Некоторые особенности языка гуманитарных наук

Вэтой области научного знания непосредственность нашего видения мира и самих себя сберегается языком и находится «в его распоряжении». Именно в языке не только сохраняется постоянное, но и выражается изменчивое, а также становится видимой та действительность, которая возвышается над индивидуальным сознанием.

Гадамер приходит к выводу, что язык не является продуктом рефлексирующего мышления, языковой характер нашего опыта предшествует всему, что мы познаем и высказываем, и то, что является предметом познания и высказывания, всегда уже окружено «мировым горизонтом языка». Очевидно, что эти идеи герменевтики в соотношении с различными концепциями языка должны лечь в основания современной гуманитарной эпистемологии, философии познания в целом. Именно Гадамером подмечено, что язык не является инструментом, орудием, которое можно применять или не применять (быть временно как бы безъязыким) в зависимости от потребности. В действительности мы «всегда охвачены языком», не существуем без него, если даже молчим, не говорим, «в языке мы обычно так же дома, как и в мире».

Он определил три основные характеристики языка, которые не учитываются в полной мере при его когнитивных оценках. Прежде всего - это «реальное самозабвение языка» -удивительное свойство, проявляющееся в том, что все «параметры» языка - структура, грамматика, синтаксис и другие не осознаются в живом языке, и можно даже выявить зависимость: чем язык более живой, тем он менее осознается, как бы прячется за тем, «что им сказывается». Нужны специальные усилия для выделения лингвистических характеристик, что возможно лишь при отстраненном, абстрактном отношении к языку или необходимо при изучении чужого языка. Если это учесть, то роль языка в познании должна рассматриваться не только в плане когнитивных и коммуникативных возможностей, но и с учетом тех явно не обозначенных представлений о мире (картины мира), традиций культуры, менталитета говорящих и мыслящих на этом языке, которые проявляются в самом говорении как живом знании и общении, т.е. в реальной жизни языка и человека в нем. И тогда на первое место выходят не только формально и достаточно жестко организованные свойства и параметры языка, но и его неопределенные, стихийные, подразумеваемые и неявные смыслы и значения, что так значимо для гуманитарного знания. Само отношение к четкости и нечеткости в языке существенно меняется.

Вторая характеристика языка, выделяемая Гадамером, - «безличность» - означает, что говорение не относится к сфере «Я», но к сфере «Мы», и формы протекания разговора (диалога) можно описать понятием игры, «игры речей и ответов». Эта особенность языка также значима для понимания его миссии в познании, поскольку помогает уловить возникающее в диалоге единство языка с виртуальными феноменами познания — новой реальностью, возникающей в диалоге, а также в скрытых смыслах текстов, возникающих на границе двух сознаний - автора и читателя. Язык как говорение - сфера «Мы» - позволяет познавать еще одну особенность. Это не само слово, но по выражению Ницше, «тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, - короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть все то, что не может быть написано» (Ницше Ф. Злая мудрость. Афоризмы и изречения // Он же. Соч. в 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 751).

Третье качество, по Гадамеру, - универсальность языка как универсальность разума, с которой «шагает в ногу» умение говорить; сам разговор «обладает внутренней бесконечностью», его «обрыв» сохраняет возможность возобновления бесконечного диалога, в пространстве которого находятся все вопросы и ответы. Он иллюстрирует это положение конкретным примером - опытом перевода и переводчика, который «должен отвоевать внутри себя бесконечное пространство говорения, которое соответствует сказанному на чужом языке» (Гадамер Х.-Г. Человек и язык // От Я к ДРУГОМУ. Минск, 1997. С. 140). Другой аспект проблемы «достоверность и языковые игры» - связь между несо­мненным, уверенным и правилами «языковых игр». Среди известных общих высказы­ваний Витгенштейна о правилах «языковых игр» исследователи отмечают и такие особенности этих правил, как то, что они управляют ходами в игре; их нарушение оз­начает выход за пределы данной игры, ее прекращение. Существуют определенные ходы, которые играющий обязан делать, поскольку играет в определенную «языковую игру». Например: описание и измерение объекта, формулирование и проверка гипотез, описание результатов экспериментов, перевод с одного языка на другой и т.д. Место единой идеальной логики языка, отражающей структурные основы мира, занимают системы правил многочисленных «языковых игр». В следовании образцам и правилам «языковых игр» соединены условия коммуникации и соответствия реальности.

Как связаны правила «языковых игр» и достоверность? Прежде всего это пра­вила особого рода: «языковая игра» по правилам означает соответствие определенным образцам действия и идеалам. Достоверно то, что соответствует образцам действия иг­ры, поскольку через них и осуществляется выход на реальность в системе определенных коммуникаций. Тем самым достоверность не остается в сфере только предметного зна­ния, но проявляет себя и как характеристика определенных действий по правилам «языковой игры». Усвоение таких правил не сводится к простому их «выучиванию», а предполагает практическое освоение в совместной деятельности, участие в «языковых играх» и различных их ходах. В таких играх-практиках усваиваются не только правила, обеспечивающие достоверность, но сами значения слов, поскольку для Витгенштейна «...значение слова есть способ его употребления. Ибо этот способ есть то, что мы ус­ваиваем, когда данное слово впервые входит в наш язык» (Витгенштейн Л. О досто­верности // Вопросы философии. 1991. № 2, с. 72, § 61).

Прежде всего необходимо напомнить, что различные категории высказываний в гуманитарном знании должны подчиняться введенным правилам, определяющим их свойства и употребление. Правила конвенциональны, и если нет правил, то нет игры; игра предполагает «борьбу», убеждение и вопрошание, которые предстают

элементарными формами социальных связей и одновременно показывают, что коммуникации и сообщения всегда различны. Таким образом, теория коммуникаций дополняется «теорией игр», предполагающей не только повествование, рассказ, но также «борьбу», дискуссию и противостояние. Поскольку гуманитарное знание не сводится к науке и специальному познанию, то, соответственно, оно складывается не только из совокупности истинных высказываний, но и из различного рода высказываний, характеризующихся критериями справедливости, добра, красоты или деловыми, «техническими» оценками. В таком случае мы имеем знание с широким полем воздействия, по форме близкое к рассказу, - знание, которое передается повествованиями, которое определяет, что нужно сказать, чтобы услышали, что нужно слушать, чтобы получить возможность говорить, что нужно играть, чтобы суметь создать предмет рассказа. Такое знание близко к преданиям, обычаям, притчам, сказкам, поговоркам и пословицам. Таким образом, повествовательное, нарративное знание - а эта форма преобладает и во вненаучном знании - допускает множественность языковых игр, осуществляющихся одновременно и во взаимодополнении.

Сравнение научного и нарративного знания приводит к выводу, что в существовании первого необходимости не больше и не меньше, чем во втором. Они сформированы совокупностями высказываний, направленными на «игроков» в рамках общих правил языковой игры. Нельзя оценивать нарративное (чаще всего гуманитарное) знание с позиций науки, а науку - с позиций нарративного знания, - это будет ошибочно, так как критерии различны. Главное различие между научным и нарративным знанием -это то, что последнее не придает большого значения вопросу своей обоснованности (легитимации); оно подтверждает самое себя через свою полезность, важность и т.п. и потому не прибегает к аргументации или приведению доказательств. Оно соединяет непонимание проблем научного дискурса с определенной «терпимостью» к нему, и рассматривает его всего лишь как разновидность внутри нарративных культур. Противоречие - отделить научное знание от нарративного, но в то же время и произвести первое как «зародыш» из второго. Нарративное знание является основой, «горизонтом» объективного познания и, более того, науки нового времени возникают из различныз нарративов (рассказов) и являются описанием «жизненного мира». За этим стоит стремление расширить «царство познания», не сводя его только к научному, а включая всю сферу суждений и все модальности верования.

Кризис рассказа и господство языковых игр объективизма и инструментализма, языка «позитивных» наук, вновь вставшая проблема способов легитимации научного знания через критерий результативности - эти и другие подобные проблемы могут быть

продуктивно рассмотрены с помощью метода языковых игр. Они позволяют выявить нетривиальные проблемы, в частности, через соотношение научного и нарративного знания, - ведь за этим соотношением стоят также проблемы теоретического и эмпирического, формального и содержательного, объяснения и понимания, естественнонаучного и гуманитарного знания, не утратившие своей актуальности.

Гуманитарные науки, используя нарративное знание и соответствующие языки, имеют свои критерии оценки «научности» и признают ее различные типы. Филология, история, историография культуры и другие близкие к ним науки не могут развиваться под сенью идеалов «научности» и объективности естественнонаучного и тем более формализованного знания. Есть совсем другие, ставшие классическими гуманитарные образцы «научности» и соответствующий им язык, где определенная доля методологизма и аналитики успешно сочетается с нарративностью, «рассказом» как свободным размышлением, и происходит это на пересечении различных «горизонтов» культуры, науки и искусства.

Так, исследование форм жизненного уклада и форм мышления в знаменитой «Осени средневековья» голландского ученого Й.Хейзинги содержит значительную до­лю «рассказа», поэзии, но также и элементы глубокого методологического анализа. Раз­мышляя об этой двойственности, российский исследователь А.В.Михайлов отмечал, что «надо было принимать известные методологические положения и одновременно отка­зываться от полной методологической проработанности …. Надо было уметь находиться в весьма неопределенных просторах между строгой научностью и вольной фантазией: последняя в чистом виде абсолютно неприемлема, первая неприемлема по своей отвле­ченности и по причине заключенного в ней методологического насилия над историей» (Михайлов А.В. Й.Хейзинга в историографии культуры // Хейзинга Й. Осень Средневе­ковья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М„ 1988. С. 427). И хотя сам Хейзинга не приветствовал «бел-летризованные исторические труды», он мог свободно и творчески мыслить не в одной лишь «научной» языковой игре, но в многообразии языковых игр, во взаимодополни­тельности науки и нарратива.

Особенности введения нового термина в гуманитарном знании состоят часто в том, что ему не может быть дано строгого определения, смысл его наращивается по­степенно, с изложением концепции, развертыванием системы рассуждении, т.е. исполь­зуется то, что называют «контекстуальным определением». Примерами этому могут служить введенные М.М.Бахтиным понятия «текст», «хронотоп», новое осмысление термина «поэтика» в работах Д.С. Лихачева, С.С.Аверинцева. Способ контекстуального

определения здесь, по-видимому, неизбежен и наиболее плодотворен еще и потому, что в гуманитарных науках особенно велико количество предлагаемых концепций относи­тельно каждого объекта и имеется значительное расхождение между системой понятий и системой соответствующих им терминов.

Несомненный интерес представляют формы осмысления ценностных факторов, определяющих характер абстракций в гуманитарном тексте. Анализ историко-литературных исследований позволяет увидеть различные способы абстрагирования, которое не стремится к предельной степени общности, что обусловлено самим характе­ром гуманитарного познания, отражает его специфику. При этом заслуживает внима­ния вопрос о сохранении содержательной стороны таких абстракций. Обращение к ис­следованиям, в частности, по древнерусской литературе дает возможность увидеть многообразные способы абстрагирования: предельное «возвышение» стиля и языка пу­тем исключения бытовой лексики, повтор синонимов, сочетание сходных сравнений, стирающих все видовые отличия и сохраняющих лишь самое общее, абстрактное; по­вторение эпитетов, однокоренных слов и других элементов текста; проявление таинст­венности и невыразимости явления; наконец, путем своеобразного «абстрактного пси­хологизма» при описании действующих лиц. Это в полной мере отражало стремление средневековой литературы, преимущественно церковной, найти, как отмечал Д.С.Лихачев, общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном, неве­щественное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни. Такие приемы позволяли «разрушить» конкретность и материальность мира, поднять события жизни действующих лиц над обыденностью, рассматривать их под знаком вечности и тем самым перевести, по существу, на абстрактный уровень.

Эти же задачи, обязательные для любого гуманитарного исследования, лежат в основе другого приема абстрагирования - повторяемости образов, сочетания сходных сравнений, мета­фор, эпитетов, использования трафаретных, традиционных сочетаний, в которых отражаются сложившиеся богословские представления, указания на религиозную трактовку сущности явле­ний. При использовании этих приемов к отвлеченности богословской мысли добавляется отвле­ченность чувств, поскольку в результате повторов, трафаретов стираются все ощутимые призна­ки и сохраняется лишь общее эмоционально-возвышенное описание. Особенно интересны прие­мы, с помощью которых удается достичь чисто мировоззренческих, философско-богословских результатов - утверждения примата духовного над материальным, а также глубины, таинствен­ности и невыразимости духовного. Определенный эмоциональный настрой, впечатление мисти­ческой значительности текста, затрудненности описания и выражения в словах и текстах духов­ных, божественных явлений обеспечиваются применением тавтологии, нагромождением одно-

коренных слов, нарочитым усложнением текста для его мистической значительности. Таким об­разом, «зыбкость всего материального и телесного при повторяемости и извечности всех духов­ных явлений - таков мировоззренческий принцип, становящийся одновременно и принципом стилистическим» (Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 31).

В 90-х годах наряду с термином «понятие» начинает более активно входить в оборот в различных гуманитарных текстах термин «концепт», представление о котором существенно обогатилось при обращении к историко-философской традиции. Как показала С.С.Неретина, исследовавшая концептуализм средневекового философа П.Абеляра, термин conceptio в его «Логике» имеет значение «схватывания» единичного и многообразного в осуществляемом «душой» акте познания. «Недооцененный» в истории философии концептуализм уже нашел способ и термин, не отбрасывающий единичное, конкретное, индивидное, но выражающий их в «спаянности» с общим, универсальным.

Соответственно, универсальное предстает в нем как «полнота конкретности», что существенно отличает концепт от понятия, и прежде всего потому, что его целостность предполагает соотношение с «душой слушателя». Концепт формируется речью «в пространстве души», в общении, синтезируя такие способности души, как память, воображение и суждение, в то время как «понятие есть объективное идеальное единство различных моментов предмета и связано со знаковыми и значимыми структурами языка, выполняющего функции становления мысли, независимо от общения»" (Неретина С. С. Тропы и концепты. М., 1999. С. 29).

Сегодня существуют и более зрелые представления о концептах. В частности, в когнитивных науках «концепт» - это термин, обозначающий единицу ментальных ресурсов сознания и информационной структуры, отражающий знание и опыт человека. Это - содержательная единица памяти, концептуальной системы и языка мозга, а также всей картины мира, отраженной в человеческой психике. В целом концепты - это «интерпретаторы смыслов», форма обработки субъективного опыта путем подведения его под определенные категории и классы, основная единица хранения и передачи информации, достаточно гибкая и изменяющаяся с ростом знания.

Общечеловеческие, универсальные концепты специфически группируются и вербализуются в разных языках в зависимости от лингвистических, прагматических и культурологических факторов. Концепты организуются также в иерархические, часто ассоциативные семантические сети, как это представлено, например, в моделях хранения знаний в памяти человека.

Существенным продвижением в освоении и применении термина «концепт», вхождении его в культурологические и гуманитарные тексты станет, безусловно, словарь концептов русской культуры - фундаментальная работа, осуществленная в последние годы Ю.С.Степановым. Всей работе предпослана содержательная интерпретация концепта, выявляющая позиции автора, для которого базовые концепты существуют «над индивидуальными употреблениями» и способ их «суммирования» является генетическим. Моменты историзма, темпоральных характеристик концепта, а также его определенности в культуре становятся важнейшими его характеристиками. Однако культурно-исторический подход приводит автора к значительному расширению термина «концепт», а введенное понятие «концептуализированной предметной области» в языке и культуре предполагает уже объединение в одном общем представлении — «культурном концепте» не только слов, мифологем, но также ритуалов, вещей и материальных предметов, в том случае, если они несут духовный смысл и выступают в роли символов.

В полной мере концепт используется при разработке такой проблематики, как концептуализация внешнего мира, заложенная в языке. Исследования известного лингвиста А.Вежбицкой по теории метаязыка и этнограмматике осуществлены на стыке с психологией культуры, культурологией, наукой о познании. Она исходит из того, что нельзя описать «мир как он есть» на естественном языке, так как последний изначально задает свою картину мира, а все значения являются субъективными, антропоцентричными и этноцентричными. В книге «Язык. Культура. Познание», в значительной мере посвященной русскому языку, его национальным особенностям, Вежбицкая, осуществляя сопоставление этнографически специфичных концептов, обосновывает, что та или иная концептуализация внешнего мира заложена в языке. В нем отражаются не только особенности природных условий или культуры, но и своеобразие национального характера его носителей - например, в русском языке необычайно подробно разработано семантическое поле эмоций.

Конкретным концептам А.Вежбицкая посвятила специальную работу «Концептуальные основы психологии культуры». На основе ее идей отечественный исследователь О.А.Корнилов предложил свое понимание отношения концептов научной картины мира и языковой картины мира, принципиально различающихся нетождественностью объектов отражения, а также характером соотнесенности каждой из проекций внешнего мира с самим этим миром. Совокупность концептов образует языковую картину мира национального языка, что дает основание для введения нового концепта — «национальная языковая картина мира».

В философских текстах также существует, хотя часто и неявно, свой опыт применения концептов. И это касается не только истории философии, но и

современных исследований. В частности, в фундаментальной работе Ж.Делеза «Различие и повторение» (1969), не просто различаются понятия и концепты, но исследуются разные порядки общности - подобие и равенство, принципиальное несовпадение повторения и общности, номинальные концепты, понятия природы, понятия свободы.

Для понимания природы и различия концептов и понятий естественнонаучного или гуманитарно-философского знания представляется значимым следовать идеям Делеза о различии между повторением и общностью, о том, что общность представлена качественным классом подобного и количественным классом равноценного, что общность частного противопоставлена повторению особенного. Соответственно «язык науки, где преобладает символ равенства и каждый термин может быть заменен другим, и лирический язык, каждый незаменимый термин которого может быть лишь повторен», тем самым четко различаются. И дело здесь не только в разных типах знания - научном и художественном, но и в фундаментальном различии способов образования и природы понятия и концепта, для которого «повторение выступает как логос единичного, особенного». И это различие в характере общности еще более подчеркивается Делезом далее: «Существует очень большая разница между общностью, всегда означающей логическую силу понятия, и повторением, свидетельствующим о его бессилии или реальном пределе». Итак, не во всех случаях мы можем пользоваться понятием и логической общностью, потребность в концепте, опирающемся на повторение, особенно существенна там, где имеется «частный мыслитель», где объект наделен сознанием, где не может быть простого обобщения индивида как «экземпляра» по законам логики Аристотеля.

Этот короткий и весьма неполный экскурс в существующие исследования о концепте убеждает, тем не менее, в том, что феномен, именуемый «концептом», имеет богатую предысторию, в определенной степени рассмотрен в различных текстах и сегодня становится все более значимым в многообразных областях знания. Вместе с тем очевидно, что значения, вкладываемые исследователями в термин «концепт», достаточно серьезно расходятся, а его эвристические возможности используются недостаточно даже там, где исследователь в нем остро нуждается, как, например, в теории культуры, филологии, герменевтике и философии познания.

Очевидно, что дело здесь не просто в несовершенстве терминологии, но в необходимости выявить и зафиксировать некие феномены, не сводимые к строго логическим формам понятий. Это, скорее, «смыслообразы», образованные из различных по составу элементов, смысл которых должны быть специально выяснены. Разумеется, для выяснения природы этих сущностей необходимо использовать не только собственно герменевтические, но и другие средства. Вместе с тем обращение к

герменевтическим текстам позволяет обнаружить разнообразные формы такого феномена, как концепт. Так, Дильтей предлагал способы герменевтической интерпретации такого явления, как «жизнь», разумеется, не как логического понятия, но как особого рода феномена наук о духе и истории (не естествознания!), к которому с полным правом можно применить термин «концепт». Он дает не логическую, но герменевтическую характеристику понятий как определенного типа «проявлений жизни», что позволяет нетрадиционно осмыслить их особенности.

ЛИТЕРАТУРА

Основная

Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

Витгенштейн Л. О достоверности // Вопросы философии. 1991. № 2.

ГадамерХ.-Г. Человек и язык // От Я к ДРУГОМУ. Минск, 1997.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988.

ГейзенбергВ. Физика и философия. Часть и целое. М., 1989.

Котов Р.Г., Никитина С.Е., Васильева Н.В. и др. Естественный язык, искусственные языки и информационные процессы в современном обществе. М., 1988.

ЛихачевД.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986.

Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. М., 2002.

Неретина С.С. Тропы и концепты. М., 1999.

Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

Штофф В.А. Проблемы методологии научного познания. М., 1978.

Дополнительная

Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.. 1984. ДелезЖ. Различие и повторение. СПб, 1998.

Кутина Л.Л. Языковые процессы, возникающие при становлении научных терминоло­гических систем // Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. М., 1970.

Михайлов А.В. Й.Хейзинга в историографии культуры // Хейзинга Й. Осень Средневе­ковья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М.. 1988.

Рикер П. Время и рассказ. Т. 1. Интрига и исторический рассказ. М.; СПб., 1998.

Урманцев Ю.А. Симметрия природы и природа симметрии. М., 1974.

Вопросы для самопроверки

Как В.Гумбольдт понимал культурно-историческую природу языка?

Научный язык, в чем его особенности?

Свойства естественного языка, его отличия от научного.

Что такое «объектный язык» и «метаязык»?

Для чего нужна метафора в науке?

Приемы создания формализованного языка, их последовательность.

Три характеристики языка, выделенные Г.- Г.Гадамером.

В чем суть идеи Л.Витгенштейна о «языковых играх»?

Особенности языка гуманитарных наук, соотношение научного и нарративного знания.

Понятие «концепта» в гуманитарном знании.