Великобритания с 1763 г. Индия и Америка. Война за независимость североамериканских колоний

Англия с 1763 г.

История внутриполитических событий, происходивших в Англии после заключения мира в 1763 году и до начала французской революции, представляет собой полную противоположность с только что рассмотренным нами развитием в России, как на государственном уровне, так и на уровне народной жизни. В известном смысле, развитие Англии происходило также противоположно развитию других европейских государств, не ознаменовываясь, впрочем, в этот период времени, никаким особым внутренним преобразованием или выдающимися законами. Конституция королевства представляла собой реальный действующий свод законов и, по видимому, составляла предмет завистливого удивления приезжавших с материка иностранцев. Это удивление, а порой и восхищение, играло свою роль в отношениях Англии с другими государствами в течение последующих ста лет.

Во главе управления страной стоял король, ограниченный в своем произволе всевозможными конституционными, освященными историей, рамками, лично не несущий ответственность, теоретически не имеющий возможности делать зла, а на практике делавший его, по крайней мере, немного. Министры назначались королем, но, в сущности, они навязывались ему тем или иным большинством Палаты общин, то есть (на основании избирательных законов) властью знатных фамилий, подразделявшихся на партии и кружки виги и тори.

Центр тяжести власти, богатства, образования, красноречия и таланта находился в этой английской палате, в которой Шотландия значила очень немного, а Ирландия не имела вообще никакого значения. В строгом смысле, члены Палаты общин вовсе не были представителями английского народа: в избрании 558 членов, составлявших палату в то время, могли законно принимать участие всего только 10 000 человек, но и это число было на деле фиктивным. Итоги всех выборов зависели от весьма ограниченного круга влиятельных лиц. Тем не менее, общественные дела обсуждались палатой открыто, с допущением жарких прений, без всякого стеснения свободы слова и на глазах всей страны, имевшей, таким образом, здесь свое, хотя неполное, но все же полезное представительство.

Наряду со своим влиянием на состав Палаты общин, аристократия имела другое, очень даже действенное, орудие в лице Верхней палаты. Здесь заседали и вожди англиканской Церкви, епископы, и интересы этих глав Церкви, богатых и знатных, сливались с интересами крупных землевладельцев. Таким образом, вся политическая сила сосредоточивалась в руках аристократии, но эта последняя не образовывала касты и не была отделена пропастью от народа. Она не пользовалась самой ненавистной из привилегий – освобождением от поземельной подати, а высокое положение обязывало ее занимать государственные должности, заседать в Нижней или Верхней палатах, следовательно, так или иначе, но служить стране. Важнее всего было следующее: титул, связанный с поместьем, и владение землей, на котором основывалось величие рода, переходили всегда только к старшему сыну, между тем как младшие сыновья и дочери не участвовали непосредственно в наследии. Дочери, оставаясь без состояния, вступали часто в брак с лицами низшего положения. Сыновья назывались «комонерами», т. е. просто гражданами. Эта система держалась крепко, создавая род династии среди знати; но, вместе с тем, она служила как бы мостом, соединявшим дворянство с народом, придавала жизнеспособность аристократии, не давая ей выродиться в касту, сообщая, в то же время, третьему сословию аристократические элементы и поддерживая тем взаимодействие обоих классов. Английская аристократия не застаивалась; благодаря сказанному соприкосновению с народом, она обновлялась через посредство медленного обмена веществ: немногие родословные знатных родов восходили за XI столетие. О настоящей демократии не было речи; даже в городских самоуправлениях имели большое значение права корпораций, привилегий, цеховые права. Однако и в этом общественном строе была часть демократического элемента. Все жители пользовались свободой слова и печати в степени, далеко превосходящей континентальные учреждения; все лица были защищены от произвольных заарестований, могли принимать участие в суде присяжных, назначаемых из среды народа. Принудительной военной службы в Англии не было, и в низших слоях, вовсе не знавших настоящей свободы, одна мысль о ней, о своей принадлежности к английской нации, как бы заменяла людям действительную свободу. Та национальная гордость, которая позволяла тогда сразу отличать англичанина от континентальных жителей, имела, в сущности, свое основание, и оборотная сторона медали – полное невежество громадной массы народа, целый мир злоупотреблений, переходящих из поколения в поколение и не очищаемых рукой просвещенного деспотизма, равно как и многое другое, – вся эта мрачная сторона английской жизни должна была обнаружиться лишь впоследствии.

Парламент. Джон Уилькс

Начиная с 1763 года, приковывал к себе общее внимание в Англии некто Джон Уилькс, личность весьма недостойная. Но с именем его связывался теперь важный принцип и серьезная опасность нарушения английской конституции. Этот Уилькс поместил в газете «The North Briton» (1763 г.) статью, бесстыдно оскорбительную для короля и министров, и был арестован по их распоряжению. Но этот Уилькс состоял членом палаты общин, благодаря влиянию одного важного лица, которому он оказывал прежде весьма двусмысленные услуги, и судьи выпустили его опять на свободу, в силу его депутатской привилегии. Вместо того, чтобы примириться с этим и предоставить негодяю самому уронить себя окончательно в общественном мнении, весь официальный мир, король, правительство и самая палата общин повели свою Семилетнюю войну против недостойного демагога, которому все дело послужило блистательной рекламой: в 1774 году он был даже выбран в лондонские лорд-мэры. Благодаря королю и министрам, парламент вступился в дело даже с крайней страстностью; так один из епископов, заседавший в Верхней палате, сравнил Уилькса, частная жизнь которого была весьма непохвальна, с сатаной, и тотчас же попросил извинения у сатаны в том, что оскорбил его таким уподоблением. Пользуясь отлучкой Уилькса в Париж, Палата общин исключила его из своей среды и предписала новые выборы. Народ принял его сторону, и он был переизбран снова. Палата решила, что однажды исключенный ею не имел, вообще, уже более права заседать в парламенте, и когда жители Мидльсэкса избрали еще раз Уилькса большинством голосов (1769 г.), она дошла до того, что признала действительно избранным кандидата меньшинства, хотя и получившего всего 296 голосов против 1143. Этим закончилось все, хотя Питт, – тогда уже лорд Чэтэм (с 1766 г.), – защищал дело Уилькса, как дело попранного принципа, хотя и представляемого, в данном случае, недостойной личностью. Анонимный публицист повел блистательную полемику по тому же вопросу в своих «Письмах Юниуса», политической брошюре, заслужившей редкую честь войти в состав национальной литературы. Выдающиеся друзья свободы и английской конституции поступили разумно, подняв голоса против тирании, которую еще государственный ум Кромвеля заклеймил именем худшей из всех: тирании законодательного учреждения. В первый раз общественному мнению в Англии, особенно же в Лондоне, дано было понять, что важнейшее звено в государственном организме, Палата общин, страдает природным недостатком, который может разлить свой яд и на все целое этого организма.

Заокеанские английские владения. Ост-Индия

Между тем, Англии грозила уже издавна более непосредственная и грозная опасность. Англия и Франция вели между собой борьбу за морское господство, или за гегемонию в европейских заокеанских владениях. Этот спор, один из наиболее характерных в жизни XVIII столетия, был прерван Парижским миром 1763 года. Главными театрами этой борьбы были два пункта на земном шаре: Северная Америка и Ост-Индия; в обоих из них перевес был, или казался, на стороне англичан.

История британского владычества в Ост-Индии – то есть история покорения горстью европейцев страны в несколько сот миллионов жителей, притом отделенной целым полушарием от Англии,– эта история имеет весьма важное, то есть всемирно-историческое значение. Как мы уже видели, основание этому господству, выросшему постепенно из чисто меркантильного в политическое, было положено молодым торговым комиссионером, Робертом Клайвом, проявившим свои военные способности в борьбе с французами и их союзниками. Вернувшись в Англию через несколько месяцев после своей победы при Пласье (1760 г.) он отправился в 1765 году в третий раз в Индию, уже с титулом лорда Клайв и как полновластный губернатор области. Введя там гражданское устройство и организовав военные силы, он стал править по системе Великого Могола, то есть под именем туземных правителей и их ответственностью, при чем Клайв выговорил себе право собирать все доходы Великого Могола в Бенгалии, Ориссе и Бегари. При своем последнем возвращении в Англию (1767 г.) он подвергся большим нападкам в Палате общин, прожил еще несколько лет, пользуясь громадными богатствами, нажитыми им в Индии, и покончил жизнь самоубийством в 1774 году. Преемником его, продолжавшим и отчасти завершившим его дело, был Варрен Гастингс, первый генерал-губернатор ост-индский (с 1773 г.) при новой организации, введенной министерством лорда Порта в управлении англо-британскими владениями.

Варрен Гастингс, генерал-губернатор в Ост-Индии. Гравюра работы С. Фримэна с портрета кисти Ж. Ж. Макерье

Туземные племена и владетели, разъединенные между собой национальностью, религией, обычаями и эгоистическими раздорами, не повели национальной борьбы против англичан; единственным лицом, опасным для английского владычества, был магометанский воитель Гайдер-Али, основавший свое господство в Мисоре (с 1769 г.). Он собрал против англичан коалицию из туземных принцев, своих учителей и союзников французов и воинственного племени Маратов (1780 г.). Благодаря своей осторожности, энергии и неразборчивости в средствах, Гастингс сумел посеять раздор между своими врагами и скоро отклонил всякую опасность, с помощью нескольких дельных военных начальников. В 1784 году он заключил мир в Мангалоре с преемником Гайдера-Али, Типпо-Саибом, который обязался возвратить все завоеванные им земли. Эта война заставила английский парламент принять во внимание управление индийскими областями. Было действительно что-то несообразное в том, что громадная страна, населенная различными племенами и последователями различных вероисповеданий, страна, в которой поднимались всевозможные вопросы о войне и мире, и всякие международные отношения разрешались независимыми и разъединенными между собой владетелями, находилась в ведении простого торгового общества, известного числа неответственных частных лиц. Красноречивые голоса доказывали, что такое царство с многомиллионным населением не может служить только доходным поместьем для монополистов, устроивших свою акционерную компанию. Лица, разбогатевшие на службе этой компании или в качестве ее пайщиков, «набобы», или «индийские принцы», были излюбленным комическим типом народных пьес, в действительности же – предметом ненависти и страха. «Их деньги, – говорил один остроумный изобразитель этого класса людей, – вызвали вздорожание всех товаров, от свежих яиц до тухлых избирательных местечек (rotten boroughs)». Вскоре после того (1788 г.), продолжительный процесс против Варрена Гастингса, дал случай великим ораторам Борку, Шеридану, Фоксу, поддерживавшим обвинение в Верхней палате, выставить на заслуженный позор все бессердечие не ответственного ни перед кем общества, помышлявшего только о наживе любыми средствами. Слуги и пособники этого общества в Индии получали вместо всяких инструкций только одну: высылать как можно больше денег в Англию. В 1784 году во главе министерства был младший Вильям Питт, сын великого Питта, 24-летний юноша. Одним из его мероприятий был индийский билль, получивший силу закона в августе того же 1784 года. Сначала было принято предварительное решение, отменявшее прежний порядок, по которому 24 директора общества, избранные собранием акционеров, имевших право голоса (то есть обладавших, по меньшей мере, двумя акциями, каждая по 500 фр.), заправляли полновластно всем в «East-India-House», на Лиденголль-стрит. Этой директорской палате была придана теперь правительственная наблюдательная комиссия, «Board of control», которая проверяла все распоряжения и отчеты компании, изменяла ее распоряжения согласно действительным нуждам, а, в крайних случаях, издавала и свои собственные приказы. Назначение на высшие должности, например, на пост генерал-губернатора, зависело от короны.

Вильям Питт-младший. Гравюра работы Дж. Г. Гука

Таким образом, в Индии, несмотря на все недостатки и даже преступность действий ее правителей, чужеземное владычество утвердилось прочно, и туземное население, столь отличное по религии, нравам и национальности от своих покорителей, вынуждено было подчиниться новому господству. Совершенно иное происходило в Северной Америке, среди английского населения, которое не отличалось от метрополии в своих обычаях, религии, законах и понятиях о правах и свободе.

Северная Америка с 1763 г.

Ко времени заключения Парижского мира здесь насчитывалось около двух миллионов европейцев, преимущественно английского происхождения, при 500 000 индейцев и негров – рабов. Все они расселялись по колониальным Штатам, которых было тринадцать: на севере – Нью-Гамптоншир, Массачусетс, Ред-Айлэнд, Конектикут; в средней полосе – Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавар; на юге – Мэриленд, Виргиния, Северная и Южная Каролина, и последняя из колоний – Джорджия. Эти поселения, названия которых указывают, отчасти, на время их основания, напоминая имена царствовавших в те времена особ, существенно отличались от европейских государств по своему основному строю. Чтобы уяснить это, стоит указать на пуританскую общину «Пилигримов», удалившуюся из Англии в Голландию при гонениях, воздвигнутых на протестантов при Иакове I. Среди всевозможных трудностей, не получив от своего родного правительства никакого напутствия, кроме неопределенного обещания их не тревожить, переселенцы наняли судно «Ландыш» (1620 г.), которое и доставило первую часть общины, в числе 100 душ, в Новую Англию, где они основали колонию Нью-Плимут, у мыса Кап-Код. Проповедник Робинзон напутствовал странников пламенной речью, заклиная их «именем Господа и благоверных Его ангелов», верить ему или кому-либо, будь это новые Лютеры или Кальвины, не далее, чем идет учение самого Христа, верить одному «написанному Слову Божию» как единственному выражению истины. Эмигранты, находясь еще на «Ландыше», основали свою колонию, приняв такую форму присяги: «Именем Господа, аминь! Мы, верноподданные нашего великогого сударя, короля Иакова I, предприняв это странствие во Славу Божию, во успех веры Христовой, в честь короля и отечества нашего, и ради основания в северной части Виргинии первой колонии, соединяемся ныне, перед лицом Господнем... в гражданское общество»... Им пришлось перенести всякие лишения и опасности. При быстрой смене событий в XVII веке, эти колонии служили убежищем то роялистам, то республиканцам. В Европе была еще в полном разгаре религиозная война, а в Мэриленде, например, губернатор произносил такую присягу: «Обязуясь не притеснять, посредственно или непосредственно, всякого исповедующего христианскую веру». Эмигранты бежали сюда не из одной Англии, но и из Германии и Франции, находя здесь такую религиозную свободу, и при всем различии тех форм, в которые складывалась их жизнь в частности, они чувствовали свою солидарность при возрастании общего благосостояния и полной свободе своего самоуправления. Родина не особенно благоволила к этим колониям, по крайней мере, она не оказывала им систематического покровительства. От слишком энергичного вмешательства в их дело, не свойственного, впрочем, духу германского народа, а тем более английского, спасал колонии простор океана, отделявший их от метрополий; да и сами они остерегались просить на что-либо разрешений от своих далеких правительств. Стеснительные торговые законы, ограничивавшие колониальное производство, частью делавшие его и вовсе невозможным, равно как принуждение получать некоторые предметы первой необходимости не иначе, как через посредство английского флота, способствовали лишь крайнему развитию контрабандного промысла, которому чрезвычайно благоприятствовала береговая линия длиной в 200 миль и со множеством удобных гаваней. Благодаря всем условиям такой жизни, колонисты оставались одинаково привязанными к своей старой и новой родине. Так продолжалось до тех пор, пока им угрожала Франция; Англия, как мы уже видели, оказала большую услугу колониям, сломив силу этой державы, но люди проницательные предвидели неизбежные последствия этого. Маркиз Монткальм писал незадолго до своей смерти, что утешается в поражении, которое готовится Франции, полной уверенностью, что это самое поражение послужит отпадению английских колоний от Англии, и даже в весьма недалеком будущем.

Гербовый билль, 1765 г.

Это предсказание стало сбываться через немного лет после заключения мира. Лорд Бут, оставя должность премьер-министра еще в 1763 году, был замещен лордом Гренвилем. Английский государственный долг возрос при войне до 184 млн. фн.,– суммы чудовищной по понятиям того времени, еще не испытавшего, как легко переносится подобный долг богатым, трудолюбивым, способным к промышленности народом. Мысль о привлечении английских колоний в Америке к участию в общих расходах Великобритании, под тем предлогом, что эти расходы делались и в их интересах, была не нова, и Гренвиль надеялся осуществить ее удобнейшим образом – посредством обложения колоний гербовым сбором, то есть, предписав совершать все нотариальные, судебные и т. п. акты не иначе, как на гербовой бумаге известной ценности. Этот «гербовый билль» был утвержден 22 марта 1765 года и должен был вступить в законную силу 1 ноября того же года. Проект не встретил большого противоречия в парламенте и только когда министр колоний, Тоунзенд, сказал очень неловко, в поддержку предлагаемой меры, что американские колонии насаждены и процветают благодаря только почину и дальнейшей заботе о них со стороны английского правительства, то один член возразил ему, что было бы вернее сказать, что переселенцы бежали от английских притеснений и если достигли теперь благосостояния и силы, то именно благодаря полному невниманию к ним Англии. Известие о новом законе вызвало в Америке бурю негодования. В некоторых местах, например, в Бостоне, население приготовилось к самозащите, и это движение приняло такие размеры, что новое министерство, во главе которого был лорд Рокингэм, взяло обратно сказанный билль (январь 1766 г.). При этом был поднят важный конституционный вопрос: американцы, а с ними и оппозиция, опровергали право парламента на обложение колоний, не имевших своих представителей в палате, а ни один великобританский подданный не обязывался платить налогов без согласия на то его самого или его представителей. Вильям Питт красноречиво оспаривал то мнение, по которому законодательство и обложение государственными сборами различны по существу, на том основании, что уплачивание налогов подходит под понятие добровольного даяния: никто не может брать прямо из чужого кармана таких даяний, говорил он. Борк выразился еще удачнее, может быть, взяв другой пример. «Предположим, – сказал он, – что в чьем-нибудь парке находится волк. Хозяин парка имеет, может быть, право содрать с него шкуру, но еще спрашивается, как ему взяться за это»... Министерство осталось в принципе за налог, спор утих на время, но в июле 1766 года Рокингэм оставил дела, и король поручил Питту составление нового кабинета. Питт взял на себя поручение с мыслью создать правительство, чуждое всяких партий и кружковщины, но задача была уже не по силам ему, больному; он сделал громадную ошибку, только что вступив в управление, именно когда превратил себя, «великого комонера», как величал его народ, в «лорда Чэтэм», и вступил в Верхнюю Палату. Потом, ради своего расшатанного здоровья, он отправился на воды, и вместо сильного правительства, оказалась налицо какая-то министерская анархия. Состояние здоровья нового лорда не позволяло ему оставаться во главе дел, но он не решался оставить своего поста. Такое положение, не удовлетворявшее его и опасное для страны, было продолжительно: он удалился лишь в октябре 1768 года.

Между тем, в Америке происходили новые столкновения. Нью-Йорк отказывал в выдаче продовольствия стоявшему там английскому гарнизону. Тоунзенд, бывший при Питте лордом казначейства, успел ввести несколько новых пошлин и намеревался устроить в Бостоне королевскую таможню, служащие которой имели бы право домашнего обыска. Общее собрание в Бостоне протестовало против этой меры, побуждая к сопротивлению и другие колонии, хотя заверяло на словах о преданности к своей старой родине. Лорд Норт, вступивший в управление в 1770 году (после герцога Крафтона и бывший, следовательно, уже десятым премьер-министром в царствование Георга III), отменил пошлины Тоузенда, оставив лишь ничтожную пошлину на чай, в виде жалкого удовлетворения принципу, на котором настаивал сам король, не выходивший из круга автократических понятий континентальных правителей. Американцы ответили пассивным сопротивлением, отказавшись от употребления чая или добывая его контрабандным путем. Но в том же году в Бостоне произошла уже кровавая схватка между чернью и английским гарнизоном. Солдаты были решительно правы, народ виноват, но общее настроение было таково, что один из передовых бойцов за американскую независимость, Джон Адамс, не усомнился выступить защитником вожака бушевавшей толпы и настоял на его освобождении. Английское правительство придумало новое средство: всю чайную пошлину должна была оплачивать Ост-Индская компания, которая вознаграждала бы себя по том соответствующими ценами на чай, при продаже его в Америке. Но и эта мера не удалась: три корабля с грузом чая (18 000 фн.) подверглись в ночь на 18 декабря 1773 года нападению 40 или 50 лиц, переряженных индейцами, и весь груз был выброшен в море. В Англии ответили опять на это «биллем о Бостонской гавани», в силу которого Бостонская гавань закрывалась «впредь до разрешения», и другим биллем, исправлявшим конституцию штата Массачусетс в смысле усиления власти губернатора (1774 г.). Но как бы легко ни проходили все эти постановления в Палате Общин, американцы им не подчинялись. Чернь расправлялась по-своему с каждым, кто решался занять какую-либо должность, предписываемую новыми законами: счастливы были еще те, кто отделывался тем, что их раздевали донага, обмазывали дегтем, вываливали в перьях и потом гнали по улицам в таком виде. Но в сентябре того же года произошло нечто более значительное: без созвания свыше, но по собственному по чину и тайному соглашению, в Филадельфии (Пенсильвания) состоялся конгресс из представителей 12 колоний; только в Джорджии одержала верх лояльная партия, а Канада вообще не участвовала в движении. Конгресс одобрил происходившее в Бостоне, требовал от короля и английского народа восстановления порядков 1763 года и издал свою декларацию прав (в числе членов собрания было много юристов, «lawyers»), которую постарался распространить в Америке и Европе вместе с другими документами, говорившими в пользу дела, поднятого колониями. Но при всем этом поддерживалась фикция неразрывности этих колоний с метрополией. Представителем их и защитником в Англии был Веньямин Франклин, превосходно разыгрывавший роль честного, правдивого человека, каким он и был, без сомнения, в своей частной жизни; но в вопросе столь многозначительном и, в то же время, столь сопряженном со всякими опасностями, как достижение независимости для его родины, он не считал грехом двоесловить и заявлять ложную преданность монархии. Ему удалось провести на этом самого графа Чэтэма, который задумал такой примирительный план, по которому американцы не должны были платить налогов, но только принимать участие в государственных расходах из любви к старой родине.

Восстание колоний

Но подобных добрых слов было уже теперь недостаточно. Первая кровь в настоящем бою была пролита 18 апреля 1775 года, у Лексингтона, близ Бостона, при стычке массачусетской милиции с английскими войсками, потерявшими при этом сравнительно большое число: 273 человека. Американский патриотизм придает большое значение этому сражению, хотя ни оно, ни другие подобные схватки на заслуживают, конечно, такого. Многознаменательная новая страница мировой истории начинается здесь не борьбой гигантов или героев, не романтическим эпосом: за американцев ратовало более всего громадное расстояние, отделявшее английские военные силы от их операционной базы и вспомогательных их источников, равно как растянутость местного театра войны и, в особенности, французская помощь, поданная в решительную минуту.

Война за независимость

Англичанам пришлось вести войну, ставшую теперь неизбежной, наемными силами. Жалкое положение Германии в это время весьма характеризуется тем, что многие из ее мелкотравчатых князей, нуждаясь в деньгах, предложили угодливо свои услуги Англии при этом случае, даже не дожидаясь ее требований. Брауншвейг, Гессен-Кассель, Гессен-Ганау, Аншпах, Вальдек, Ангальт-Цербст участвовали в такой торговле своими подданными. Некоторые из этих отцов отечества, как, например, князь Ганаусский, считали нужным говорить при этом еще такие прочувствованные слова: »...в доказательство нашей постоянной преданности королю Великобритании и для содействия ему в присущей ему заботливости о спокойствии и благодействии его великобританских владений...» Всего было собрано 29 160 человек, т. е. около 3-4% населения данных княжеств. Из них не вернулись 11 853 человека. Какова бы ни была такая торговля, следует заметить, однако, что большинству этих наемников так дурно жилось на родине, что они предпочитали военную службу и всякие похождения на чужбине. На втором конгрессе в Филадельфии (1776 г.), начальство, над собранной уже, равно как и над вербовавшейся еще «армией освобождения», было поручено полковнику Джорджу Вашингтону. Вашингтон родился в 1732 году; в то время ему было 44 года. Он служил уже с юности в английских войсках, где имел чин майора и пользовался отличием, потом удалился в частную жизнь, поселясь зажиточным сельским хозяином в своем поместье, Моунт-Вернон, в Виргинии. Чуждый увлечений и страстности, он сочувствовал делу свободы, обдумывал его с медленно созревавшей, но твердой решимостью, и когда оно выросло в дело независимости и борьбу за нее, он принес в жертву своему отечеству – на что способны весьма немногие – свою счастливую семейную жизнь, ради весьма неблагодарной задачи создать дисциплинированную и отважную армию из элементов, лишенных существеннейших военных свойств,– и это при одном только еще зародыше государственного устройства, когда все имели в виду цель, но не хотели подчиняться средствам к ее достижению. Последнее слово, выражавшее сознательное теперь общее движение, было уже легче произнести и 4 июля 1776 года появился манифест «Общего конгресса представителей Соединенных Американских штатов». В этом документе, штаты слагали с себя всякое подчинение британской короне, присваивали себе как государству независимому право вести войны, заключать миры и вступать в союзы. Манифест заканчивался обращением к сочувствию других наций и провозглашением таких отвлеченных истин, как равенство всех людей и неотъемлемость прав, дарованных всем Творцом. Но при горячих нападках на Георга III не упоминалось о торговле невольниками, потому что поборники свободы и равенства все же не намеревались применять свои теории к неграм.

Помощь из Франции

Деньги и припасы не замедлили прибыть из Франции, куда были посланы за этим Франклин и Ли. Первый из них пользовался громадным успехом в Версале. Это был убежденный, истый республиканец, квакер, обязанный, в силу возвышенного учения своей секты, не снимать шляпы ни перед кем и говорить каждому: «Ты». Он сумел хорошо воспользоваться идеализмом и модным увлечением высшего французского общества. В апреле 1777 года, один из представителей этой восторженной молодежи, 18-летний маркиз Лафайет, отправился в Америку на своем собственном фрегате, в сопровождении нескольких сочувствовавших ему офицеров. Он вез с собой военный отряд и боевые запасы; вскоре, вслед за тем, между штатами и Францией был заключен формальный союз, чем и была выполнена одна из задач, возложенных на Франклина.

Маркиз де Лафайет. Гравюра работы И. Э. Гайда

Война в Америке

Последовавшие затем военные действия представляют, сравнительно, второстепенный интерес для общей истории. Вторгшиеся в Канаду в конце 1776 года, американские войска были вытеснены обратно англичанами, которые одержали верх в лежащих на севере штатах и заняли Нью-Йорк. Военачальник, который был бы посмышленнее лорда Гау, переправился бы через Делавару, чтобы овладеть и Филадельфией. Но Вашингтон сообразил дело прежде него, перешел реку с какими-нибудь двумя тысячами человек и несколькими орудиями, напал неожиданно на неприятельский авангард, состоящий из 1000 человек грозных гессенцев при 23 офицерах, и принудил его к сдаче. Через неделю он одержал другую победу над отдельным английским отрядом при Принстоуне. Но осенью того же года, в большом сражении при р. Брандивейне, Вашингтон сам был разбит лордом Корнуэлем и гессенцами, под командой Книпгаузена. В этот раз англичане заняли Филадельфию. Однако при Саратоге, к западу от Гудзона, в штате Нью-Йорке, английский генерал Бургойн, ослабивший свое войско переходами и несколькими неудачными стычками, был вынужден уступить со своими 3500 человек превосходным силам генерала Гэтса и капитулировал (16 октября) на условиях, не унизительных для англичан. Известие о приближении генерала Клинтона с юга пришло слишком поздно и большинство членов военного совета, созванного Бургойном, было того мнения, что было бы против правил чести отступать теперь от соглашения, почти уже законченного и заключенного.

Джордж Вашингтон. Гравюра работы Дж. Э. Фелъзинга

Франко-английская война, 1778 г.

Весть об этой последней победе американцев заставила решиться и французское правительство. Вержен принял уже в официальной аудиенции троих американских уполномоченных: Сайласа Дин, Франклина и Ли. В феврале был заключен договор, по которому Франция признавала независимость Соединенных Штатов, и вступила с ними в союз, причем ни одна из договаривающихся сторон не имела права, без согласия другой, заключить мир или перемирие с Великобританией. Конечно, целью этого союза было утверждение независимости Штатов; единственным вознаграждением для Франции, с изумительным бескорыстием не требовавшей себе более никакого возмещения за все свои жертвы, было обещание молодого государства никогда более не быть великобританской провинцией.

Война с Испанией и Нидерландами

Война приняла громадные размеры, распространилась на все берега и моря Европы, Азии и Африки, особенно после того, как Испания объявила войну Англии (июнь 1779 г.). Это растяжение театра войны было спасением для североамериканцев. Армия их находилась в таком состоянии, что, несмотря на одержанные ею победы в первой половине 1778 года, она не могла надеяться одолеть английские военные силы. Вашингтон имел, правда, с весны 1778 года, превосходного помощника в лице немецкого офицера, барона Вильгельма Штейбена, ученика Фридриха Великого. Этот генерал сумел превратить плохо одетых, плохо обученных первобытных бойцов в нечто похожее на настоящих солдат, научил их маршировке, обращению с оружием, даже маневрированию, но было еще вопросом, надолго ли позволят так себя муштровать эти люди, гордившиеся тем, что они были «сыны свободы», и понимавшие под названием «свободы» нечто совершенно противоположное той солдатской дисциплине, которая одна создает настоящие боевые армии. Франция обеспечила им достижение независимости. Примирительные предложения лорда Норта в парламенте были уже бесцельны: три комиссара, отправленные с ними в Америку, тотчас вернулись назад. Война оживилась. Французский флот под командой графа д'Эстен, прибыл в американские воды; ввиду нападения, англичане очистили Филадельфию и отступили к Нью-Йорку (лето 1778 г.). Американские войска совершенствовались в школе Штейбена, усваивая его метод; но еще важнее было прибытие французского 6-тысячного вспомогательного отряда, под начальством графа Рошамбо (июль 1780 г.). Лафайет отправлялся нарочно во Францию за этой помощью. В том же 1780 году Англия приобрела себе нового врага в голландцах, которым она объявила войну, прежде чем они успели примкнуть к «союзу вооруженного нейтралитета», предложенному сначала Россией Дании, но к которому присоединились в 1780 году – Швеция, в 1781 – Австрия и Пруссия, в 1782 – Португалия. Этот союз выражал собою ограничение того грубого морского права, которое присваивали себе англичане, включавшие все нейтральные суда, в продолжение своих войн, в число способных им вредить; они останавливали всякое судно, идущее в порт воюющей с ними страны, подвергали его обыску и налагали за прещение на его груз по своему произволу. «Союз» издал два важных основных постановления, долженствовавшие обеспечить свободу торговли нейтральных держав. Первое из них выражалось словами: «Свободный флаг, свободный груз»; исключением считалась лишь военная контрабанда: порох, оружие и т. п., служащее непосредственно военным целям. Второе правило гласило, что блокада какого-либо порта признавалась действительной лишь в том случае, если она оправдывалась средствами; это значило, что недостаточно было лишь объявить такой-то порт блокированным, что предоставляло полный простор каперству, но что было необходимо действительно запереть вход в данную гавань достаточными на то морскими силами. Франция и Испания признали эти правила. Морская война продолжалась без особого результата, хотя, в общем, победа склонялась на сторону англичан. Выше были уже указаны события в Ост-Индии; французские колонии перешли здесь понемногу в руки англичан. Война с французами открылась морской битвой при Уэссане (Бретань), кончившейся нерешительно; надежды испанцев на возвращение себе Ямайки и Гибралтара не сбылись. Осада этого последнего пункта не подвигалась вперед. В январе 1780 года лучший из английских адмиралов того времени, сэр Джордж Родней, одержал блистательную победу над испанцами при мысе Сан-Винцент, и лишь четыре испанских судна успели спастись при этом в Кадиксе. Дела франко-испанского флота шли не лучше и в вест-индийских водах. В августе 1782 года, английская эскадра сразилась с голландской в Северном море, у Доджербанка. Союзники возлагали большие надежды на последнюю попытку против Гибралтара в 1782 году. Минорка была взята французами и перед Гибралтаром, на скалах которого у англичан было не более 7000 человек гарнизона, собралась теперь сила в 33 000 человек, при 150 тяжелых орудиях. От нового изобретения француза кавалера д'Арсона – плавучих батарей, ожидали чудес. Рано утром, 13 сентября, началась атака, которую встретил спокойно комендант Гибралтара, храбрый ветеран Джордж Эллиот. Осаждающие потерпели полное поражение: плавучие батареи, осыпанные раскаленными ядрами, сделались жертвами пламени; некоторые из них попали в руки англичан и адмирал Гау доставил новые запасы в непобедимую крепость.

Морское сражение при Доджербанке.

Расположение голландской и английской боевых линий перед началом сражения, 5 августа 1781 г. (Голландским флотом командовал контр-адмирал Цоутман, английским – вице-адмирал Паркер).

Гравюра работы Салле по рисунку Рейца

Америка. Йорктаунская капитуляция

Но на главном театре войны, на американском материке, война становилась невозможной для англичан. В 1780 году военные действия подвинулись к югу и в августе того же года лорд Корнуэльс одержал при Камдене (Южная Каролина) большую победу над американцами под начальством генерала Гэтса. Но эта победа была бесплодной, потому что вся страна стояла за восставших, и в октябре 1781 года Корнуэльс, лучший из английских генералов, был поставлен, по вине своего высшего начальника Клинтона, в такое критическое положение при Йорктауне (Виргиния), где его окружили превосходящие неприятельские силы, американцы и французы Вашингтона и Рошамбо, что он должен был капитулировать со своими 6-7 тысячами человек, из которых не более 4000 оставались в строю.

Это событие определило положение дел. Когда вмешательство Франции стало официально известным, английское национальное самолюбие воспряло снова и выразилось в знаменитой парламентской сцене 7 апреля 1778 года. Граф Чэтэм – Вильям Питт – больной, изможденный, появился в Верхней палате, как некогда слепой Аппий Клавдий перед римским Сенатом; собрав последние силы, он стал опровергать адрес, предложенный герцогом Ричмондом. С трудом находил он нужные выражения, но изредка вспыхивало еще пламя его былого красноречия, повиновавшегося прежде всем порывам его вдохновения: «Неужели мы должны преклонять колена перед домом Бурбонов?.. Да, наша нация не та уже, что была!.. Но неужели она, бывшая грозою мира за семнадцать лет тому назад, упала теперь до того, что говорит своему исконному врагу: бери у нас все, только оставь нас в покое!.. Возможно ли это?..» Ричмонд отвечал возможно почтительнее, что самое великое имя графа Чэтэм не могло уже отвратить неизбежного. Питт поднялся еще для возражения ему, но упал, внезапно лишась чувств; думали, что он умирает... Действительно, через месяц его не стало. Но правительство знало уже давно, что утратит колонии: йорктаунская капитуляция решила дело: министерство Норта вышло в отставку; лорд Рокингэм составил новый кабинет, в который вступили члены оппозиции, Фокс, герцог Ричмонд и некоторые сторонники Питта (март 1782 г.). Сам король покорился необходимости, с которой так долго не хотел мириться при свойственной его дому упорной гордости. За предварительным соглашением между Англией и Америкой, правительство которой не проявило особого уважения к своим союзникам (Париж, ноябрь 1782 г.), последовал, после долгих переговоров, Версальский мир (3 сентября 1783 г.), в заключении которого участвовали теперь пять великих держав: Англия, Франция, Италия, Голландия и новое государство по ту сторону океана.

Чарльз Фокс. Гравюра работы Г. Мейера с портрета кисти Рейнольдса

Версальский мир, 1783 г.

Согласно миру между Англией и Северной Америкой, тридцать бывших английских колоний были признаны за независимые штаты и получали выгодную для себя северную границу. Судоходство по Миссисипи было свободно для обоих государств. Мир между Англией и Францией предоставлял обратно последней различные ее области, отнятые англичанами во время войны в Ост-Индии и Вест-Индии: Пондишери, С.-Люцию, в Африке: Сенегал и Горею; Франция уступила Англии некоторые владения в Вест-Индии. Подобные же незначительные возвращения и уступки значились в договоре между Англией и Голландией. Испания сохранила за собой Минорку, а в Америке всю Флориду.

При этой войне, лишенной почти вовсе героического характера, американцы выказывали с первого и до последнего дня свою деловитость: их затраты были незначительны, между тем как английский государственный долг увеличился до 238 млн. фун.; о французских финансах будет сказано ниже. В 1785 году король Георг III принял нового посла Соединенных Штатов, Джона Адамса, в Сен-Джемском дворце. Он встретил его достойной речью: «Сэр, я был последним, согласившимся на отпадение колоний; теперь, это уже факт совершившийся и я первый буду искать дружбы Соединенных Штатов как государства независимого». В скором времени должно было выясниться, что Англия немного и потеряла от этой перемены.

Североамериканские Соединенные Штаты

Конституция Штатов была установлена в 1787 году. Во главе Союза, отдельные Штаты которого сохраняют независимость своего внутреннего управления, поставлен конгресс, состоящий из Палаты представителей и Сената. На избрание в оба учреждения имеет право каждый свободный американский гражданин, достигший для поступления в Сенат 30 лет, в палату представителей – 25 лет. Исполнительная власть поручена президенту, избираемому на 4-летний срок; он состоит главнокомандующим армии и флота, назначает служебных лиц, подтверждает своей подписью билли, принятые обеими палатами. Монархическое «veto» низведено для него на право отсылать законоположения палат на вторичное их обсуждение. Вступление в силу этой конституции 4 марта 1789 года совпадало с новой эпохой и в Европе, служа ей первым примером народного главенства,– того высшего политического принципа, на основании которого могло создаться новое могущественное государство на американской земле.

Книга седьмая

ГЛАВА ПЕРВАЯ