ГЛАВНЫЕ ОБЛАСТИ ПСИХОЛОГИИ НАРОДОВ

По-видимому, конечным результатом наших рассуждений будет все-таки полная неуверенность наша в ответе на вопрос, что собственно нужно считать истинной задачей психологии народов. С одной стороны, нельзя не признать, что программа, предложенная Лацарусом и Штейнталем, неприемлема. Допущенное ими полное разграничение описания и объяснения не оправдывается ни в одной науке, и требу­емая ими новая дисциплина, куда ни обратится, всюду находит все места занятыми. С другой стороны, нельзя, однако, согласиться с возражениями против права психо­логии народов на существование, почерпнутыми из понятия индивидуальной психо­логии и ее задач. Индивидуум не менее, чем какая-либо группа или общество зави­сит от внешних влияний и от процесса исторического развития; поэтому одной из главных задач психологии навсегда останется исследование взаимодействия индивидуумов со средой и выяснение процесса развития. Если мы оставим в стороне непригодное для эмпирического исследования метафизическое понятие о душе и связанную с ним фикцию о "законах", и будем понимать под "душой" лишь сово­купное содержание душевных переживаний, а под психическими законами - заме­чаемую в этих переживаниях закономерность, то "душа народа" будет столь же приемлемым и даже необходимым объектом психологического исследования, как и индивидуальная душа. А так как закономерность заметна и в тех душевных процессах, которые связаны со взаимодействием и взаимоотношением индивиду­умов, то психология народов с не меньшим, чем индивидуальная психология, пра­вом может притязать на звание "науки о законах".

При таких условиях можно допустить, что предложенная Лацарусом и Штейнталем программа психологии народов неприемлема не потому, что вообще не существует такой науки с самостоятельной программой, но в силу слишком широ­кого объема программы и несовершенного отграничения задачи этой новой дис­циплины.

В самом деле, в последнем отношении справедливые возражения вызывает уже формулировка задачи специальной или конкретной части психологии народов. Она должна исследовать "действительно существующий национальный дух того или другого народа (Volksgeister) и специальные формы развития каждого из них", следовательно, дать психологическое описание и характеристику отдельных наро­дов. Но такое предприятие является истинной задачей этнологии, которая с пол­ным правом стремится к одновременному изображению физических и психических свойств того или другого народа в их взаимном отношении и в их зависимости от природы и истории. Конечно, временное выделение психологической части этого исследования может быть полезным в интересах разделения труда. Но никогда нельзя допустить в данном случае принципиального разделения, и даже те иссле­дователи, которые работали преимущественно в области психологической этноло­гии, положительно высказались против такого разделения⁷. Правда, этнология прежде всего может доставить материал для общей характеристики психических свойств человека, почему она во всяком случае является важной вспомогательной дисциплиной для психологии народов, однако, соответствующей ей общей дисци­плиной будет не психология народов, а антропология. Но и антропология зани­мает среднее место между физиологическим и психологическим исследованием человека, так как она, в качестве естественной истории человека, рассматривает его одновременно в его физических и духовных качествах.

Если мы выделим эти этнологические и антропологические проблемы, то в том, что, по Лацарусу и Штейнталю, составляет содержание общей части психологии народов, останутся еще такие области, которые, как мне кажется, должны быть исключены, по крайней мере, из основных, общих ее исследований. Прежде всего сюда относится всеобщая история. Психология является для нее важным вспомо­гательным средством, так как психологическая интерпретация необходима для вся­кого более глубокого проникновения в связь исторических событий. Напротив, история, взятая сама по себе, ни в коем случае не может быть — в силу сложной природы исторических процессов - причислена к основным областям психологии народов. Исторические судьбы отдельного народа имеют столь своеобразный характер, что допускают лишь аналогии между различными эпохами, а не вы ведение общезначимых психологических законов развития. При исследовании в области всеобщей истории духовные мотивы сочетаются, напротив, с массой естественноисторических и социологических условий, далеко выходящих за сферу за дач психологического анализа, так как все эти элементы, взятые в целом, стремятся перейти уже в философское исследование. Поэтому всегда и во всех попытках формулировать общие законы исторического развития последние, независимо от степени удачности их формулировки, в силу внутренней необходимости носят характер философских принципов. В тех случаях, когда в установке этих законов принимает участие и психология народов - что неизбежно, если мы не хотим чтобы философия истории пошла по ложному пути умозрительных конструкций, - обсуждению будут подлежать непременно частные проблемы. Так, проблемы выя снения законов эволюции общества, обычаев и права, искусства, религии и т.д прежде всего относятся к психологии народов и затем уже в более общей связи - к философии истории. Но предметом рассмотрения со стороны психологии народов эти отдельные процессы развития становятся лишь, поскольку в них, - в силу общих всем народам свойств человеческой природы, - проявляются совпадающие по существу черты. Это приложимо прежде всего к начальному периоду общест­венной жизни, тогда как на позднейших ступенях развития, вместе с ростом внеш­них и внутренних частных влияний, разнообразие процессов эволюции все более и более оттесняет общезначимые психические мотивы и заставляет их растворяться в совокупности исторических условий; поэтому всеобщая история и психология народов соприкасаются лишь в том смысле, что обе эти дисциплины должны соединиться друг с другом, чтобы достигнуть философского исследования истори­ческого человечества.

Напротив, они существенно уклоняются, в общем, от эволюции в истории разви­тия искусства и науки.

Искусство в своих зачатках не представляет собой самостоятельной области общественной жизни: оно настолько тесно еще сливается в первоначальном пери­оде развития с мифами и обычаями, что отграничить его от них возможно лишь по общим формам, а не по основным мотивам его возникновения и первоначальной эволюции. Если наряду с внешними природными условиями и существуют тех­нические и рано уже самостоятельные эстетические мотивы, определяющие худо­жественное творчество, то сами они возникают отчасти из потребности в мифоло­гии, которая должна объективизироваться в мимических и пластических представ­лениях или в песне и повествовании, чтобы достигнуть самобытного развития. И наука первоначально совершенно сливается с мифологическим мышлением, и оно долго еще воздействует на нее. Еще более продолжительное время остается, нако­нец, связанной с мифами третья область общественной жизни-религия, почему проблема развития ее из мифологии является вообще одной из важнейших проблем психологии народов, совпадающей в то же время вполне с проблемой развития самой мифологии. Всем этим трем областям обще то, что с момента их выделения из мифов и обычаев и начала самостоятельного существования отдельная личность решительнее начинает воздействовать на общее развитие, и в то же время все более резко начинают проявляться отличительные, характерные признаки отдель­ных циклов эволюции. Вместе с тем и исследования, относящиеся специально к психологии народов, выделяются из общего исторического исследования. Но так как и в психологии народов нет недостатка в общих мотивах, которые по большей части можно рассматривать как прямое продолжение действующих в начальном периоде духовного развития человечества сил, то перед этой новой дисциплиной вырастает новая задача - указать пути, по которым можно перейти к этим историческим дифференциациям общего духовного развития. Здесь психология народов опять-таки соприкасается поэтому, с одной стороны, с эстетикой и философией религии, с другой - с философией истории.

Согласно с этим остаются, в конце концов, три большие области, требующие, по-видимому, специального психологического исследования, три области, которые — ввиду того, что их содержание превышает объем индивидуального сознания - в то же время обнимают три основные проблемы психологии народов: язык, мифы и обычаи.

Конечно, и эти три области прежде всего являются объектами чисто историчес­кого исследования, и психологическое объяснение в этом исследовании, как и во всякой истории, принимается во внимание лишь как вспомогательное средство интерпретации. Но от истории в собственном смысле слова эти три области отличаются общезначимым характером определенных духовных процессов разви­тия, проявляющихся в них. Однако отнюдь не во всех фактах проявляется этот характер: каждый язык, каждый национальный мифологический цикл и эволюция обычаев находятся в зависимости от своеобразных, не сводимых ни к каким общезначимым правилам, условий. Но наряду с проявлением этого своеобразного характера, присущего им, как и всякому историческому процессу, они подчиня­ются, в отличие от продуктов исторического развития в тесном смысле этого слова, общим духовным законам развития.

Причина этого явления лежит в том, что эволюция этих общих всему человече­ству созданий его творческого духа основывается на общности духовных сил, проявления которых также поэтому согласуются в известных общих чертах. В истории аналогичное отношение наблюдается лишь в известных индивидуальных мотивах поведения, которые равным образом всюду повторяются в силу общей всему человечеству организации. Однако в этом случае индивидуальные мотивы, в силу многократного перекрещивания интересов, никогда не могут обеспечить обусловленным ими поступкам универсального значения для общего хода исторического развития: и в тех результатах, которые получаются из них в области психологии народов, мотивы эти сохраняют свой индивидуальный характер. Таким образом, индивидуальная психология по отношению к внешней истории народов всегда играет роль вспомогательного средства, и в истории нигде не находится объектов самостоятельного психологического исследования.

Напротив, между психологией и тремя вышеуказанными областями исследова­ния (язык, мифы, обычаи) взаимоотношение этого рода осуществляется в полном объеме. И в этом случае психология естественным образом служит для разъясне­ния отдельных явлений; с другой стороны язык, мифы, обычаи сами представляют собой духовные продукты развития, в порождении которых проявляются свое­образные психологические законы. Хотя в свойствах индивидуального сознания уже содержатся последние мотивы к возникновению этих законов, однако нельзя сказать, чтобы самые законы эти были уже предопределены в мотивах. Поэтому все возникающие из общности духовной жизни процессы эволюции становятся проблемами самостоятельного психологического исследования; и для него вполне целесообразно удержать название психология народов по той причине, что нация является важнейшим из тех концентрических кругов, в которых может развиваться совместная духовная жизнь. Психология народов, со своей стороны, является частью общей психологии, и результаты ее часто приводят к ценным выводам и в индивидуальной психологии, так как язык, мифы и обычаи, эти продукты духа народов в то же время дают материал для заключений также и о душевной жизни индивидуумов. Так, напр., строй языка, который, сам по себе взятый, является продуктом духа народа, проливает свет на психологическую закономерность инди­видуального мышления. Эволюция мифологических представлений дает образец для анализа созданий индивидуальной фантазии, и история обычаев освещает раз­витие индивидуальных мотивов воли. Как индивидуальная психология, с одной стороны, служит для освещения проблем психологии народов, так, в свою очередь, и факты, почерпнутые из психологии народов, приобретают значение ценного объективного материала для объяснения состояний индивидуального сознания.

Итак, психология народов - самостоятельная наука наряду с индивидуальной психологией, и хотя она и пользуется услугами последней, однако и сама оказывает индивидуальной психологии значительную помощь. Против такой постановки пси­хологии народов можно было бы возразить, что язык, мифы и обычаи в таком случае одновременно служили бы объектами различных наук: истории языка, мифов и нравов с одной стороны, психологии народов - с другой. Однако такое возражение не выдерживает критики. Такая двойственность исследования обычна и в других областях знания. В геологии и палеонтологии, анатомии и физиологии, филологии и истории, истории искусства и эстетике, в системе знания и его методологии - во всех этих областях объекты координированных друг с другом форм научной обработки или совершенно, или отчасти общи, и различие между дисциплинами сводится лишь к той или иной точке зрения, с которой обсуждаются проблемы. Даже жизнь индивидуума может в подобном же смысле быть предметом двоякого способа рассмотрения: ее можно рассматривать в ее индивидуальной, неповторяемой природе и в ее своеобразном, лишь ей свойственном ходе развития, и тогда она будет служить предметом биографии, этой наиболее узкой и ограни­ченной формы истории, весьма важной тем не менее, если изображаемая в ней жизнь человека значительна по своему содержанию. Но можно исследовать инди­видуальные переживания также с точки зрения общего их значения, или прояв­ляющихся в них общих законов душевной жизни; это будет уже точкой зрения индивидуальной психологии, совершенно игнорирующей специфическую ценность этой индивидуальной жизни, так как в индивидуальных переживаниях она видит лишь материал, в котором проявляются общие законы духовного развития.

Совершенно аналогичное отношение находим мы и между историей народов и психологией народов. И психология народов следует по стопам индивидуальной психологии, игнорирующей при исследовании индивидуальной жизни все лишен­ные общего значения моменты ее. Но в отношении к психологии народов пре­дварительное разграничение областей намечается уже в самой исторической обработке, поскольку эволюция общих основ совместной жизни, общего языка, общего круга представлений и общезначимых норм поведения отграничивается от изображения внешних судеб народов и от выведения их из внутренних причин, так как это является уже задачей истории в собственном смысле слова. Но и после этого разграничения историческое изображение общих элементов жизни народов все еще представляет собой существенно отличную от психологического исследо­вания их задачу: историческое изображение рассматривает эти общие элементы в их исторической обусловленности, следовательно, в связи со всей внешней и внут­ренней историей народов; психологическое же исследование рассматривает их преимущественно со стороны выражающихся в них общих законов духовного раз­вития. Так, например, для исторического исследования сравнение различных цик­лов мифологических представлений, стоящих вне всякой подлежащей историческо­му доказательству связи, имеет разве лишь то значение, что, несмотря на невоз­можность доказательства прямой связи их между собой, все же можно на основа­нии сходства этих циклов заключать к сходным, породившим их, историческим ус­ловиям. Наоборот, для исследования в области психологии народов частичное сов­падение будет иметь значение преимущественно в тех случаях, когда оно возникло при сходных, но исторически независимо друг от друга сложившихся условиях. Поэтому обе области в то же время дополняют друг друга. Первоначально все общее дано наблюдению в виде единичных явлений: лишь путем сравнения много­численных сходных по характеру процессов развития может быть общее выделено из потока единичных явлений. И, наоборот, подобно тому, как индивидуальная жизнь предполагает общие свойства отдельного сознания, так и отдельные переживания возникают на основе общих свойств духа народа. Поэтому психология народов многое почерпает из истории, чтобы в свою очередь предоставить себя в распоряжение последней, как одну из важнейших ее основ.

Нет нужды в дальнейших примерах, чтобы уяснить себе, насколько различны историческое и психологическое исследование, несмотря на то, что предмет их общ. Для истории языка развитие и постепенное изменение звуков, грамматичес­ких форм, дифференциация частей речи, изменение значения слов и выражающие­ся в них дифференциация и изменение понятий являются составными частями известного замкнутого исторического цикла, который не утратил бы своего значе­ния и в том случае, если бы наблюдался в такой форме всего один раз. Психология языка усматривает во всех этих процессах формы проявления общей духовной жизни, представляющие для нее интерес лишь поскольку они могут быть сведены на имеющие общее значение психологические законы. Тот факт, что слово "Konig", король, происходит от готского слова "Kuni", племя, а затем, приняв окон­чание мужского рода, стало означать "человек племени", представляет для истори­ка интерес лишь поскольку он указывает на те первобытные времена, в которые власть принадлежала знатным по рождению людям. Для психолога же на первый план выдвигается вопрос, на каком проявляющемся и в других подобных примерах ходе представлений основывается такой переход понятий, так что каждый отдельный случай психолог пытается представить, как образец общего закона изменения представлений в духе народа. Различные обряды германских и славян­ских народов, указывающие на широко распространенный некогда культ духов деревьев, лесных, полевых духов, интересуют историка, как пережиток древних религиозных воззрений и ранних стадий культурного развития; подобные же культы у древних и многих восточных народов интересуют как ценные следы доисторических сношений этих народов между собой. Психолога, напротив, зани­мает совершенно другой вопрос о том, какие общие условия генезиса лежат в основе этих своеобразных культов и связанных с ними представлений, каким психологическим причинам обязаны они своим продолжительным существованием при самых различных культурных условиях, и чем психологически обоснованы идущие рука об руку с развитием культуры изменения связанных с культом представлений, всюду сходные в наиболее существенных своих чертах. И здесь, следовательно, психологическое исследование, в конце концов, будет стремиться к тому, чтобы свести подобные процессы к общезначимым законам развития.

Итак, пытаясь определить и отграничить те области, в которых психологичес­кое исследование может идти рука об руку с историческим, мы снова приходим к языку, мифам и обычаям, так как в этих областях искомый характер общей зако­номерности сочетается с выражающимся в жизни как индивидуума, так и народов характером исторического развития. Язык содержит в себе общую форму живущих в духе народа представлений и законы их связи. Мифы таят в себе первоначальное содержание этих представлений в их обусловленности чувствова­ниями и влечениями. Наконец, обычаи представляют собой возникшие из этих представлений и влечений общие направления воли. Мы понимаем поэтому здесь термины миф и обычаи в широком смысле, так что термин "мифология" охваты­вает все первобытное миросозерцание, как оно под влиянием общих задатков че­ловеческой природы возникло при самом зарождении научного мышления; поня­тие же "обычаев" обнимает собой одновременно и все те зачатки правового порядка, которые предшествуют планомерному развитию системы права, к; историческому процессу.

Таким образом, в языке, мифах и обычаях повторяются, как бы на высшей ступени развития, те же элементы, из которых состоят данные, наличные состояния индивидуального сознания. Однако духовное взаимодействие индивидуумов, из общих представлений и влечений которых складывается дух народа, привносит новые условия. Именно эти новые условия и заставляют народный дух проявить в двух различных направлениях, относящихся друг к другу приблизительно как форма и материя - в языке и в мифах. Язык дает духовному содержанию жизни ту внешнюю форму, которая впервые дает ему возможность стать общим достояние Наконец, в обычаях это общее содержание выливается в форму сходных мотиве воли. Но подобно тому как при анализе индивидуального сознания представлени чувствования и воля должны рассматриваться не как изолированные силы и способности, но как неотделимые друг от друга составные части одного и того же потока душевных переживаний, точно так же и язык, мифы и обычаи представл ют собой общие духовные явления, настолько тесно сросшиеся друг с другом, чтот одно из них немыслимо без другого. Язык не только служит вспомогательным средством для объединения духовных сил индивидуумов, но принимает сверх того живейшее участие в находящем себе в речи выражение содержании; язык сам сплошь проникнут тем мифологическим мышлением, которое первоначально 6ывает его содержанием. Равным образом и мифы, и обычаи всюду тесно связан друг с другом. Они относятся друг к другу так же, как мотив и поступок: обычаи выражают в поступках те же жизненные воззрения, которые таятся в мифах делаются общим достоянием благодаря языку. И эти действия в свою очередь делают более прочными и развивают дальше представления, из которых они проистекают. Исследование такого взаимодействия является поэтому, наряду исследованием отдельных функций души народа, важной задачей психолоп народов.

Конечно, при этом не следует совершенно упускать из виду основное отличие истории языка, мифов и обычаев от других процессов исторического развития. По отношению к языку отличие это думали найти в том, что развитие его представляет собой будто бы не исторический, но естественноисторический процес Однако выражение это не совсем удачно; во всяком случае в основу его положено признание того, что язык, мифы и обычаи в главных моментах своего развития не зависят от сознательного влияния индивидуальных волевых актов и представляют собой непосредственный продукт творчества духа народа; индивидуальная же воля может внести в эти порождения общего духа всегда лишь несущественнь изменения. Но эта особенность обусловлена, разумеется, не столько действитель ной независимостью от индивидуумов, сколько тем, что влияние их в этом случае бесконечно более раздроблено и поэтому проявляется не так заметно, как истории политической жизни и более высоких форм развития духовной жизни. Но в силу этой незаметности индивидуальных влияний каждое из них может быть продолжительным лишь в том случае, если оно идет навстречу стремлениям, уже действующим в общем духе народа. Таким образом, эти восходящие к самым зачаткам человеческого существования процессы исторического развития действительно приобретают известное сродство с процессами в природе, поскольку они кажутся возникающими из широко распространенных влечений. Волевые импульсы слагаются в них в цельные силы, обнаруживающие известное сходство со слепыми силами природы также в том, что влиянию их невозможно противостоять. Вследствие того, что эти первобытные продукты общей воли представляют собой производные широко распространенных духовных сил, становится понятным и ощезначимый характер, свойственный явлениям в известных основных их формах; становится понятным и то, что характер этот делает их не только объектами исторического исследования, но в то же время придает им значение общих продук­тов человеческого общего духа, требующих психологического исследования.

Если поэтому на первый взгляд и может показаться странным, что именно язык, мифы и обычаи признаются нами за основные проблемы психологии народов, то чувство это, по моему мнению, исчезнет, если читатель взвесит то обстоятельство, что характер общезначимости основных форм явлений наблюдается преимущест­венно в указанных областях, в остальных же — лишь поскольку они сводятся к указанным трем. Предметом психологического исследования, которое имеет своим содержанием народное сознание в том же смысле, в каком индивидуальная психо­логия имеет содержанием индивидуальное сознание, может быть поэтому, естест­венным образом, лишь то, что для народного сознания обладает таким же общим значением, какое для индивидуального сознания имеют исследуемые в индивиду­альной психологии факты. В действительности, следовательно, язык, мифы и обычаи представляют собой не какие-либо фрагменты творчества народного духа, но самый этот дух народа в его относительно егце не затронутом индивидуаль­ными влияниями отдельных процессов исторического развития виде.

¹ Researches into the physical hystory of mankind. По-немецки издал с 3-го англ. изд. Рудольф Вагнер: "Naturgeschichte des Menschen", Leipzig, 1840-1848.

² В первом томе этого журнала, 1860, стр. 1-73.

³ Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft. В. 1. S. 20.

⁴ В основу нашего изложения положено, главным образом, введение ко второму изданию труда Пауля, Halle, 1886. Впрочем, первое издание 1880 г. во всем существенном совпадает со вторым. То же можно сказать и о вышедшем в 1909 г. четвертом издании.

⁵ Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Sprachwissenschaft. В. 1. S. 28 и след.

⁶ Сравни мою Logik 3, 111, 243 fl.

⁷ В особенности укажем здесь Теодора Вайтца в его "Anthropologie der Naturvolker". Работы Эдуарда Бернета Тэйлора, Дж.Г. Фрэзера и др., как более сравнительного характера, относятся скорее к психологии народов в собственном смысле слова.

ГУМПЛОВИЧ ЛЮДВИГ (GUMPLOW1CZ) (1838-1909) – польско-австрийский, социолог и правовед. Родился в Кракове. С 1882 г. - профессор государственного административного права в университете г. Грац (Австрия). Автор научных трудов по теории и истории социологии, правоведению, вопросам австрийского права и истории образования Австро-Венгрии. Представитель монизма социологии. Разделял позиции социал-дарвинизма, рассматривал социальные законы как форму проявления законов природы.

Важнейшие положения социологии Гумпловича: предмет социологии социальные группы и их взаимоотношения; основные понятия социологии "раса" и "этноцентризм"; исходный пункт социологии - теория полигенизма (множественности происхождения человеческого рода); универсальный фактор социального развития - постоянная межгрупповая борьба. В результате борьбы между первобытными ордами, считает Гумплович, возникло государство, и с этого момента борьба принимает две формы: межгосударственную и внутригосударственную (т.е. между группами, классами, сословиями, политическими партиями). Государство - организация господства большинства над меньшинством. Семья, собственность, право - продукты государства. Всякое право есть порядок неравенства.

В понимании исторического процесса первостепенную роль отводит политическому фактору, считает, что общество в своем развитии проходит cmадии становления, расцвета и гибели.

Взгляд Гумпловича на альтернативу человечества: организация господств основанного на неравенстве (в лице государства), или анархия, которая для культурного человечества невыносима. Умер в Граце.

Важнейшие труды Гумпловича: «Race и. Staat» (1875); «Das Recht des Nationalitat и. Sprachen in Osterreich-Ungarn» (1879); «Rechtsstaat u. Socialismus» (1881); «Der Rasenkampf» (1883) (рус. перевод.: «Борьба рас.» 1883); «Griindniss der Sozilogie» (1885) (рус. пер.: «Основания социологии.» 1899); «Die soziologische Staatsidee (1892)».

Л. Гумплович

ОСНОВАНИЯ СОЦИОЛОГИИ*

* Гумплонич Л'. Основания социологии. СПб., 1899. 92

Глава четвертая

ИНДИВИД И СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ