтобы до законного и обоснованного обвинительного приговора беспристрастного суда правоохранительная система не отождествляла бы их с преступниками, а любые правоограничительные меры не имели бы иной цели, кроме обеспечения нормального движения уголовного дела до справедливого разрешения его судом. При всех сложностях уголовно-процессуальных процедур, при всем их разнообразии принципиальная схема реализации назначения уголовного судопроизводства именно такова. Уголовный процесс выступает правовой формой разрешения социального конфликта, возникшего в связи с совершением кем-либо уголовно-наказуемого деяния, а назначение этой процедуры - придать цивилизованный характер отношениям, связанным с разрешением такого конфликта, защитив всех их участников от незаконных средств воздействия на них.

Уголовное судопроизводство (уголовный процесс) можно считать индикатором уровня демократического развития общества, степени цивилизованности взаимоотношений личности и государства: в уголовном процессе взаимодействие личности и государства складывается в экстремальных условиях, когда допускается и реально осуществляется наиболее энергичное вторжение носителей государственно-властных полномочий в сферу основных прав и свобод человека. Экстремальность условий такого взаимодействия заметно обостряет, утрирует, делает более заметными все известные проблемы взаимоотношений личности и государства. Здесь, как ни в какой другой социальной сфере, требуется постоянный поиск баланса интересов носителей разных процессуальных ролей (потерпевшего и обвиняемого, обвинителя и защитника, нескольких защитников лиц с противоречащими друг другу интересами, профессиональных и непрофессиональных участников правосудия, судов разных судебных инстанций, прокуроров разного уровня и т.д.).

Обязательным участником всех уголовно-процессуальных отношений (а поиск и установление баланса интересов осуществляется именно в этой правовой форме) является властвующий субъект (дознаватель, следователь, прокурор, суд или судья). Получение "неофициального вознаграждения" (взятки) любым из таких субъектов за любое официальное действие или бездействие (законное или незаконное) деформирует правовую сущность установленного баланса интересов, если он установлен, либо препятствует его установлению или делает его вовсе невозможным. Уголовное судопроизводство, а точнее - степень его коррумпированности, можно считать показателем коррумпированности всего общества. Глобальное последствие неконтролируемого развития коррупционных процессов в системе уголовной юстиции - формирование особого типа профессионала в этой сфере - "профессионала-подстрекателя", "профессионала-посредника", "профессионала-продавца властных юридических услуг", которым не нужны собственно профессиональные юридические знания и навыки.

Коррупция в судебной и правоохранительной системах деформирует уголовно-процессуальную деятельность, смещает ценностные ориентиры уголовного судопроизводства, препятствует функционированию названных систем в соответствии с назначением уголовного судопроизводства. Признавая это, нельзя не отметить, что коррупционные процессы в системе уголовной юстиции имеют благоприятную среду для существования и развития именно потому, что люди, обладающие финансовыми возможностями для "материального стимулирования" властной правоприменительной деятельности, действуют отнюдь не вопреки своим частным интересам, а как раз наоборот - они обеспечивают защиту собственных интересов, причем далеко не всегда незаконных. Коррупция в правоохранительной сфере, помимо прочего, опасна тем, что при отсутствии эффективных средств противодействия ей деформация уголовного процесса постепенно достигает того уровня, когда утрачивается грань между законным и незаконным, между охраняемым правом и злоупотреблением этим правом со стороны отдельных людей. При самом неблагоприятном исходе профессия "юрист" здесь просто перестанет существовать.

Имеющиеся исследования проблемы немногочисленны, заметно перегружены ажиотажно-эмоциональными моментами. Коррупцию в литературе часто демонизируют, превращая продажность конкретных чиновников в главную проблему современного российского правосудия, а мздоимство во властных структурах - в часть "русской национальной идеи".

Трезвый профессиональный анализ этой проблематики, во-первых, должен быть основан на понимании объективной природы коррупционных процессов в неразвитых правовых системах, а также того, что субъективные личностные мотивы, порождающие коррупцию (как со стороны "дающих", так и со стороны "берущих"), в целом ближе человеческой натуре, нежели мотивы, ее ограничивающие. Во-вторых, такой анализ должен быть сориентирован не столько на пресловутую "борьбу с коррупцией", сколько на создание правовых условий, в которых любое участие в коррупции становится невыгодным (как "дающим", так "берущим"): не только финансово обременительным, но и непредсказуемым по результату, при этом - легко выявляемым, а потому - опасным. Антикоррупционные стандарты в уголовном судопроизводстве - это комплекс таких правовых условий, это "система внутренней безопасности" уголовной юстиции.

Впервые в законотворческой деятельности термин "антикоррупционные стандарты" был употреблен в 2001 г. в проекте федерального закона "Основы антикоррупционной политики", в ст. 29 которого, в частности, были предложены "антикоррупционные стандарты в сфере судебной и правоохранительной деятельности"*(402). Положения этого законопроекта ранее подробно анализировались автором как в сопоставлении с положениями УПК, введенным в действие через полтора года после появления проекта первого антикоррупционного закона, который так и не был принят*(403).

Общепризнанным препятствием для распространения коррупционных процессов в любом виде государственной деятельности являются жесткие правовые рамки этой деятельности*(404), такие рамки, которые исключали бы или сводили к минимуму саму возможность произвольного и неконтролируемого распоряжения властью со стороны ее носителей. Не переоценивая значимости правовых средств борьбы с коррупцией*(405), заметим, что именно в уголовном судопроизводстве задача установления процессуальной формы, соответствующей антикоррупционным стандартам, т.е. создания процедурных препятствий для распространения фактов коррупции, выглядит реально выполнимой. Залогом этого является особенность метода уголовно-процессуального регулирования общественных отношений, предполагающего исчерпывающую нормативную регламентацию властной правоприменительной деятельности*(406).

Антикоррупционные стандарты в системе уголовного судопроизводства - это самостоятельное направление крупномасштабного научного исследования, в рамках которого могут быть проанализированы практически все уголовно-процессуальные институты. Система антикоррупционных стандартов в уголовном процессе - это комплекс научно обоснованных и вытекающих из принципов уголовного судопроизводства правил, обеспечивающих антикоррупционную направленность нормативного регулирования уголовно-процессуальной деятельности, т.е. ограничивающих произвольное и бесконтрольное использование властных полномочий недобросовестным правоприменителем, своевременное выявление и предотвращение фактов коррупции, минимизацию их негативных последствий по конкретным уголовным делам.

Система антикоррупционных стандартов детерминирована системой демократических основ правосудия, а значит - системой принципов уголовного судопроизводства данного государства. Система антикоррупционных стандартов - это, как отмечалось, своего рода "система внутренней безопасности" уголовного процесса, способная выполнить свою охранительную и превентивную функцию только в случае собственной внутренней непротиворечивости. Так, совокупность гарантий независимости судей выступает эффективным антикоррупционным стандартом в отношении действий и решений органов уголовного преследования, поскольку к разрешению конфликта между названными носителями властных полномочий и предполагаемой жертвой их коррупционной деятельности (заявителем жалобы) благодаря судебному контролю в досудебных стадиях процесса привлекается третья сила - независимый суд. Принцип состязательности уголовного судопроизводства в системе его составляющих также выступает важным антикоррупционным механизмом. Укрепление состязательных начал уголовного процесса, - это способ обеспечения реализации противоположных процессуальных интересов. Коррупция в самых разных ее проявлениях, помимо того, что она посягает на интересы всего общества, предполагает реализацию одного частного интереса за счет другого частного интереса (других частных интересов). Предоставив гарантии защиты этих потенциально ущемляемых частных интересов, обеспечив надежные процедурные механизмы их реализации, государство фактически включает внутренние для уголовного судопроизводства механизмы противодействия коррупции.

Система антикоррупционных стандартов в уголовном судопроизводстве включает в себя, на наш взгляд, следующие элементы.

Нормативное обеспечение равенства процессуальных прав сторон обвинения и защиты и равных возможностей их реализации. Обеспечение реальной возможности своевременного обжалования любых правоприменительных решений любым заинтересованным лицом.

Требование несомненной доказанности оснований любого правоприменительного решения с использованием только допустимых доказательств, мотивированность этих решений и проверяемость процедур доказывания*(407), установление особых процедур доказывания для производства в отношении отдельных категорий лиц, обладающих уголовно-процессуальным иммунитетом*(408).

Нормативное обеспечение эффективности контрольных стадий уголовного процесса и контрольных процедур в рамках отдельных стадий.

Введение элементов внешнего общественного контроля в производство по уголовному делу: широкая гласность правосудия, обеспечение народного участия в правосудии.

Указанные уголовно-процессуальные, т.е. процедурные гарантии от коррупционной деятельности участников уголовного процесса, должны включаться в общую систему государственной антикоррупционной политики, частью которой должна быть продуманная кадровая политика в судебной и правоохранительной системах.

Исследование проблем коррупции в системе уголовной юстиции требует, на наш взгляд, детального анализа факторов, влияющих на принятие юридически значимых властных решений по уголовным делам, проблем распределения власти и ответственности между субъектами, представляющими государство в уголовном процессе, проблем взаимодействия с ними других участников процесса. Одним из таких факторов выступает профессиональная корпоративность участников производства по уголовным делам, оказывающая заметное воздействие не только на реальное поведение в процессе по конкретному делу, но и на перспективное построение взаимоотношений между представителями разных профессиональных корпораций (адвокатской, прокурорской, судейской, милицейской). Говоря об ущемлении публичного интереса в новом уголовно-процессуальном законодательстве, о якобы имеющем место сокращении доказательственных возможностей органов уголовного преследования, об ограничении следственной тайны и т.п.*(409), авторы часто не учитывают одного важного обстоятельства: власть в уголовном процессе реализуется конкретным чиновником, подверженным обычным человеческим страстям.

Нормативная регламентация уголовно-процессуальной деятельности традиционно рассчитана на добросовестного правоприменителя. Справедливость такого подхода, по сути, не вызывает сомнений, ибо позитивно направленная деятельность любого представителя власти и любого должностного лица вообще немыслима без кредита общественного доверия, выдаваемого одновременно с назначением на должность. Трудно представить себе уголовно-процессуальный закон, который изначально сориентирован, например, на следователя, судью или эксперта - взяточников. Однако полагаем, что эффективная нормативная регламентация их взаимоотношений как между собой, так и с другими участниками процесса должна предусматривать гарантии от злонамеренных действий государственных служащих, принявших на себя ответственность за установление юридически значимых обстоятельств уголовного дела, расследование, рассмотрение и разрешение уголовного дела.

Есть теоретический и практический смысл в анализе положений уголовно-процессуального закона и практики его применения на основе "презумпции недобросовестности" государственного чиновника, ответственного за производство по уголовному делу на каждом из этапов его движения. Презумпция недобросовестности должностного лица, реализующего властные и иные связанные с ними полномочия, основана на признании того, что склонность к корыстным злоупотреблениям этими полномочиями, в принципе, существенно ближе эгоистическим устремлениям личности, нежели желание противостоять коррупции. Имеет смысл учесть также, что готовность к материальному стимулированию корыстных склонностей государственных служащих, занятых в сфере уголовного судопроизводства, со стороны лиц, заинтересованных в исходе дела, весьма велика и далеко не всегда предполагает сколько-нибудь негативное отношение к самому факту дачи взятки или к личности взяткополучателя. Скорее наоборот - массовые масштабы коррупции в правоохранительной деятельности рождают стереотип обыденного сознания: так и должно быть. Названная презумпция позволяет выявить на каждом из этих этапов как потенциальных получателей незаконного вознаграждения за совершение властных действий или властных решений (как объективно законных, так и объективно незаконных), так и лиц, потенциально готовых дать это вознаграждение в целях реализации собственного частного интереса (как законного, так и незаконного).

Так, например, уже при подаче заявления о возбуждении уголовного дела потерпевший (реальный или мнимый) может выступить потенциальным взяткодателем для решения самых разных задач: 1) наказать своего "обидчика", действительно совершившего уголовно-наказуемое деяние в отношении данного потерпевшего; 2) "стимулировать" потенциального обвиняемого к возврату долга, к признанию своей неправоты в экономическом споре, к отказу от участия в бизнесе в пользу заявителя, к совершению иных юридических и фактических действий (объективно правомерных) в пользу "потерпевшего" и т.п.; 3) осуществить вымогательство "с помощью" правоохранительных органов (осведомленных либо неосведомленных об истинных целях заявления о возбуждении уголовного дела); 4) вытеснить конкурента с рынка, временно "парализовав" его коммерческую деятельность с помощью объективно допустимых процессуальных правоограничительных мер: выемок документов, наложения ареста на имущество, в том числе - на денежные средства в банковских учреждениях, изъятием компьютеров при обысках и осмотрах и т.п. Этот перечень может быть продолжен, и все названное - реальность сегодняшней России.

По сути, только первый пункт этого списка соответствует назначению уголовного судопроизводства, при втором варианте факт совершения "обидчиком" преступления - это предмет дальнейшего расследования по уже возбужденному уголовному делу, и вероятность выявления в действиях этого лица состава преступления сравнима с вероятностью обратного. Что касается третьего, четвертого и иных подобных им случаев, то они изначально ничего общего с назначением уголовного судопроизводства не имеют*(410). Есть ли гарантии от использования уголовно-процессуальных форм недобросовестными лицами (в данном случае - потенциальными взяткодателями и взяткополучателями) для решения собственных материальных и иных проблем, не имеющим отношения к уголовному процессу как таковому? Первый напрашивающийся ответ предельно прост: процессуальная форма сама по себе - это разветвленный комплекс гарантий правосудия, прав и законных интересов граждан. В стиле этого ответа, верного по существу, уголовный процесс освещается в вузовских учебниках, в этом стиле ведется подавляющее большинство теоретических разработок по проблемам уголовного судопроизводства. Однако, вернувшись к нормативной регламентации начального этапа производства по уголовному делу, попытаемся реально оценить действенность соответствующих правовых гарантий. Для этого ответим на два вопроса: 1) какого заявителя о преступлении остановит предупреждение об уголовной ответственности за заведомо ложный донос (ч. 6 ст. 141 УПК и ст. 306 УК), если он при подаче заявления преследует цель получить миллионные суммы дохода; 2) какой правоприменитель воспримет всерьез это предупреждение, равно как и опасность собственной ответственности за необоснованное возбуждение уголовного дела, если он уже включился в коррупционный механизм распределения этих доходов. Заметим также, что "заведомость" в обоих случаях практически неотличима от добросовестного заблуждения, а при наличии сговора возможность установить ее и вовсе равна нулю. "Презумпция недобросовестности" носителя властных полномочий как своеобразный познавательный инструмент не столь уж чужда современной российской действительности, и именно поэтому позволяет более реально оценивать эффективность реализации любых уголовно-процессуальных норм.

Предметом коррупционной деятельности в условиях недостаточного или неэффективного внешнего контроля в производстве по уголовным делам может стать что угодно: банальное хищение и продажа "скоропортящихся" вещественных доказательств, выгодная реализации сведений, полученных при контроле и записи телефонных переговоров*(411), торг следователя с обвиняемым при посредничестве защитника по поводу избираемой меры пресечения*(412) и многое-многое другое.

С позиций "презумпции недобросовестности правоприменителя" уместно рассматривать не только отдельные этапы производства по уголовному делу, но и отдельные виды уголовно-процессуальной деятельности. Например, назначение и производство судебных экспертиз. У определенной законом процедуры назначения и производства экспертиз исследователями выявлено две главные проблемы: 1) ни один из участников этой процедуры, кроме самого эксперта, не обладает должным уровнем профессиональных знаний по профилю экспертизы; 2) ни одним из прав, предоставленных участникам этой процедуры с разными интересами, невозможно полноценно воспользоваться из-за отсутствия гарантий их реализации.

Если рассматривать эту ситуацию с позиций добросовестного участника процесса, в ней, в принципе, нет ничего опасного. Эксперт, принявший экспертизу к своему производству, серьезно относящийся к своему профессиональному долгу, столь же серьезно воспринимающий опасность уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, проведет качественное, полное и объективное исследование с соблюдением всех требований методик исследований данного вида и сроков проведения экспертиз. Такой эксперт сам определит недостающие объекты исследования и примет меры к их получению и исследованию. Такой эксперт непременно воспользуется своим правом указать в заключении установленные им обстоятельства, по поводу которых не были поставлены вопросы (ч. 2 ст. 204 УПК). В заключении такого эксперта будет подробно и индивидуально для данного случая описана примененная методика исследования, исследовательская часть заключения будет служить достаточным основанием для выводов. Текст заключения такого эксперта не будет содержать внутренних противоречий, будет понятен любому читающему, а в случае необходимости эксперт может дать показания, в которых разъяснит содержание заключения в любой его части. На такое развитие событий рассчитана действующая нормативная регламентация назначения и производства судебной экспертизы по уголовному делу.

Однако оценим сказанное, исходя из "презумпции недобросовестности" эксперта и возможности его преступного сговора со следователем или с другим заинтересованным участником уголовного процесса. Описанное выше идеальное изображение действий эксперта в этом случае не будет иметь ничего общего с действительностью. Грамотный профессионал, реализуя умысел на получение вознаграждения за определенное экспертное заключение, сможет составить заключение практически любого содержания, не рискуя быть изобличенным в злоупотреблениях. Едва ли есть основания преувеличивать значимость законодательного установления уголовной ответственности эксперта за дачу заведомо ложного заключения. Во-первых, действующая нормативная регламентация назначения и производства экспертиз, а более того - судебно-экспертная практика исключает какой-либо внешний профессиональный контроль за доброкачественностью проведенных исследований (контроль со стороны руководителя экспертного учреждения или иных его должностных лиц здесь не рассматривается, поскольку он осуществляется вне рамок уголовного процесса). Во-вторых, даже если эта недоброкачественность каким-то образом будет выявлена (например, при производстве повторной экспертизы), доказать факт "заведомости" практически невозможно, как невозможно, в большинстве случаев, отличить намеренную ложь от профессиональной ошибки, от которых никто не застрахован. В результате заключение эксперта часто превращается в некое "абсолютное доказательство", имеющее заранее установленную силу и не могущее быть опровергнутым никакими другими доказательствами*(413).

Полагаем, что антикоррупционный аспект есть у многих проблем уголовно-процессуальной науки. Например, у вечной проблемы истины как цели доказывания по уголовному делу. Уголовно-процессуальное выражение философской категории истины - "достоверность" установления юридически значимых обстоятельств уголовного дела, на основе которого принимаются властные решения. Требование достоверности вывода властвующего субъекта - единственная возможность обеспечить проверяемость оснований для такого, а не какого-то другого вывода, единственная возможность сделать контролируемым процесс движения правоприменителя именно к этому решению и тем самым - ограничить произвол с его стороны.

Только стремление к достоверному знанию обеспечивает строгое соблюдение процессуальной формы, а последнее может быть проверено на любом из этапов движения уголовного дела. Не случайно авторы Концепции судебной реформы отмечали, что один из наиболее важных ограничителей "своеволия судебной власти" - это "недопустимость отступления от процессуальных норм как отражающих в концентрированном виде опыт человеческого познания абсолютных истин"*(414). Процессуальная форма доказывания, состоящая "из наиболее целесообразных правил судопроизводства, соблюдение которых позволяет кратчайшим путем прийти к истине и защитить права граждан"*(415), а "нормы доказательственного права служат в судопроизводстве одним из важнейших средств приведения опыта к общественному стандарту"*(416). Требование достоверного установления обстоятельств, служащих основанием для любых властных решений, таким образом, служит важной гарантией от корыстных злоупотреблений властью, а значит - от необоснованного ограничения прав участников процесса, ущемления их правовых интересов.

В антикоррупционном аспекте несколько специфично звучит проблема народного участия в правосудии. Вопреки противоречивому, а часто - негативному отношению юристов-профессионалов как к "старым" народным заседателям, так и к "новым" присяжным, современному российскому правосудию участие непрофессионалов необходимо не менее, чем высокий уровень профессионального мастерства судей, прокуроров и адвокатов. Народное участие "очеловечивает" правосудие, превращает его из обычной государственной (в смысле - чиновничьей) службы в важную общественную функцию, доступную пониманию любого нормального в психическом отношении человека и заслуживающую его доверия. Народное участие в правосудии - лучший способ массового правового просвещения, но главное - лучший способ преодоления пропасти отчуждения между правосудием и населением страны. Чем больше непрофессиональных участников правосудия видят реальную работу судей, прокуроров, адвокатов, тем меньше шансов для массового распространения известных "мифов" обыденного сознания о клановости и продажности правосудия, да и у самих этих явлений шансов гораздо меньше. В таких условиях правосудие предельно персонифицируется, приобретает лицо конкретных его представителей, так или иначе оцениваемых столь же конкретными людьми. В этих условиях правосудие вынуждено "подтягиваться" до уровня народных ожиданий.

В антикоррупционном аспекте полезно оценить последние (2007-2008 гг.) шаги законодателя по реформированию предварительного следствия - усиление процессуального статуса руководителя следственного органа, вплоть до закрепления за ним властных полномочий, традиционно относившихся к надзорным полномочиям прокурора. В литературе такое положение вещей оценено по-разному. В самом начале последней реформы предварительного следствия много говорилось о том, что началось постепенное формирование единого следственного ведомства, что трудно согласовывалось с вполне реальным ведомственным рассредоточением органов "следственной власти". Затем усиление процессуального статуса ведомственного руководителя следственного аппарата было одними авторами связано с усилением состязательных начал в досудебном производстве по уголовным делам*(417). Другие авторы ответственно заявили, что новые положения УПК, усилившие властно-распорядительный статус руководителя следственного органа в сравнении с прокурором, породили "отсутствие ясности в разграничении функций между прокурором и РСО" (РСО - руководитель следственного органа. - Прим. авт.) и "ситуацию неразберихи и нездоровой конкуренции"*(418).

Имея в виду, что любая неразбериха в разграничении полномочий - сама по себе есть благодатная почва для коррупционных явлений, подчеркнем также следующее. Из взаимоотношений органов уголовного преследования в досудебном производстве окончательно удалено надведомственное контролирующее звено (слово употреблено здесь в значении, близком к обыденному пониманию слова "контроль" и характерном для современных европейских языков). Это звено ранее было представлено носителем публичного интереса, состоящего в обеспечении законности самого досудебного производства, обоснованности направленного в суд государственного обвинения и не связанного ведомственными отчетными показателями. С антикоррупционных позиций удаление этого контролирующего звена выглядит крайне неоправданным.

Обозначенная законодателем ориентация на введение антикоррупционных стандартов - это лишь начало масштабной научно обоснованной законотворческой работы, направленной на совершенствование процедурных правил осуществления разных видов уголовно-процессуальной деятельности: пересмотра судебных решений, судебного контроля применения процессуального принуждения, использования специальных знаний в доказывании и многих других Отдельным направлением такой работы является коренное преобразование системы взаимодействия отечественной системы уголовной юстиции с институтами гражданского общества, что обозначено в ст. 3 названного выше Закона как один из принципов противодействия коррупции.