Особенности появления и развития ОП в дореволюционной России.

История организованной преступности уходит своими корнями в дореволюционную Россию. Для России взяточничество и мздоимство, злоупотребление служебным положением, нарушение закона должностными лицами – дело распространённое и даже обычное. Коррупция всегда являлась важнейшим инструментом организованной преступности. Конечно, говорить о преступных организациях и сообществах пока не приходится, но расположение российских чиновников, властных структур, правительства к разного рода «вознаграждениям» нельзя не учитывать – это традиция. Начало существования сплоченной воровской среды, относится по преимуществу ко времени, когда массовая экспроприация земли у крестьян и, следовательно, быстрая национализация создали условия для первоначального капиталистического накопления. Это последняя треть XV - первые десятилетия XVI веков. К этому же времени относятся и первые свидетельства о существовании воровских организаций[8].

В предреволюционный период (1917 г.) в условиях экономического и политического кризиса в стране возникла торгово-финансово-промышленно-чиновничья организованная преступность. Получая сверхприбыль на военных поставках и на спекуляции вокруг карточной системы, организованная преступность быстро дестабилизировала страну. Еженедельно возникали и исчезали новые имена дельцов, складывались и лопались многомиллионные состояния. Черный рынок перекрыл обыкновенный во много раз. Коррупция охватила аппарат, связанный с финансовыми и товарными потоками. Но предреволюционная организованная преступность, несмотря на свой огромный вес и масштаб операций, была зыбкой. Собственно преступный мир в дореволюционной России развивался характерными для всего мира путями. Уже к концу XVII, началу XVIII века в России складывается (пока стихийно) своеобразная корпорация бродяг. В XIX веке эти нищие, промышлявшие мелким воровством и попрошайничеством, представляют собой довольно многочисленную группу преступников. Именно они и стали основателями существующего до сегодняшних дней «ордена» воров. Кроме воров к началу XX века хорошо отлаженной организацией преступного промысла отличаются банды конокрадов (разведка, кража, перековка и перекраска лошадей, перегон, сбыт), мошенников (лже-страховые агенты, лже-кредиторы, лже-банкроты и т.д.), картёжных шулеров, фальшивомонетчиков. В конце XIX – начале XX века были заложены основы того, что позже стало «воровским законом». Складывается криминальная иерархия: Из преступного мира выделяются бродяги-попрошайки – Иваны, родства не помнящие. Название этой категории имеет тройную «нагрузку». Во-первых, название «родства не помнящие» стигматизирует данную группу как маргиналов, «изгоев». Во-вторых, разрыв с семьей, обществом становится критерием, по которому определяется принадлежность к клану (братству, корпорации) преступников. В-третьих, когда преступники попадали в руки полиции (позднее – милиции) их «классическим» ответом на вопросы об анкетных данных становится «не помню». Эта категория преступников выполняла своего рода, идеологическую функцию. Считалось, что настоящий преступник может вести только такой – кочевой образ жизни, без дома, без семьи, не сотрудничая с государством и ни в коем случае не работая. Бродяги никогда не были самыми преуспевающими преступниками, однако, всегда пользовались уважением «коллег», а слово «бродяга» имеет дополнительное значение – друг, приятель. Авторитетные воры назывались «Иванами». Группа преступников, занимавшаяся грабежами, убийствами была наименее уважаема в преступном мире. Вообще, необходимо отметить, что жизнь человека всегда считалась даром божьим, и совершить убийство разрешалось только в самом крайнем случае (защита близких или своей жизни, достоинства). Самой многочисленной была группа профессиональных воров. Всего насчитывалось около 30 специальностей. Наиболее высоко в иерархии стояли воры, чьё ремесло было связано с «техническими навыками». Древнейшая воровская специальность – карманник. Одних только специализаций карманников (по месту совершения краж: транспорт, улица, базар; по предпочитаемым карманам: боковой, внутренний, задний) насчитывалось десятки. Воры-карманники, совершавшие «гастроли» за рубеж («марвихеры») считались элитой этой специальности. Высоким статусом в преступном мире обладали «медвежатники» и «шниферы» – взломщики (первые взламывали или взрывали, вторые подбирали коды и ключи). Далее шли все остальные «воровские специальности». Мошенники и фальшивомонетчики относились к интеллектуальной элите, «интеллигенции» преступного мира. Мошеннические операции с векселями, акциями и другими ценными бумагами, направленные на обман государства, а иногда и частных лиц, требовали чёткой разработки и виртуозного исполнения. Мошенники занимались подделкой драгоценных камней («фармазонщики»), совершали обман на размене («менялы»), существовали брачные аферисты, лже-благотоворители и др. «Базманщики» часто были талантливыми художниками, гравёрами[9]. К тому же, чтобы заниматься этим промыслом требовалось немалое мужество – наказания за подделку денег всегда были одними из самых жестоких. С начала XVIII века начал складываться специальный воровской язык, сленг – блатная «феня». Язык выполнял функцию определенной кодировки профессиональных понятий, делая разговор между «специалистами» непонятным для окружающих, прежде всего для представителей правоохранительных органов. Естественно в полиции, позднее в милиции уделялось большое внимание изучению «блатной музыки» – «фени», что в свою очередь обуславливало постоянные ее изменения. Язык совершенствовался, модернизировался, но к началу XX века основа его была сформирована. Настоящий вор должен был владеть «феней» в совершенстве. В начале XX века в России возникают сформировавшиеся центры преступности. Прежде всего, это крупные города: Санкт-Петербург, Москва, Киев, Одесса, Ростов. В Санкт-Петербурге в начале XX века были сильно развиты уличная преступность, проституция. Как столица государства, город притягателен для всех видов мошенников. Одесса, как портовый город стал «Меккой» контрабандистов, воров, налётчиков. Ростов, находившийся в центре «казачьих» земель, привлекателен для беглых преступников, крестьян, что предопределило жёсткую насильственную направленность преступлений. Тогда же возникает поговорка «Ростов – папа, Одесса – мама», что опять-таки соответствует идеологии бродяжничества в преступной среде. Практически «достижения» преступности в России к 1917 году определяются. Сложившейся вполне определенной иерархической системой преступных специальностей. Механизмами (отчасти стихийными), ограждающими преступный мир от нежелательного вторжения: хранение традиций, охрана информации, система стигматизации, специальный сленг. Стигматизация профессиональных преступников осуществлялась посредством татуировки. Все «наколки» («портаки») являются функциональными. В них зашифрована информация о статьях и сроках судимостей, о психологических наклонностях и предрасположенностях обладателя, наконец – о его сексуальной ориентации. Иногда татуировки делались насильно (в случаях, когда человек «опускался» – становился неприкасаемым, парией, часто – пассивным гомосексуалистом). «Наколка» сделанная «не по рангу» сурово наказывалась. Так, человеку, изменившему на пальце статусный рисунок «перстня», этот палец отрубался. Если кто-нибудь осмеливался сделать себе незаслуженные татуировки – знаки отличия «вора в законе», он подлежал смерти. Довольно высокий профессиональный уровень, благодаря «узкой» специализации и традициям, не приветствующим убийство[10].

Таким образом, в начале XX столетия преступный мир России вступил окрепшим, сплоченным, монолитным, имеющим силу противопоставить себя общественному порядку и закону. Его традиции, обычаи, «законы» укрепились в сознании целых поколений правонарушителей. В XIX веке профессионализация преступной деятельности достигла такого размаха, что не было уже «проявления общественной жизни, к которому преступный мир не приспособился для своей пользы». К концу XIX в. преступный мир приобрел черты стройной организации.

Однако становлению «российской мафии» мешали отсутствие рынка и сильная военно-политическая государственная власть в Российской Империи, «ломавшая хребты» потенциальным конкурентам. Казнокрадство и взяточничество придворных и чиновников всегда были хронической болезнью Империи, но в организованную преступность они не складывались, поскольку не были связаны с теневым производственным процессом и потоками капитала.