КУЛЬТУРА И АНТИКУЛЬТУРА ОБЩЕНИЯ 10 страница

Рыба как в холодном, так и в горячем виде не допускает ножа. Пользуемся ножом исключительно для маринованной селедки. Если к рыбному блюду по­даны специальные приборы — лопатка и вилка, то лопатку берем в правую руку, как нож, вилку в левую. Вилкой придерживаем кусочек, лопаткой отде­ляем кости. Если подаются две вилки, то правая используется для отделения костей, левой же отправляем кусочки рыбы в рот. Если на нашей тарелке окажется рыба целиком, то вначале отделяем от скелета верхнюю часть филе, съедаем, потом отделяем позвоночник и косточки, откладываем в сторону, затем съедаем вторую часть, после чего на тарелке должен остаться только рыбий скелет. «Заблудившуюся» во рту рыбью косточку незаметно кладем кон­чиком языка на вилку, потом на тарелку.

Мясо с овощами — блюдо проблемное. Существуют два варианта употребле­ния таких блюд. Первый — мясо следует нарезать на мелкие кусочки и отло­жить нож. Второй — ни на минуту нельзя выпускать из правой руки нож. из левой вилку. Первым правилом руководствуются американцы. В европейском понимании будет правильно отрезать кусочек мяса, придерживая его вилкой, повернутой выемкой вниз. На отрезанный кусочек мяса, на брюшко вилки, накладываем гарнир и несем ко рту. Целый картофель следует резать, а не разминать на тарелке.

А если кроме мяса и картошки есть еще горошек или иные «беспокойные» овощи? Первый выход: придерживая вилкой мясо, отрезаем кусочек, затем вилку с этим кусочком поворачиваем выемкой вверх, в нее накладываем горо­шек и, держа ее в левой руке, подносим ко рту. Второй выход: держим вилку брюшком вверх, на отрезанный кусочек мяса накладываем горошку столько, сколько удержится. И наконец, сначала съедаем все мясо, потом, держа вилку уже в правой руке, доедаем горошек, не накалывая его вилкой, а набирая на нее, как на лопатку.

Спагетти или макароны-соломку очень сложно есть так, чтобы это выгля­дело красиво. Лучший способ справиться с этим блюдом: накалываем макаро­ны на вилку, которую держим вертикально, и в такой позиции накручиваем на нее желаемую порцию, отрезая остальное.

Торты и бисквиты (мягкие) едят специальными вилочками, но если их нет, можно пользоваться ложечкой. Сухие пирожные, пряники, коврижку можно брать руками.

Фрукты — яблоки, груши, чтобы есть их красиво, требуют некоторой тре­нировки. Для них нужны специальные приборы - нож и вилочка. Фрукт разре­заем на четвертинки, затем, взяв ломтик на вилку, снимаем ножом кожицу. Очищенный кусочек едим на тарелке, пользуясь ножом и вилкой. Допустимо очистить фрукты в руке, но есть их все равно надо на тарелочке ножом и вилкой. Персик разрезаем на тарелке, удаляем косточку, ножом и вилкой сни­маем кожицу и едим, отрезая по кусочку. Бананы очищаем от кожуры и так же едим ножом и вилкой, отрезая кружочками.

Ни апельсины, ни мандарины не чистим спиралеобразно! Кожуру на апель­сине надрезаем крест на крест и отгибаем руками. Мандарин чистим руками. Едим, отламывая дольки. Грейпфрут подается разрезанным поперек, середина отделяется от кожуры, но остается внутри. Посыпаем сахарной пудрой и едим ложечкой.

Черешни и вишни берем пальцами и отправляем в рот, косточку незамет­но выкладываем пальцами в свою тарелку. Не выплевываем косточку прямо на тарелку! Не собираем косточки в пепельнице! Аналогично можно поступать и с виноградом. Но виноград, как правило, съедают целиком. Сливы разламыва­ют пальцами, косточки кладут на тарелочку.

Клубнику и землянику следует подавать очищенными, без зелени. Некра­сиво раздавливать на тарелке клубнику, поданную с сахаром и со сметаной. Образовавшаяся масса выглядит не очень эстетично.

Арбуз едят так: отрезав полукруг, следует положить его на тарелку, отре­зать ножом кусочек и, освободив его от семечек, на вилке отправлять в рот. Дыню едим с помощью ложечки.

Только для взрослых! Алкогольные напитки следует пить следующим образом.

Водку из небольшой рюмки можно выпить сразу. Но пустую рюмку могут опять наполнить! Поэтому тот, кто намерен сохранить разумный темп, начи­ная с третьей рюмки, пьет не до конца. В таких случаях вам не станут доли­вать — это не принято.

Застольную речь или тост произносят в перерыве или паузах между блюда­ми, когда присутствующие за столом не едят. Речь не должна быть долгой или слишком вычурной. Человек, который хочет взять слово, встает, чтобы при­влечь внимание гостей и начинает говорить. Застольная речь заканчивается тостом. Невежливо продолжать есть или переговариваться со своими соседями в то время, как кто-нибудь говорит речь.

Пить до дна после произнесенного тоста следует в особых случаях, в по­следнее время это перестало быть обязательным. Выходит из моды чокание. Даже при брудершафте чокаются редко.

Можно, не ожидая приглашения, отпить из рюмки, или, наоборот, в от­вет на приглашение только пригубить ее. На очередное предложение долить спиртного, когда нам больше этого не хочется, лучше сказать: «Спасибо, пока не хочу», — что предлагающему следует принять без дискуссии.

Вино отпиваем из рюмки понемногу; ликер — маленькими глотками; конь­як— тоже маленькими глотками, с перерывом, подогревая бокал в ладони; коктейль — маленькими глотками или через соломинку.

Таким образом, мы видим, что требования этикета весьма сложны, многообразны, а некоторые довольно вычурны. Одна­ко их знание и соблюдение делают приятной и комфортной не только нашу жизнь, но и жизнь окружающих нас людей в соот­ветствии с представлениями этики.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Дайте определение этикета, наиболее полно отражающее Ваше представ­ление о нем. В чем выражаются связь и отличие этики и этикета?

2. Предлагаем Вам мнения известных людей по поводу этикета. Француз­ский философ Вольтер: «Этикет — это разум для тех, кто его не имеет»; анг­лийский писатель О. Уайльд: «Хорошие манеры важнее добродетели». Согласны ли Вы с их мнением?

3. Какие особенности и черты этикета прошлого должны, на Ваш взгляд, окончательно уйти «в небытие», а какие желательно сохранить или возродить? Насколько история этикета подтверждает его условно-согласительный характер?

4. На примере Беларуси проиллюстрируйте такие свойства этикета, как его связь с национально-культурными особенностями, его исторический и услов­но-согласительный характер.

5. В чем конкретно проявляются такие принципы современного этикета, как вежливость, тактичность и чуткость? Дайте оценку роли и места в обще­нии людей таким нормам этикета, как деликатность, скромность, чувство меры. Какие формы бестактности встречаются Вам чаще всего?

6. Ответьте на вопросы тестов 1—3; проверьте уровень Вашей общительно­сти и знание правил этикета; задумайтесь над причинами, лежащими в основе тех или иных норм-требований.

7. Проведите в группе ролевые игры по следующим ситуациям. Игра начинается с распределения «ролей» (заданий). Учащиеся сами или по предложению учителя выбирают для себя ту или иную ситуацию, роль в ней, подбирают партнеров. При исполнении определенной ситуации все ос­тальные учащиеся выступают в роли экспертов, комментируя и оценивая пра­вильность или ошибочность происходящего. Предлагаемые ситуации могут быть также использованы на зачете в качестве дополнительных заданий.

• Вы подходите к компании ребят и девушек. Поздоровайтесь со всеми (роли: «герой», 6—7 ребят).

• Вы идете по улице с девушкой, навстречу — Ваш приятель. Познакомьте их (роли: «герой», она, он).

• Вы впервые привели свою девушку в дом. Познакомьте ее со своими родителями (роли: «герой», мама, папа, девушка).

• По улице идут две девушки и юноша. Где его место? Где их место? (роли: юноша, девушки).

• Вам надо вместе с девушкой войти и выйти из транспорта. Как Вы это делаете (роли: она, он).

• Задание группе учащихся: разыграйте сценку «Как не надо вести себя в театре», предложите «зрителям» найти как можно больше ошибок.

• Похожее задание: «Как не надо вести себя на танцах или дискотеке».

• В магазине: а) Вас обвесили; 6) Вам нагрубили. Ваша реакция? (роли: продавец, покупатель).

Разбейтесь на пары и проведите диалог-игру «Нам звонят, мы звоним».

• звоните Вы — в учреждение;

• звонят Вам — на работу;

• звоните Вы — домой знакомым;

• звонят Вам — домой. Вы приглашены в гости. Что вы подарите:

• любимой девушке;

• ее родителям;

• своему другу;

• просто знакомому человеку (мужчине, женщине, ребенку);

• деловому партнеру, с которым у Вас официальные отношения;

• сотруднику — женщине или мужчине? Вы в гостях:

• кто первый садится за стол и встает — гости или хозяева?

• за кем Вы будете «ухаживать» w за соседкой слева или справа? Вы пригласили в ресторан девушку. Сыграйте сценку «В ресторане».

• Проведите игру «Чаепитие с комментариями». Ею можно завершить изу­чение курса. Накройте столы к чаю (пусть все будет «по-настоящему», в меру ваших возможностей), под каждый прибор положите вопросы-сюрпризы, ка­сающиеся правил поведения за столом. Комментируйте ответы и свое поведение.

Правильно ли мы говорим?

• Найдите ошибки в следующих фразах: «...выбежали девки и лакей со свечами и радостными лицами...»; «...покраснел от смущения и от быстрой ходьбы...»; «...подготовка охотников для истребления волков и лиц, ответст­венных за мероприятие...».

• Как правильно сказать: класть или ложить; покластъ или положить; са­жать или садить; «я одел пальто» или «я надел пальто»?

• Какие слова здесь «лишние»: в мае месяце; сто рублей денег; беречь каж­дую минуту времени; свободная вакансия на работу в фирме?

ПРАКТИКУМ

I. МАТЕРИАЛ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА

В.А. СУХОМЛИНСКИЙ О ВОСПИТАНИИ

Василий Александрович Сухомлинский (1918—1969) — за­мечательный советский педагог 60-х гг., всю свою жизнь отдавший детям. В своей деятельности учителя и дирек­тора знаменитой Павлышской средней сельской школы он проповедовал и воплощал любовь к детям и гуманистиче­ские идеи педагогической этики. Автор новаторских для своего времени книг «Духовный мир школьника» (1961), «Нравственный мир молодого поколения» (1963), «Сердце отдаю детям» (1969), «Рождение гражданина» (1970), ос­новные мысли которых и сегодня современны и актуальны. Фрагменты из его работ мы приводим в сокращенном виде.

Я твердо верю в силу воспитания

Для меня было бы самым большим наказанием, если бы подросток про­шел через мою жизнь, не оставив следа ни в памяти, ни в сердце. Если он уходит от тебя серым, безликим, — значит, ты не сумел ничего оставить в нем. И вряд ли для учителя может быть что-либо печальнее такого финала. Ибо все, что мы называем воспитанием, есть великое творчество повторения. Что самое , главное было в моей жизни? Без раздумий отвечаю: любовь к детям.

Альфой и омегой моей педагогической веры является глубокая вера в то, что человек таков, каково его представление о счастье.

Детство — важнейший период человеческой жизни, не подготовка к буду­щей жизни, а настоящая, яркая, самобытная, неповторимая жизнь. И от того, как прошло детство, кто вел ребенка за руку в детские годы, что вошло в его разум и сердце из окружающего мира, — от этого в решающей степени зави­сит, каким человеком станет сегодняшний малыш.

Обсуждение конкретных жизненных судеб привело нас к проблеме гармо­ний педагогических воздействий. ... Педагогический эффект каждого средства воздействия на личность зависит от того, насколько продуманны, целенаправ­ленны, эффективны другие средства воздействия. Сила красоты как воспита­тельного средства зависит от того, насколько умело раскрывается сила труда как воспитательного средства, насколько глубоко и продуманно осуществля­ется воспитание разума, чувств. Слово учителя приобретает воспитательную силу лишь тогда, когда действует сила личного примера старших, когда все другие воспитательные средства проникнуты нравственной чистотой и благо­родством.

... Любое воздействие на личность теряет свою силу, если нет сотни других воздействий. ... Педагогическая наука отстает в той мере, в какой она не иссле­дует десятки и сотни зависимостей и взаимообусловленностей воздействий на личность. Она станет точной наукой, подлинной наукой лишь тогда, когда исследует и объяснит тончайшие, сложнейшие зависимости и взаимообуслов­ленности педагогических явлений.

Механическое, бездумное претворение теоретического положения в факт практического опыта приводит к опустошению живой мысли учителя, выхо­лащивает из педагогического труда то, что составляет его сердцевину, его душу — неповторимость жизненных явлений, радость обновления, которое приходит к педагогу с каждым новым поколением учеников, необходимость творчества. Теория остается источником, питающим мастерство учителя, до тех пор, пока она живет в опыте ... преломляясь в творческом индивидуальном труде тысяч и тысяч педагогов, пока она развивается. Если же теоретические положения мыс­лятся как нечто вечное, неизменное, на все случаи годное, происходит ее окостенение. Теория становится догмой.

Что такое учебно-воспитательный процесс? В нем три слагаемых: наука, мастерство, искусство... Воспитание в широком смысле — это многогранный процесс постоянного духовного обогащения и обновления — и тех, кто воспитывается, и тех, кто воспитывает, причем этот процесс характерен глубокой индивидуальностью явлений: та или иная педагогическая истина, верная в одном случае, становится нейтральной во втором, абсурдной — в третьем. Та­кова природа нашего педагогического дела.

Без научного предвидения, без умения закладывать в человеке сегодня те зерна, которые взойдут через десятилетия, воспитание превратилось бы в при­митивный присмотр, воспитатель — в неграмотную няньку, педагогика — в знахарство. Нужно научно предвидеть — в этом суть культуры педагогического процесса, и чем больше тонкого, вдумчивого предвидения, тем меньше не­ожиданных несчастий.

...Нельзя сводить духовный мир маленького человека к учению. Если мы будем стремиться к тому, чтобы все силы души ребенка были поглощены уро­ками, жизнь его станет невыносимой. Он должен быть не только школьником, но прежде всего человеком с многогранными интересами, запросами, стрем­лениями.

Я глубоко убежден, что наиболее точным определением было бы следую­щее: процесс воспитания выражается в единстве духовной жизни воспитателя и воспитанников — в единстве их идеалов, стремлений, интересов, мыслей, переживаний. Десятки, сотни нитей, духовно связывающих учителя и учаще­гося, — это те тропинки, которые ведут к человеческому сердцу, это важней­шее условие дружбы, товарищества учителя и учащихся...

Если учитель стал другом ребенка, если эта дружба озарена благородным увлечением, порывом к чему-то светлому, разумному, в сердце ребенка нико­гда не появится зло. И если в школах есть насторожившиеся, ощетинившиеся, недоверчивые, а иногда и злые дети, то лишь потому, что учителя не узнали их, не нашли подхода к ним, не сумели стать их товарищами. Воспитание без дружбы с ребенком, без духовной общности с ним можно сравнить с блужда­нием в потемках.

Научиться любить детей нельзя ни в каком учебном заведении, ни по ка­ким книгам, эта способность развивается в процессе участия человека в обще­ственной жизни, его взаимоотношений с другими людьми. Но по самой при­роде своей педагогический труд - повседневное общение с детьми — углубля­ет любовь к человеку, веру в него. Призвание к педагогической деятельности развивается в школе, в процессе этой деятельности.

...Быть хорошим учителем можно, только будучи хорошим воспитателем... Без участия в воспитательной работе вся педагогическая культура, все знания педагога являются мертвым багажом.

Я всегда стремился убедить учителей в том, что, если ты видишь ученика только из-за своего стола в классе, если он идет к тебе только по вызову, если весь его разговор с тобой только ответы на твои вопросы, никакие знания психологии тебе не помогут. Надо встречаться с ребенком как с другом, еди­номышленником, пережить вместе с ним радость победы и горечь утраты.

Уже в первые годы Педагогической работы мне стало ясно, что подлинная школа — это не только место, где дети приобретают знания и умения. Уче­ние — очень важная, но не единственная сфера духовной жизни ребенка. Чем ближе я присматривался к тому, что все мы привыкли называть учебно-воспи­тательным процессом, тем больше убеждался, что подлинная школа — это многогранная духовная жизнь детского коллектива, в которой воспитатель и воспитанник объединены множеством интересов и увлечений.

Учение — это лишь один из лепестков того цветка, который называется воспитанием в широком смысле этого понятия. В воспитании нет главного и второстепенного, как нет главного лепестка среди многих лепестков, создающих красоту цветка. В воспитании все главное — и урок, и развитие разносторонних интересов детей вне урока, и взаимоотношения воспитанников в коллективе.

Каждый из нас должен быть не абстрактным воплощением педагогической мудрости, а живой личностью, которая помогает подростку познать не только мир, но и самого себя. Решающее значение имеет то, каких людей увидит в нас подросток. Мы должны быть для подростков примером богатства духовной жизни; лишь при этом условии мы имеем моральное право воспитывать. Ни­что так не удивляет, не увлекает подростков, ничто с такой силой не пробуж­дает желания стать лучше, как умный, интеллектуально богатый и щедрый человек. В наших воспитанниках дремлют задатки талантливых математиков и физиков, филологов и историков, биологов и инженеров, мастеров творче­ского труда в поле и у станков. Эти таланты раскроются только тогда, когда каждый подросток встретит в воспитателе ту «живую воду», без которой задат­ки засыхают и хиреют.

...Можно ли согласиться с тем, что воспитание в узком смысле понятия не включает в себя образования и обучения, не включает формирование миро­воззрения, нравственного облика, развитие эстетического вкуса, физическое развитие? Что значит «воспитание в узком смысле»? Разве можно сформиро­вать мировоззрения без обучения и образования? Разве можно воспитывать человеческую душу, не имея в виду того, что человек видит, узнает, познает, осмысливает в процессе образования? С другой стороны, разве мыслимо обра­зование вне воспитания мировоззрения?

Надо понимать движения детского сердца

Нет в мире более гуманных профессий, чем профессии врача и педагога. До последней минуты борется врач за жизнь человека, никогда он не даст почув­ствовать больному, что его состояние плохое, даже безнадежное. Это азбучная истина врачебной этики. Мы, учителя, должны развивать, углублять в своих коллективах нашу педагогическую этику, утверждать гуманное начало в вос­питании как важнейшую черту педагогической культуры каждого учителя. Это целая область нашего педагогического труда, область почти не исследованная и во многих школах забытая, хотя о чуткости, гуманности, заботливости об­щих разговоров немало.

... Слова о чуткости часто лишь провозглашаются и, не реализуясь на прак­тике, превращаются в демагогию, болтовню. Можно ли говорить о чуткости, когда совершенно нормальный, здоровый ребенок из-за неуспеваемости по одному предмету остается на второй год? Можно ли говорить о чуткости в противоположном случае, когда, махнув на все рукой, учитель «натягивает» ребенку тройку, лишь бы не оставить на второй год? И в том и в другом случае - полное равнодушие к судьбе ребенка. И причина такого равноду­шия — в незнании ребенка, в отсутствии прочного психологического фунда­мента работы педагогического коллектива. Для многих ... учителей неуспеваю­щий, отстающий ребенок — это тайна за семью печатями. Без знания души ребенка, особенностей его мышления, восприятия окружающего мира слова о кости остаются пустым звуком; без знания души ребенка нет педагогической культуры...

Дети живут своими представлениями о добре и зле, чести и бесчестии, человеческом достоинстве; у них свои критерии красоты, у них даже свое из­мерение времени: в годы детства день кажется годом, а год — вечностью. Имея доступ в сказочный дворец, имя которому — детство, я всегда считал необхо­димым стать в какой-то мере ребенком. Только при этом условии дети не будут смотреть на вас как на человека, случайно проникшего за ворота их сказочно­го мира, как на сторожа, охраняющего этот мир, сторожа, которому безраз­лично, что делается внутри этого мира.

Это не сентиментальность, когда ребенок считает, что игрушечный авто­мобиль с поломанным колесиком страдает от боли так же, как израненный птенец, — это отзывчивость, основа доброты и поэтичности.

У ребенка бывают свои — маленькие и большие — тревоги, огорчения, заботы, несчастья. Учитель, обладающий высокой эмоциональной культурой, сразу видит, что у ребенка что-то не в порядке. Это видно прежде всего по глазам... Заметив, что у ребенка не все благополучно, чуткий учитель не станет сразу же расспрашивать. Но он найдет способ как-то дать понять, почувство­вать ребенку, что он, учитель, догадывается о его сердечной тревоге... А наедине можно и расспросить. Но если педагог убедился, что ребенок нуждается в помо­щи, остаться в стороне или забыть о ребенке — значит нанести ему новую травму.

Бывает, что у ребенка какая-нибудь пустяковая, с точки зрения взросло­го, обида; например, кто-то спрятал его игрушку... Но нельзя забывать, что у детей свои масштабы измерения радостей и горестей, добра и зла. Учитель-гуманист никогда не забывает, что он сам был ребенком. Надо войти в поло­жение ребенка, разделить с ним его горе, помочь ему. Нередко бывает, что самая желанная и дорогая для ребенка помощь — это сочувствие, сострадание, сердечное участие. Равнодушие же, безразличие потрясает ребенка...

...До тех пор, пока ребенка не удалось увлечь детскими радостями, пока в его глазах не пробудился неподдельный восторг, пока мальчик не увлекся детскими шалостями, — я не имею права говорить о каком-то воспитательном влиянии на него. Ребенок должен быть ребенком... Если, слушая сказку, он не переживает борьбу добра и зла, если вместо радостных огоньков восхищения у него в глазах пренебрежение, — это значит, что-то в детской душе надломле­но, и много сил надо приложить, чтобы выпрямить детскую душу.

Где-то в самом сокровенном уголке сердца у каждого ребенка своя струна, она звучит на свой лад, и чтобы сердце отозвалось на мое слово, нужно на­строиться самому на тон этой струны. Я уже не раз замечал, какие тяжелые переживания рождаются в детском сердце, когда ребенок чем-то встревожен, огорчен, а воспитатель не знает об этом. Сумею ли я знать, чем живет ребенок каждый день, что у него на душе? Буду ли я всегда справедлив с детьми?

Справедливость — это основа доверия ребенка к воспитателю. Но нет ка­кой-то абстрактной справедливости - вне индивидуальности, вне личных ин­тересов, страстей и порывов. Чтобы быть справедливым, надо до тонкости знать духовный мир каждого ребенка. Вот почему дальнейшее воспитание пред­ставлялось мне как все более глубокое познание каждого ребенка.

Чем ближе я знакомился с будущими воспитанниками, тем больше убеж­дался, что одной из важных задач, которые стоят передо мной, является воз­вращение детства тем, кто в семье лишен его.

...Жизнь утвердила убеждение в том, что если маленькому ребенку не уда­ется возвратить веру в добро и справедливость, он никогда не может почувст­вовать человека в самом себе, испытать чувство собственного достоинства. В подростковом возрасте такой воспитанник становится озлобленным, для него нет в жизни ничего святого и возвышенного, слово учителя не доходит до глубины его сердца.

Выпрямить душу такого человека — одна из наиболее трудных задач воспи­тателя; в этом самом тонком, самом кропотливом труде происходит, по суще­ству, главное испытание по человековедению. Быть человековедом — значит не только видеть, чувствовать, как ребенок познает добро и зло, но и защищать нежное детское сердце от зла.

В годы детства каждый человек требует участия, ласки. Если ребенок вы­растает в обстановке бессердечности, он становится равнодушным к добру и красоте. Школа не может в полной мере заменить семью и особенно мать, но если ребенок лишен дома ласки, сердечности, заботы, мы, воспитатели, долж­ны быть особенно внимательны к нему.

Встречая детей, я каждый день всматривался в их лица. Печальные глаза ребенка - что может быть более трудное в сложном процессе воспитания. Если в детском сердце горе, ребенок только... присутствует в классе. Он — как туго натянутая струна: притронешься неосторожно — причинишь боль. Каждый ре­бенок переживает горе по-своему: одного приласкаешь — и ему станет легче, другому ласковое слово причиняет новую боль. Педагогическое мастерство в таких случаях заключается прежде всего в человеческой мудрости: умей щадить больное сердце, не причиняй воспитаннику нового горя, не прикасайся к ранам его души. Потрясенный горем, охваченный смятением ученик, конеч­но, не может учиться так, как он учился раньше; горе накладывает отпечаток на его мышление. Самое главное для учителя — это прежде всего видеть дет­ское горе, печаль, страдания. Видеть и чувствовать детскую душу. В том, как учитель относится к горю ребенка, насколько способен он понимать и чувст­вовать детскую душу — заключается основа педагогического мастерства.

Надо прежде всего понимать движения детского сердца. Этому невозможно научиться с помощью каких-то специальных приемов. Это дается лишь благо­даря высокой эмоционально-нравственной культуре педагога. Какими бы ис­токами ни питалось детское горе, у него всегда есть что-то общее: грустные, печальные глаза, в которых поражает недетская задумчивость, безучастность, тоска, одиночество. Ребенок, переживающий несчастье, не замечает игр и раз­влечений товарищей; ничто его не может отвлечь от горестных мыслей. Самая тонкая и доброжелательная помощь маленькому человеку — это разделить его горе, не прикасаясь к глубоко личному, сокровенному. Грубое вмешательство может вызвать озлобленность, а советы не унывать, не отчаиваться, держать себя в руках, если за ними нет подлинно человеческого чувства, воспринима­ются детьми как неуместная болтливость...

Если бы меня спросили, что самое трудное в нашей работе, я бы ответил: говорить с ребенком о его отце и матери. Здесь малейшее неумение, оплош­ность, неточность могут привести к пагубным последствиям....Бывают такие обстоятельства, когда перед ребенком как будто бы острое лезвие ножа: он в ужасе, все в нем замирает. Такое чувство переживается в минуту обнажения тех интимных семейных взаимоотношений, которые ребенку хочется прикрыть, спрятать... Вот почему мне хочется сказать отцам: знайте и помните: дети пере­живают ваше падение, как свое личное горе, воспринимают вашу радость, как свою. Берегите же детскую любовь к человеку, укрепляйте веру в человека.

Я не могу без сердечной боли думать о том, что во многих школах сидят за партами где-то сзади, как отверженные, угрюмые, раздражительные или же равнодушные ко всему отстающие, второгодники. Нельзя допускать, чтобы они ушли из школы ожесточившимися или равнодушными к знаниям! Если нормальный человек ни в одном предмете не достиг успехов, если у него нет любимого предмета, значит, школа не настоящая.

Глубоко ошибаются те, кто видит гуманность в ровном, сдержанном тоне учителя, подкрашивающего при этом свои поучения сиропом доброты. Добро­та — это не тон и не специально подобранные слова. Подлинный воспитатель -всегда человек широкого эмоционального диапазона, он глубоко переживает и радость, и огорчение, и тревогу, и возмущение. Если дети чувствуют в этих человеческих страстях своего наставника правдивость — это и есть настоящая доброта. Подлинный воспитатель редко говорит своим питомцам: будьте хоро­шими. Доброту его души воспитанники чувствуют в глубокой правдивости и искренности. Подлинная доброта — это правдивость. Она далеко не всегда бы­вает приятной. Часто правда бывает горькой, тревожной, в ней — огорчение и обида. Но самая горькая правда утверждает в душе ребенка стремление быть хорошим, потому что доброта — а правдивость это и есть подлинная доброта — по самой своей природе никогда не унижает человеческого достоинства.

Великий русский педагог К. Ушинский писал, что мы можем сильно лю­бить человека, с которым постоянно живем, и не ощущать этой любви, пока какое-нибудь несчастье не покажет нам всю глубину нашей привязанности... Я вспоминаю эти слова каждый раз, когда длительное время не вижу детей, не чувствую их радостей и огорчений. С каждым годом у меня все больше крепло убеждение: одна из определяющих черт педагогической культуры — это чувст­во привязанности к детям. Но если чувству, по словам К. Станиславского, «приказывать нельзя», то воспитание чувств учителя, воспитателя является самой сущностью высокой педагогической культуры.

Побуждение к труду души

Воспитание ... заключается прежде всего в том, чтобы вырабатывать, отта­чивать у человека способность быть воспитываемым. Способность же быть вос­питываемым — это чуткость души, чуткость сердца воспитанника к тончайше­му оттенку слова воспитателя, к его взгляду, к жесту, к улыбке, к задумчиво­сти и молчаливости...

Гуманное отношение к ребенку означает понимание учителем той простой и мудрой истины, что без внутренних духовных усилий ребенка, без его жела­ния быть хорошим немыслима школа, немыслимо воспитание. Настоящий мас­тер педагогического дела и понукает, и заставляет, и принуждает, но все это делает так, что в детском сердце никогда не угасает этот драгоценный огонек: собственное желание быть хорошим... Подлинный мастер, даже упрекая, вы­ражая недовольство ребенком, изливая свой гнев (учитель также имеет право быть гневным, как и любой эмоционально культурный, воспитанный чело­век), — даже в гневе всегда помнит: только бы не погасить у ребенка эту мысль — мысль о не достигнутой цели, о желанности достижения цели.