Исходные принципы средневековой философии

Принцип монотеизма и творения ex nihilo. Человек никогда не есть «первочеловек». Он всегда наследник, дитя человеческого прошлого. На его долю выпадает определенный момент исторического процесса, от которого он не может избавиться или убежать; он решает те задачи, которые перед ним поставило Время. Человек, родившийся в первых веках нашей эры, находился в ситуации некоторой безнадежности, разочарованности блеском и суетой мира сего. Это был человек отчаявшийся, разуверившийся в богах, звездах, космосе, астрологии, осознавший в полной мере ничтожность, преходящесть и неполноту собственной жизни. Подобно одинокому, уставшему путнику после долгого странствия, человек больше не верит в собственные силы и осознает свою ограниченность. Это значит – человек жаждет утвердиться в такой реальности, которая была бы прямо противоположна существующей. Что может утолить жажду, придать силы, вселить радость? Только то, что неизмеримо выше природной человеческой реальности, – то, у чего нет начала и конца, нет смерти; эта иная реальность бесконечна, вневременна, всеведуща и всесильна; своей благой провиденциальной волей она ведет человека от рождения к исходу. Эта реальность есть Бог. Как только человек приходит к подобному выводу, он начинает выстраивать свою жизнь в новой перспективе. Все, что составляет его жизнь, все, что он в ней делает, теперь соотносится с иной – подлинной – реальностью: подобно тому, как горизонт, являясь частью пейзажа, придает ему глубину и бесконечность, так и чувство вездеприсутствия Бога, кардинально изменяя жизненные ценности, придает им новую смысловую насыщенность.

Древний грек тоже знал «божественное», и все-таки это был абсолютно другой опыт. Для грека, которого впоследствии станут именовать язычником, высшую реальность составляла совокупность психотелесных элементов или Космос. Теперь же подлинной реальностью является нечто принципиально иное: не телесное и даже не психическое. Теперь подлинная реальность возникает из отношения человека к Богу. Мир христианина составляют только Бог и человек – лицом к лицу. Они связаны между собой особым отношением, которое можно было бы определить как моральное, а еще лучше – как сверхморальное. Человек осознает свою абсолютную зависимость от Высшего Существа и рассматривает свое бытие исключительно как творение. Новое понимание абсолютной реальности можно обозначить понятием «монотеизм» (гр. monos – один, единый, единственный и theos – бог). Единственность и единость Бога в христианстве подчеркивается тезисом о творении ex nihilo («из ничего»). Античное представление о Боге предполагало наряду с ним существование некой субстанции (материи, небытия, хаоса), из которой производится, «лепится», творится мир. Из первоначального хаоса греческие боги выводят мир, точнее сказать, приводят первоначальный хаос в гармонию, в порядок, в то, что называется собственно «Космос». В противовес такому пониманию христианство утверждает: Бог творит мир «из ничего», т. е. нет ничего такого, что предшествовало или существовало бы наравне, наряду с Богом. Мысль Его, Его воля и желание создать мир становятся единственным основанием для происхождения всего сущего, а значит, Бог – абсолютно свободная, ни от чего не зависящая сущность.

Отсюда вытекает следующее важнейшее положение средневекового миросозерцания: поскольку человек – образ и подобие Божие, постольку его бытие, так же как и божественное, свободно, хотя оно и является, как все на свете, творением. А так как Бог в христианстве – Личность (св. Троица), то и человек в христианском опыте тоже личность. Поэтому нет ничего удивительного, что одним из излюбленных методов и приемов философии средневековых мыслителей становится исповедь («Исповедь» Августина), автобиографическая повесть («Утешение философией» С. Боэция, «История моих бедствий» П. Абеляра). Другими словами, философскому рассуждению предпосылается обращение к глубинным истокам и переживаниям личности, очень часто выливающимся в молитвенное обращение к Богу. Вообще, интерес к внутреннему миру человека, его постоянные самонаблюдение, анализ и самооценка – заслуженные достоинства христианской культуры. Единственная подлинная реальность для нее – это Бог и душа. Душа – традиционное понятие, обозначающее в средневековой мысли «Я». Св. Августин, прототип сложившегося христианина, обращенного из язычника, скажет: «Бог и душа влекутся друг к другу. – И нет ничего кроме этого? – Ровно ничего».

Принцип откровения. Для истинного христианина все, что мирское, не представляет особого интереса. Отсюда пренебрежение к делам мира сего – к политике, экономике, наукам, свойственное первым векам христианства. Такая позиция совершенно логична для того, кто стремится быть только христианином. Понятно, что категории греческой философии, выработанные в ходе анализа космической псевдореальности, здесь ничего не стоят. И хотя сам Св. Августин рассматривал Платона как лучшее введение в христианскую веру, платонизм никоим образом не есть христианство и в своих основных смыслах прямо ему противоположен.

В абсолютную реальность, каковой для христианина является Бог, невозможно проникнуть с помощью разума. Разум – одна из способностей, дар естественной природы человека, которым он обладает с рождения. Платоновские идеи – эйдосы – более или менее доступны человеческому разумению; их познание как раз и раскрывает, что есть человеческий разум по своей сути. Но Бытие христианского Бога настолько запредельно, или трансцендентно, как выражаются в философии, что между ним и человеком нет прямого пути. Чтобы познать его, нужно родиться как бы во второй раз – духовным рождением, нужно, чтобы Бог возжелал открыть себя человеку. Бог как Откровение – наиболее характерный атрибут христианского Бога. Идея Откровения, равно как и творения, – специфический христианский опыт, совершенно новый на фоне греческой мудрости. Обратим внимание: в Откровении не субъект – человек – в результате своей деятельности познает объект – Бога, а наоборот, объект – Бог – позволяет, чтобы субъект познал Его. Это удивительный тип познания: здесь не человек стремится овладеть истиной, но, напротив, истина стремится овладеть человеком. Как говорил Августин, само наше обращение к Богу – это уже дар Божий.

Итак, в широком смысле слова, Откровение есть тот новый, духовный опыт, который отличает христианина от язычника. В философском отношении Откровение обозначает, что существует нечто, чего принципиально
не может изобрести человеческий разум, сколь бы совершенен он ни был. Это старый вопрос о границах и возможностях человеческого разума на христианский лад. Поскольку разум – естественная способность человека, постольку Откровение – сверхъестественно. Что открывает Бог сверх нашего естества? Благую весть о спасении мира и человеческой душе. Последнее является предметом, прежде всего, христианской веры.

Поскольку весть о Боге запечатлена в главном источнике для христианина – Библии, постольку исходным пунктом всякого теоретизирования становится текст Священного Писания. Авторитет Писания (канон которого окончательно сложился в IV в.) в средневековом стиле мышления неизмеримо превосходит значимость любого философского текста. Писание является источником истины и вместе с тем конечной объяснительной инстанцией. Поэтому средневековая философия (особенно в первые века христианства) есть прежде всего философская экзегеза (истолкование), интерпретация священного текста. Отсюда подлинная философия отождествляется с теологией (гр. theologia < theos бог + logos учение). Еще Климент Александрийский во II–III вв. сформулировал основной тезис раннего средневековья: «Философия – служанка богословия».