Почему психологи боятся вечеринок 3 страница

Но как понять, что мои ощущения ложны, если они совершенно правдоподобны? Та глухая старушка, которая впервые

слышала громкую музыку, поначалу думала, что откуда-то действительно доносится музыка, и искала у себя в квартире _ее источник. Только после того, как ей ничего не удалось найти она пришла к выводу, что эта музыка звучит только у нее в голове. Если бы она жила в квартире с тонкими стенками и страдала от шумных соседей, она могла бы прийти к выводу, _и вполне логичному, что они снова включили радио на полную громкость¹.

Откуда мы знаем, что реально, а что нет?

Иногда человек может быть абсолютно уверен в реальности своих ощущений, которые на самом деле ложны.

Великое множество жутких и пугающих видений и голосов преследовали меня, и хотя (по моему мнению) сами по себе они не обладали реальностью, но мне они казались таковыми и производили на меня совершенно такое же впечатление, как если бы они действительно были тем, чем представлялись.

Приведенный отрывок взят из “Жизнеописания преподобного господина Джорджа Тросса”. Эта книга была написана самим Джорджем Троссом и опубликована по его заказу в 1714 году, вскоре после его смерти. Описанные впечатления были испытаны им намного раньше, когда ему было 20 с небольшим лет. Вспоминая их впоследствии, господин Тросс понимал, что этих голосов в действительности не было, но в то время, когда он ^стРадал этой болезнью, он был совершенно уверен в их реальности.

Следования показали, что пожилые, слабослышащие люди чаще других страда- ^манией преследования. — Примеч. авт.

Я слышал голос, как мне представлялось, прямо у меня из-за спины, говоривший Еще больше смирения... Еще больше смирения... довольно продолжительно. <...> В согласии с ним, далее я снял чулки, затем штаны, затем камзол, и пока я так разоблачался, у меня было сильное внутреннее чувство, ЧТО Я всё делаю правильно и в полном согласии с замыслом голоса.

В наши дни человеку, рассказавшему о подобных ощущениях, поставили бы диагноз “шизофрения”. Нам по-прежнему не удалось разобраться, в чем причина этого заболевания. Но что поразительно, шизофреники, испытывая подобные ложные ощущения, твердо верят в их реальность. Они прикладывают немало интеллектуальных усилий, чтобы объяснить, каким образом подобные, очевидно, невозможные вещи могут существовать в действительности.

В сороковых годах XX века Перси Кинг был уверен, что на улицах Нью-Йорка его преследует группа молодых людей.

Я нигде не мог их увидеть. Я слышал, как одна из них, женщина, сказала: “Тебе от нас не уйти: мы тебя подкараулим и рано или поздно до тебя доберемся!” Загадка усугублялась тем, что один из этих “преследователей” вслух повторял мои мысли дословно. Я пытался оторваться от них, как раньше, но на этот раз я попытался сделать это с помощью метро, забегая на станции и выбегая наружу, запрыгивая в поезда и выпрыгивая из них, до первого часа ночи. Но на всякой станции, где я сходил с поезда, я слышал их голоса близко, как никогда. Я задумался: как могло такое множество преследователей так быстро гоняться за мной, не попадаясь мне на глаза?

Не веривший ни в черта, ни в бога, Кинг нашел своему опыту объяснение, связанное с современными технологиями.

Может быть, это были призраки? Или это у меня развивались способности медиума? Нет! Среди этих преследователей, как я впоследствии постепенно выяснил посредством дедукции, были, очевидно, несколько братьев, и сестер, унаследовавших от одного из своих родителей некие поразительные, небывалые, совершенно немыслимые оккультные способности. Хотите верьте, хотите нет, но некоторые из них не только могли читать чужие мысли, но также могли передавать свои магнетические голоса — здесь их обычно называют “радиоголосами” — на расстояние нескольких миль, не повышая голоса и не прилагая заметных усилий, и их голоса звучали на этом расстоянии так, будто они раздавались из наушников радиоприемника, причем это делалось без использования электрических устройств. Эта уникальная оккультная способность передавать свои “радиоголоса” на такие большие расстояния, похоже, обеспечивается их естественным, телесным электричеством, которого у них во много раз больше, чем у нормальных людей. Возможно, железо, содержащееся в их красных кровяных тельцах, намагничено. Вибрации их голосовых связок [sic!], очевидно, генерируют беспроводные волны, и эти голосовые радиоволны человеческое ухо улавливает без выпрямления. В результате, в сочетании с их телепатическими способностями, они способны поддерживать разговор с невысказанными мыслями другого человека и затем посредством так называемых “радиоголосов” отвечать на эти мысли вслух, так что этот человек может их слышать. <...> Эти преследователи также способны передавать свои магнетические голоса по водопроводным трубам, используя их как электрические проводники, говоря, прижавшись к трубе, так что кажется, будто голос говорящего раздается из воды, вытекающей из крана, связанного с этой трубой. Один из них способен заставить свой голос греметь по большим водопроводным магистралям на протяжении миль — поистине потрясающий феномен. Большинство

людей не решаются говорить о таких вещах их сообщникам, чтобы их не приняли за сумасшедших.

К сожалению, Кинг сам не готов был следовать своему совету. Он знал, что “люди, у которых бывают слуховые галлюцинации, слышат воображаемые вещи”. Но он был убежден, что голоса, которые слышал он сам, были реальны и не были порождением галлюцинаций. Он считал, что открыл “величайшие из наблюдаемых психологических феноменов”, и рассказывал об этом другим. Но, несмотря на всю изобретательность, с которой он объяснял реальность этих голосов, ему не удалось убедить в своей правоте психиатров. Его держали в психиатрической больнице.

Кинг и многие подобные ему люди убеждены, что чувства их не обманывают. Если то, что они ощущают, кажется невероятным или невозможным, они готовы скорее изменить свои представления об окружающем мире, чем отказать в реальности своим ощущениям¹.

Но у галлюцинаций, связанных с шизофренией, есть одна очень интересная особенность. Это не просто ложные ощущения, касающиеся материального мира. Шизофреники не просто видят какие-то цвета и слышат какие-то звуки. Их галлюцинации сами касаются явлений психики. Они слышат голоса, которые комментируют их действия, дают советы и отдают приказания. Наш мозг способен формировать ложные внутренние миры других людей².

1 Психолог Питер Чедуик сам страдал шизофренией и впоследствии описал перенесенное им тяжелое состояние. На каком-то этапе своей жизни он почувствовал, “что должен найти разумное объяснение, хотя бы какое-то, всем этим немыслимым совпадениям. Мне удалось это сделать, в корне пересмотрев свои представления о реальности”. — Примеч. авт.

2 Сколько я себя помню, меня всегда увлекали подобные ложные ощущения и ложные представления о мире. Действительно ли они ложны? Или, может быть, где-то там существует иной, параллельный мир, который для меня не вполне доступен? Мне бы хотелось, чтобы эта книга была похожа на рассказы о Шерлоке Холмсе, где происходящее поначалу кажется сверхъестественным, а в конце получает убедительное рациональное объяснение. — Примеч. авт.

Итак, если с моим мозгом что-то случится, мое восприятие мира У^е нельзя будет принимать за чистую монету. Мозг может создавать отчетливые ощущения, не имеющие никакого отношения к действительности. Эти ощущения отражают несуществующие вещи, _но человек может быть совершенно уверен, что они существуют.

“Да, но с моим-то мозгом всё в порядке, — говорит профессор английского языка. — Я знаю, что правда, а что нет”.

В этой главе показано, что поврежденный мозг не только затрудняет восприятие окружающего мира. Он может также создавать ощущение восприятия того, чего на самом деле нет. Но и нам с вами не стоит задирать нос. Как мы убедимся из следующей главы, даже если наш мозг в порядке и работает совершенно нормально, он всё равно может говорить нам неправду об окружающем мире.

2. Что говорит нам о мире здоровый мозг

Даже если все органы чувств у нас в порядке и мозг работает нормально, мы все же не имеем непосредственного доступа к материальному миру.

Может быть, нам и кажется, что мы непосредственно воспринимаем окружающий мир, но это иллюзия, создаваемая нашим мозгом.

Иллюзия полноты

ВОСПРИЯТИЯ

Представим себе, что я завязал вам глаза и привел в незнакомую комнату. Затем я снимаю с ваших глаз повязку, и вы осматриваетесь по сторонам. Даже в том необычном случае, если в одном углу комнаты будет слон, а в другом — швейная машинка, вы сразу получите представление о том, что находится в этой комнате. Вам не придется ни задумываться, ни прикладывать усилий, чтобы получить это представление.

В первой половине XIX века человеческая способность _легко и быстро воспринимать окружающий мир находилась _в полном согласии с представлениями того времени о работе мозга. Уже было известно, что нервная система состоит из _нервных волокон, по которым передаются электрические сигналы^[37]. Было известно, что электрическая энергия может переноситься очень быстро (со скоростью света), а значит, наше восприятие окружающего мира с помощью нервных волокон, идущих от наших глаз, вполне могло быть почти мгновенным. Профессор, у которого учился Герман Гельмгольц, говорил ему, что измерить скорость распространения сигналов по нервам невозможно. Считалось, что эта скорость слишком велика. Но Гельмгольц, как и подобает хорошему студенту, пренебрег этим советом. В 1852 году ему удалось измерить скорость распространения нервных сигналов и показать, что эта скорость сравнительно невелика. По отросткам чувствительных нейронов нервный импульс распространяется на 1 метр примерно за 20 миллисекунд. Гельмгольц также измерил “время восприятия”: он просил испытуемых нажимать на кнопку, как только они почувствуют прикосновение к той или иной части тела. Оказалось, что это требует еще больше времени, более юо миллисекунд. Эти наблюдения показали, что мы воспринимаем объекты окружающего мира не мгновенно. Гельмгольц понял, что прежде, чем какой-либо объект окружающего мира отобразится в сознании, в мозгу должен пройти целый ряд процессов. Он выдвинул идею о том, что наше восприятие окружающего мира не непосредственно, а зависит от “неосознанных умозаключений”¹. Иными словами, прежде чем мы воспримем какой-либо объект, мозг должен заключить, что это может быть за объект, на основании информации, поступающей от органов чувств.

Нам не только кажется, что мы воспринимаем мир мгновенно и без усилий, нам также кажется, что мы видим все поле зрения отчетливо и в подробностях. Это тоже иллюзия. Мы видим в подробностях и в цвете только центральную часть поля зрения, свет от которой попадает в центр сетчатки. Это связано с тем, что только в центре сетчатки (в области центральной ямки) имеются плотно упакованные светочувствительные нейроны (колбочки). Под углом около ю° от центра светочувствительные нейроны (палочки) расположены уже не так тесно и различают только цвет и тень. По краям поля зрения мы видим мир размытым и бесцветным.

В норме мы не осознаём этой размытости нашего поля зрения. Наши глаза пребывают в постоянном движении, так что любая часть поля зрения может оказаться в центре, где она будет видна в подробностях. Но даже когда мы думаем, что осмотрели все, что есть в поле зрения, мы по-прежнему находимся в плену иллюзии. В 1997 году Рон Ренсинк и его коллеги описали “слепоту к изменениям” (change blindness), и с тех пор это явление стало у всех, кто занимается когнитивной психологией, излюбленным предметом для демонстраций на днях открытых дверей.

Проблема психологов состоит в том, что каждый человек что-то знает о предмете нашей науки из личного опыта. Мне бы

1 Концепция неосознанных умозаключений была непопулярна. В ней видели угрозу основам нравственности, ведь если умозаключения происходят неосознанно, то никого нельзя винить в их результатах. Впоследствии Гельмгольц перестал использовать термин “неосознанные умозаключения”, “чтобы избежать путаницы с идеей, которая казалась мне совершенно невразумительной и необоснованной и которую тем же термином обозначали Шопенгауэр и его последователи” (например, Фрейд). Герман Гельмгольц (1821—1894) был одним из величайших ученых XIX века. Он внес существенный вклад в развитие физики, физиологии и медицины. В 1882 году за его заслуги ему было пожаловано дворянское звание, и он стал называться фон Гельмгольц. — Примеч. авт.

и в голову не пришло объяснять кому-то, кто занимается молекулярной генетикой или ядерной физикой, как им интерпретировать их данные, но они преспокойно объясняют мне, как мне интерпретировать мои. Слепота к изменению так нравится нам, психологам, потому что с ее помощью мы можем продемонстрировать людям, что их личный опыт обманчив. Мы знаем об их сознании что-то такое, чего сами они не знают.

Профессор английского языка пришла на день открытых дверей нашего отделения и героически старается не подать виду, что ей скучно. Я демонстрирую ей явление слепоты к изменению.

Демонстрация включает два варианта сложной картинки, между которыми есть одно отличие. В данном случае это фотография военно-транспортного самолета, стоящего в аэропорту ^на взлетно-посадочной полосе. В одном из вариантов у самолета не хватает одного двигателя. Он расположен в самом цен- ^тРе снимка и занимает много места. Я показываю эти картинки °Ану за другой на экране компьютера (причем, и это принципи-

ально, в промежутке между ними показываю однородный серый экран). Профессор английского языка не видит никаких отличий. По истечении минуты я показываю отличие на экране, и оно становится до обидного очевидным¹.

“Вполне забавно. Но при чем тут наука?”

Эта демонстрация показывает, что мы быстро схватываем суть наблюдаемой картины: военно-транспортный самолет на взлетно-посадочной полосе. Но на деле мы не держим в голове всех ее деталей. Чтобы испытуемый заметил изменение одной из этих деталей, я должен привлечь его внимание к ней (“Посмотрите на двигатель!”). В противном случае ему не удастся найти меняющуюся деталь до тех пор, пока он случайно не будет смотреть на нее в тот момент, когда картинка сменится. Именно так в этом психологическом фокусе и возникает слепота к изменениям. Вы не знаете, где именно происходит изменение, и поэтому не замечаете его.

В реальной жизни наше периферическое зрение, хотя и дает нам размытую картину мира, очень чувствительно к изменениям. Если мозг замечает движение на краю поля зрения, глаза немедленно поворачиваются в эту сторону, позволяя рассмотреть это место. Но в опыте, демонстрирующем слепоту к изменениям, в промежутке между картинками испытуемый видит пустой серый экран. При этом вся видимая картина сильно меняется, так как поверхность экрана была разноцветной, а становится полностью серой.

Итак, мы должны прийти к выводу, что наше ощущение мгновенного и полного восприятия всего, что есть у нас в поле зрения, ложно. Восприятие происходит с небольшой задержкой, во вре-

1 Теперь я, разумеется, лишил вас возможности испытать эту демонстрацию на себе. Чтобы увидеть этот эффект, проверьте его на ком-нибудь из своих друзей, кто об этом не знает (или найдите другой пример). Это явление сложно проиллюстрировать в книге, но на сайтах многих психологов оно демонстрируется (см., например, http://people.usd.edu/~schieber/coglab/Rensink.html, где показан тот самый пример с самолетом). — Примеч. авт.

мя которой мозг производит “неосознанные умозаключения”, которые дают нам представление о сути наблюдаемой картины. Кроме того, многие части этой картины остаются размытыми и видны не во всех подробностях. Но наш мозг знает, что наблюда- ^емые предметы не размыты, а также знает, что движения глаз могут в любой момент показать любую часть поля зрения резко и отчетливо. Таким образом, кажущаяся нам подробная видимая ^КаРтина мира отражаетлишьто, что мы потенциально можем рас

смотреть в подробностях, а не то, что уже отображено в подробностях у нас в мозгу. Непосредственности нашего контакта с материальным миром хватает для практических целей. Но этот контакт зависит от нашего мозга, а наш мозг, даже вполне здоровый, далеко не всегда рассказывает нам все, что знает.

Наш скрытный мозг

Может ли быть, что в опыте, демонстрирующем слепоту к изменениям, нашему мозгу все же видны изменения, происходящие на картинке, несмотря на то что сознанию они не видны? До недавнего времени на этот вопрос было очень сложно ответить. Давайте на минуту отвлечемся от мозга и зададимся вопросом, может ли на нас воздействовать что-либо, что мы видели, но не осознаём этого. В шестидесятых годах такое явление называли подпороговым восприятием (subliminal perception), и психологи сильно сомневались в его существовании. С одной стороны, многие люди считали, что рекламщики могут ввести в фильм скрытое послание, которое заставит нас, например, чаще покупать тот или иной напиток, не осознавая, что нами манипулируют¹. С другой стороны, многие психологи считали, что никакого подпорогового восприятия не существует. Они утверждали, что при правильно поставленном эксперименте эффект будет наблюдаться лишь в том случае, если испытуемые осознавали то,

В 1957 году Джеймс Вайкери заявил, что внедрил в фильм “Пикник” два фрагмента рекламного текста: “Ешьте попкорн!” и “Пейте кока-колу!”. Этот текст демонстрировался в ходе фильма неоднократно, но так быстро, что никто из зрителей его не замечал. Вайкери утверждал, что за шесть недель продажи попкорна выросли на 58%, а продажи кока-колы — на 18%. Никаких доказательств, которые подтвердили бы это заявление, предъявлено не было, а в 1962 году Вайкери признался, что всё это выдумал. Тем не менее его сообщение легло в основу многих популярных книг под такими заголовками, как “Обольщение на подсознательном уровне”. — Примеч. авт.

НТО видели. С тех пор было поставлено множество экспериментов и не было получено никаких доказательств, что неосознанно воспринимаемая реклама, скрытая в фильмах, может заставить _нас чаще покупать какой-либо напиток. Тем не менее было показано, что некоторые неосознанно воспринимаемые объекты могут оказывать небольшое воздействие на наше поведение. Но продемонстрировать это воздействие сложно. Чтобы убедиться, что испытуемый не осознал, что видел некоторый объект, его показывают очень быстро и “маскируют” это, сразу после этого показывая другой объект на том же самом месте.

В качестве демонстрируемых объектов обычно используют слова или картинки на экране компьютера. Если продолжительность демонстрации первого объекта достаточно мала, испытуемый видит только второй объект, но если она слишком мала, то никакого эффекта не будет. Первый объект необходимо демонстрировать в течение строго определенного времени. Как же измерить воздействие объектов, которые испытуемый видит, но не осознает этого? Если просить испытуемого угадать какие-то свойства объекта, которого он не видел, такая просьба покажется ему странной. Он будет изо всех сил стараться разглядеть мелькающее на мгновение изображение. После ряда попыток это может и получиться.

Вся соль в том, чтобы результат воздействия сохранялся после демонстрации объекта^[38]. Удастся ли отследить этот результат, зависит от задаваемых вопросов. Роберт Зайонц показывал испытуемым серию незнакомых лиц, каждое из которых было замаскировано сплетением линий, так что испытуемые не осознавали, что видят лица. Затем он показывал каждое из этих лиц еще

раз, рядом с другим, новым лицом. Когда он спрашивал: “Угадайте, какое из этих лиц я вам только что показывал?” — испытуемые угадывали не чаще, чем ошибались. Но когда он спрашивал: “Какое из этих лиц вам больше нравится?” — они чаще выбирали именно то лицо, которое только что видели неосознанно.

Когда появились томографы для сканирования мозга, исследователи получили возможность задаться несколько иным вопросом о подпороговом восприятии: “Вызывает ли объект изменения в нашей мозговой активности, даже если мы не осознаём, что видим его?” Ответить на этот вопрос намного проще, потому что для этого не требуется получать от испытуемого никаких ответов об объектах, которых он не видел. Достаточно просто наблюдать за его мозгом. Пол Уэйлен и его коллеги использовали в качестве такого объекта испуганное лицо.

Джон Моррис и его коллеги еще раньше установили, что если показывать человеку изображения лиц с испуганным выражением (в отличие от радостного или спокойного), у него усиливается активность миндалевидного тела — небольшого участка

мозга, по-видимому связанного с отслеживанием опасных ситуаций. Уэйлен и его коллеги провели похожие эксперименты, но на этот раз изображения испуганныхлиц воспринимались лишь на подпороговом уровне. В одних случаях испытуемым сразу после испуганного лица показывали спокойное. В других случаях спокойному лицу предшествовало радостное. В обоих случаях люди говорили, что видели только спокойное лицо. Но когда спокойному лицу предшествовало испуганное, в миндалевид

ном теле наблюдалось усиление активности, несмотря на то что испытуемый не осознавал, что видел испуганное лицо.

Диана Бек и ее коллеги также использовали в качестве объектов лица, но за основу экспериментов они взяли демонстрацию слепоты к изменениям. В некоторых случаях лицо одного человека сменялось на лицо другого. В других случаях лицо оставалось прежним. Эксперимент был поставлен таким образом, что испытуемые замечали изменения лишь примерно в половине тех случаев, когда эти изменения происходили. Испытуемые не чувствовали никакой разницы между случаями, когда никаких изменений не было и когда происходили изменения, которых они не замечали. Но их мозг чувствовал эту разницу. В тех случаях, когда изображение лица менялось на другое, наблюдалось усиление активности в области мозга, связанной с восприятием лиц.

Итак, наш мозг рассказывает нам не всё, что знает. Но он и не на такое способен: иногда он активно вводит нас в заблуждение...

Наш неадекватный мозг

до открытия слепоты к изменениям любимым фокусом ПСИХОЛОГОВ были зрительные иллюзии (обманы зрения). Они тоже позволяют без труда демонстрировать, что мы видим не всегда то, что есть на самом деле. Большинство подобных иллюзий известны психологам уже больше ста лет, а художникам и архитекторам — намного дольше.

Вот один из простых примеров: иллюзия Геринга.

Горизонтальные линии кажутся явственно изогнутыми. Но если вы приложите к ним линейку, вы убедитесь, что они абсолютно прямые. Существует и много других подобных иллюзий, в которых прямые линии кажутся изогнутыми или объекты одного и того же размера кажутся разными по размеру. В иллюзии Геринга фон, по которому проходят линии, каким-то образом мешает нам увидеть их такими, какие они есть на самом Деле. Примеры такого искаженного восприятия можно найти ^Не только на страницах учебников психологии. Они встречают

ся и в объектах материального мира. Самый известный пример — Парфенон в Афинах. Красота этого здания заключена в идеальных пропорциях и симметрии прямых и параллельных линий его очертаний. Но в действительности эти линии и не прямые, и не параллельные. Архитекторы ввели в пропорции Парфенона изгибы и искажения, рассчитанные так, чтобы здание выглядело прямым и строго симметричным^[39].

Для меня самое поразительное в этих иллюзиях — это то, что мой мозг продолжает поставлять мне ложные сведения даже тогда, когда я знаю, что эти сведения ложны, и даже когда я знаю, как на самом деле выглядят эти объекты. Я не могу заставить себя увидеть линии в иллюзии Геринга прямыми. “Поправки” в пропорциях Парфенона по-прежнему работают, по истечении двух с лишним тысяч лет.

Комната Эймса — еще более поразительный пример того, как мало наши знания могут влиять на наше видение окружающего мира.

Я знаю, что все эти люди на самом деле одного роста. Тот, что слева, кажется маленьким потому, что стоит дальше от нас. Комната в действительности не прямоугольная. Левый край задней стенки намного дальше от нас, чем правый край. Пропорции окон в задней стенке искажены таким образом, чтобы они казались прямоугольными (как Парфенон). И все же мой мозг предпочитает воспринимать это как прямоугольную ком

нату, в которой находятся три человека до невозможности раз- ного роста, нежели как построенную кем-то комнату необычной формы, в которой находятся три человека нормального роста.

Можно сказать по крайней мере одну вещь в оправдание моего мозга. Вид комнаты Эймса действительно допускает двоякое толкование. То, что мы видим, это или три необычных человека в обычной прямоугольной комнате, или три нормальных человека в комнате странной формы. Трактовка этой картины, которую выбирает мой мозг, быть может, неправдоподобна, но это, по крайней мере, возможная трактовка.

“Но единственно правильной трактовки нет и быть не может!” — говорит профессор английского языка.

Я возражаю, что, хотя наши сведения и допускают двоякое ^т°лкование, это не значит, что правильной трактовки вообще

Рис. 2.8. Комната Эймса Изобретение Эдельберта Эймса-младшего (Adelbert Ames, Jr.) от 1946 года, основанное на идее Гельмгольца.

Все три человека на самом деле одинакового роста, но пропорции комнаты искажены.

Источники: Wittreich, W.j. (1959)- Visual perception and personality, Scientific American, 200(4), 56-60 (58). Фотография предоставлена

Уильямом Вандивертом.

не может быть. И еще одно: наш мозг эту возможность двоякого толкования от нас скрывает и дает нам только одну из возможных трактовок.

Более того, иногда наш мозг и вовсе не принимает во внимание имеющиеся сведения об окружающем мире.

Наш креативный мозг

Путаница чувств Я знаю нескольких людей, которые выглядят совершенно нормальными. Но они видят мир, непохожий на тот, что вижу я.

Будучи синестеткой, я живу в ином мире, нежели окружающие, — в мире, где больше цветов, форм и ощущений. В моей вселенной единицы черные, а среды зеленые, числа уходят в небо, а каждый год похож на американские горки^[40].

у большинства из нас разные чувства полностью отделены друг от друга. Световые волны попадают в наши глаза, и мы видим цвета _и формы. Звуковые волны попадают в наши уши, и мы слышим слова или музыку. Но некоторые люди, которых называют сине- сгетами, не только слышат звуки, когда в их уши попадают звуковые волны, но также ощущают цвета. D.S., когда слышит музыку, видит перед собой разные объекты: падающие золотые шары, мелькающие линии, серебристые волны, как на экране осциллографа, которые проплывают перед ней в шести дюймах от ее носа. Самая распространенная форма синестезии — цветовой слух.

Каждое услышанное слово вызывает ощущение цвета. В большинстве случаев этот цвет определяется первой буквой слова. Для каждого синестета любая буква и любая цифра имеет свой цвет, и эти цвета остаются неизменными на протяжении всей жизни (см. рис. і на цветной вставке)^[41]. Синестетам не нравится, если изображенная буква или цифра окрашена “не тем” цветом. Для синестетки, известной под инициалами G.S., тройка — красного цвета, а четверка — василькового. Кэрол Миллс показывала G.S. ряд разноцветных цифр и просила ее как

можно быстрее называть их цвета. Когда испытуемой показывали цифру “неправильного” цвета (например, голубую тройку), ей требовалось больше времени для ответа. Синестетичес- кий цвет, которым обладала для нее эта цифра, мешал восприятию ее реального цвета. Этот эксперимент дает нам объективные доказательства того, что ощущения, описываемые синесте- тами, не менее реальны, чем ощущения других людей. Он также показывает, что эти ощущения приходят независимо оттого, хочет человек этого или нет. Крайние формы синестезии могут мешать человеку в жизни, затрудняя восприятие слов.

Такой голос был у покойного С.М. Эйзенштейна, как будто какое-то пламя с жилками надвигалось на меня¹.