От экспрессивности к ее истокам 4 страница
У Парето есть два определения элиты: широкое, охватывающее всю общественную элиту, и узкое, прилагаемое к правящей элите.
Согласно широкому определению, в элиту в качестве составной части входит небольшое число тех индивидов, каждый из которых преуспел в своей области деятельности и достиг высшего эшелона профессиональной иерархии. «Допустим,
что во всех областях деятельности каждый индивид получает индекс своих способностей, приблизительно так, как ставят оценки на экзаменах по разным предметам в школе. Дадим, например, тому, кто превосходно делает свое дело, индекс 10. А тому, чьи успехи сводятся только к наличию единственного клиента — индекс 1, так чтобы можно было поставить 0 кретину. Тому, кто сумел заработать миллионы (неважно, хорошо это или плохо), мы поставим 10, а зарабатывающему тысячи франков — 6. Тому, кто едва не умирает с голоду, поставим 1, а помещенному в приют для неимущих — 0. Женщинам-политикам, таким, как Аспасия при Перикле, Ментенон при Людовике XIV, Помпадур при Людовике XV, завоевавшим благодарность могущественных людей и игравшим роль в управлении общественными делами, мы поставим 8 или 9. Потаскухе, только удовлетворяющей чувства этих людей и не оказывающей никакого воздействия на общественные дела, поставим 0. Ловкому жулику, который обманывает людей и не попадает под уголовный кодекс, мы поставим 8, 9 или 10 в зависимости от числа простофиль, которых он заманил в свои сети, и количества денег, которые он выманил у них. Нищему мелкому жулику, крадущему столовые приборы у трактирщика и вдобавок схваченному за шиворот жандармами, мы пфта-вим 1, Такому поэту, как Мюссе, — 8 или 9 в зависимости от вкусов. Рифмоплету, от которого бегут люди, слыша его сонеты, поставим 0. Шахматистам можно присваивать более точные индексы, основываясь на количестве и качестве выигранных партий. И „так далее для всех сфер деятельности... Таким образом, "мы составим класс тех, у кого самые высокие индексы в их сфере деятельности, и назовем это элитой. Для цели, которой мы задаемся, равным образом подошло бы любое другое название или даже простая буква алфавита» (ibid., § 2027, 2031). Следовательно, эта дефиниция, согласно правилу паретовского метода, объективна и нейтральна. Не нужно искать глубокого метафизического или морального смысла понятия элиты, речь идет об объективно постигаемой социальной категории. Нет необходимости задаваться вопросом о том, подлинна или поддельна элита и кто имеет право быть в ней представленным. Все это пустые вопросы. Элиту составляют те, кто достоин хороших оценок в конкурсе жизни или вытянул счастливые номера в лотерее «общественной» жизни.
Парето практически не пользуется широким определением, цель которого сводится лишь к введению узкого определения правящей элиты, объединяющей небольшой круг тех преуспевающих индивидов, которые выполняют политические и общественные руководящие функции: «Для исследования, которым мы занимаемся — исследования устойчивости общества, —
полезно разделить этот класс на две части. Мы выделим тех, кто прямо или косвенно играет заметную роль в правительстве; они составят правящую элиту. Остальные образуют неправящую элиту. Например, известный шахматист, конечно, входит в элиту. Столь же несомненно, что его талант в шахматах не предоставляет ему возможности оказывать влияние на правительство, и, следовательно, если при этом не задействуются его другие качества, он не входит в правящую элиту. Любовницы абсолютных монархов или очень могущественных политиков часто входят в элиту благодаря либо красоте, либо уму. Но лишь часть из них, обладающая особыми способностями в сфере политики, будет играть определенную роль в управлении. Итак, мы располагаем двумя слоями населения: 1. Нижний слой, класс, непричастный к элите; мы не будем пока выяснять влияние, которое он может оказывать на правительство. 2. Высший слой, элита, делящаяся надвое: (а) правящая элита; (Ь) неправящая элита» (ibid., § 2032—2034)7.
Парето уточняет далее, что «тенденция к персонификации абстракций или даже только приданию им вида объективной реальности такова, что многие люди представляют себе правящий класс почти как отдельное лицо или хотя бы как конкретную единицу, которую они наделяют единой волей, и полагают, что, действуя логично, она реализует программы. Так, например, многие антисемиты представляют себе семитов, а многие социалисты — буржуазию» (ibid., § 2254). Разумеется априори по крайней мере ничего подобного нет. В свою очередь «правящий класс неоднороден» (ibid.).
Общества отличаются природой своих элит, и особенно правящих элит. Действительно, все общества обладают некоей особенностью, которую моралист может расценить как достойную сожаления, но которую социолог обязан констатировать: ценности сего мира распределяются неравномерно, еще более неравномерно распределяются престиж, власть или почести, связанные с политическим соперничеством. Это неравное распределение материальных и моральных ценностей возможно потрму, что в конечном счете меньшинство управляет большинством, прибегая к двум типам средств: силе и хитрости. Масса поддается руководству со стороны элиты, потому что последняя располагает силой или ей удается убедить большинство, т.е. более или менее постоянно вводить его в заблуждение. Законное правительство — то, которому удается внушить управляемым, будто их интересы, долг или честь требуют послушания меньшинству. Различение двух средств управления — силы и хитрости — это парафраз знаменитого противопоставления Макиавелли львов и лис. Политические элиты, естественно, подразделяются на
два семейства, одно из которых заслуживает быть названым семейством львов, ибо оно отдает явное предпочтение насилию, другое — семейством лис, поскольку оно тяготеет к изворотливости.
Теорию социальной гетерогенности и элит, развитую в «Трактате по общей социологии», следует сопоставить с теорией распределения доходов, изложенной в нескольких работах, в том числе в «Курсе политической экономии» и «Социалистических системах». В первой Парето разъясняет, что кривая распределения доходов может быть представлена прямой, уравнение которой выглядит так: log N = log A— a log ч. Здесь ч — размер дохода, N — количество людей с одинаковым или превышающим х, А и а — константы, определяемые в соответствии с наличной статистикой, а создает наклон на оси ч линии логарифмов. На графике двойного логарифмического масштаба, где представлены доходы, превышающие средний, снижение наклона а обозначает наименьшее неравенство доходов". Однако все статистические ряды, главным образом фискального происхождения, по мнению Парето, показывают, что во всех странах наблюдается почти одинаковое значение, близкое к 1,5. Одна и" та |ке формула распределения доходов применима, следовательно, ко всем странам. Парето комментирует: «Эти результаты поразительны. Совершенно невозможно считать их случайны^ ми. Несомненно, есть причина того, что распределение доходов напоминает некую кривую. Форма этой кривой, по-видимому, слабо зависит от разных экономических условий, . А.к. результаты почти одинаковы для всех стран, экономические условия которых так же различны, как условия Англии, Ирландии, Германии, в итальянских городах и даже в Перу» ("Cours d'économie politique", § 960). И дальше: «Неравенство распределения доходов, очевидно, зависит гораздо больше от самой природы человека, чем от экономической организации общества. Глубоких изменений этой организации было бы недостаточно для модификации закона распределения доходов» (ibid., § 1012). Наблюдаемое распределение доходов, конкретизирует, в частности, Парето, есть неточное отражение социальной гетерогенности, т.е. неравного распределения евгенических свойств. Точным ^отражением оно стало бы при нормальной подвижности разных слоев в обществе, на деле же оно зависит одновременно и «от распределения качеств, позволяющих людям разбогатеть, и от расположения препятствий, противодействующих раскрытию этих способностей» ("L'Addition au Cours d'économie politique", t. II, p. 418). В «Социалистических системах» Парето излагает свою мысль кратко и ясно: «Мы показали, что
кривая распределения доходов отличается замечательной устойчивостью, она меняется незначительно, хотя сильно преображаются обстоятельства времени и места, при которых ее наблюдают. Это положение, вытекающее из фактов, подтверждаемых статистикой, на первый взгляд удивляет. Вполне вероятно, что своим происхождением оно обязано распределению психологических особенностей людей и тому факту, что пропорции сочетания капиталов не могут быть любыми» ("Les Systèmes socialistes", t. I, p. 162). Парето заключает, что нижние расходы могут возрасти, а неравенство доходов — уменьшиться лишь при условии роста богатства относительно количества населения. «Проблема роста благосостояния бедных классов скорее проблема производства и сохранения богатства, чем распределения. Наиболее верное средство улучшения положения бедных классов — сделать так, чтобы богатство росло быстрее населения» ("Cours d'économie politique" §103 6).
Таким образом, идея постоянства общественного строя имеет экономическое основание. Не вдаваясь в детальное обсуждение закона Парето, я все-таки сделаю две оговорки. Совсем не очевидно, что в социалистических обществах прежняя формула всегда приемлема. Даже если бы она была таковой, общественный строй не характеризуется адекватно одной лишь кривой распределения богатств и доходов.
Теория правящих элит близка к тезисам, предложенным немного ранее Парето другим итальянцем по имени Гаэтано Моска. В Италии разгорелся неистовый спор. Использовал ли Парето идеи Моска в большей степени, чем требовало приличие, ссылаясь на него несколько меньше, чем требовала справедливость9. Теория правящих элит Моска менее психологична и более политизирована. По его мнению, любая политическая элита характеризуется формулой правления, приблизительно соответствующей тому, что мы называем идеологией легитимности. Формула правления, или политическая формула: — это идея, с помощью которой правящее меньшинство оправдывает свою власть и старается убедить большинство в ее легитимности. В социологии Паре-то разные политические элиты характеризуются главным образом относительным избытком остатков первого и второго классов. Лисы — это элиты, богато одаренные остатками первого класса, они предпочитают хитрость и изворотливость и стремятся поддерживать свою власть пропагандой, увеличивая число политико-финансовых комбинаций. Эти элиты свойственны так называемым демократическим режимам, которые Парето именовал плутодемократическими.
Еще сегодня у некоторых авторов встречается интерпретация перипетий политики с точки зрения остатков первого или второго классов. Жюль Монро незадолго до замены Четвертой республики Пятой объяснял, что политический класс Четвертой республики страдал от излишка остатков первого класса и для восстановления устойчивости во Франции необходимо было содействие приходу к власти элиты, которая обладала бы более многочисленными остатками второго класса, реже прибегала бы к хитрости и чаще к силе1". (После того как львы предоставили независимость Алжиру — сделали то, в чем Ж. Монро подозревал лис Четвертой республики, — этот паретовец перешел в оппозицию.)
Четыре переменные величины позволяют, таким образом, понять движение общества: интересы, остатки, производные и социальная гетерогенность. Эти имеющие исключительно важное значение четыре переменные, от которых зависит движение общества, взаимозависимы. Формула взаимозависимости противостоит положению — которое считается марксистским — о детерминации общественных процессов экономикой. Она означает, что каждая переменная воздействует на три остальные или находится иод влиянием трех других. Интерес воздействует на остатки и производные согласую реальной корреляции, выявленной историческим материализмом. Но остатки и производные, чувства и идеологии тожа воздействуют на поведение и экономику, наконец, социальная гетерогенность, т.е. соперничество элит и борьба массы с элитой, затрагивает интересы и в свою очередь влияет на них. В результате нет детерминации системы переменной величиной, есть детерминация системы обоюдными воздействиями переменных11.
Противоположность между Паретовои и Марксовои теориями, по крайней мере в том виде, как понимал Парето, наиболее обнаруживается в Паретовои интерпретации того, »что Маркс называл классовой борьбой. В частности, Парето недвусмысленно утверждает в «Социалистических системах», что Маркс прав и классовая борьба — фундаментальная величина всей истории.
Но Маркс, по мнению Парето, не прав в двух отношениях. Во-первых, неверно считать, будто классовая борьба определяется исключительно экономикой, т.е. конфликтами, вытекающими из собственности на средства производства; обладание государством и военной силой также может стать первопричиной противоречия между массой и элитой. Яркое впечатление оставляет место из «Социалистических систем»: «Многие думают, что, если бы можно было найти рецепт устранения «конфликта между трудом и капиталом», исчезла бы и классо-
вая борьба. Эту иллюзию разделяет многочисленный класс тех, кто путает форму с содержанием. Классовая борьба — лишь форма борьбы за жизнь, а то, что именуют «конфликтом между трудом и капиталом», — лишь форма классовой борьбы. В средние века можно было думать, будто с исчезновением религиозных конфликтов в обществе наступит мир. Религиозные конфликты были только формой классовой борьбы; они исчезли, по крайней мере отчасти, и их заменили социальные конфликты. Представьте себе, что утвердился коллективизм, что «капитала» больше нет; ясно, что в таком случае больше не будет конфликта с трудом, но это будет означать, что исчезла только одна форма классовой борьбы; ее заменят другие. Возникнут конфликты между разными слоями трудящихся социалистического государства, между «интеллектуалами» и «неинтеллектуалами», между разными типами политиков, между ними и их подчиненными, между новаторами и консерваторами. Действительно ли есть люди, не шутя полагающие, будто с наступлением социализма полностью иссякнет источник общественных новшеств? Будто фантазия людей не породит уже новых проектов, будто интерес не побудит некоторых принять эти проекты в надежде занять более весомое место в обществе?» ("Les Sistèmes socialistes", t. II, p. 467—468).
Кроме того, Маркс не прав, считая, что нынешняя классовая борьба в главном отличается от той, какая наблюдалась на протяжении веков, и что возможная победа пролетариата положит ей конец. Классовая борьба в современную эпоху в той мере, в какой она оказывается борьбой между пролетариатом и буржуазией, закончится не диктатурой пролетариата, а господством тех, кто говорит от имени пролетариата, т.е. привилегированного меньшинства, элитой, подобной элитам прошлого и тем, что придут за ними. По Паре-то, немыслимо, чтобы борьба меньшинства за власть могла изменить установившееся с незапамятных времен движение общества и привести к существенно иному состоянию. «В наше время социалисты отлично усвоили, что революция конца XVIII в. просто поставила у власти буржуазию на место прежней элиты,, и даже преувеличили значительно силу притеснения при новых хозяевах, но они искренне считают, будто новая элита политиков будет крепче держать свои обещания, чем те, которые сменяли друг друга до сих пор. Впрочем, все революционеры последовательно провозглашают, что прошлые революции в конце концов заканчивались только надувательством народа, что подлинной станет та революция, которую готовят они. «Все до сих пор происходившие движения, — говорится в «Манифесте Коммунистической партии», — были движениями меньшинства или совер-
.шались в интересах меньшинства. Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства». К сожалению, эта подлинная революция, которая должна принести людям безоблачное счастье, есть лишь вводящий в заблуждение мираж, никогда не становящийся реальностью. Она похожа на золотой век, о котором мечтали тысячелетиями. Постоянно ожидаемая, она теряется в туманном будущем, всегда ускользая от своих приверженцев в тот момент, когда им кажется, что она у них в руках» (ibid., t. I, p. 60—62).
По Парето, наиболее важное историческое явление — это жизнь и смерть правящего меньшинства, или — если воспользоваться иногда употребляемым им термином — аристократий. «История, — согласно знаменитой формуле Парето, — кладбище аристократий» ("Traité de sociologie générale", § 2053). «История обществ есть большей частью история преемственности аристократий» ("Manuel d'économie politique", chap. VII, § 115). Общественная история есть история преемственности привилегированных меньшинств, которые формируются, борются, достигают власти, пользуются ею и приходят в упадок, чтобы быть замененными другими меньшинствами. «Этот феномен новых элит, которые в ходе непрерывной циркуляции возникают из нижних слоев общества, достигают высших cj|p-ев, расцветают, а затем приходят в упадок, разрушаются и исчезают, представляет собой одно из следствий истории, кото-^ рое необходимо учитывать для понимания великих исторических движений» ("Les Systèmes socialistes", t. I, p. 24). Социолог должен задаваться вопросом о том, почему аристократии или правящие меньшинства чаще всего столь неустойчив вы и непродолжительны.
Причины гибели аристократий, анализируемые Парето, следующие:
1. Многие аристократии, будучи аристократиями военными,
истреблены в битвах. Военные аристократии быстро исче
зают, потому что их представители вынуждены рисковать
жизнью на полях сражений.
2. Едва ли не общее правило: через несколько поколений ари
стократии теряют жизнеспособность или способность
пользоваться силой. Нельзя управлять людьми, охотно ска
зал бы Парето, без некоторой склонности к насилию, к то
му же не следует путать силу с насилием, которое, как го
ворил он, часто спутник слабости. Вообще внуки или прав
нуки тех, кто завоевал власть, с рождения пользовались
привилегированным положением и приобрели остатки пер
вого класса. Они склонны к интеллектуальным комбинаци-
ям, порой даже к утонченным наслаждениям цивилизованного человека, к занятиям искусствами, но теряют способность к поступкам, которых требует общество. Согласно философии Парето, часто именно аристократии, представленные наиболее умеренными и вследствие этого наиболее терпимыми людьми, будучи жертвами своей слабости, уничтожаются восстанием и заменяются жестокой элитой. Французская знать XVIII в. была ослаблена. Она приняла философию гуманистов, умела наслаждаться жизнью, поощряла либеральные идеи. Она погибла на эшафоте. Ее исчезновение было одновременно прискорбным и справедливым, по крайней мере с точки зрения исторической справедливости, требующей от аристократии заниматься своим делом, а не предаваться чувствам, которые, может быть, и достойны уважения, но не способствуют тому, чтобы класс оставался правящим.
«Всякая элита, не готовая сражаться в защиту своего положения, находится в полном упадке, ей ничего не остается, кроме как уступить свое место другой элите, обладающей мужеством, которого ей недостает. Если элита воображает, будто провозглашенные ею гуманные принципы применят к ней самой, это чистая мечтательность: победители прожужжат ей уши неумолимыми словами: «горе побежденным». Пока французские правящие классы в конце прошлого века занимались развитием своей «чувствительности», затачивался нож; гильотины. Это праздное и фривольное общество вело паразитический образ жизни, на своих изысканных ужинах рассуждало о необходимости освободить мир «от суеверия и раздавить гадину», не предполагая, что само будет раздавлено» (ibid., р. 40—41).
3. Главное же заключается в том, что в среде элиты не может быть длительного соответствия дарований индивидов занимаемым ими социальным позициям. Последние определяются" в огромной мере преимуществами, которыми пользовались индивиды с самого начала, т.е. позициями, занимаемыми их родителями. Однако законы наследования гласят: нельзя рассчитывать, что дети тех, кто умел повелевать, наделены теми же способностями. В элите всегда есть негодные для дела люди, но в своей совокупности она состоит из индивидов, обладающих нужными качествами, «Если бы аристократии среди людей напоминали отборные породы животных, в течение долгого времени воспроизводящих примерно одинаковые признаки, история рода человеческого полностью отличалась бы от той, какую мы знаем» ("Traité de sociologie générale", § 2055).
Каким же образом в этих условиях может поддерживаться общественная стабильность?
По сути дела, любая элита, обнаруживающая в массе людей меньшинство, достойное быть руководством, может на выбор использовать одновременно два способа в изменяющихся пропорциях: провалить кандидатов в элиту, при обычных обстоятельствах являющихся революционерами, или абсорбировать их. Последний способ, очевидно, самый гуманный и, может быть, также самый эффективный, т.е. самый удобный, позволяющий избежать революций. Английская элита оказалась наиболее виртуозной в абсорбации потенциальных революционеров: уже несколько веков она держит открытыми двери для некоторых, наиболее одаренных из числа тех, кто по рождению не принадлежит к привилегированным классам.
Отстранение допускает разные способы. Самый гуманный — ссылка. Согласно одной теории, получившей распространение в Европе в XIX в., главное достоинство колоний в том, что они предоставляют революционерам возможность побега. Еще Ренан в 1871 г. в работе «Интеллектуальная реформа и мораль во Франции» считал, что общества, лишенные предохранительного клапана эмиграции, обречены на внутренние волнения. (В этом отношении значение колоний нельзя переоценить.) Он полагал, что в любом обществе есть потенциальные вожди, недовольные порядком, которых следует абсорбировать или устранять. Бесчеловечный способ устранения, о чем справедливо пишет Парето, конечно, — убийство. В истории он часто использовался.
Соответственно циклам взаимозависимости обществам, ' следовательно, знакома циркуляция элит — основной аспект того, что Парето называет общим строением общества.
Вследствие невозможности полной гармонии между наследуемыми дарованиями индивидов и позициями в иерархии всякое общество чревато нестабильностью. Обществу мешают также колебания частоты появления остатков первого и второго классов. Если элита была долгое время у власти, она страдает от избытка остатков первого класса. Она становится слишком интеллектуальной (это не означает «слишком умной»), начинает питать отвращение к силовым приемам и поэтому делается уязвимой. Зародившаяся в массе жестокость мобилизует последнюю против элиты.
Равновесие общества, или состояние, уменьшающее опасность революции, предполагает определенный избыток остатков первого класса у элиты и еще больший избыток остатков второго класса у массы. Чтобы сохранялся порядок (многие об этом рассуждали по-разному, более цинично и даже, может быть, шокирующе), «народу нужна религия, а правителям —
разум», или, сохраняя стиль Парето, нужно, чтобы у масс было больше остатков второго и в известных случаях четвертого и пятого классов, а у элиты, нуждающейся в продуктивных поступках, — первого класса.
Однако даже элите сохранение слишком многих остатков первого класса, полная деградация остатков «незыблемости агрегатов», «социальности» и «целостности личности» не нужно. Действительно, по мере роста остатков первого класса индивидов все более заботят личные и более эгоистичные интересы. Итак, правящий класс, которому нужно ради самосохранения обладать разумом, чтобы реагировать на обстоятельства, и способностью приспосабливаться к миру, каков он есть, должен также сохранять чувство долга и сознание общности интересов.
Таким образом, дает о себе знать нечто вроде противоречия между склонностью к комбинациям и чувством общественной и моральной солидарности, причем элите необходимо и то и другое. Поэтому колебания большей или меньшей продолжительности в истории неизбежны. Период, в течение которого проявляется дух сомнения и скептицизма, внезапно сменяется всплесками остатков второго, четвертого и пятого классов. Оживления остатков второго класса сопровождают гигантские изменения коллективной веры, которые имел в виду Дюркгейм, утверждая, что во времена приступов коллективного возбуждения зарождаются религии. Парето принял бы эту формулу и добавил бы, что история как раз и соткана из бесконечно повторяющихся чередований периодов скептицизма и разума и периодов патриотической или религиозной веры. Именно колебания остатков у масс и у элит определяют циклы взаимной зависимости.
Чтобы закончить реконструкцию системы общественного движения, Парето проводит две антитезы в экономической сфере, антитезы между спекулянтами и рантье, а также между свободной деятельностью экономических субъектов, создателей богатства, и бюрократизацией.
Противопоставление спекулянтов и рантье в экономике в некотором смысле соответствует антитезе «лис» и «львов» в политике*2, В самом деле, есть две возможные экономические позиции — позиция создателей богатства путем комбинации или спекуляции и позиция тех, кто желает прежде всего гарантированного сохранения своих ценностей и стремится добиться его путем так называемого надежного размещения капитала. Если бы не девальвации и банкротства, рантье владели бы всем богатством. Су, вложенный под сложные проценты со времени рождения Христа, сегодня представлял бы богатство, превышающее все богатство человечества. Значит,
нужно, чтобы время от времени рантье были ограблены. Однако такое не должно происходить слишком часто, чтобы племя рантье, создателей сбережений, не исчезло. На деле общества продолжают содержать людей, которые создают богатства и присваивают его благодаря искусству комбинаций, а также других, которые гоняясь за гарантиями, кончают тем, что оказываются жертвами коварства или насилия.
Последняя антитеза — инициативы и бюрократизация —
не совпадает с предыдущей. Парето по образованию инженер
и экономист. Как инженер он наблюдал труд, создающий бо
гатство; как экономист либерального толка он анализировал
поведение экономических субъектов, которые, отстаивая соб
ственные интересы, способствуют росту ресурсов. Свободной
инициативе экономических агентов Парето противопоставляет
социальную кристаллизацию и, кроме того, этатистскую и бю
рократическую организацию. Политические и демагогические
соображения подталкивают государства к вмешательству в
экономику, к национализации предприятий, перераспределе
нию доходов и, таким образом, к постепенной замене конку
ренции, потворствующей личной инициативе и росту ее влия
ния, бюрократическим порядком, постепенно ведущим к кри
сталлизации. §
По мнению Парето, западноевропейские общества убавлялись плутократическими элитами, принадлежащими к «семейству лис»; они находились под чрезмерным влиянием йн-, стинкта комбинации, и постепенно утрачивали способность прибегать, к силе, необходимой для управления обществами, Он отмечал ростки новых элит, которые чаще пользовались силой и реже хитростью и обновляли формулы легитимности. Парето, несомненно, узнал бы в фашистских или коммунистических элитах жестокие элиты из «семейства львов», захватившие власть в тех обществах, которые приходят в упадок. В то же время развитие современных европейских обществ, по Парето, направлено на постепенное расширение бюрократизированной деятельности, на вытеснение свободной инициативы, создающей богатства. В своем развитии европейские общества приближаются к коллективистской и кристаллизованной экономике. «Византия показывает нам, куда может вывести кривая, по которой движутся наши общества» (ibid., § 2612).
Близкой или пока далекой считал Парето бюрократическую кристаллизацию? По правде говоря, в этом отношении его работы противоречивы. Порой эта перспектива представляется отдаленной, в других случаях Парето, кажется, считает, что бюрократическая фаза может наступить быстро13. Несомненно лишь то, что когда накануне войны 1914 г. Парето
писал «Трактат по общей социологии», он видел зарождающееся господство жестоких элит и огосударствленной экономики. Нравится нам эта теория или нет, но трудно не признать в ней долю истины.
«Трактат по общей социологии» и вообще все социологическое творчество Парето нацелено на диагностику так называемых демократических обществ, которые он сам к тому же именовал плутодемократическими, чтобы не забывалась их основная черта: связь между политическим классом, или элитой в строгом смысле слова, и руководящими кадрами промышленности и финансов. По Парето, плутодемократические режимы управляются элитами, охотнее пользующимися хитростью, чем силой. Он отмечает вместе с тем развитие гуманита-ристских идеологий и расценивает это как опасный излишек для общественного равновесия. Наконец, он отмечает постепенное распространение административного управления экономикой и относительное сужение сферы частной инициативы и рыночных механизмов. Он видит, что западные общества эволюционируют, подобно Восточной Римской империи, к бюрократической кристаллизации.
5. Наука и политика
В какой мере Парето удалось в соответствии с нескрываемыми замыслами научно исследовать общество? Или, если вспомнить выражение, которым я сам пользуюсь, в какой мере ему удалось логически изучить нелогическое поведение? На этот вопрос сразу напрашивается простой ответ. По мнению самого Парето, логически-экспериментальное изучение нелогического поведения^ моральной и политической стороны должно быть нейтральным, свободным от пристрастий и ценностных суждений, ибо не существует логически-экспериментального решения проблемы поведения человека. Однако для любого читателя «Трактата по общей социологии» очевидно, что сочинения Парето перегружены страстями и ценностными суждениями^/У Парето свои любимые мишени, скрытые враги, свои объекты атак. Такая позиция, наверно не очень сильно отличающаяся от позиции других социологов, в принципе не согласуется с постоянно провозглашаемым желанием служить объективной и нейтральной науке. Противоречие между афишируемым стремлением к чистой науке и нескрываемыми страстями может служить исходным пунктом критики. Как сочетаются его замыслы с практикой?
Дата добавления: 2016-04-11; просмотров: 542;