ТЕМА 2. ДОНЕТЧИНА В 20-е— 30-е гг.

НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ С переходом к но-

ПОЛИТИКА И ОСОБЕННОСТИ вой экономической по-
ЕЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ литике перед властью

В ДОНЕЦКОМ РЕГИОНЕ возникла чрезвычайно

трудная задача — на­учиться управлять производством и при этом не «ут­ратить лица». Речь шла о том, что преобладание идеологии над экономикой всегда чревато нежела­тельными последствиями. X съезд РКП(б) не был съездом начала НЭПа, он лишь обозначил новый курс, приняв решение о замене продразверстки про­дналогом. Но это было решение, сама же идея выдви­галась ранее, причем неоднократно — на III Всероссийском съезде совнархозов (январь 1920 г.) — Ю. Лариным, в записке члена политбюро Л. Троцко­го в ЦК РКП(б) (февраль 1920 г.).

Новый курс вызвал широкое непонимание и со­противление со стороны многих партийных и госу­дарственных функционеров. Серьезное столкновение произошло на X партконференции, когда уже В. Ле­нину — вчерашнему противнику курса — пришлось семь раз выступать в защиту избранного пути.

Политбюро создало специальную комиссию (Л. Ка­менев, А. Андреев, А. Рыков и П. Богданов), которая выработала документ, названный «Наказ СНК (Сове­та народных комиссаров, т. е. — правительства боль-

шевиков) о проведении в жизнь начал новой эконо­мической политики». После многочисленных обсуж­дений в партийных и профсоюзных органах он был утвержден пленумом ЦК и 9 августа 1921 г. — СНК.

Наказ содержал два принципиальных момента: 1) переход к управлению «экономическими единицами сообразно принципам коммерческой выгоды»; 2) раз­решение свободы торговли, аренды и концессий. Если в период «военного коммунизма» в основе политики лежала идея, по которой методы управления должны сами собой привести к наиболее благоприятным ре­зультатам, то НЭП предполагал, что всякий метод хо­рош и целесообразен, если он дает экономическую выгоду.

Для управления предприятиями угольной про­мышленности Донбасса еще в 1920 г. создается ЦПКП. Этому аппарату предстояло управлять сотня­ми «разнокалиберных» предприятий, расположенных на территории 20 тысяч квадратных верст, с более чем сотней тысяч рабочих. Донецкую губернию раздели­ли на четыре горных округа (Луганский, Криндачев-ский, Юзовский и Шахтинский), которые включали 16 районов, разделенных на «кусты», состоявшие из группы шахт. Однако эта громоздкая структура не могла эффективно управлять отраслью.

Решение проблемы было найдено в комбинирова­нии различных отраслей производства — потребителей угля — с угольной промышленностью. Металлургичес­кая и химическая промышленности Донбасса произво­дили изделия, средства от продажи которых можно было пустить на «собственные» шахты. Юзовскому комбинату треста «Югосталь» были переданы рудни­ки бывших Новороссийского, Никополь-Мариупольс­кого и Рыковского обществ. Макеевский комбинат получил рудники акционерного общества «Унион»,

Петровский комбинат — шахты бывшего Русско-Бель­гийского общества.

Тресту «Химуголь» передали все рудники Лисичан­ского района, а также шахты Скальковского и Донец­кого «кустов».

Позднее у группы руководителей железных дорог появилось желание обеспечить себя топливом, при­чем дешевым, в результате чего создается общество «Транспорткопи», получившее в середине 1923 г. Байракское и Ровенецкое рудоуправления.

При отборе рудников и прикрепления их к тому или иному тресту в основу было положено два доволь­но случайных признака: географическая близость рудников к заводам, юридическая связь и принадлеж­ность в прошлом к одному акционерному обществу.

Следует отметить, что, кроме указанных трестов, в Донбассе уголь добывали также Паевое товарище­ство «Уголь» (ПТУ), «Аркампром», ГПУ иСолетрест.

Но все же, несмотря на определенную децентрали­зацию, основное оставалось в отрасли ЦПКП, чьи руд­ники добывали более 70 процентов угля.

При всей своей мощи это правление не было в состо­янии «осилить» все дореволюционные шахты. В пер­вой половине 1921 г. из 284 мелких шахт работали 156, добывавших около 11 процентов всего угля в регионе.

26 июня 1921 г. (то есть задолго до выхода «Нака­за СНК...») руководство ЦПКП издает приказ № 229, который разрешал сдавать шахты в аренду артелям, кооперативам и отдельным лицам. Арендаторы дол­жны были отдавать государству 30 процентов добы­того топлива, свободно распоряжаясь остальным. Ставилось и такое условие — не принимать рабочих крупных предприятий. При этом кустовым и район­ным управлениям разрешалось снабжать по догово­ренности арендованные шахты лесом и материалами.

Но сразу же оказалось, что сам текст приказа имел ряд непродуманных положений, в результате чего воз­никали десятки замаскированных «рогаток» на пути возможных арендаторов. Да и стиль документа был таким, что создавалось впечатление необязательнос­ти его выполнения.

Первая сложность заключалась в том, что проце­дура сдачи мелких предприятий в аренду состояла из такого количества бумажных «действий», что в каж­дом районе можно было за месяц провести оформле­ние передачи лишь 2—3 шахт. Но и после этого договор вступал в силу только через месяц. Это зна­чительно сдерживало темпы развития добычи на мел­ких предприятиях.

Для того, чтобы контролировать плату за аренду и бороться с «хищническими» методами разработки угля, требовался специальный аппарат.

15 июля 1921 г. Донецкое губернское экономсове-щание создало специальный орган для сдачи в аренду шахт — Комиссию по использованию мелких каменно­угольных предприятий (КИМКП). В ее состав были включены член президиума губисполкома А. В. Рад-ченко, председатель губернского отдела профсоюза горнорабочих и один специалист.

Население с самого начала проявило интерес к но­вовведению. А вот со стороны районных управлений и райкомов профсоюза выдвигались различные препят­ствия и помехи.

Давало, скажем, районное управление на переда­чу в аренду некоторые шахты. Когда же на них начи­нались работы, приходил приказ — договор отменить, арендаторов-частников арестовать. Были случаи про­извольного ареста промышленной милицией всех дол­жностных лиц, приезжавших в район для сдачи шахт.

Предприятия, возвращенные «под крыло» райуп-

равления, иногда подвергались затоплению. А то и просто предпочиталось затопление шахты передаче ее в аренду.

В некоторых районах для защиты интересов круп­ной промышленности вокруг рудников устраивались «демаркационные» запретные полосы, на территории которых нельзя было действовать частникам.

На ряде шахт, сданных в аренду, запрещались ра­боты из-за нежелания трудоустраивать местное сель­ское население. Не разрешалось пользоваться конными подъездными путями и погрузочными пун­ктами, даже бездействовавшими. Был издан приказ, абсолютно и безусловно запрещавший ранее разре­шенный отпуск материалов арендаторам в обмен на дополнительный уголь.

Профсоюзные органы находили «лазейки» чисто ведомственного характера, чтобы помешать аренде мелких шахт. В циркуляре № 12 губернского отдела профсоюза горнорабочих от 2 августа 1921 г. отмеча­лось, что решение об открытии мелких и крестьянских шахт позволит получить дополнительно 6 миллионов пудов угля в месяц практически с минимальными зат­ратами. Райкомам профсоюза рекомендовалось оказы­вать содействие передаче шахт в аренду, но при этом ставилось условие — «без разрешения центра подоб­ных сделок не заключать». Тем самым местные орга­ны лишались возможности активно участвовать в этом процессе. А ведь на местах лучше знали ситуацию, могли принимать более обоснованные решения.

Некоторые райкомы профсоюзов обвиняли комис­сию (КИМКП) в слишком высоких ставках зарплаты у «частников», другие — чрезмерно низких, хотя по всему Донбассу действовала одна семнадцатиразряд­ная тарифная ставка.

Профсоюзы требовали от предпринимателей при-

ема на работу только своих членов, тогда как важней­шая задача КИМКП заключалась в привлечении на работу в шахтах местного крестьянского населения, не состоявшего в профессиональных организациях.

Артели и частников принуждали содержать на свои средства шахткомы, устраивать на мелких пред­приятиях больницы и оплачивать их медперсонал, угрожая в противном случае отдать арендаторов под суд.

Некоторые рудничные комитеты требовали выда­чи зарплаты рабочим арендных шахт только с разре­шения профсоюза и только после выплаты на государственных рудниках (это было связано с обес­цениванием денег и ставило первых в худшие усло­вия).

Подобные помехи значительно тормозили работу КИМКП. И если комиссия не достигла значительных результатов, то это прежде всего из-за подобных «не­доразумений ».

Начав работу 5 августа 1921 г., комиссия через две недели вернулась в Бахмут почти без результатов.

Первые 2000 пудов угля были добыты на мелких шахтах в Щербиновском районе 20 августа 1921 г. Но взаимоотношения КИМКП с государственными пред­приятиями не налаживались — приходилось много­кратно возвращаться в один и тот же район, где, казалось, все проблемы сдачи в аренду были решены. В результате больших усилий к 1 сентября было орга­низовано семь арендных участков: Дружковский, Щербиновский, Марьинский, Алмазный, Успенско-Ольховский, Дебальцевский и Криндачевский.

Только прибытие специальной комиссии Совета труда и обороны во главе с заместителем председате­ля Высшего совета народного хозяйства И. Т. Смил-гой «легализовало» полномочия КИМКП.

Ггг

Но еще длительное время желания многих взять в аренду мелкие шахты не удовлетворялись, продол­жалось затопление «ничьих» предприятий. Ни у арендаторов, ни у КИМКП не было уверенности в том, что работы на сданных шахтах не будут оста­новлены.

Созданный райуправлениями контроль продолжал вносить в работу арендаторов нервозность: усилия тех­ников-контролеров растрачивались впустую, в основ­ном — на мелкие придирки. На некоторых участках штаты контролеров превышали количество работни­ков КИМКП, обслуживавших хозяйственную работу. Создавалась ситуация двойной опеки: уполномочен­ные комиссии были обязаны контролировать работу арендаторов и одновременно отвечали за добычу угля, а контролеры от райуправлений никакой ответствен­ности за работу мелких предприятий не несли. Арен­даторам предъявляли совершенно не совпадавшие требования по текущей отчетности, и если учесть, что речь шла, как правило, о неграмотных или малогра­мотных крестьянах или рабочих артелях, которых среди арендаторов было большинство, то понятна не­суразность таких требований.

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО В соответствии с решени-

В УСЛОВИЯХ НЭПа ями X съезда РКП(б) в марте

1921 г. были разработаны нормы продовольственного налога, объявлено об уп­разднении продразверстки, разрешено торговать сель­скохозяйственной продукцией, что способствовало повышению трудовой активности крестьян. Уже вес­ной 1921 г. посевные площади расширились. Однако ограбленное село, лишенное запасов, было зависимым от погодных условий. В 1921 г. сильная засуха пора-

зила степные губернии Украины. Урожай был катас­трофически низким, всего 297 млн. пудов. Результа­том стал голод 1921—1922 годов. Он был обусловлен прежде всего экономической политикой государства, которая была направлена на ограбление деревни, а во-вторых, зависимым положением марионеточной дер­жавы, которая действовала не в интересах своих граждан, а безропотно выполняла указания руково­дящего центра. Голод, безусловно, был результатом значительного недобора урожая вследствие засухи, а ущерба, причиненного хозяйству семилетней войной. Однако руководство страны требовало от Ук­раины поставок хлеба: «Чрезвычайно тяжелое продо­вольственное состояние пролетарских центров России, красных столиц Москвы и Питера ... обязы­вают советскую Украину прийти на помощь, урезая до последней ступени собственные потребности». Уре­зания подкреплялись вооруженными продотрядами. В начале июля Ленин предложил мобилизовать в По­волжье молодежь в количестве около 500 тыс. шты­ков. Предлагалось «разместить эти 1/2 млн. на Украине с тем, чтобы они помогли усилить продрабо-ту, поскольку чрезвычайно заинтересованы в ней, осо­бенно ясно осознавая и чувствуя несправедливость ненасытных богатых крестьян на Украине». Этот план реализован не был по причине полной дезорга-• низации жизни в Поволжье, зато на Украину прибы­ло 439 тыс. беженцев. В то же время (6 августа) Ленин снова заявил: «Я думаю, что для успешного сбора на­лога нужны воинские части в помощь этому сбору, с тем, чтобы эти воинские части получили усиленное снабжение за счет местных крестьян, пока налог не будет уплачен...» Местным инструкторам предлага­лось в каждой волости брать от 15 до 25 заложников. В случае невыполнения продналога «налоговые за-

ложники должны быть осуждены вплоть до примене­ния высшей меры наказания — расстрела, после чего следует взять следующую группу. Все зерно, незави­симо от продналога, конфисковать», — настаивал Ленин.

И это в то время, когда положение на Украине ста­новилось трагическим, запасы были изъяты полнос­тью. Новый урожай, в частности, в Донецкой губернии, дал в среднем по 6 пудов с десятины, т. е. меньше, чем было посеяно (по 9 с дес). Руководите­ли Донецкого губисполкома сообщали: «Голод в Дон­бассе приобрел ужасные размеры. Голодают до 500 тысяч человек. Крестьяне в отчаянии роют себе мо­гилы, не ощущая реальной помощи». Однако выкач­ка хлеба продолжалась. До 15 января 1922 года в губернии было изъято 120 тыс. пудов хлеба. Никакой помощи Украине правительством предоставлено не было. Ее осуществляли международные организации, особенно АРА, которая на собранные американскими рабочими средства приобрела продукты, из них гото­вили обеды для детей.

В условиях полного забвения нужд народа госу­дарством смертность на почве голода была значитель­ной. Умирали в основном в селах. Обстановка в промышленных центрах несколько смягчилась вследствие предоставления изъятого у крестьян про­довольствия.

Изъятие запасов, в том числе и посевного матери­ала, уменьшение численности рабочего скота обусло­вили сокращение посевов. Так, в 1922 г. в губернии было засеяно 1682 тыс. десятин против 2386 тыс. в 1921г.В1923г. посевная площадь несколько расши­рилась и составила 2102 тыс. десятин, или 83% посе­вов 1916 г., в 1924 г. — 97%, в 1925 г. были достигнуты показатели 1916 г.

МАТЕРИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В 1923 г. было за-

РАБОЧИХ вершено перераспреде-

ление земельного фонда. Из 5996 тыс. десятин 4996 тыс., или 93,4%, были предоставлены в пользование крестьян. 330 тыс., или 6,1%, поступило государственным учреж­дениям и предприятиям, 18 тыс. десятин предостав­лено городам. Землепользование крестьян губернии увеличилось на 32%. В расчете на едока прибавка со­ставила в среднем 0,6 десятин. Землепользование ста­ло более уравнительным, вследствие чего выросла группа среднего крестьянства.

Новый земельный порядок был оформлен Земель­ным кодексом ВУЦИК УССР, принятым 29 ноября 1922 г. В нем была зафиксирована ликвидация част­ной собственности на землю. Земля была провозгла­шена собственностью государства. Ее основная часть была предоставлена в пользование крестьянам. Фак­тически же Земельный кодекс лишил крестьян зем­ли, что облегчило окончательное изъятие угодий у крестьян и передачу ее колхозам и совхозам в ходе сплошной коллективизации.

В 1921—1928 гг. проводилось упорядочение земель­ного фонда путем размежевания земельных площадей между сельскими громадами и промышленными предприятиями. Проводилось и внутриселищное зем­леустройство с выделением в натуре земельных уго­дий крестьянским дворам и выдачей землеотводных актов, что сопровождалось фактическим уравнением землепользования путем изъятия излишков. Эта ра­бота с 1930 года в связи с отобранием земли у кресть­ян и передачей ее колхозам и совхозам была прекращена.

ЗЕМЛЕУСТРОЙСТВО В 1920 г. оно определялось

В 1921—1928 ГОДАХ только расходами на питание.

С переходом к новой экономи­ческой политике ситуация в корне меняется. Подъем промышленного производства сдерживался обваль­ной инфляцией. Пока советские рубли обесценива­лись, нужно было страховать заработки от падения (снижения покупательной способности). Для этого были введены твердые единицы — коэффициенты, называвшиеся «товарными рублями».

Товарный рубль включал стоимость набора из 24 наименований продуктов и товаров широкого потреб­ления. Было подсчитано, что в январе 1913 г. за этот набор нужно было заплатить 10 рублей. На 1 сентяб­ря 1923 г. стоимость такого же набора равнялась 350 рублям. Набор был составлен так, что каждого про­дукта было взято определенное количество, обычно потребляемое рабочим. Зная заработок, можно было заранее подсчитать, какая его часть должна пойти на хлеб, другие продукты, обувь, одежду. Соответствен­но пересчитывалась, ориентируясь на товарный рубль, зарплата, выдававшаяся еженедельно. Товар­ный рубль давал возможность устанавливать реаль­ную зарплату, и этим был относительно выгоден рабочим. С выпуском червонцев (золотых рублей) то­варный рубль утратил свои функции, так как инфля­ция прекратилась.

1923 год с особой остротой выдвинул проблему «ножниц цен». Начавшееся еще в 1922 г. вздорожа­ние так называемых фабрикатов (промышленных товаров) нарушило нормальное соотношение цен на продукцию сельского хозяйства и промышленности и достигло таких существенных размеров, которые вынудили государство решительно вмешаться в воп­росы регулирования рынка. Дело в том, что «ножни-

цы» вызвали в последнем квартале 1923 г. падение курса червонца на 27,9% его реальной ценности на розничном рынке Донбасса. Соответственно подня­лась стоимость советских рублей (совзнаков).

В ноябре 1923 г. средний заработок на едока со­ставлял в совзнаках: у рабочих-металлистов — 20,35, горняков — 15,19, химиков — 10,39.

Эти деньги расходовались (в среднем на едока) у горняков следующим образом: на питание — 4,26 руб., содержание и оплату жилья — 0,55, топливо — 1,89, одежду и туалет — 5,5, хозяйственные расхо­ды — 0,38, стирку и гигиену — 0,2, спиртные напит­ки — 0,11, культурно-просветительные нужды — 0,18, табак, папиросы и спички — 0,18, лечение — 0,04, общественно-политические расходы — 0,60, помощь отсутствующим членам семьи — 0,21, рас­ходы на собственное хозяйство — 0,47, прочие — 0,46 руб. Таким образом, расходовалось 15,03 руб. Остаток дохода составлял с начала года 2 руб. 33 коп.

Вот как выглядело распределение (в процентах) расходов горняков, металлистов и химиков в 1923 г.

По данным ноябрьского (1923 г.) бюджетного об­следования, 13% из общей суммы зарплаты рабочим выдавались так называемыми бонами, по которым можно было получить продукты в кооперации. Но из-за ограниченного ассортимента товаров рабочие нео­хотно обращались в кооперацию. Из всех товаров, которыми кооперация могла снабжать рабочих в Дон­бассе, только четвертая часть товаров покупалась в ко­оперативных лавках, причем только 4% из общей суммы было куплено за деньги.

Как же питались рабочие?

В соответствии с международной нормой Фойта, принятой в 20-е годы, человек, занятый средним по тяжести физическим трудом, должен получать еже­суточно 118 г белка, 56 г жиров и 500 г углеводов. При тяжелой работе нужно 145 г белка, 100 г жиров и 500 г углеводов.

В пище рабочих Донбасса эти вещества содержа­лись в таких количествах (в граммах):

Эти цифры показывают, что пища рабочего по сво­им нормам была выше потребностей среднего физи­ческого труда и приближалась к нормам тяжелого труда. По сравнению с 1922 г. питание значительно улучшилось.

Нужно отметить, что реальная зарплата в сентябре 1925 г. (в сравнении с 1913 г., в процентах) была такой: у металлистов — 54%, пищевиков — 93%, печатников — 128%, химиков — 93%, горнорабочих — 43%.

Фактором, наиболее отрицательно влиявшим на материальное положение рабочих в 1926—1927 гг. и

принявшим форму систематического массового явле­ния, была несвоевременная выплата зарплаты. Особен­но ощутимым это было в тяжелой промышленности и строительстве. В августе-сентябре зарплату не получа­ли горняки 15-ти рудоуправлений.

В 1929 г. средняя зарплата рабочих в Донбассе со­ставляла 64 руб. 76 коп. в месяц. Уровень жизни мож­но реально оценить в сопоставлении зарплаты с ценами*.

Виды торговли

Ютсутствие цен означает отсутствие соответствующе­го товара в данном виде торговли.

Несмотря на определенные перекосы и недоразу­мения, в целом же прослеживается процесс постепен­ного повышения уровня жизни донецких рабочих в 20-е годы. Наиболее динамично это происходило в пе­риод новой экономической политики, когда суще­ственным было влияние рыночных отношений на развитие промышленности и социальную политику государства.

КОЛХОЗЫ И СОВХОЗЫ Совхозы и колхозы созда-

В 20-е ГОДЫ вались уже в ходе преобразо-

вания аграрных отношений. В 1923 году было учтено 139 совхозов, которым отведе­но 105 тыс", десятин угодий, 55 из них были «припис­ными хозяйствами» промышленных предприятий.

Создавались и коллективные хозяйства крестьян — коммуны, артели, ТСОЗы. В конце 1922 г. в До­нецкой губернии имелось 483 коллективных хозяй­ства, в том числе 35 коммун, 432 артели, 16 ТСОЗов. Всего в коллективных хозяйствах было 64 тыс. деся­тин земли, числилось 14 334 человека, т. е. в среднем по 29 человек на хозяйство.

Особой популярностью коллективные хозяйства не пользовались. Бо­лее привлекательной для крестьян была сельскохозяйствен­ная кооперация. Она была создана на Все-украинском Учреди­тельном съезде в марте 1922 года под названием «Сельский господарь». Объе-

динения сельскохозяйственных кооператоров возни­кают и в Донецкой губернии.

ИЗМЕНЕНИЯ В АДМИНИСТРАТИВНОМ В 1925 г.

УСТРОЙСТВЕ ДОНБАССА была упраздне-

на Донецкая гу­берния. Сохранилось деление на округа: Артемовский, Луганский, Мариупольский, Сталинс­кий, Старобельский (Таганрогский и Шахтинский ок­руга с 848 тыс. чел. населения в 1924 году были переданы в состав РСФСР). Округа состояли из райо­нов, которые делились на сельсоветы (поссоветы). В июле 1930 г. вместо 5 округов в Донбассе были созда­ны 17 районов. 2 июля 1932 г. образовалась Донец­кая область. В июне 1938 г. ее разделили на две — Ворошиловградскую (ныне Луганская) и Сталинскую (сейчас Донецкая).

Особенностью административного устройства Дон­басса было создание национальных формирований — греческих, немецких, болгарских районов и сельсо­ветов.

ХЛЕБНЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ В 1925 г. довоенные по-

В 1927 г. севные площади были вос-

становлены. Рынок был насыщен дешевыми сельхозпродуктами: пуд ржи — 0,7 руб., гусь — 1,6 руб., говядина — 0,2 руб. за фунт и т. д. Благосостояние крестьян повышалось. Они соору­жали дома, обзаводились скотом, приобретали инвен­тарь, даже трактора. Однако наряду с восстановлением сельского хозяйства стала проявляться ограничен­ность мелкого хозяйства. В нем отсутствовали условия для внедрения машин. Оно оставалось мелкотовар-

ным. По причине низкой производительности труда один работник мог прокормить всего трех человек. Село нуждалось в значительной государственной под­держке в то время, когда на него смотрели как на ис­точник средств для индустриализации. Закупочные цены на хлеб оставались низкими, что привело к сни­жению заинтересованности крестьян в выращивании зерновых культур. В1927 г. произошло даже сокраще­ние посевов пшеницы, ячменя. Ниже выдался и уро­жай. Поставки зерна на рынок сократились, поскольку крестьяне не желали продавать хлеб по низким ценам. Осенью проявились так называемые «хлебные затруд­нения». Они были обусловлены увеличением экспор­та зерна при сокращении сбора. Руководство страны нашло выход в «чрезвычайных мерах» по изъятию хлеба из крестьянских хозяйств. По сути, была возоб­новлена практика продразверстки. Торговля хлебом на рынке запрещалась, снова появились продотряды. Крестьянским дворам давались дополнительные зада­ния по поставкам хлеба по твердым, ниже рыночных, ценам. Так появились «твердоплановцы». В случае не­выполнения заданий хозяйство конфисковывалось, распродавалось с торгов, а семья выбрасывалась на улицу. Например, до июля в Артемовском округе за не­выполнение «твердых заданий» было конфисковано и распродано имущество 314 крестьян, среди которых 167 — зажиточных, 100 — середняков, а 9 — даже бед­няков.

По Мариупольскому округу в 1929 г. за невыполне­ние дополнительного плана хлебопоставок было опи­сано 2268 хозяйств (3,5% хозяйств округа), из них 1232 хозяйства (1,9%) продано с торгов. За сопротив­ление грабежу было арестовано 528 человек, 516 при­влечены к уголовной ответственности. Суд приговорил 4 к расстрелу, 145 к лишению свободы, 55 были выс-

ланы за пределы округа. Остальные были оштрафова­ны. И все это за то, что люди пытались отстоять право на продукт своего труда.

Однако репрессивные меры обстановку в сельском хозяйстве не улучшили. Наоборот, у крестьян исчез­ла заинтересованность в расширении производства, поскольку все запасы снова, как и в период военного коммунизма, насильственно изымались.

Сталин решил, что наиболее приемлемым путем решения хлебной проблемы может стать создание кол­хозов, а также совхозов. Курс на сплошную коллек­тивизацию был провозглашен им в статье «Год великого перелома» в газете «Правда» 7 ноября 1929 г. Сталин и его окружение ввергли страну в авантю­ристическую затею по так называемой социалистичес­кой реорганизации сельского хозяйства, невзирая на то, что для сплошной коллективизации не имелось ни материально-технических, ни морально-психологи­ческих условий. Потребовалось применение жестких мер с тем, чтобы вынудить крестьян к вступлению в колхозы.

ШАХТИНСКОЕДЕЛО, Согласно обвинительному

ДЕЛО «ПРОМПАРТИИ» заключению официально это

дело имело название «Дело о контрреволюционной организации инженеров и тех­ников, работавших в каменноугольной промышленно­сти СССР». Начало «разработки» связано с именем полномочного представителя Объединенного государ­ственного политического управления по Северо-Кав­казскому краю Е. Евдокимова (член партии эсеров с 1907 г., анархо-синдикалист с 1915 г., большевик с 1918 г., в 1919 г. — начальник особого отдела Москов­ской ЧК, в 1920 г. — начальник особого отдела Всеук-

раинской ЧК, к 1928 г. награжденный тремя орденами Красного Знамени). Стремление Е. Евдокимова подать агентурные материалы о существовании в г. Шахты не­легальной вредительской организации старых специ­алистов в угольной промышленности председателю ОГПУ В. Менжинскому не встретило поддержки пос­леднего, который требовал существенных доказа­тельств. Нашел Евдокимов поддержку у генерального секретаря ВКП(б) И. Сталина. С санкции Сталина были проведены массовые аресты специалистов, начальни­ков рудоуправлений, сотрудников трестов.

Известно также, что еще за год до этих событий, 18 марта 1927 г., политбюро ЦК КП(б)У не разреши­ло инженеру А. Казаринову заграничную команди­ровку (на Шахтинском процессе Казаринов будет одной из центральных фигур). Это означает, что дело готовилось давно, о нем было известно высшему ру­ководству компартии Украины (генеральный секре­тарь Л. Каганович).

В марте 1928 г. состоялся пленум ЦК КП(б)У, на котором еще до начала процесса рассматривались «по­литические уроки шахтинского дела». Это обсужде­ние проводилось с нарушением существовавшей партийной субординации — соответствующий пленум ЦК ВКП(б) еще не состоялся.

13 марта 1928 г. в газете «Известия ЦИК и ВЦИК» было опубликовано официальное сообщение Прокуро­ра Верховного суда СССР, в котором, в частности, го­ворилось: «На Северном Кавказе, в Шахтинском районе Донбасса, органами ОГПУ при прямом содей­ствии рабочих раскрыта контрреволюционная органи­зация, которая имела своей целью дезорганизацию и разрушение угольной промышленности этого района. Руководящий центр этой организации, что подтверж­дается несомненными данными следствия, находится

за границей и состоит из бывших капиталистических собственников и акционеров каменноугольных пред­приятий Донецкого бассейна, имеющих тесные связи с отдельными агентами некоторых немецких промыш­ленных фирм и польской контрразведкой... Следстви­ем установлено, что работа этой контрреволюционной организации, действовавшей в течение ряда лет, выра­зилась в злостном саботаже и скрытой дезорганизатор­ской деятельности, в подрыве каменноугольного хозяйства методами нерационального строительства, ненужных затрат капитала, понижении качества про­дукции, повышении себестоимости, а также в прямом разрушении шахт, рудников, заводов и т. д...»

Арестованные также обвинялись в создании мос­ковского и харьковского центров организации.

Открытый процесс (фактически — первый поли­тический в СССР) проходил в Москве, в Колонном зале Дома союзов с 18 мая по 5 июля 1928 г. Перед Специальным присутствием Верховного Суда СССР (председатель — будущая «знаменитость» на процес­сах 1937—1938 гг. А. Вышинский, члены — М. Ва­сильев-Южин, В. Антонов- Саратовский, Н. Курченко и С. Киселев) предстали 53 руководящих инженерных работника угольной отрасли. Государственными обви­нителями были Н. Крыленко и Г. Рогинский, обще­ственными — Г. Гринько, С. Шеин, Крумин и Осадчий. Защищали подсудимых 15 известных мос­ковских адвокатов.

Среди обвиняемых были: директор, главный тех­нический директор, его заместитель, председатель технического совета, три заведующих отделами, за­меститель заведующего отделом треста «Донуголь», заведующий Управлением нового строительства Дон­басса (УНБ), его помощник, два старших инженера этого управления, заместитель директора Главгортоп-

лива ВСНХ СССР, заведующий отделом московского представительства «Донугля», помощник начальни­ка горного округа, главный механик, помощник за­ведующего горными работами и два техника Донецкого горнорудного управления, 5 директоров (заведующих) шахтами и рудоуправлениями, 5 глав­ных инженеров шахт, 2 их заместителя, 2 заведую­щих горными работами рудоуправлений, техник-консультант по экспорту антрацита в Париже, четы­ре немецких специалиста, а также техники участков, технические инструкторы шахт.

Процесс был заранее отрежиссированным спектак­лем с запланированными ежедневными посещениями 1600 рабочих, его ход освещали 120 журналистов.

Во время судебного следствия «признали» свою вину полностью 20 обвиняемых, частично — 11, не признали — 22.

5 июля в 24.00 был оглашен приговор: 11 обвиняе­мых были приговорены к расстрелу, трое — к 10 годам лишения свободы с ограничением в правах на 5 лет и конфискацией имущества, двадцать один — на сроки заключения от 4 до 8 лет, десять — от 1 до 3 лет.

Четверо были осуждены условно, еще четверо (в том числе 4 немецких специалиста) признаны невиновны­ми. По просьбе суда Президиум ЦИК СССР, учитывая, что «во время предварительного следствия и затем на судебном следствии не только признали свою вину пе­ред пролетарским государством, но и стремились рас­крыть перед ним все обстоятельства совершенных ими преступлений. Учитывая эти обстоятельства, а также то, что значительное большинство осужденных пред­ставляет собой квалифицированную техническую силу, которую можно использовать в соответствующих условиях, на практическом деле», заменил Н. Н. Бере­зовскому, А. И. Казаринову, Ю. Н. Матову, С. П. Бра-

тановскому, Г. А. Шадлуну и Н. П. Бояршинову рас­стрел лишением свободы сроком на 10 лет со строгой изоляцией и поражением в правах на 5 лет с конфис­кацией имущества. 9 июля 1928 г. были расстреляны: заведующий подотделом механизации «Донугля» Н. Н. Горлецкий, старший инженер проектного отдела УНБ Н. К. Кржижановский, техник-консультант по экспорту антрацита в Париже А. Ю. Юсевич, Н. А. Бо-яринов и С. 3. Будный (должности которых в пригово­ре не указаны).

Как свидетельствуют документы архива управле­ния Службы безопасности Украины в Донецкой об­ласти, свой «вклад» в развитие Шахтинского дела внесли работники Артемовского и Сталинского ок-ротделов ГПУ. Ими были начаты и направлены на закрытое рассмотрение Особых совещаний при кол­легиях ОГПУ СССР и ГПУ УССР дела на десятки спе­циалистов угольной промышленности. В документах того времени эти дела имели общее название — «шахтинское».

Часть работников донецкого филиала Московско­го теплотехнического института, осужденных по Шахтинскому делу к расстрелу и различным срокам заключения (М. М. Радович, Л. Е. Пензин, П. В. Са­мойлов, А. П. Хропов, В. Н. Михайлов, А. П. Яко-венко и др.), стали в 1931 г. основными «фигурантами» в деле «основной диверсионной и наи­более мощной из организаций, созданных «Промпар-тией».

13 июля 1928 г. И. Сталин на собрании ленинград­ского партактива заявил: «Урок, который вытекает из шахтинского дела, состоит в том, чтобы ускорить темп образования, создания новой технической интел­лигенции из людей рабочего класса, преданных делу социализма...»

ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА В конце 1915 г.

В 1920-е ГОДЫ министр народного про-

свещения граф П. Н. Иг­натьев внес в Государственную думу для утверждения проект сметы расходов по народному образованию на следующий год, где указывалось, что всего в стране имелось 5 высших технических заведений, 34 сред­них, 29 низших технических, 36 ремесленных учи­лищ, 32 школы для ремесленных учеников, 171 низшая ремесленная школа, 68 различных професси­ональных школ, 200 профессиональных курсов и классов и 761 класс ручного труда. В Донбассе име­лось всего 8 профессиональных школ, в которых обу­чалось около 700 человек.

В качестве одной из своих важнейших задач боль­шевики ставили осуществление так называемой «культурной революции». Необходимо было начинать с азов, добиваясь поголовной грамотности. В 1921 г. в Донецкой губернии создаются пункты и школы по лик­видации неграмотности (ликпункты и школы ликбе­за). В апреле 1924 г. журнал «Просвещение Донбасса» сообщал, что ликвидация неграмотности проходит очень слабо: из 35 тыс. неграмотных членов профсою­зов обучено всего 7 тыс. На селе ситуация была еще хуже: из 475 тыс. неграмотных крестьян было обуче­но только 5 тыс. Помимо нехватки средств сказыва­лось то, что многие шахтеры, строите­ли, химики были се­зонными рабочими, прибывшими в Дон­басс временно,что­бы заработать на Первый ликбез на ст. Юзово, 1923 г.

покупку лошади или инвентаря. Они не видели необ­ходимости даже в начальном образовании. Именно по­этому организации общества «Долой неграмотность», Губграмчека не только искали средства для содержа­ния ликпунктов и школ ликбеза, а вели пропаганду не­обходимости обучения.

Одновременно с ликвидацией неграмотности было решено создать сеть школ для малограмотных взрос­лых, которых было 90 тыс. Предусматривалось, что в городе будут обучаться ежегодно по 5 раз 800 групп из 25—30 человек, а в селе — 3 раза.

Только за три года на эти цели было необходимо 7 миллионов золотых рублей — громадная по тем вре­менам сумма. Поэтому после длительных дискуссий приняли решение отказаться от «немедленного и пол­ного удовлетворения нужды в просвещении решитель­но всех слоев населения». Губернский отдел народного образования стал на путь «ударности»: в рабочем Дон­бассе в первую очередь создавались просветительные учреждения для организованного пролетариата, затем — для беднейшего крестьянства и в последнюю оче­редь — для остального населения. Такой подход объяснялся тем, что профсоюзы вместе с хозяйствен­ными органами приняли на свое полное обеспечение значительную часть просветительных учреждений (271 из 309), существовавших в городах и рабочих по­селках, а также 13 профтехшкол. В 1922 г. в Донбас­се система профессионального образования рабочих включала 24 школы фабзавуча (2340 учащихся), 7 домов подростков (360 чел.), 2 вечерних техникума (178 чел.), 34 рабочих курса (2560 чел.) и 3 научно-физических кабинета.

Более высокой ступенью являлась система индуст­риально-технического образования, в которую входи­ли 5 техникумов (Юзовский горно-механический,

Таганрогский металлургический, Бахмутский меха­нико-электротехнический, Горловский и Лисичанс­кий горные). В те годы техникумы давали хотя и узкое, но высшее образование. В Донбассе также работали ко­оперативный, музыкальный техникумы, 2 медицинс­кие, 3 музыкальные и 2 художественные школы, в которых обучалось более 1200 человек.

Для получения специального сельскохозяйствен­ного образования к 1922 г. были созданы Луганский сельхозтехникум, Каменская, Власовская и Таган­рогская профшколы, четыре переходные школы, две лесных, а также землемерные курсы. В этих заведе­ниях обучалось 620 человек.

Преподавателей не хватало, их в начале 20-х го­дов готовили лишь на шести трехгодичных курсах (697 чел.) и двух краткосрочных курсах (213).

Надо было учить и детей. Школы социального вос­питания, предназначенные именно для этого, испы­тывали особенные трудности. Среднее (семилетнее) образование мог получить далеко не каждый — шко­лам не хватало средств. В основном заканчивали пер­вую ступень (концентр) 3 или 4 группы и получали начальное образование.

Осенью 1922 г. в газетах РСФСР и Украины про­ходила дискуссия: где взять деньги для школы. Пред­полагалось либо сделать школы платными, отказавшись от советской политики в области народ­ного образования, либо закрыть многие из них. Вы­хода, казалось, не было. Донецкий губнаробраз, отражая настроения рабочего центра, нашел третий путь — ввел денежное обложение. Аргументировалось это следующим образом. В дореволюционный период плата за обучение означала получение права на обра­зование. Новый подход — так называемые взносы об­ложения — означал лишь добровольное участие

родителей в хозяйственном обеспечении просвети­тельного учреждения. Если раньше неуплата родите­лями за обучение означала исключение ученика из школы, то по новому положению этого не было.

В 1923 г. в Донецкой губернии числилось 2118 уч­реждений социального воспитания. Из них 1750 тру­довых школ (3,3% из них не работали). На средства родителей и населения содержались 66% школ, 14,1% получали деньги из местного бюджета, 7,3% существо­вали на средства профсоюзов и только 3,5% — за счет наркомата просвещения. Хотя еще год назад нарком-прос содержал более половины школ в губернии.

За короткий период времени произошли резкие из­менения, причинами которых были, главным обра­зом, переход к жесткому бюджету и широкое привлечение населения к содержанию школ на дого­ворных началах.

Параллельно велись поиски иных путей матери­ального обеспечения школ. В Шахтинском уезде на­чали такой эксперимент: каждая волость выделила специальный земельный фонд, хозяйственное исполь­зование которого и давало средства для содержания просветительных учреждений. Это ставило их вне за­висимости от обеспеченных слоев населения, создава­ло прочную материальную базу просвещению.

Следующей важнейшей задачей Донецкого губна-робраза было просвещение беднейшего крестьянства. 2 октября 1921 г. сессия губисполкома декретирова­ла самообложение на просветительные нужды в селе. Работники губернского и уездных отделов народного образования выехали в села для агитационной рабо­ты. Несмотря на голод, поразивший губернию, к ап­релю 1922 г. было собрано 26 миллиардов рублей (образца 1921 г.) и небольшое количество продуктов. Это была сумма, равная той, которую народный ко-

миссариат просвещения Украины выделил Донбассу на 5 месяцев. Средств хватило на содержание просве­тительных учреждений до марта, после чего начались перебои в оплате работников школ — к 1 июня 1922 г. 16 тысяч учителей не получили зарплату.

Чтобы обеспечить учителям средства к существова­нию, стали внедрять так называемое «хозяйственное обрастание» — засев земельных участков при школах-семилетках и детских домах. Благодаря энергии работ­ников просвещения и содействию Советов и земельных органов в первый же год в Донбассе при всех просвети­тельных учреждениях было засеяно 2000 десятин зем­ли (2200 гектаров). Губисполком отменил погашение детскими учреждениями полученной семенной ссуды, что увеличило результаты посевной кампании.

К сентябрю 1922 г. было проведено пять губернс­ких съездов по просвещению, решавших не только проблемы материального обеспечения школ, но и организационные и методические вопросы.

По статистическим данным, в 1922 г. учителя сель­ских школ получили оплату труда хлебом, собранным по договорам у населения. Но если в Мариупольском уезде им выдавалось по 2—3 пуда в месяц, то в Шах-тинском — до 11,5, а в среднем по губернии — по 6— 7 пудов.

Невиданный голод 1921—1922 гг. выбросил на ули­цы тысячи беспомощных детей. Кошмарные картины голодных смертей, преступности, детской проститу­ции потрясли весь мир. И борьба с этой бедой в первой половине 20-х годов оттеснила на второй план все дру­гие заботы органов просвещения. Работа прежде всего была сосредоточена на создании особого типа детских воспитательно-образовательных учреждений — детс­ких домов. По разрабатывавшейся в те годы теории со­ветского социального воспитания детский дом

представлял собой ячейку общества, в которой ребенок воспитывается в духе коллективизма, с малых лет при­учается к коллективным навыкам, к коллективному сознанию, приучается осознавать себя частью единого целого. А в качестве идеала выдвигалось положение, при котором существующая школа должна была по­глотиться детским домом, устраняющим влияние се­мьи. К счастью, жизнь уже тогда отбросила подобные крайности.

В декабре 1921 г. в Донецкой губернии был 261 дет­ский дом, где находилось 19792 ребенка. Примерно столько же беспризорников оставалось на улице. По­этому создавались коллекторы-распределители по ус­тройству этих детей, открывались дневные детские дома, детские сады при школах-семилетках, детские площадки. 71 детский дом был прикреплен к богатым хозяйственным организациям — шахтам и заводам. Беспризорных детей передавали на попечение богатым частным лицам, вначале на принципах добровольнос­ти, а затем пришлось перейти к принудительному пат­ронированию. К началу 1923 г. около 1500 детей в губернии имели опекунов.

Но несмотря на все это, проблема снижения детских правонарушений и борьбы с преступностью не исчеза­ла. Повсеместно создавались ко­миссии по делам несовершенно­летних, а в Таган­роге, Мариуполе и Луганске были организованы так называемые по­луреформатории — учреждения СО-

циальной реабилитации малолетних правонарушите­лей.

Уже с 1920 года по требованию жителей поселков и городов Донбасса открывались рабочие клубы и крас­ные уголки. Они нередко размещались в старых ветхих помещениях, совершенно не приспособленных для массовой работы. К1923 г. в Донбассе работали 127 ра­бочих клубов, а через год — почти вдвое больше. В1924 г. рудничные комитеты под руководством Донецкого губотдела профсоюза горнорабочих начали строитель­ство клубов на свои средства, первый такой клуб поя­вился на Боково-Антрацитовом руднике. А в марте 1925 г. на V Донецком съезде профсоюзов было реше­но строить клубы-театры (получившие позднее назва­ние дворцы культуры) в первую очередь на восьми крупнейших рудниках — Горловском, Щербиновском, Краснотворческом (Рутченково), Петровском, Брянс­ком, Енакиевском, Гришинском и Рыков-ском. Было создано строительное бюро по проектированию и орга­низации работ и за сезон 1926—1927 гг. построено не 6—8, а 12 дворцов культуры. В них, а также в красных уголках при шахтах, заводах, рабочих общежитиях действовали кружки, проводились вечера вопросов и ответов, читка газет, лекции, беседы.

В сельской местности открывались хаты-читальни, сельбуды, красные уголки, многие из которых содержались на средства ме­стного населе­ния.

На 1 января 1923 г. в губер­нии работали 124 общедос­тупные биб- Представление «живой газеты», 1923 г.

лиотеки, 7 селянских домов, 135 клубов, 43 хаты-чи­тальни, 52 «Просвиты», 84 театра (дома культуры), 32 кинотеатра, 4 музея, 1 студия. А к осени 1925 г. коли­чество сельбудов увеличилось в 35, хат-читален — в 4 раза.

Показательны такие цифры: если до 1917 г. в губер­нии было 44 библиотеки, то к 1923 г. открылось еще 67, из них 55 в сельской местности. В городских библио­теках в 1923 г. было 209753 книги, в поселковых — 5019, а в сельских — 54293. По меркам сегодняшнего дня число читателей было ограниченным: в городских библиотеках губернии — 18866 чел., в поселковых — 920, в сельских — 7748. Крупных библиотек (с числом книг более 10 тыс.) было всего 7, а 80,7% библиотек имели 150 и менее книг.

Но в целом просветительская и культурная рабо­та в 1920-е годы была наиболее слабым местом в Дон­бассе. Деятели искусства, работавшие на периферии, часто «развлекали» неискушенного зрителя откро­венной халтурой. Сюда поступали далеко не лучшие фильмы, приезжали невысокого художест- венного достоинства театральные и эстрадные группы.

УКРАИНИЗАЦИЯ Историческое прошлое Украй-

1923—1932 ГОДОВ ны, с его субъективными и объек­тивными причинами, обусловило ситуацию, при которой в Донбассе украинский язык оказался на второстепенном положении.

Решения VII конференции КП(б)У об украиниза­ции и XII съезда РКП(б) о принципе « коренизации », а также постановление от 1 августа 1923 г. ВУЦИК и СНК УССР только декларировали начало этой работы.

Нужно отметить, что отношение к началу украини­зации, темпам ее проведения в значительной мере оп-

ределялись позицией бывшего первого секретаря До­нецкого губкома КП(б)У, а с 1923 г. — первого секре­таря ЦК Э. И. Квиринга.

Он опубликовал в № 3 журнала «Спутник Донец­кого пропагандиста» (1923 г.) статью «Национальные моменты» (к XII съезду партии). В ней, в частности, говорилось: «Вместе с тем возникает вопрос о мето­дах работы в области культурной. Здесь нам прихо­дится иметь дело с уклоном в украинский шовинизм (то же имеет место и в др. национальных республи­ках). Некоторые товарищи выдвигают принцип уси­ленной украинизации, и, в частности, облегчить связь между пролетариатом и украинским селом. Не­смотря на добрые намерения указанных товарищей, их предложение все же сильно отдает украинским шовинизмом. Таким образом, вопрос ставится о пря­мом покровительстве одной культуре искусственным ее насаждением. Мы полагаем, что сама по себе ук­раинская культура настолько сильна, что не нужда­ется в искусственной поддержке для своего естественного развития. Смычка культур — процесс длительный, острым столкновениям культур в совет­ском государстве нет места, — но при том обязатель­ном условии, что государство не ведет политики искусственного насаждения какой-либо культуры. В последнем случае неизбежны острые конфликты, опасные для советской власти».

То есть еще до VII конференции КП(б)У будущий первый секретарь занял однозначную позицию по воп­росу украинизации. Этим в значительной мере опре­делялся ход дальнейшего процесса не только в Донбассе, но и в целом по Украине.

Руководство правящей партии само приняло реше­ние, само его реализовывало и само контролировало.

2 ноября 1923 г. бюро Донецкого губкома КП(б)У

утвердило «План по украинизации по социальному воспитанию» (общеобразовательных школ). Были на­мечены два направления работы: украинизация педа­гогического персонала и украинизация учащихся. Для первых устанавливался срок — один год подго­товки на инструктивно-проверочных курсах. Каждый был обязан не только овладеть литературным языком, но и ознакомиться с терминологией, образцами укра­инской литературы, знать историю и экономическую географию Украины.

Было запланировано создание сети украинских школ в губернии: в Бахмутском округе — 30 школ, Таганрогском — 13, Шахтинском — 10, Юзовском — 21, Мариупольском — 11, Луганском — 16, Старо-бельском — 28.

На 1 апреля 1924 г. в губернии была украинизи­рована 181 школа (в 1913 г. украинских школ было всего 7). То есть количество украинских школ увели­чилось за 11 лет на 174, а за год план был перевыпол­нен на 52 школы. Количество учителей, преподававших по-украински, равнялось 546.

Значительно хуже было положение с украиниза­цией просветительных учреждений (включая ликбе­зы) и учреждений профессионального образования. Это объяснялось отсутствием достаточного количества педагогов. Была подана заявка на учителей-специа­листов на Харьковскую биржу труда. Начался свое­образный поход на Донбасс учителей Подольской, Полтавской и Киевской губерний.

Еще сложнее была ситуация с украинизацией го­сударственных учреждений.

В губернском центре — Бахмуте весной 1924 г. были созданы 9 курсов украинского языка для ра­ботников госучреждений, которые охватывали 362 человека. Но обучение шло так медленно, что 9 июня

1924 г. бюро губкома КП(б)У приняло решение — поддержать предложение губисполкома и губернско­го совета профсоюзов о переносе сроков украиниза­ции в Донбассе на один год.

С апреля 1925 г. генеральным секретарем ЦК КП(б)У был назначен Л. Каганович. Его появление на Украине связано с определенной активизацией процес­са украинизации, что связано с выполнением соответ­ствующих указаний И. Сталина. Много трудностей было связано с украинизацией партийного аппарата. Газета «Диктатуратруда» сообщала 15ноября 1925 г.: «В Сталинском округе большинство партработников «русские», большинство парторганизаций «русские», абсолютное большинство из 11800 рабочих «русские».

Местная пресса противилась украинизации своих страниц. В 1925 г. та же «Диктатура труда» сообща­ла читателям: «Заметки на украинском языке не пе­чатаем ».

Л. Каганович проводил украинизацию методами, которые позже были названы «командно-администра­тивными». Это давало определенные результаты.

В районах компактного проживания нацио­нальных групп создавались греческие (эллино-румей-ские и татаро-урумские), немецкие, болгарские, еврейские и др. школы, что соответствовало идее так называемой «коренизации». В Мариуполе работали 25 румейских и 16 урумских школ. В греческих се­лах дети обучались на соответствующих диалектах: в Богатыре, Игнатьевке, Карани, Ласпе, Старом Кры­му, Старобешеве, Комаре, Мангуше, Улаклы, Кермен-чике — на урумском, Великой и Малой Янисоли, Константинополе, Каракубе, Стыле, Чердак ли, Урзу-фе, Ялте — румейском.

Однако в 1932 г. украинизация была объявлена буржуазно-националистической кампанией. В конеч-

ном итоге она так же и закончилась, как и начина­лась, — кампанейски.

ПЕРВЫЕ ПЯТИЛЕТКИ Отказ от новой экономичес-

кой политики и переход к воен­но-коммунистическим методам руководства идеологически обуславливались стремлением в крат­чайшие сроки провести «социалистическую индустри­ализацию народного хозяйства» и реконструкцию промышленности.

В декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б) были ут­верждены директивы по составлению первого пяти­летнего плана. Госплан разработал «минимальный» и «оптимальный» его варианты (контрольные цифры последнего были в среднем на 20% выше). XVI парт­конференция в апреле 1929 г. утвердила «оптималь­ный» вариант.

В начале первой пятилетки Донбасс был един­ственной угольно-металлургической базой страны. Он должен был обеспечить экономику топливом и метал­лом и тем самым «сыграть решающую роль в созда­нии фундамента социализма в СССР». В 1928—1929 гг. из 40 млн. тонн добычи каменного угля по СССР Донбасс дал 30,7 млн. тонн (т. е. около 80% общесо­юзной добычи).

Значение региона определялось еще и тем, что его шахты давали ценные марки высококачественного угля для металлургической, коксохимической про­мышленности, транспорта и электростанций. Удель­ный вес бассейна в топливном балансе страны к началу первой пятилетки составлял 65,5%. На топливные по­требности промышленности использовались 59% до­нецкого угля, на железнодорожный транспорт — 26,4%, на электростанции — 4,5%. Только для Цент-

рального промышленного и Ленинградского районов Донбасс давал до 60% всего топлива.

За пять лет горняки должны были более чем вдвое увеличить добычу угля против 1913 г. Бурный рост на­родного хозяйства предъявил новые повышенные тре­бования к угольной промышленности Донецкого бассейна. Несмотря на то, что общая производитель­ность шахт Донбасса из года в год увеличивалась (это видно из таблицы), потребность в угле значительно опережала темпы роста угледобычи.

Чтобы выполнить эту задачу, необходимо было ре­конструировать старые шахты и построить новые мощные угольные предприятия, настойчиво решать проблему механизации труда. Нужно было обеспечить шахты большим количеством врубовых машин, от­бойных молотков, конвейеров, электровозов, погру­зочных машин. Также необходимо было добиться полного использования имевшегося оборудования и обучить техническому минимуму рабочих, обслужи­вавших механизмы. Следовало максимально исполь­зовать передовой опыт отечественной и зарубежной промышленности.

Сталинский округ в этот период был самым отста­ющим в Донбассе. План 1929 г. по добыче угля был выполнен только на 95,1%, а себестоимость превыше­на на 10,4%. 67 шахт не выполнили план, а 43 — пе-

ревыполнили. Это свидетельствовало о том, что хозяй­ственные руководители плохо использовали возмож­ности предприятий. В Донбасс была направлена специальная комиссия ЦК ВКП(б), которая предста­вила после обследования ситуации программу выхо­да из кризиса.

Проведенные мероприятия обеспечили перелом в развитии механизации шахт. За 1928—1932 гг. заруб­ка в Донбассе механизируется на 70,4%, среднемесяч­ная производительность тяжелой врубовой машины возрастает на 154,6%, количество тяжелых врубовых машин — на 308%, отбойных молотков — более чем на 500%, конвейеров — более чем на 1000%.

Рационализация и техническая реконструкция старых шахт проводились методом концентрации до­бычи на отдельных из них за счет количественного уменьшения мелких шахт. В 1928—1929 гг. работа­ло всего 428 шахт, но это были только средние и круп­ные предприятия.

За годы первой пятилетки были построены 62 но­вые шахты общей мощностью 29,8 млн. тонн (56% общего числа новых шахт по стране).

В первые два года пятилетки темпы подготовки

новых кадров
отставали от тем­
пов реконструк­
ции угольной
промышленности.
В 1930 г. не­
достаток рабочей
силы на шахтах
в Сталинском ок­
руге составлял
14900 человек,
На строительстве НКМЗ, 1930 г. в Луганском —

14 тысяч, в Артемовском — 12 тыс. По указанию ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Союзуголь» заключил ряд дого­воров с Колхозцентром и союзом «Всеработземлес» по набору рабочей силы в угольную промышленность. Была проведена мобилизация 10 тыс. комсомольцев Украины. Первые партии молодых рабочих прибыли в Донбасс в апреле 1930 г.

Для ознакомления новых кадров с условиями и ме­тодами труда на шахтах в Донбассе впервые начали действовать имитационные лавы и установочные штреки, были созданы профтехнические курсы, ФЗУ и горпромучи. Кроме того, для подготовки квалифици­рованных рабочих была расширена сеть курсов Цент­рального института труда, курсов мастеров врубовых машин и значительно увеличено число бригад индиви­дуального обучения. Благодаря этому в создании и подготовке устойчивых шахтерских кадров произош­ли существенные сдвиги. На 1 января 1930 г. на шах­тах Артемовского округа было подготовлено 234 забойщика, абригадно-индивидуальным обучением — 3000 чел. различных квалификаций. На курсах в Ста­линском округе в 1-м полугодии 1930 г. подготовили 635 забойщиков, во втором — 900. Бригадно-индиви-дуальным методом за первые два года пятилетки в этом округе было подготовлено до 5000 подземных рабочих.

Но проблема обеспечения угольной промышленно­сти квалифицированными кадрами была решена лишь частично.

В ходе выполнения первой пятилетки производи­тельность труда повысилась на 41%.

Второй пятилетний план на 1933—1937 гг. разраба­тывался на основе директив XVII партконференции (его утвердил XVII съезд ВКП(б) в 1934 г.). К началу выполнения плана горная промышленность уже была обеспечена отечественным оборудованием. Это позво-

лило отказаться от его импорта. Была поставлена за­дача завершить механизацию всех трудоемких процес­сов в угольной промышленности.

С 1932 по 1937 годы производительность труда гор­няков возросла в Донбассе в 1,6 раза, а производитель­ность рабочего на отбойном молотке — в 2,2 раза.

В конце 30-х годов руководство ВКП(б) поставило цель — «завершение строительства социализма и по­степенный переход от социализма к коммунизму». Именно на решение крупнейших задач, связанных с этими целями, и был направлен третий пятилетний план на 1938—1942 гг. Предусматривалось увеличить добычу каменного угля в 1942 году до 242 млн. тонн (увеличение роста угледобычи на 90% по сравнению с 1937 г.).

В Донбассе расширяется шахтный фонд за счет ре-

Пуск первого советского блюминга, изготовленного на Ижорском заводе, в новом прокатном цехе №1 Макеевского металлурги­ческого завода, г. Макеевка, 1933 г.

конструкции старых и строительства новых крупных шахт. В 1940 г. шахт производительностью от 300 тыс. тонн угля в год и выше было 44%, а добыча на них составила 72% всей угледобычи бассейна.

Началось широкое внедрение угольных комбай­нов. В 1940 г. шахты Донбасса имели 600 мощных подъемных машин, столько же вентиляторных уста­новок, 2600 насосов, 400 главных компрессорных ус­тановок, более 2000 врубовых машин, 1,5 тысячи электровозов, около 1,5 тыс. лебедок, более 5 тыс. кон­вейеров, более 120 тыс. вагонеток.

Перед Великой Отечественной войной на донец­ком угле работало около 60% металлургии и желез­нодорожного транспорта страны, около 70% всей химической промышленности, около 50% электро­станций СССР.

За годы довоенных пятилеток добыча угля в До­нецком бассейне возросла более чем втрое — с 27,3 млн. тонн в 1927—1928 гг. до 85,5 млн. тонн в 1940 г. Производительность труда рабочего класса возрос­ла более чем вдвое.

В 1940 г. Донбасс давал 60% общесоюзной добы­чи угля.

Несомненными были достижения в металлурги­ческой, машиностроительной, химической отраслях региона.

Как же были достигнуты эти успехи?

В их основе лежали такие моменты, как источни­ки средств, использование низкооплачиваемого тру­да неквалифицированных рабочих, привлечение принудительного труда заключенных. Важнейшую роль сыграла система приоритетов в пятилетнем пла­нировании, при которой значительные средства вы­делялись только отдельным отраслям. Эти капиталовложения выделялись в ущерб уровню жиз-

ни населения, так как производство товаров народно­го потребления отодвигалось на второй план. В целом же развитие промышленности шло экстенсивным пу­тем в условиях постоянной инфляции.

Во второй и третьей пятилетках использовались те же принципы разбалансированного нереального пла­нирования, как и в первой пятилетке. Однако вторая пятилетка имела более реальные, хотя и далеко не обоснованные, контрольные цифры.

РАСКУЛАЧИВАНИЕ СЕЛА Преследование зажи-

точных крестьян переросло в массовую кампанию «ликвидации кулачества как класса», которая была объявлена Сталиным в речи 27 декабря 1929 года.

Практически в 1929 г. такого класса не было. Но расправа с отдельными крестьянами была необходима для того, чтобы на их трагическом примере показать односельчанам, к чему приведет их отказ от вступле­ния в колхоз. Видимость законности этому насилию была придана постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. В районах были созданы комиссии, ко­торые определяли нормы раскулачивания по каждому сельсовету. На местах сельские активисты намечали конкретные жертвы. Намеченные к расправе кресть­яне распределялись на категории. К первой относились так называемые контрреволюционные активисты. Их осуждали к расстрелу или отправляли в исправитель­ные лагеря. Имущество конфисковывалось, а семья выселялась в северные районы страны. Вторую кате­горию составляли так называемые кулаки, они с семь­ями выселялись в отдаленные районы страны. К третьей относились крестьяне, которые имели средства производства, наемных работников. Их имущество

конфисковывалось, сами они расселялись в пределах района. Возникла и еще одна категория. Это те, кото­рые, на свою беду, построили дом или завели пару ло­шадей, корову. Они выселялись из своего двора, однако могли остаться в своем селе, переселившись, на­пример, в старую хату. Для раскулачивания создава­лись группы из председателя сельсовета, секретаря партячейки, представителя от бедняков, прибывших из города рабочих, студентов, а также милиционера. Хозяину объявлялось решение о раскулачивании. Сра­зу проводились обыск и опись всего имущества, кото­рое конфисковывалось. Скот, хозяйственный инвентарь передавались колхозу. Одежда, обувь, ут­варь обычно разворовывались.

Масштабы раскулачивания были значительны: так, на одном заседании Славянского райисполкома 7 марта 1930 года было решено выслать 40 семей с 207 душами за пределы округа, 15 семей с 76 душами под­лежали выселению за пределы республики. В пределах района расселяли 196семейс1111 душами. Среди них были семьи разной материальной обеспеченности. Так, в хозяйстве И. С. Адрианова имелся набор сельско-

-хозяйственного инвентаря, 4 лошади, 3 коровы, 1 тел­ка. Житель села Троицкого К. Г. Моруженко имел на 6 душ семьи 2 лошади, 2 коровы. Как видно, «буржу­азного обрастания» не было и в помине.

Президиум Александровского райисполкома соста­вил разнарядку по сельсоветам на раскулачивание 439 хозяйств, из них решено было расселить в пределах района 211, выслать за пределы округа 109, за преде­лы УССР — 119. В селе Павловка нынешнего Марь­инского района было раскулачено и подвержено репрессиям не менее 5% крестьянских семей.

Многие крестьяне, не дожидаясь погрома, броса­ли свои хозяйства и перебирались на шахты, строй­ки, пополняя ряды рабочих. Именно из них формировалось новое поколение рабочих. В 1930— 1932 гг. среди шахтеров оно составило 80%, метал­лургов — 63%. В колхозах оставалась беднейшая, низкопроизводительная часть села. Так, из 300 хо­зяйств села Ольховатки Артемовского района в кол­хозе осталось 110, а в селе Ильинке из 250 — 60. Остальные ушли на шахты и новостройки. Следова­тельно, в ходе раскулачивания была уничтожена наи­более работоспособная часть крестьянства.

СПЛОШНАЯ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ Жестокой рас-

СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА правой с так на-

И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ зываемыми

кулаками и подку­лачниками село было терроризировано, сопротивление крестьян сломлено. Они безропотно писали заявления с просьбой принять в колхоз, сдавали сельхозинвен-тарь, скот. Коллективизация проводилась быстро. Если к 1 октября 1929 г. на Донетчине колхозами было охвачено 9% крестьянских хозяйств, то к 1 о