Священномученик архимандрит 7 страница

- При моем посещении кладбищенской церкви я встречался там с бывшим священником Капустиным, имени его я не знаю. Больше из церковников я никого не знаю и фамилий назвать не могу, хотя в лицо некоторых знал.

- Сообщите, при каких обстоятельствах вы познакомились с Капустиным.

- Я Капустина встречал неоднократно в хоре кладбищенской церкви. По совместному участию в хоре я и знал его. При встречах с ним мы разговаривали на различные темы, но религиозных вопросов я не помню, чтобы мы в разговорах касались. Также не касались в разговоре между собой и политических вопросов. Я у Капустина не был в квартире, а он как-то приходил занимать у меня денег.

- Сообщите все, что вам известно о Капустине.

- О Капустине, с его слов, мне известно, что он был священником, был в ссылке. Я не помню, где он был в ссылке, и не помню за что, хотя он мне об этом, по всей вероятности, говорил. На меня он производил впечатление человека, который слишком много болтает языком.

- Почему у вас сложилось впечатление, что Капустин слишком много болтает языком? О чем он говорил?

- Капустин много говорил о себе, о своем одиночестве, о своем горе (он похоронил свою жену), об отсутствии у него семьи, приставал с такого рода разговорами ко мне; меня эти его разговоры не интересовали, и поэтому у меня о Капустине сложилось такое мнение.

- Что еще можете добавить о Капустине?

- Больше я о нем ничего не знаю.

- Кто еще у вас есть из знакомых церковников?

- Больше у меня из знакомых церковников никого нет и не было.

- В распоряжении следствия имеются данные о том, что вы под видом распространения религиозных проповедей проводили среди верующих антисоветскую пропаганду. Предлагаю вам еще раз дать по этому поводу подробное показание.

- Я религиозных проповедей не проводил и антисоветской пропагандой не занимался.

- Следствие предлагает вам откровенно признаться в проводимой вами антисоветской деятельности и требует от вас правдивых показаний по существу заданного вам вопроса.

- Я антисоветской деятельностью не занимался, антисоветской пропаганды не проводил.

- Вы говорите неправду. Дайте показания о проводимой вами антисоветской деятельности.

- Я антисоветской деятельностью не занимался.

Хотя почти все допросы проводились ночами, Степан не ленился внимательно прочитывать протоколы и в конце каждого, прежде чем расписаться, писал своею рукою: "Протокол мною прочитан. Записано с моих слов верно".

При всех ухищрениях следователей им не удалось заставить Степана оговорить себя. Срок, отведенный для следствия, подходил к концу, а Степан по-прежнему держался спокойно и ровно и произносить лжесвидетельства против себя не соглашался. 18 января 1941 года следователь еще раз вызвал его на допрос.

- Признаете вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

- Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

- Следствие предлагает вам прекратить бесцельное упорство - отрицание своей антисоветской деятельности и признаться откровенно в совершенных вами контрреволюционных действиях.

- Я антисоветской, контрреволюционной деятельности не вел.

Не удавалось найти для обвинения Степана и лжесвидетелей и, к неудовольствию следователей, пришлось ограничиться показаниями агентов-осведомителей, выступивших в его деле в качестве свидетелей обвинения. 21 января Степан был вызван на последний допрос.

- Признаете вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

- Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю.

В тот же день следователь составил протокол об окончании следствия и предоставил возможность обвиняемому ознакомиться с материалами. Прочитав их, Степан написал: "С материалами следственного дела на тридцати трех листах я ознакомился. По проведенному следственному материалу виновным себя не признаю, так как антисоветской агитацией я абсолютно нигде и никогда не занимался. И никогда как на политические, так и на религиозные темы ни с кем не разговаривал. А поэтому ни в чем выше указанном виновным себя НЕ ПРИЗНАЮ".

4 февраля отдел прокуратуры по спецделам, рассмотрев материалы следствия, вынес свое заключение: "Будучи привлечен и допрошен в качестве обвиняемого, Наливайко С. П. в контрреволюционной деятельности виновным себя не признал, но не отрицает тот факт, что церковь, находящуюся в Симферополе (на кладбище), раз двадцать посещал.

Принимая во внимание, что добытых материалов для направления дела в судебное заседание не достаточно, а личность обвиняемого Наливайко С. П. является социально опасной, полагал бы: дело по обвинению Наливайко С. П. в контрреволюционной деятельности направить на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР".

7 апреля 1941 года Особое Совещание приговорило Степана Пименовича к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Перед отправкой в лагерь ему дали свидание с дочерью. И отец сказал ей, что в гостях тогда у отца Николая был не брат, а начальник следственной части НКВД, и сам отец Николай является сотрудником НКВД. Всё, в чем обвинили его, - выдумка, но поскольку решение о его деле выносило Особое Совещание, то никто не стал проверять, кто и что там говорил. Осудили его за то, что он был судим раньше.

Степана Пименовича отправили в исправительно-трудовой лагерь в Норильск. С началом Великой Отечественной войны переписка между ним и родными прекратилась. Только в начале 1945 года они получили от него первое после перерыва письмо: "До окончания моего срока остается три месяца. Даст Бог, и нам придется еще пожить вместе".

Родные послали ему письмо, деньги, посылку, но ответа уже не пришло. Через некоторое время Раиса Степановна написала в управление Гулага, откуда ей ответили, что Степан Пименович Наливайко умер 12 февраля 1945 года. От голода. Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.

Преподобномученики Тихон (Кречков), Георгий (Пожаров) и Косма (Вязников),священномученики Иоанн (Стеблин-Каменский), Георгий (Никитин), Александр (Архангельский), Сергий (Гортинский) и Феодор (Яковлев), мученики Евфимий (Гребенщиков) и Петр (Вязников) (память 20 июля по старому стилю)

Священномученик Иоанн родился 26 октября 1887 года в Санкт-Петербурге. Отец его, Георгий Георгиевич Стеблин-Каменский, был директором канцелярии Морского Министерства, а в последние годы перед революцией - сенатором по департаментам герольдики и судебному Правительствующего Сената. Кроме того он был председателем Российского общества морского права. Дед Ивана, Георгий Павлович Стеблин-Каменский, в последние годы своей жизни был Виленским губернатором в чине тайного советника. В это время он приобрел имение Биюцишки в Виленском уезде, где прошло детство Ивана. Здесь в имении была погребена его мать, Ольга Александровна, дочь вице-адмирала Александра Павловича Жандра, умершая 17 августа 1902 года.

Первоначальное образование Иван получил дома. Ольга Александровна оказала огромное влияние на него и на двух его сестер, Ольгу и Елизавету, - это были благочестивые девицы строгой и праведной жизни; они умерли в 1981 году в городе Кашине Тверской области. С детства мальчик чувствовал тепло материнской любви и силу ее благословения. "Ты ведь мой?" - говорила мама, и это было для него самой дорогой лаской. Но она умерла рано, когда Ивану исполнилось четырнадцать лет. Глядя на мать и переживая ее потерю в день ее смерти, он чувствовал, как два понимания совершившегося захватывают его целиком: первое - это острая боль от безвозвратной потери того, что было самым ярким, самым теплым в золотые дни детства, и второе - что дальнейшая его жизнь без матери будет свидетельствовать о том, какое движение души она в нем развила. Ему тогда казалось, что каждый дурной поступок его последующей жизни явится оскорблением ее светлой памяти и нарушением обязательств по отношению к ней.

После смерти матери Иван окончил четыре класса гимназии и, в соответствии с семейной традицией, выбрал службу на флоте, поступив в Морской кадетский корпус, который окончил в 1908 году со званием корабельного гардемарина. При окончании Морского кадетского корпуса Иван Георгиевич был награжден премией имени адмирала Нахимова. В 1908 году он получил назначение на крейсер "Богатырь" и в 1908-1909 годах находился в заграничном плавании. В 1909 году он был произведен в мичмана, переведен в 1-й Балтийский флотский экипаж и назначен в дивизион испытывающихся миноносцев. В 1909-1910 годах Иван Георгиевич исполнял должность ротного командира на крейсере "Адмирал Макаров". В 1911 году он был награжден итальянской серебряной медалью за оказание помощи пострадавшим во время бывшего в 1908 году землетрясения в Сицилии и Калабрии. В 1912 году Иван Георгиевич был произведен в лейтенанты. В 1914 и в 1915 годах он был награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом. В июне 1917 года Иван Георгиевич уволился из флота по состоянию здоровья.

Летом 1918 года он стал работать в научной экспедиции, обследовавшей невские отмели. В 1919-1921 годах Иван Георгиевич по мобилизации служил помощником директора маяков Балтийского флота и одновременно исполнял должность псаломщика в Свято-Троицком храме в Петрограде. В это время он бесповоротно решил стать священнослужителем, отдать всего себя и всю свою жизнь на служение Богу, стать воином Христовым. Благодатная поддержка, которую он ощутил, когда принял это решение, дала ясно почувствовать, что Господь его призывает и не оставит его в земных испытаниях.

Воспитанный в христианской семье, основой жизни которой было следование заповеданным Христом нравственным принципам, военный офицер, обученный послушанию флотскому уставу, он был чужд двусмысленности и лукавства. В бескомпромиссности жизни во Христе, твердом следовании за Христом было что-то сродное и близкое жизни боевого морского офицера. Но воин земного отечества рискует и напрягается только в период военных учений и боевых действий, а воин Христов рискует и напрягается ежеминутно, и в особенности если судил ему Господь жить во времена гонений. Готовясь к принятию сана священника, Иван Георгиевич готовился, и к испытаниям. Не только утешительным, но и скорбным и горьким оказывался в то время путь священнослужителя, где его ждали зачастую узы тюремные. Отец Иоанн вспоминал впоследствии о своем заключении как о времени, когда наиболее ясно ощущалось присутствие Божие.

Приняв решение стать священником, всецело вручив себя воле Господней, он поехал на могилу матери в принадлежавшее им когда-то имение неподалеку от Вильны. Прикладываясь к земле, он почувствовал, что в душу нисходят мир и покой, и ему сделалось тепло, как в детстве, как будто ощутилось, что мать снова благословляет его. По возвращении в Петроград Иван Георгиевич был в 1920 году рукоположен в сан диакона.

В 1921 году отец Иоанн был впервые арестован ЧК, но после непродолжительного заключения освобожден. Летом 1923 года он был рукоположен в сан священника ко храму Святой Троицы на Стремянной улице; вскоре он был назначен настоятелем этого храма и возведен в сан протоиерея. Новое служение целиком захватило его. Пастве он отдавал все свое время и силы.

2 февраля 1924 года власти арестовали священника. В это время началось массовое возвращение храмов из обновленчества в патриаршую Церковь. Активизировалась жизнь приходов, и организовывались братства.

Чтобы положить этому конец, ОГПУ стало все сильнее вмешиваться в церковную жизнь, в Петрограде было арестовано около сорока человек духовенства и мирян. Отца Иоанна обвинили в том, что он объединил вокруг себя православных и они стали собираться не только в храме, но и в квартирах, где читались акафисты, Священное Писание и священник объяснял одну или две главы из апостольских посланий. Вызванный на допрос, отец Иоанн сказал, что служил в квартирах некоторых своих прихожан молебны, после которых гости пили чай, а ожидая пока подадут, вели беседы на религиозные темы. Этого для властей оказалось достаточно: 26 сентября 1924 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Иоанна к трем годам заключения в Соловецкий концлагерь. Всего к заключению в концлагерь было приговорено тридцать пять человек духовенства и мирян. В Соловецком концлагере отец Иоанн держался независимо, всегда ходил в священнической одежде и посещал церковные службы, доколе это позволялось; они были большим утешением в суровых условиях лагерной жизни. Отец Иоанн писал из Соловецкого лагеря письма, адресуя их своему отцу, сестрам и духовным детям.

К концу срока заключения становилось все очевиднее, что власти не разрешат отцу Иоанну жить в Петрограде и духовным детям придется смириться с продолжением разлуки. Так и случилось: его отправили в административную ссылку в город Воронеж, куда он прибыл в ноябре 1927 года. Здесь он получил место священника в Алексеевской церкви бывшего Девичьего монастыря, а через некоторое время был назначен ее настоятелем и одним из благочинных епархии. Благодаря его усилиям и активной поддержке, воронежскими прихожанами постоянно собирались и пересылались средства в Соловецкий концлагерь Воронежскому архиепископу Петру (Звереву) и другим находящимся в заключении православным. Одна из свидетельниц на следствии позже показывала об отце Иоанне: "Священник Иван Георгиевич Стеблин-Каменский, проживая в рабочем поселке, среди верующих пользовался громадным авторитетом, поэтому у него всегда на квартире и вообще, где он бывал, собиралось много верующих. Все бывшие "зверевцы" группировались около священника Каменского".

В 1928 году безбожные власти стали организовывать очередное гонение на Церковь, в результате которого должны были быть окончательно закрыты все монастыри и многие приходские храмы. Повсюду по инициативе властей устраивались собрания рабочих, требующих закрытия церквей, усилилась пропаганда против веры и Церкви. 2 сентября 1928 года в рабочем поселке, в котором находился Девичий монастырь, уже наполовину занятый безбожниками, состоялось собрание жителей поселка. Всего на территории монастыря было устроено 275 квартир, в которых людей неверующих, а также остававшихся в кельях монахинь проживало 872 человека. На собрании присутствовало 217 человек, и 100 человек было приглашено со стороны, так как даже и в таких условиях безбожники не были уверены, что им удастся закрыть церковь. Один из выступивших сразу указал на то, что почитатели и последователи арестованного архиепископа Петра (Зверева) начали религиозную деятельность: "... Зверевщина опять подняла голову, гнездо ее полностью не было уничтожено, нужно их уничтожить через ГПУ".

Выступавшие говорили: "До сих пор еще многие не знают рабочего поселка, а знают Девичий монастырь, и действительно рабочие живут в стенах монастыря. В прессе часто встречаются сообщения о закрытии монастырей, церквей и тому подобного и об использовании их помещений под жилье и рабочие клубы. 500 рабочих должны жить сами и воспитывать своих детей в культурных условиях, а мы видим, что антисоветские элементы здесь в монастыре берут под свое влияние подрастающее поколение..." "... Или рабочий поселок или монастырь: если дорога нам советская власть, нам нужно бороться с контрреволюцией. В монастыре имеется поп, ставленник Зверева. Зверевщина погубила и некоторых из наших товарищей рабочих. Есть и сейчас помогающие зверевщине. Со зверевщиной нужно покончить".

"В 31-й келье живет поп Иоанн, ставленник Зверева. Я живу в келье 89 и вижу, как этого попа посещают жены контрреволюционеров Нечаева и Пушкина (бывший ктитор Терновой церкви). Монашки учат детей рабочих подходить к этому священнику за благословением..." "Всем уже ясно, что музыка колоколов - это музыка контрреволюции. До тех пор, пока будет существовать здесь контрреволюционное гнездо, рабочего поселка фактически существовать не будет..."

"Монашки мешают культурному развитию подрастающего поколения и завоевывают сочувствие жителей не только в стенах монастыря, но и далеко за его стенами..."

8 сентября 1928 года в Воронежской газете "Коммуна" была опубликована статья "Новодевицкий монастырь - под рабочие квартиры. Церковь - под клуб". В статье, в частности, говорилось: "... Всюду вынесены резолюции, в которых рабочие всецело присоединяются к требованиям населения поселка и со своей стороны настаивают на скорейшем выселении всех монашек, а также закрытии церкви в черте поселка и оборудовании в ней клуба или школы. Выступавшие в прениях рабочие выражали удивление по поводу того, что до сих пор с монашками "церемонились". Указывалось также на необходимость решительной борьбы с контрреволюционными выходками "черничек" и их верховода - "отца Иоанна", ставленника Петра Зверева".

По публикациям в безбожной прессе, где прямо требовали ареста отца Иоанна, становилось ясно, что этот арест неизбежен, причем безбожники пользуются любым, даже самым незначительным поводом. 4 марта 1929 года помощник начальника милиции отправил в ОГПУ сообщение: "По имеющимся непроверенным сведениям в доме 4 по Введенской улице проживающий там священник Иван, ставленник архиерея Зверева, ведет ожесточенную агитацию против советской власти, и вообще в этом доме замечается какая-то группировка, о чем сообщается для сведения".

В пять часов утра 1 мая 1929 года, когда безбожники пришли ломать крест на куполе храма, скончалась игумения Девичьего монастыря. Это совпадение поругания храма со смертью игумении настолько поразило верующих, что об этом долго говорили в городе. Впоследствии власти обвинили отца Иоанна в том, будто он утверждал, что ее смерть явилась результатом гонений на Церковь. 4 мая состоялись похороны игумении, Отец Иоанн сам отпевал игумению в ее квартире в монастыре, превращенном безбожниками в рабочий поселок, откуда в сопровождении многих молящихся со служением по пути литий все прошли на Терновое кладбище. После погребения отец Иоанн всех благословил, посоветовав оставшимся монахиням и прихожанам монастыря держаться вместе.

19 мая 1929 года отец Иоанн был арестован и 21 мая допрошен. На вопросы следователя священник отвечал с большим достоинством, стараясь ни в чем не уронить свой сан. Он добился разрешения собственноручно записать свой ответ. "Я по отношению к советской власти лоялен, - писал отец Иоанн, - но не сочувствую мероприятиям, направленным против религии. Считаю неправильным обучение детей в школах в противорелигиозном направлении и тому подобное. Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то как в прошлое время, так и в настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяюще. Осуждал всякое выступление против гражданских законов. Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление. С просьбой о молитве мне подавали множество записок, так как я на память никаких просьб о молитве не принимал. Среди записок имеются такие, в которых просят о молитве за заключенных и за заблудших. Под "заблудшими" я понимал отошедших от веры или хотя на словах и верующих, но живущих беззаконно. За все время своей службы в бывшем Девичьем монастыре я неопустительно каждый праздник и каждое воскресенье, а иногда и на буднях говорил поучения чисто духовного характера или разъясняющие богослужения, отнюдь не касаясь ни гражданской власти, ни необходимости запасаться теми или иными продуктами. После смерти игумении ни лично, ни через кого-либо другого никаких слухов по городу не распускал. Что смерть игумении, последовавшая во время снятия креста с церкви бывшего Девичьего монастыря, вызвана этим снятием, не мог говорить, так как ее поразил, если не ошибаюсь, третий по счету удар за два дня до смерти, и с тех пор она не приходила в сознание, так что я даже не мог ее причастить перед смертью. Еще менее я виновен в том, что когда-либо побуждал называть себя или сам называл себя истинным пастырем, в исключительном смысле призванным спасать верующих от темных сил адовых большевизма, но не отрекаюсь от того, что считаю себя одним из верных пастырей Христовой Церкви, обязанных словом, житием, духом, верою и чистотою быть образцом для верных и ограждать их от тьмы неверия, и исповедую, что по вере моей не только материализм, но и сами "врата адовы" не одолеют Церкви Христовой. С могилы игумении я ушел до ее закрытия, но действительно благословлял подходивших ко мне, причем как умел утешал, но слов "не печальтесь, мы добьемся своего лучшего" не говорил".

29 мая власти снова допросили отца Иоанна. Услышав, в чем его обвинили, священник ответил: "Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю ни в малейшей степени. За все время своего пребывания в Воронеже как на духу, так и с амвона, и в частных беседах, не столько по страху наказания, сколько по своему миросозерцанию, всегда учил кротости, терпению и покорности гражданским законам. Никого около себя не группировал и, оставшись случайно временно исполняющим должность епархиального благочинного, с марта сего года с духовенством епархии имел лишь официальные сношения справочного характера. Распускать какие бы то ни было слухи считаю ниже своего достоинства как служителя духа. Обвинение в агитации о походе держав против советской власти считаю явным показателем совершенно неверной осведомленности ГПУ о моей личности, так как подобная неразумная деятельность совершенно не соответствует ни направлению моих мыслей, ни характеру моих отношений чисто духовно-назидательных к верующим. Слов, приписываемых мне 16 февраля сего года "граждане, хлебных запасов нет, грозит голод, запасайтесь кто может", я также не говорил, и они также мало соответствуют моей деятельности. Никакой агитации в связи со смертью игумении не вел. Темные силы адовы, по пониманию Церкви и учению апостольскому, ничего общего с политическим устройством страны не имеют и действуют при всяком режиме (наша борьба не против плоти и крови, то есть не с людьми, но против духов злобы поднебесных). Лицам, приходившим ко мне и вопрошавшим о вступлении в кооперацию, колхозы, коммуны и тому подобном участии в новом устройстве сельского хозяйства, всегда отвечал в том духе, что если при этом... не требуется отказа от веры, то, разумеется, в подобном участии греха быть не может... Лицам, приходившим ко мне из разных мест за помощью от разных болезней, я всегда советовал обращаться к врачам, ссылаясь на Священное Писание. Вместе с тем советовал им и причаститься и не отказывал в своей молитве".

4 июля 1929 года следователи составили обвинительное заключение, в котором говорилось, что священник занимался деятельностью, подрывающей авторитет и мощь советской власти.

16 августа 1929 года постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ отец Иоанн был приговорен к заключению в Соловецкий концлагерь сроком на три года.

По прибытии в Соловки отец Иоанн был определен во 2-е отделение концлагеря.

На этот раз пребывание отца Иоанна в Соловецком концлагере было недолгим. Начальник 6-го отделения СО ОГПУ Тучков в 1930 году развернул энергичную деятельность, направленную на уничтожение церковно- священнослужителей. 23 апреля 1930 года в Соловецкий концлагерь поступило распоряжение об аресте и отправке в Воронежское ОГПУ священников Николая Дулова и Иоанна Стеблин-Каменского. В начале мая отец Иоанн был доставлен в Воронежскую тюрьму.

Первый допрос был 15 мая. Так как священник Николай Дулов согласился давать показания, нужные следствию, то следователю оставалось всего лишь доказать наличие близкого знакомства между священниками. Отец Иоанн на вопросы следователя отвечал: "В бытность мою в Воронеже на свободе священник Дулов приезжал в Воронеж два раза; один раз на Троицу (в начале июня) 28-го года, а второй раз в ноябре того же года. Оба раза мы виделись с ним в храме, причем первый раз он служил в соборе с причтом бывшего Девичьего монастыря, а второй раз лишь присутствовал на службе. После первой службы я пригласил его со мной пообедать. Никаких совещаний священников с участием Дулова не устраивалось. Никаких брошюр священник Дулов мне не привозил; брошюра "Что должен знать православный христианин" мне не знакома. Вообще я интересовался лишь мнениями авторитетных иерархов, а не безличными брошюрами".

20 мая священнику Иоанну Стеблин-Каменскому было предъявлено обвинение. Он обвинялся в том, что "распространял церковно-монархические листовки и брошюры, распространял и разного рода антисоветские провокационные слухи и вел агитацию против всех мероприятий советской власти в области коллективизации, индустриализации СССР, имея конечной целью подготовить верующую массу к выступлению против советской власти, свержению ее и восстановление монархии. В результате вышеизложенного во многих районах Центральной Черноземной области были массовые выступления населения против советской власти и ее мероприятий".

Ознакомившись с обвинительным заключением, отец Иоанн стал писать, что с обвинением не согласен и объяснять почему, но дописать ему не дали. Однако священник потребовал, чтобы ему дали возможность ответить на предъявленное обвинение. Через два дня следователь разрешил ему написать объяснительную записку. Отец Иоанн написал: "В предъявленном. мне обвинении виновным себя категорически не признаю. В монархической церковной организации я не состоял... Ко мне приезжали по церковным делам крестьяне, члены общин и духовенство, и из ближних сел чернички... Никаких бесед организационных, политических я не вел ни с кем".

Вместе с отцом Иоанном был арестован архимандрит Тихон. Преподобномученик Тихон (в миру Тимофей Ульянович Кречков) родился в 1862 году в селе Плотава Репьевского уезда Воронежской губернии в крестьянской семье. В свое время он поступил послушником в Алексеевский монастырь в Воронеже, здесь был пострижен в монашество и рукоположен в сан иеромонаха. Был назначен казначеем монастыря и все силы отдавал его благоукрашению, на многих иконах долгое время сохранялись надписи: сооружена иждивением иеромонаха Тихона. В 1924 году иеромонах Тихон возведен в сан игумена, а через три года - архимандрита.

В 1930 году в результате проведенных под руководством Тучкова арестов было заключено в тюрьму и расстреляно множество священнослужителей по всей России. Архимандрит Тихон был арестован вместе с братией Алексеевского монастыря. Следователь на допросах интересовался - куда ездил архимандрит Тихон и не вел ли он во время поездок антисоветских бесед. Он отвечал: "Состоя в сане архимандрита Алексеевского монастыря, я периодически выезжал в села бывшей Воронежской губернии. В последнее время я больше всего ездил в села: Лиски, Песковатки, Щучье... В начале февраля сего года я был на поминках по умершем архиепископе Петре Звереве у его келейника Серафима Колобкова. Около двух недель тому назад я был на именинах у архимандрита Игнатия Бирюкова. Разговоров как на поминках по архиепископе Петре Звереве, так и на именинах архимандрита Игнатия о гонениях на религию и о приходе антихриста не было. Когда я жил в селе Лисках, агитации, что пришел антихрист, а с ним и последние времена, и что власть советская - есть власть антихриста, я не вел, и об этом не было никаких разговоров. В момент снятия креста с Девичьего монастыря ни я, ни другие не говорили, что власть советская - власть антихриста, а потому ей подчиняться нельзя, грешно, что все религиозные течения, признающие власть, есть также антихристовы, что иметь что-либо с безбожниками - это значит распинать Христа. В день обнесения мощей святителя Митрофана ни я, ни другие кто-либо из наших не говорили приезжавшим крестьянам, что советская власть хочет взять измором всех протестующих против незаконных действий и душительства, не дает хлеба, а отправляет все за границу, не дает мяса, грабит всех крестьян. Будучи в селах, я разговоров о гонении на религию, о пришествии антихриста и тому подобных не вел, но такие разговоры среди крестьян были, когда и где, я не помню теперь..."

В начале 1930 года архимандрит Тихон был снова вызван на допрос. На вопрос следователя он ответил: "Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю".

С ними был арестован протоиерей Александр Архангельский. Священномученик Александр родился 1 февраля 1874 года в селе Сошка Липецкого уезда в семье псаломщика Николая Никаноровича Архангельского. В 1896 году он окончил Тамбовскую Духовную семинарию и поступил в храм псаломщиком. Тогда же он познакомился с дочерью протоиерея Капитона Алексеева Екатериной, которая и стала его женой. Семья у отца Капитона была большая и благочестивая; все сыновья впоследствии выбрали священническое служение.

В Тамбове тяжело заболела его жена, ее поместили в земскую больницу, и Александр Николаевич взял в качестве помощницы по дому глухую девочку-сироту. Однажды он вместе с девочкой отправился навестить жену. Проезжая по улице, они увидели, что несут Казанскую икону Божией Матери. Александр Николаевич велел кучеру остановиться и, подойдя к людям, которые несли икону, попросил, чтобы разрешили понести икону больной девочке. Они разрешили. После того как был отслужен молебен о здравии, Александр Николаевич с девочкой поехали дальше; когда они проезжали через мост, разразилась гроза. Девочка стала испуганно креститься, и Александр Николаевич с удивлением спросил ее: "Ты что, Марфуша, разве слышишь?" И она ответила, что хорошо слышит. Это было явное чудо и проявление милости Божией.