ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ СТРЕМЛЕНИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ

Рассмотрев социальный мир и его явления, мы видим, что вещам и отношениям имманентна необходимость, создающая их развитие, направляющая их стремления и достигающая раньше или позже осуществления.

Уничтожить эту необходимость, задержать ее действие не во власти человека: он сам во всем своем поведении подчинен всеобъемлющей имманентной необхо­димости. Его призрачная видимая свобода не может ничего изменить в само­деятельности и самоосуществлении необходимости.

Это вполне признает и простой здравый смысл относительно бросающихся в глаза так называемых "естественных законов", но гораздо труднее признать это относительно более тонких микроскопических деталей индивидуальных поступков. Оставим человеку на миг прекрасное заблуждение, будто он "действует свободно", и рассмотрим лишь, какое значение можно придавать этим свободным действиям ввиду естественной необходимости, осуществляющейся в индивидуальной жизни и в жизни человеческого общества. Все "свободные действия" человека могут быть обобщены одним самым общим понятием, приведены к одному знаменателю, кото­рый гласит: сохранение. С другой стороны, все процессы, совершающиеся в приро­де и человеческой жизни с имманентной необходимостью, также можно объеди­нить одним общим понятием, привести к одному знаменателю, который гласит: изменение и непостоянство.

В области природы все непостоянно; человек все хочет сохранить неизменным.

Это противоречие основной тенденции природы и человеческого стремления тяготеет, как проклятие, надо всеми "свободными действиями" человека, которые от века обречены на уничтожение в бесплодной борьбе против естественной не­обходимости. Такое значение имеет человеческая "свобода"; это свобода пойман­ного льва метаться в своей клетке, и при всей своей свободе вместе с клеткой следовать за хозяином зверинца в его путешествиях по разным городам и странам.

Но та общая истина, что человеческая свобода ничего не совершит вопреки естественной необходимости, что она подобна пенящимся волнам, которые бушуют у скалистого берега только для того, чтоб отпрянуть от него разбитыми и рассыпанными, - эта общая истина особой цены еще не имеет. Важнее из общего отношения между человеческой "свободой" и естественной необходимостью выве­сти правильное понимание сущности и характера всего человеческого поведения.

Это мы попытаемся сделать.

Мы сказали: все так называемые "человеческие свободные действия" направле­ны к тому, чтобы сохранить то, что преходяще по природе, т.е. что должно погиб­нуть и уступить место новому. Мы стараемся сохранить наше здоровье, над раз­рушением которого тихо, но неуклонно работает природа; мы стараемся по воз­можности дольше сохранить свою жизнь, хотя окончить ее, конечно, естественно и необходимо. Как обстоит дело с этими личными благами, точно так же оно обстоит и со всеми другими благами этой жизни. Стремление- человека, направлен­ное на сохранение экономических благ для потомства и после своей жизни при благоприятных условиях может быть увенчано успехом в течение ряда поколений: тем не менее, как имущества древнего Креза подлежали всесильному закону естественного непостоянства и вечного изменения, так и от Ротшильдов нашего века в будущем не останется никаких следов.

Все общественные учреждения, наконец, которые создает человек, как слепое орудие естественных инстинктов и склонностей, все духовные создания, при помо­щи которых он делает жизнь более сносной, украшает и облагораживает ее, все это он стремится сохранить "навеки"; все его мысли направлены на это сохранение, между тем как естественный и естественно необходимый поток непостоянства работает над их гибелью, подтачивает их, грызет и разрушает. Мы хотим сохра­нить социальное общество, в котором нам живется хорошо, но оно должно по­гибнуть, как и наша личная жизнь; мы хотим сохранить свой язык, религию, обы­чаи, национальность, совсем не замечая, как каждый день трудится над гибелью этих наших моральных благ, как каждый день является каплей, подтачивающей и дробящей эту воображаемую силу.

Самопожертвование во имя сохранения того, что безжалостно подлежит гибели, мы называем высоким образом мыслей и героизмом. Подчинение естественной необходимости мы называем малодушием и низшим образом мыслей.

Поступать наперекор естественным стремлениям - значит быть аскетом, кото­рому люди не отказывают в своем удивлении; следовать естественным стремле­ниям и необходимостям - значит, по большей части, быть низким "материалистом". Безумцы, не видящие и не понимающие всесильности естественных отношений, являются героями наших художественных произведений, при взгляде на которых мы возносимся духом. Чем безумнее они поступали, тем более "великими" они представляются нам. Основатели всемирных государств - Киры, Александры, Це­зари, Наполеоны - возбуждают в нас удивление, так как они хотели совершить невозможное и неестественное, и за то погибли. Простой человек, который поко­ряется естественной необходимости окружающих его отношений, не достоин ника­кого уважения.

Однако со всеми своими свободными действиями, со всем своим героизмом мы можем сделать только больнее для себя неизбежное исполнение естественной не­обходимости, но не можем ни на миг замедлить ее. Имманентная вещам и отно­шениям естественная необходимость осуществляется, хотя бы мы и боролись про­тив нее; поэтому вполне справедливо изображение человеческой жизни в виде вечной борьбы с природой, но вполне ложно воззрение, будто в этой борьбе чело­век может выйти победителем в каком-либо отношении. Здесь побеждает всегда и исключительно лишь естественная необходимость, но никогда и ни в коем случае не "свободная воля" человека. Стремление человека только колеблется то по одну, то по другую сторону этой необходимости, пока не совпадает с ее линией; и только тогда оно может быть осуществлено. Позволю себе воспользоваться здесь триви­альным сравнением.

Предположим, что мы из некоторого количества пробок различной величины и толщины выбираем одну для незакупоренной бутылки. Отношение между отвер­стием бутылки и кучей пробок определяется имманентной естественной необхо­димостью, в силу которой к отверстию подойдет только одна пробка соответст­вующей величины. Эта естественная необходимость находит свое осуществление, когда мы заткнем бутылку одной из кучи лежащих перед нами пробок; она осу­ществляется независимо от наших "свободных действий", которые состоят только в том, чтобы примерить некоторое число неподходящих - то меньших, то больших -пробок к отверстию бутылки, для того, чтобы убедиться, что они не годятся; подойдет, в конце концов, только та, которая обладает соответствующей величи­ной и толщиной, и когда мы нападем на нее, мы с полным самоудовлетворением закупорим бутылку, довольные своим "свободным действием". Впрочем, это -тривиальное сравнение; в нем, кроме отверстия бутылки, можно найти еще одну дыру - поэтому мы перейдем к более серьезному, более приличному в научных исследованиях примеру.

Ни в какой другой области человеческая природа не развивается, по-видимому, столь беспрепятственно, как в области научного и философского мышления. Здесь "идеи свободы"; довольно велика их область, не подлежащая цензуре и не при­знанная опасной со стороны прокурорского надзора. Следовательно, здесь свобод­ный человек может действовать как кому угодно и радоваться своей свободе; издавна он пользуется этим в полной мере. Целью этой работы мысли является открытие истин, т.е. знание. Ну, и каков же результат этих "свободных" стремле­ний, продолжавшихся целые века? Да та же история с пробками. Среди тысячи промахов "свободного" мышления кто-нибудь сделает счастливый выбор и найдет подходящую пробку для философской дыры. Но разве это - продукт нашего свободного духа или даже заслуга нашей работы мысли? Ни в коем случае. Тут исполняется имманентная вещам и отношениям необходимость; спотыкаясь во мраке, мы нападаем на истину. Научное и философское исследование нашего "сво­бодного духа", высшая деятельность человеческой "свободы" - чистая игра случая. Философские и научные истины похожи на редкие выигрыши между миллионами пустых билетов вертящегося перед нами лотерейного колеса, а мы, "свободные мыслители", так много корпящие над своей "работой мысли", мы похожи на невинных детей, которые наугад достают билеты; и вот среди миллионов пустых одному достается выигрыш. Он - высокопрославленный мыслитель, "заслуги" ко­торого превозносятся. И все-таки он совсем не ответственен за результаты работы своей мысли. Его заслуга не больше и не меньше заслуги тех "кропателей", которых покрывают язвительными насмешками и которые имели несчастье вынуть пустые билеты - научные и философские заблуждения. Его заслуга не больше, говорим мы, так как и эти кропатели, вытягивая бесчисленное множество пустых билетов, содействовали этим тому, что он, в конце концов, вытащил выигрыш, и они столь же достойны чести и уважения, как дитя счастья, доставшее выигрыш; можно даже сказать, что у "великого философа", который является только "однажды в столетие", еще меньше заслуг, чем у толпы мелких философов: ибо, благодаря тому, что они массами вытягивали пустые билеты, ему представи­лась возможность, наконец, получить большой выигрыш.

Перейдем к другой области "свободного" человеческого творчества, к законо­дательству, и посмотрим, в каком отношении находится здесь человеческая свобода к имманентной вещам и отношениям необходимости.

Какого гордого сознания полны представители большинства, будь то правая или левая ложи парламента: они ныне творят законы, они законодатели государства; на это они употребляют свое лучшее знание, всю свою мудрость прилагают они к этому, лучших своих членов выбирают они в комиссии и комитеты, остроумней­шим юристам поручают выработку проектов; сами они делают "дополнения" к отдельным "параграфам"! Тут каждый благодарно старается вложить весь ум. который он может выжать из своих мозгов, - и каков же результат всех этих издержек "ума" и "свободного" мышления?

В большинстве случаев - жалкое кропанье, в котором действительные отно­шения жизни с имманентной им естественной необходимостью должны сделать нужные поправки, чтоб из этого получился годный закон, соответствующий пот­ребностям! Савиньи подобное явление признавал отсутствием призвания к законо­дательству и приписывал его только "нашему времени". Недостаток призвания -это факт, но прежнее время в этом отношении было не хуже нашего, и будущее не будет лучше его. Насколько законодатели приспособляются к непосредственным потребностям, принимают во внимание действительные интересы, короче, при­норавливаются к естественным необходимостям - лишь настолько они и могут творить годные законы: так было всегда и везде. Но лишь только законодатель сядет на горячего коня доктрины, выставит идеальные принципы и захочет из них выводить законы, чтоб создать идеальное право и идеальную справедливость, -словом, лишь только он, вместо того, чтобы подчиняться социальной необходи­мости, вступит в область свободной духовной деятельности, чтоб создавать за­коны не по действительным потребностям и интересам, а по "идеям", сейчас по­являются законы, которые ясно обнаруживают отсутствие "призвания к законода­тельству".

Это отсутствие "призвания" к "свободному" творчеству проявляется еще в высшей степени в области политики. Здесь все "свободно" созданные учреждения -суть жалкие опыты, которые постоянно преобразуются и переделываются власт­ными течениями действительных интересов и потребностей, чтобы придти в соот­ветствие с социальной необходимостью и получить некоторое постоянство и кре­пость. Здесь человеческая (дипломатическая) "свобода" совершенно бессильна, и постоянно должна направляться на правый путь социальной необходимостью.

В частности, в этой последней области, в области политики, создания чело­веческой свободы отличаются особенной шаткостью еще и потому, что основная тенденция всего свободного человеческого поведения - сохранение и приобрете­ние - дает себя чувствовать самым настоятельным образом именно здесь, где без­жалостно царит естественная необходимость изменения и непостоянства. Вся мысль, все старания государственного человека направлены на государственное и национальное сохранение и приобретение - вследствие чего естественная необхо­димость непостоянства и гибели может пробить себе дорогу только насильствен­ным низвержением всех свободных человеческих учреждений. Отсюда следует, что ни одно новое государственное образование не может явиться на свет без насилия и разрушения, без жестокой борьбы и пролития крови. Следовательно, здесь чело­веческая свобода, направленная на сохранение и приобретение, играет самую жал­кую роль, а социальная необходимость, направленная на вечную гибель и вечную смену, проявляется в своем ужасающем величии.

Теперь нам остается разрешить еще один важный вопрос: в каком отношении стоит эта несчастная свобода человека к жизненному счастью? и может ли ему принести пользу более правильный взгляд на ничтожность и пустоту этой его свободы, может ли он помочь ему избежать зла и быть счастливее? Исследуем этот вопрос. Конечно, если бы человек всегда и всюду знал вперед неизбежную не­обходимость, он мог бы сохранить себя от массы бед и несчастий, подчиняясь неизбежному с тихим смирением; но это совсем невозможно, так как такое знание никогда не может стать уделом совокупности людей, - в крайнем случае, оно является уделом единичных исключительных личностей, так как свобода человека, т.е. колебание по ту и другую сторону линии необходимости, основана на природе человека и является, в свою очередь, тоже необходимостью.

Если, следовательно, для всей совокупности людей нечего и помышлять об уничтожении заблуждений, возникающих из противоречия между индивидуальной свободой и социальной необходимостью, если люди вообще не в силах предохра­нить себя от зла, порожденного этими коллизиями, то все-таки стоит исследовать, не уменьшает ли несколько - по крайней мере, в некоторых отношениях жизни, в некоторых областях человеческой деятельности - правильное познание необходи­мости сумм выпадающего на долю человека зла, или, лучше сказать, нельзя ли при помощи такового познания избежать зла, увеличиваемого напрасно человеческой свободой? Посмотрим, насколько это возможно.

Выше нами было уже указано, что мы никогда не должны рассматривать че­ловека, как изолированное существо; изолированно человек не мог и не может существовать никогда и нигде. Но если мы правильно представляем себе человека с давних пор не иначе, как сочленом племени, орды, то его благополучие и его жизнь зависят от благополучия и жизни окружающих и обуславливается ими. Инстинкт самосохранения, который является сильнейшим мотивом для челове­ческих стремлений и "свободных" действий, ни в коем случае не индивидуален: напротив, он всегда социален. Он проявляется в совместной жизни со своими и в стремлении подавить чужих.

Этот социальный инстинкт самосохранения, необходимой оборотной стороной которого является стремление подавить и эксплуатировать чужих, открывает для человеческих стремлений и поступков все новые области, как. напр.. экономи­ческую и политическую, а также техническую, научную, даже область искусства. В большей части этих областей индивидуальные стремления приходят в конфликт с социальными необходимостями, и так как последние, само собой разумеется, не­изменно сильнее первых, то отсюда следует перевес "несчастья" и "зла" в челове­ческой жизни. Знай человек необходимость, имманентную вещам и отношениям. будь у него сила подчинить свои стремления мерилу этой необходимости, челове­ческая жизнь, была бы, несомненно, гораздо счастливее. Вообще же это невоз­можно по внутренним и внешним основаниям. Рассмотрим, однако, в какой из этих областей мыслимо подчинение индивидуальных стремлений естественным необходимостям, мыслимы приспособления и покорность.

Прежде всего, они мыслимы в той области человеческих стремлений, в которой познание естественных необходимостей ушло дальше, чем в других. Это - область личной жизни. Здесь люди меньше всего обманываются насчет естественных не-сбходимостей и давно уже научились подчинять им свои стремления. Каждый сколько-нибудь разумный человек подавляет стремление сохранить жизнь дальше границы, поставленной ему природой и подчиняется естественной необходимости смерти.

Правда, одного (ничтожной ценности жизни) многие народы еще не постигли, или, быть может, искусственно воспитанное направление жизни заставило их это забыть. Высокая оценка жизни является источником великого личного зла. Не­счастное воображение заставляет как раз "цивилизованные" нации оценивать "бла­го" жизни слишком высоко, жаловаться на его утрату, как на "великое несчастье" и слишком много думать о его сохранении.

Однако если мы сопоставим, с одной стороны, степень заботливости, которую природа дает человеческой жизни, с другой стороны, степень производительности и продуктивности жизни, которые являются мерилом ее "естественной" ценности, то как низко должна пасть эта ценность! Подземный толчок - и тысячи челове­ческих жизней подвергаются гибели. Чума сегодня здесь, а завтра там, и сотни тысяч человеческих жизней подвергаются гибели; плохое лето, неурожай и голод похищают в чрезмерно населенных местностях миллионы людей.

С другой стороны, природа может позволить себе легкую игру с человеческой жизнью - ежедневно миллионы новых детей появляются на свет, и природа преду­смотрительно позаботилась о том, чтобы эта продуктивность не прекратилась никогда.

Ввиду этих естественных отношений есть ли смысл и справедливость излишне оценивать единичную жизнь, как это делают цивилизованные нации? Как много зла и несчастья могли бы избежать люди, если бы исчезли общественные, поли­тические и правовые институты, вытекающие из столь чрезмерной оценки жизни. Наряду с сохранением жизни удовлетворение естественных потребностей образует важнейшее содержание человеческих стремлений. И здесь формы, созданные свободой человека, прямо противоречат естественным необходимостям и наполня­ют жизнь, особенно цивилизованного человека, бесполезной мукой и бесполезной борьбой. Природа указывает людям на свободно развивающееся удовлетворение их чувственных потребностей, соответствующее их физическим силам. Неестест­венное направление мыслей создает в этой сфере жизненные формы, которые противоречат естественной необходимости и только увеличивают сумму зла, свя­занного с жизнью, не будучи в состоянии уничтожить естественной необходимости.

Инстинкт удовлетворения потребностей вводит человека в экономическую область. Нечего и говорить, как тяжела тут его борьба с природой. Естественная необходимость теснит его на каждом шагу; целью его стремлений является сопро­тивление этим отношениям. Он преуспевает в этом, по-видимому, часто только за­тем, чтобы наконец все-таки покориться. Его стремления идут в двух главных направлениях: во-первых, он ненасытно гонится за имуществом, которое он дол­жен же, в конце концов, потерять; во-вторых, он гонится за увеличением имущества, чтобы сравняться с имеющими больше, между тем как экономическое неравенство представляет естественную необходимость.

Экономические потребности ведут человека в политическую область, так как государство должно доставлять одним средства за счет других, удовлетворять их высшие экономические и культурные потребности без вреда для них. Как все человеческие учреждения, государство преходяще, и более древнее государство придя в упадок, должно уступить место новому, быстро развивающемуся. И все таки как много бесполезных усилий употребляется на то, чтобы сдержать неудер­жимое, чтоб сохранить жизнь тому, что обречено на смерть.

В сфере внутренней организации государств человеческая свобода вечно огра­ничивается линией естественной необходимости, обгоняет ли она и низвергав! развитие социальных отношений, или задерживает их дольше естественного време­ни. Поэтому во внутренней жизни государств наступает то вечное колебание, с котором Конт думает, что оно - результат двух противоположных принципов -теологического и метафизического, и что оно должно исчезнуть с наступлением позитивного государствования, но которое мы рассматриваем просто как естественный способ действия "человеческой свободы".

Напротив, великий триумф празднует человеческая свобода в области техники науки и искусства. Причина этого очень понятна. Ведь в этих областях дело иде! только о том, чтоб исследовать естественную необходимость, действительные факты и законы природы или воспроизвести (в области искусства) их создания Здесь людям нужно: в первых двух областях рыться до тех пор, пока они не узнаю! чего-нибудь; или (в искусстве) делать попытки выразить что-нибудь, пока они не будут успешны. И они делают это с большим терпением и получают известный конечный результат.

У всей техники и всей науки нет высшей задачи, как исследовать природу познать ее законы: так как природа всегда одна и та же, поток человечества тече! бесконечно и любознательность людей остается постоянной, то наконец должнс удасться подсмотреть у природы ее тайны. Но тут вся свобода человека состоит i подчинении необходимости, весь результат - в открытии этой необходимости, i технике - в приспособлении к ней и в науке - в познании ее. Итак, здесь стремле ния людей ни в коем случае не противоречат естественной необходимости: поэтом} им доставляет наслаждение удовлетворение этого стремления, как и всякого дру­гого. Но чем лучше удается это воспроизведение, тем вернее он (человек. - Ред. приноравливается к природе и ее необходимости; чем более истинно она выражав! ее, тем выше его триумф, тем выше его счастье. Это удается ему тем чаще, чем oi Действует не вопреки природе, а напротив, следуя естественным стремлениям берет себе природу руководителем и учителем.

Результат наших исследований, конечно, в общем совсем не утешителен дл> людей.

И в самом деле. По мере того, как "свободные" человеческие стремления бес

12:

плодно разбиваются об естественную необходимость, - увеличивается сумма чело­веческого несчастья и зла; поэтому из предыдущего следует, что только в областях техники, науки и искусства, доступных ничтожному меньшинству людей, возмож­ны существенные результаты и истинное счастье, что, напротив, в областях экономической и политической жизни, где эти стремления совершенно бессильны перед лицом естественной необходимости, можно достигнуть очень ничтожной поли действительного счастья, и что в области личной жизни лишь мудрое смирение может несколько смягчить неизбежное зло.

Глава пятая

ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА КАК ЖИЗНИ РОДА