Немного о семантической широте слова в древней Индии

Мы не будем здесь останавливаться на особенностях многогранной логики древней Индии(*99) — это отвлекло бы нас от основной темы. Нам хочется лишь обратить внимание на то, что индийская мысль допускала удивительную смысловую широту слова. И не только ее допускала, но и культивировала. Об этом мы уже писали в нашей книге [Налимов, 1979, гл. 5, §2]. Приведенные там многочисленные тексты ясно показывают, что индийская мысль, несмотря на владение логикой четких высказываний, во многом все же завершилась в сфере Бейесовского мышления, не поднимаясь на тот уровень уточненных логических построений, где созревали философские системы западной мысли. Их язык оставался мягким. По меткому выражению польской ученой Вильман-Грабовской, слово было подобно полупустой форме... «каждый мог заполнять ее по своему вкусу» (см. большую цитату из работы Вильман-Грабовской, приведенную на с. 192 упомянутой выше книги). В языке древней Индии допускались и гиперболические высказывания такого типа, как... больше большого и меньше малого..., которые правомерны только в языке не противопоставляемых, а вероятностно взвешиваемых смыслов.

Здесь мы ограничимся тем, что приведем важную для нас цитату из работы В. Н. Топорова [Топоров, 1960], показывающую, как практически на Востоке реализовалось творческое отношение к слову:

Древним индийцам было присуще творческое отношение к слову. Оно проявлялось двояко: с одной стороны, к определенному слову пристраивались длинные синонимические ряды, придумывались изощренные «изобразительные» слова (часто сложные) для обозначения простейших понятий; с другой стороны, в Индии хорошо понимали знаковую природу слова, осознавали огромные потенциальные возможности формально одного и того же слова для выражения самых различных понятий; знали, что значение слова в большой степени определяется целой системой, в состав которой входит данное слово. Именно поэтому для индийской литературы, философии или религии характерно использование примерно одного и того же набора слов и терминов, которые, однако, в разных направлениях и в разные периоды означали существенно различные понятия (с. 32—33).

В этом высказывании Топорова нам хочется обратить внимание на его наблюдение, что творческое раскрытие слова осуществляется через присоединение к нему длинных семантических рядов. В представлениях нашей модели это значит, что смысл раскрывается по-настоящему через построение функций распределения на многомерном пространстве, задаваемом синонимическим (корреляционно связанным) рядом слов. Но здесь немедленно возникает вопрос: сколь длинным может быть такой ряд слов? Сколько таких рядов может схватить наше сознание в едином порыве к раскрытию смысла? На сколь изощренную изобретательность можно опираться, придумывая составные слова(*100) для описания простых понятий? Индийская мысль, по-видимому, хорошо понимала возникающую здесь трудность — раскрытие смыслов надо искать через восприятие их в мере, заданной на многомерном пространстве, а к этому плохо приспособлено наше сознание. Отсюда и часто повторяющийся рефрен о недостаточной выразительности слова. (Многочисленные относящиеся сюда дословные высказывания мы уже приводили в упоминавшейся выше нашей книге.)

Заканчивая эту тему, хочется сказать, что и теперь, как встарь, мы ищем все новые и новые пути раскрытия выразительных средств языка. Через язык мы пытаемся проникнуть вглубь Бытия. И данная работа есть не более чем попытка найти новые средства выразительности для прояснения философских проблем через обращение к математическому образу. Это — дедуктивный метод: образ привносится априори, и далее развертывается языковая игра — показывается, что следует из предложенной модели, если ее сопоставлять с реально наблюдаемыми фактами.