Критика самонаблюдения и чистого разума

Рационализм начал критику валидное™ интроспекции (или само­наблюдения) как научного метода значительно раньше, чем эмпиризм. Спиноза с материалистических, а Лейбниц с идеалистических позиций выступили против использования интроспекции как единственного ис­точника данных в научных исследованиях. Спиноза в своем учении об аффектах прямо подошел к мысли о необходимости их объективного изучения, ведь люди «свои действия осознают, а причин, которыми они определяются, не знают» (Спиноза, 1957, с. 460). Для Лейбница крити­ка интроспекции была связана с различением способности одних мо­над только к самому общему, нерефлексивному восприятию внешнего мира — перцепции, а других, сравнительно малочисленных, также к

⁷ Веру в то, что интроспекция непосредственно дает субъекту знания о его психичес­
ких состояниях, современный историк науки М. де Мэй назвал недавно «концепцией
белого ящика» — по контрасту с понятием «черный ящик», введенным кибернетикой в
36 середине 20-го века.

внимательному и детальному самосознанию — апперцепции. По его мнению, распространенное убеждение в том, что в душе имеются толь­ко такие восприятия, которые она осознает, является величайшим ис­точником заблуждений.

Проблема метода и самой возможности психологии как эмпири­ческой науки с особой остротой была поставлена немецким философом Иммануилом Кантом (1724—1804). Он попытался синтезировать мето­дологический скептицизм Юма в отношении познаваемости мира и картезианскую веру в существование отличного от физического мира бестелесного разума. Результатом стала сложная трехуровневая система, включающая чувственность (die Sinnlichkeit), рассудок (das Verstand) и разум (der Vernunft). Последний способен преодолевать «трансценден­тальный барьер» между явлением и сущностью («вещью в себе»), но толь­ко в теоретическом плане, что обязательно придает основанной на реф­лексивном сознании (самосознании) познавательной деятельности гипотетический характер. Еще проблематичнее оказывается оценка ре­зультатов чувственного познания. Компонентами всякого акта воспри­ятия являются чувственный (сенсорный) опыт и априорные категории (формы) нашего рассудка, такие как пространство и время. Проблема состоит в том, что эти компоненты не существуют друг без друга, по­этому самонаблюдение позволяет осознать лишь некоторую интеграль­ную, далее нерасчленяемую амальгаму обоих (см. 8.4.3). При самонаб­людении также отсутствует должная дистанция между исследователем и объектом его исследования. Разумеется, все это накладывает принци­пиальные ограничения на возможность использования самонаблюде­ния в качестве научного метода.

В предисловии к «Метафизическим началам естествознания» Кант пишет, что «эмпирическое учение о душе» (так он называет будущую психологию) никогда не сможет сравниться по своему научному статусу с естествознанием, «потому что к феноменам внутреннего опыта (der innere Sinn) и его законам неприменима математика, ибо тогда пришлось бы объявить лишь о законе непрерывности потока внутренних измене­ний... Ведь чистое самонаблюдение, в котором должны конструировать­ся явления души, есть время, которое имеет только одно измерение. Точ­но так же самонаблюдение никогда не приблизится к химии и в качестве аналитического метода, или экспериментирования, так как при само­наблюдении наблюдаемое получает лишь кажущееся расчленение, кото­рое нельзя удержать и по желанию повторить. Еще менее можно заста­вить другого мыслящего субъекта подчиниться намерениям нашего опыта. К тому же всякое самонаблюдение меняет и искажает состояние наблюдаемого» (цит. по: Кант, 1964—1966, т. 6, с. 60).

Критикуя самонаблюдение, Кант, однако, не отверг полностью возможность психологических исследований. Он проанализировал про­блему связи мотивации с познанием и действием, а также указал в своих работах по антропологии перспективу неинтроспекционистской мето- 37

дологии, связанной с изучением продуктов деятельности человека — прежде всего, в области языка. Им же — вслед за Аристотелем — были описаны некоторые глобальные операции нашего рассудка, такие как СРАВНЕНИЕ. Наконец, в «Критике чистого разума» Кант вводит поня­тие «схема», оказавшееся впоследствии одним из основных теоретичес­ких понятий когнитивных исследований (см. 2.2.2 и 6.3.1). Под схемой он понимал обобщенный формат представления знаний и одновремен­но правила творческого (продуктивного) воображения, позволяющие рас­судку в процессе познания накладывать категории на непрерывно меня­ющиеся чувственные данные, а также восстанавливать эти данные в отсутствие предмета⁸.

Говоря о значении работ Канта, надо отметить, что с течением вре­мени центральной для него стала проблема специфики осознания нрав­ственных принципов по сравнению с научным познанием законов при­роды. Большое влияние на него оказали при этом работы двух франкоязычных авторов — Вольтера (1694—1778) и в особенности Жан Жака Руссо (1712—1778). Разочарование в нравственном состоянии об­щества, чрезвычайно низком, несмотря на весь научный прогресс века Просвещения (или, может быть, как раз вследствие этого прогресса), за­ставило их обратиться к поиску истоков морали, отличных от знаний и религиозных предписаний. В характерной для рационализма манере Кант в этом вопросе выступил против взглядов Локка — его концепции этической относительности (см. 1.1.2). По Канту, законы морали абсо­лютны, несводимы к индивидуальному эмпирическому опыту. В отличие от знания природных закономерностей, которое всегда остается непол­ным, более или менее гипотетическим, моральные суждения выступают в качестве категорического императива, или безусловных (хотя и далеко не всегда выполняемых) требований человека к самому себе.

Исключительно важную роль в общей концепции Канта играет введенное им в «Критике чистого разума» и развитое затем в других ра­ботах различение теоретического (трансцендентального) и практичес­кого (или эмпирического) разума. Теоретический разум пытается отве­тить, прежде всего, на главный вопрос теории познания «Что я могу знать?». Практический разум первичен по отношению к теоретическо­му и необходим нам для ответов на вопросы с выраженной нравствен­ной составляющей — « Что я должен делать?» и «На что я могу надеять­ся?». В сфере практического разума Кант полностью восстанавливает в правах аристотелевскую категорию цели. Распространив свой крити-

⁸ Вполне современно выглядит следующее его определение: «Понятие "собака" обо­
значает правило, по которому мое воображение может нарисовать четвероногое живот­
ное в общем виде, не будучи ограниченным каким-либо единичным, частичным обли­
ком, заданным мне в опыте, или каким бы то ни было возможным образом in concrete»
(Кант, 1964—1966, т. 3, с. 223). Интерпретация этой идеи Канта обсуждается нами в ттос-
38 ледуюших главах (см. 7.3.2 и 8.1.3).

ческий анализ на эту сферу, Кант дает положительный ответ и на воп­рос о свободе воли, но ответ не научный или теологический, а сугубо этический. Венцом философии рационализма оказывается не абстракт­но-математическое ratio Декарта, а совесть каждого из нас.

Действительно, подлинно нравственные поступки не могут быть на­вязаны нам извне или же преследовать, сколь угодно опосредованно, утилитарные цели, даже такие возвышенные, как благополучие челове­чества. Во-первых, и это самое главное, подобная внешняя детермина­ция ставит под сомнение самостоятельность принимаемых человеком решений, а следовательно, ответственность и достоинство его личности. Во-вторых, обоснование морали стремлением к благополучию наталки­вается на эмпирическое противоречие. Как пишет один из видных ис­следователей Канта: «По крайней мере, для отдельного индивидуума изо всех средств достижения благополучия моральность является самым не­верным. Если бы природа предназначала нас для благополучия, она не смогла бы сделать ничего неразумнее, как вложить в человека... сохра­нение моральной обязанности, которое всегда будет становиться ему по­перек дороги» (Виндельбанд, 2000, т. 2, с. 129). Поэтому личная свобода и достоинство для Канта — два главных условия нравственности. В на­ших действиях и поступках всегда должна присутствовать свобода выбо­ра — поступил так, но мог поступить и иначе (см. 9.4.1).

Через несколько десятилетий после смерти Канта отрицательную позицию по вопросу о возможности построения психологии как науки о феноменах сознания занял и Огюст Конт, основатель позитивизма. Это направление европейской философии второй половины 19-го века было специально разработано в качестве методологии опытного, эмпи­рического естествознания. По своим основным положениям позитивизм тяготел к эмпиризму, с характерной релятивистской трактовкой про­блем этики и морали. Отмечая в одной из своих работ «огромные науч­ные успехи», которых добилось «со времен Фрэнсиса Бэкона» основан­ное на экспериментальном методе и объективных, проводящихся из внешней позиции наблюдений естествознание, Конт затем обрушива­ется на интроспективную психологию: «Результаты отвечают исходным предпосылкам. В течение двух тысячелетий метафизики пытаются раз­вивать психологию, и все же до сих пор они не смогли договориться ни об одном утверждении. И сейчас они расколоты на школы, которые за­няты спорами о самых первых элементах своих учений. Пресловутое самонаблюдение порождает практически столько же разноречивых мнений, сколько есть людей, верящих в то, что они им занимаются» (Конт, 1900, с. 17).

1.2 Ранняя экспериментальная психология

1.2.1 Первые методические подходы

В этой критической атмосфере физиком и физиологом Германом Люд­вигом Фердинандом фон Гельмгольцем (1821 — 1894), философом и ма­тематиком Густавом Теодором Фехнером (1801 — 1887) и относительно менее известным голландским офтальмологом Францем Корнелисом Дондерсом (1818—1889) был сделан решающий шаг на пути к созданию экспериментальной психологии⁹.

В 1850 году Гельмгольц, раздражая в двух точках нервное волокно лягушки (а затем и человека) и сравнивая время мышечного сокраще­ния, определил скорость распространения нервного возбуждения, кото­рую его учитель, физиолог Иоханнес Мюллер¹⁰ объявил незадолго до этого равной или даже превосходящей скорость света. Она оказалась не такой уж большой — около 50 м/с. Фехнер создал основы психофизики, описав два ее раздела: внешнюю (измерение ощущений в терминах пара­метров физических раздражителей) и внутреннюю психофизику (не реа­лизованную самим Фехнером идею измерения отношений между пси­хическими и физиологическими процессами — см. 1.3.1, 5.3.1 и 6.3.1). Что касается Дондерса, то он, использовав схему хронометрических опытов Гельмгольца, разработал общий методический прием — метод вычитания, с помощью которого попытался измерить длительность ис­ключительно быстрых, интроспективно не наблюдаемых психических процессов.

Логика метода Дондерса очень проста. Если время от подачи раз­дражителя до реакции испытуемого состоит из последовательности со­бытий, в том числе последовательности некоторых ментальных (то есть психических, но не обязательно осознанных) процессов, то можно оп­ределить их продолжительность, разработав серию задач, в которой ре-

⁹ Мы не ставим своей целью реконструкцию истории психологии, для чего потребо­
вался бы значительно более детальный анализ вклада как упомянутых, так и множества
не упомянутых в этой книге действующих лиц. Речь идет лишь о сравнительной истории
двух-трех идей, существенных для когнитивной науки. То, что, с точки зрения историо­
графии психологии, можно было бы назвать «доисторическим периодом», на деле было
временем возникновения и заката целых направлений — психологии способностей, мо­
ральной психофизики, френологии, философских и полуфилософских концепций пси­
хики. Достаточно сказать, что первая книга под названием «История психологии» была
опубликована... в 1808 году. Она содержала обзор более 100 работ, выполненных в преды­
дущем, 18-м столетии.

¹⁰ Иоханнес Мюллер ввел в науку понятие «специфических энергий органов чувств»,
под которыми он понимал генерируемые каждой сенсорной системой качественно раз­
личные ощущения. В современной философской литературе вместо этого громоздкого
выражения используется понятие «квалия» (например, Dennett, 1992), которое приобре­
ло дополнительный оттенок принципиально некоммуницируемой основы индивидуаль-

40 ного сознания (см. 9.3.1).

шение каждой следующей задачи предполагает на один такой процесс больше, чем решение предыдущей. Дондерс предложил три такие задачи, обозначив их первыми буквами латинского алфавита: «А-реакция» — простая двигательная реакция (п стимулов — один ответ), «B-реак-ция» — реакция выбора (п стимулов — η ответов), «С-реакция» — реак­ция различения (п стимулов — два ответа). По его мнению, решение задачи «С» по сравнению с простой двигательной реакцией включает дополнительный процесс различения (категоризацию) стимулов, а ре­шение задачи «В» — еще и процесс выбора ответа.

В 1865—1868 годах он провел опыты (Donders, 1868/69), в которых зачитывал своим испытуемым бессмысленные слоги, регистрируя время реакции в каждой из трех ситуаций. Были получены следующие средние величины:

«А» — 201 мс,

«B» = 284 мс,

«С» = 237 мс.

После этого с помощью вычитания можно было определить время, уходящее на различение стимулов и, соответственно, на выбор ответа:

«С»—«A» = 36 мс,

«В»—«С» = 47 мс.

Таким образом, время выполнения некоторой относительно элемен­тарной ментальной операции оказалось равным примерно 1/20—1/30 секунды.

Хронометрические опыты Дондерса вызвали критику современни­ков, главным образом, из-за недостаточной опоры на интроспективные данные, а также из-за действительно спорного допущения, что новая задача лишь добавляет или «вычитает» некоторый частный процесс, оставляя неизменными процессы, определяющие решение других задач (см. 2.2.3 и 5.1.2). Однако характерно, что ровно через 100 лет в автори­тетном обзоре исследований времени реакции выбора были выделены примерно те же самые процессы, или операции, дополненные лишь вполне очевидными этапами предварительной сенсорной обработки и осуществления ответа (Smith, 1968). Кроме того, разновидность метода вычитания, с теми же в принципе нерешенными проблемами, широко используется в новейших методах трехмерного картирования работы мозговых механизмов, при так называемой нейровизуализации {brain imaging — см. 2.4.1).

Хотя все эти результаты были получены либо с помощью объектив­ных методов, либо с помощью процедур, в которых, как в сенсорной психофизике, субъективный момент был сведен к минимуму, перехода к использованию возможностей гипотетико-дедуктивного эксперимента в изучении ментальных процессов и состояний не произошло. Одной из причин этого было влияние второй волны позитивизма, или эмпирио­критицизма. Это направление философии конца 19-го века интенсивно

критиковалось в марксистской литературе и поэтому хорошо известно русскоязычным читателям старшего поколения под названием «махизм». Эрнст Мах был не только выдающимся физиком, но также одним из самых ярких исследователей восприятия. В классическом труде «Анализ ощущений и отношения физического к психическому» (Мах, 1886/1907) он подчеркнул непосредственную данность субъекту содержаний его со­знания, считая гипотетические атомарные элементы внутреннего опыта — ощущения — общим основанием как психологии, так и физики. Вслед за Юмом (и предвосхищая взгляды некоторых современных авторов — см. 1.1.2 и 6.4.2) Мах описывает человеческое «Я» как совокупность фикси­рованных в памяти телесных ощущений. Что касается физического мира, то Мах сравнивал его с полотнами французских импрессионистов, где общее впечатление оказывается результатом воздействия на наблю­дателя множества локальных цветовых пятен. Как заметил по поводу этой импрессионистической модели физического мира американский историк психологии Эдвин Боринг (Boring, 1929), для Маха палка, опу­щенная в воду, действительно искривляется, а если при этом и есть ка­кая-то иллюзия, так это то, что она остается прямой. Махистское поня­тие «элемента», по мнению ряда авторов, легло в основу системы философских взглядов основателя научной психологии Вундта.

1.2.2 Вильгельм Вундт и основание психологии

Сегодня, более чем через столетие после того как бывший ассистент Гельмгольца, философ и физиолог Вильгельм Вундт (1832—1920) осно­вал в 1879 году при Лейпцигском университете на собственные средства первую в мире психологическую лабораторию, подлинное значение его труда для современной научной психологии и междисциплинарных ког­нитивных исследований продолжает оставаться предметом оживленных споров. Противоречивость высказываемых мнений наводит на мысль, что идейное наследие Вундта стало чем-то вроде гигантского проектив­ного теста, где каждый современный исследователь может увидеть прак­тически все, что захочет". Следует также учитывать, что взгляды самого Вундта неоднократно менялись на протяжении 60 лет активной научной деятельности, причем иногда от одного издания его наиболее известно­го труда, «Основы физиологической психологии», к другому.

¹¹ В литературе по истории психологии высказывается мнение, что такие интерпрета­
торы и биографы Вундта, как О Кюльпе и Э.Б. Титченер, исказили взгляды своего учите­
ля, придав им выраженную позитивистскую окраску Действительно, однозначности не
было даже в оценках учеников, если для одних учеников Вундт был основателем структу­
рализма, то другие считали его одним из первых представителей функционализма в пси­
хологии (см. 1.2.3). Выяснение истины затрудняется объемом научного наследия Вундта,
насчитывающим свыше 53 000 страниц По подсчетам еще одного ученика, американца
Стэнли Холла, это примерно в два раза превышает общий объем написанного Кантом,
42 Гегелем и Дарвином

«Психология, — писал Вундт в своей первой крупной работе, — не должна начаться там, где она вероятнее всего и закончится» (Wundt, 1862, S. XIT). Возможность психологии как самостоятельной науки га­рантируется, по его мнению, тем обстоятельством, что в галилеевско-ньютоновской механистической картине мира не нашлось места для вторичных качеств объектов. Поскольку эти качества, тем не менее, су­ществуют для нашего сознания, должна существовать и научная дис­циплина, занимающаяся их разработкой. Подобно Декарту, Вундт про­водит жесткое разграничение между непосредственной доступностью данных самонаблюдения и косвенным характером знания о внешних физических событиях. Использовав ряд положений эмпирицистов, в особенности английского философа, логика и экономиста Джона Стю­арта Милля (1806—1873), он в еще большей степени опирался на наци­ональную немецкую линию философского рационализма, представлен­ную работами Лейбница (правда, без монадологии последнего).

Это влияние нашло выражение в вундтовской теории двух уровней сознания — перцепции и апперцепции, которым соответствуют два типа объединения психических элементов — ассоциативный и аппер­цептивный. Первый уровень относительно примитивен, на нем господ­ствуют механические законы ассоциаций по смежности и по общему сходству. Интереснее уровень отчетливого и детального, или апперцеп­тивного сознания. Как подчеркивает Вундт, апперцептивное объедине­ние ощущений и эмоционально окрашенных чувствований отличается от случайных цепочек механических ассоциативных связей (Wundt, 1893—1895). Оно является результатом творческого синтеза, который сопровождается чувством волевого усилия и приводит к «переводу» ап­перципируемого содержания в фокальную зону внимания, или «фиксаци­онную точку» сознания (Wundt, 1908—1911). Апперцептивные объеди­нения элементов сознания в структурированные системы отношений подчиняются далее законам особой психологической причинности. Од­ним из таких законов является зависимость части от целого. Психоло­гическая причинность трактовалась Вундтом по аналогии с химически­ми реакциями, также ведущими к неаддитивным результатам. Само понятие «ментальная химия» в качестве синонима психологии было вве­дено несколько ранее Дж.С. Миллем.

Апперцептивная организация в ее понимании Вундтом похожа на то, что современные авторы называют межкатегориальной, или схема­тической организацией знаний (см. 6.3.1). Вундт описывает различия апперцепции и ассоциации с помощью следующего лингвистического примера (Wundt, 1893—1895, Bd. 1, S. 122—123). Ассоциативная связь (das Verhältnis) представляет собой механическую цепочку элементов А—В—С..., не имеющую определенного направления развертывания. Здесь мы имеем дело со связями двух и более изолированных понятий, причем сами эти связи не имеют значения, полностью определяясь ха-

рактером исходных понятий. Например, понятия «птица» и «ворона» ассоциативно связаны между собой и с более общим понятием «живое существо». Значение каждого из понятий не зависит от этих связей. Напротив, в случае выражения «птица на дереве» главное понятие — «птица» — определяется вторичным понятием — «дерево» — посред­ством отношения (die Beziehung) места. Из такого отношения двух поня­тий возникает новое понятие (новый образ). Апперцептивные отноше­ния несводимы к ассоциативным связям. Направление движения в этих структурных образованиях задается интересами субъекта, а не механи­ческими ассоциациями, то есть зависит от психологических причин (отсюда принцип «психологической причинности» для процессов ап­перцептивного уровня).

Согласно Вундту, психические процессы всегда одновременно (па­раллельно) разворачиваются на двух разных уровнях. Если число ассо­циативных связей нижнего уровня при этом никак не ограничено, на верхнем, апперцептивном уровне одновременно могут быть представле­ны только две (максимум три) группы понятий. Ограниченность числа групп на верхнем уровне организации мышления Вундт связывал с пре­делами объема апперципируемого содержания. Точно так же современ­ные авторы склонны объяснять ограниченностью объема внимания, или рабочей памяти, множество разнообразнейших фактов, например, то, что на каждом уровне схематического описания текста обычно встреча­ется не более двух-трех эпизодов (см. 6.3.3).

Эти теоретические соображения были распространены Вундтом и на область надындивидуальной «психологии народов», изучение кото­рой, по его мнению, должно было дополнить естественно-научный по методу (экспериментальная физиология) и по теоретической модели (химия) анализ индивидуального сознания. С течением времени Вундт склонен был уделять историческому анализу таких «продуктов чело­веческого духа», как язык и разнообразные культурные артефакты, все большее внимание, одновременно ограничивая возможности для строю контролируемого лабораторного эксперимента преимуще­ственно простыми познавательными процессами (Wundt, 1910—1912). В области «психологии народов», как он полагал, эксперимент был невозможен, но, к счастью, и не нужен, так как там уже «проэкспери-ментировала история». Эта идея сочетания экспериментального и ис­торического методов, последний из которых распространялся и на сфе­ру человеческой культуры, осталась просто непонятой в обстановке радикально индивидуалистической трактовки предмета психологии.

Для когнитивных исследований важен вклад Вундта в развитие экс­периментального метода. Некоторые из возникших в его лаборатории методик не потеряли значения по сегодняшний день. Так, почти 100 лет спустя было проведено детальное повторение опытов Вундта, позволя­ющих оценить зависимость времени восприятия зрительных и слуховых событий от направленности внимания на одну из этих сенсорных мо-44

дальностей (Sternberg & Knoll, 1973). Типичной для многочисленных хронометрических исследований тех лет является работа М. Фридриха (Friedrich, 1883). Эта выполненная под руководством Вундта работа лег- ' ла в основу самой первой психологической диссертации в мире.

Задача состояла в изучении свойств и времени акта апперцепции. Было предположено, что он входит в качестве одного из этапов в сле­дующую последовательность событий: «1) проведение раздражения от органа чувств к мозгу; 2) перевод в поле сознания, или перцепция; 3) перевод в фокус внимания, то есть апперцепция; 4) проведение мо­торного импульса к мышцам и освобождение их энергии» (Friedrich, 1883, р. 39). Определялось время простых двигательных реакций на вспышки света и реакций различения цветовых оттенков или чисел. Ко­личество альтернативных стимулов менялось от одного до шести. Кроме самого Фридриха, в опытах участвовали еще трое испытуемых, среди них — Вундт и Стэнли Холл. Время апперцепции измерялось с помо­щью метода Дондерса. Для этого из времени реакции различения вы­читалось время простой двигательной реакции. Продолжительность акта апперцепции (порядка 200 мс) возрастала при увеличении числа альтернатив. Кроме того, при предъявлении цифрового материала она была больше, чем при показе оттенков цвета. Результаты получили ин­терпретацию в духе двухуровневой теории Вундта. Рост времени аппер­цепции с увеличением числа альтернатив объяснялся тем, что всякое отчетливо осознаваемое содержание составляет со смутно осознавае­мым материалом (альтернативными стимулами) единую структуру. Акт апперцепции также требует больше времени при увеличении сложнос­ти материала, то есть при переходе от цвета к цифрам.

Это исследование, помимо недочетов в планировании (основы пла­нирования эксперимента были созданы английским математиком Ро­нальдом Фишером в первой половине следующего, 20-го века), обнару­живает две характерные особенности. Во-первых, эксперимент понимается как ситуация для проведения интроспективных наблюде­ний. Во-вторых, он не служит еще средством целенаправленной крити­ческой проверки теоретических предположений — гипотез, хотя, конеч­но, уже и не сводится к их простой иллюстрации. То же самое можно сказать и о других известных исследованиях Вундта и его сотрудников. Например, разработанная им трехмерная теория эмоций, предполагав­шая возможность локализации всех содержаний сознания в координатах «удовольствие — неудовольствие», «напряжение — расслабление», «воз­буждение — успокоение» (см. 2.1.3), была введена первоначально с по­мощью интроспективного примера, а затем Вундт попытался уточнить ее с помощью объективных психофизиологических измерений аффек­тивных реакций (Wundt, 1908—1911).

Особое значение для будущей когнитивной психологии имело представление об ограниченности объема внимания. Теоретически оно было заложено уже в лейбницевской концепции апперцепции. Ограни­ченность внимания была проиллюстрирована в школе Вундта наблюде­ниями субъективной группировки элементов в слуховой и зрительной

модальностях, а также опытами Джеймса Маккина Кеттела¹², описав­шего так называемый эффект превосходства слова — после кратковре­менного (сотые доли секунды) предъявления можно воспроизвести при­мерно пять изолированных букв либо такое же количество коротких слов, то есть в несколько раз букв больше (см. 7.2.1). Независимо от Кет­тела эта же закономерность была обнаружена и одним из первых фран­цузских психологов, создателем знаменитого теста интеллектуального развития Альфредом Бине (1857—1911). В своих исследованиях Бине сравнивал запоминание отдельных слов и коротких осмысленных фраз. Таким образом, в случае экспериментальных исследований школы Вундта речь идет скорее об уточняющих демонстрациях заранее извест­ных общих представлений о структуре сознания, а не об их эмпиричес­кой проверке и возможном опровержении. Поскольку состояния созна­ния по-прежнему считались непосредственно данными субъекту, «не гипотетическими», то эксперимент не мог выполнять обычную для него роль гипотетико-дедуктивного инструмента познания. Он оставался лишь вспомогательным средством для выявления и фиксации интро­спективных данных. Успех такой странной, с точки зрения зрелых ес­тественно-научных дисциплин, исследовательской программы целиком зависел от убедительности исходных философских («метафизических») взглядов. Многочисленные дискуссии конца 19-го — начала 20-го века, в ходе которых Вундт тщетно пытался утвердить свою точку зрения по ряду центральных теоретических и методологических вопросов, пока­зали, что философские взгляды основателя психологии не разделялись многими психологами, в первую очередь, его собственными учениками.