Священномученик архимандрит 6 страница

- Вот мои документы. Больше у меня нет ничего.

В отделении милиции он отказался отвечать на вопросы и был отвезен в ГПУ. Здесь ему предложили заполнить анкету. Степан на вопрос, к какому он принадлежит государству, написал: "Новому Иерусалиму". И для неосведомленного следователя пояснил: "Сходящему с небес". На вопрос о профессии написал: "Жнец". О работе: "Свидетель слова Божия, проповедник". На вопросы, где работал, на какие средства жил и владел ли каким недвижимым имуществом, написал: "По воле Иисуса Христа, всем тем, что подавал Иисус Христос". На вопрос о воинском звании, ответил: "Воин Иисуса Христа".

7 июня состоялся допрос, на котором Степан продолжал юродствовать. На вопрос анкеты о семейном положении он написал: "Сейчас я - один и буду один, а что было прежде - всё мертво, миновало". На вопрос анкеты об имущественном положении написал: "Вечное Евангелие внутри меня". На вопрос о политическом убеждении ответил: "Истинно православный христианин". На вопрос, чем занимался и где служил, ответил словами, полными скорби и горечи: "Не помню, но знаю, что в России, тогда еще Россия была, а теперь я вам не буду о России говорить, потому что ее не существует". На вопрос следователя, откуда он прибыл, Степан ответил: "Я прибыл в Москву в четверг перед Троицей из Нового Иерусалима, сходящего с небес, пешком".

- Где вы жили по приходе в Москву? - спросил следователь.

- Жил я в эти дни на средине города Вавилона.

- Как оказались на Ваганьковском кладбище?

- Попал я на Ваганьковское кладбище, водимый Духом, данным мне от Бога, с целью свидетельствовать слово Божие. На кладбище было много народа, к которому я обратился с речью и указал, что настает время избавления от греха.

- Как вы относитесь к советской власти?

- Я настоящую власть не одобряю, потому что она не признает Бога. Я послан бороться с этой властью, но борьба моя не воинским оружием, а словом правды Священного Писания.

На этом допрос окончился. Следователь, внимательно прочитав ответы Степана, через два дня снова вызвал его и спросил:

- Почему не существует теперь России?

- Россия была тогда, когда стояли у власти православные, а теперь город Вавилон, то есть город беззакония, - ответил Степан.

- Вы принимали участие в гражданской войне?

- В гражданской войне я участия не принимал. Способ избавления от грехов беззакония - это обращение людей к правде, то есть признание Иисуса Христа Сыном Божиим. Я не могу придерживаться этой власти, потому что никто не может угодить двум господам. Эта власть вредна, потому что она идет против Бога. Я желаю власть ту, которая всецело повинуется Иисусу Христу, Сыну Божию. Эта власть - тьма, а при той власти люди ходили бы в свете.

Через два дня Степана снова вызвали на допрос. На вопросы следователя он ответил:

- Свое выступление я начал только что, именно в тот день, когда меня задержали на Ваганьковском кладбище. Где я жил до этого времени или что делал, я не скажу, так как я, начав свидетельствовать об Иисусе, умер для всего прежнего, всего земного.

Наконец следователь спросил:

- Вы советскую власть признаете?

- Как ее не признать? Как можно не признать власть, когда она существует? Вот вы скажете - это чернильница, и вы спросите меня - это чернильница? И я отвечу - конечно, чернильница. Как я могу сказать, что ее нет? Власть, конечно, есть. Но многие взгляды с ней на религию я не разделяю. Если бы не было гонений на Церковь, то я бы разделял с ней свои взгляды. Если бы власть не разоряла церкви, не убивала и не высылала священников, то я бы ее приветствовал, а так - нет, приветствовать я ее не могу и не хочу о том врать.

В тюрьме ГПУ Степан первое время сидел в общей камере, его присутствие здесь было большим утешением для узников. Он сразу сказал, что хотя и арестован за агитацию против советской власти, но и теперь, лишенный свободы, не боится открыто говорить следователям правду. Основание советской власти воздвигнуто на песке. Не бойтесь и не тоскуйте, время избавления близко. Его присутствие так подействовало на узников, что они воспрянули духом и исчез страх, мертвящий душу и парализующий разум.

В середине июня Степана перевели из тюрьмы ГПУ в общую камеру Бутырской тюрьмы. 25 июня он направил следователю ГПУ заявление:

"Правители Русской земли, прошу обратить внимание на свой народ, как он стонет под игом самого себя; жалостно смотрит на правителя - а правитель смотрит на народ. Рассуди каждый, не страх ли владеет человеком? И этот страх есть страх неправды. Неужели неправда сильнее правды? Ни в коем случае, потому что неправда над человеком властвует, покуда человек существует на этой земле, а умирает человек - и неправда также умирает. Обратимся к правде, какова сила правды. Если живет человек правдою, то гоним ли он, хулим ли, угнетаем ли, насильствуем ли кем-либо, болен ли... и, наконец, умирает ли, обратите свой взор на него, с какою радостью переживает всё это! Почему так? Потому что правда, которой он жил, не умирает. Правда побеждает и смерть, потому что имеет Царство и силу прежде всех век и во веки веков. Аминь.

Время близко к осуществлению правды, и она не пройдет мимо, ибо наступает час жатвы, предсказанный Иисусом Христом...

А посему прошу вас, правители Русской земли, довольно побеждать свою землю... Обратитесь ко Христу и познайте в Нем жизнь...

Еще прошу, если возможно, перевести меня в одиночку... и разрешить мне несколько бумаги и чернил..."

Через месяц уполномоченный 6-го отдела секретной части ГПУ Казанский, к которому поступило дело, распорядился удовлетворить просьбу Степана - перевести его из общей камеры в одиночку и снабдить "чернилами и бумагой, предоставив право изложить самому показания".

Получив бумагу и возможность свободно писать, Степан вкратце изложил свою биографию, затем написал: "Пришел я к правителям возвестить то что идет Господь со тьмами Своих ангелов, чтобы рассудить землю, и если не покаются народы от своих беззаконий, т. е. от блуда, убийства, воровства и т.д., то Господь жестоко покарает всех. И я, грешный, люблю свою семью, а по Боге ревнитель больше, так как, получив духа проповеди, я не смог больше оставаться дома, и в ночь с 10 апреля я встал с постели и ушел, положившись на волю Божию. Я пришел в Москву 24 или 25 мая и молил Бога, чтобы Бог мне указал, как и что делать... как мне явиться к правителям и сказать Божий слова. Личной цели в приходе моем в Москву нет, а только чтобы явить дела Господни правителям... И покуда не было мною всё высказано, я вам не давал своего адреса, а когда я свое окончил, то и открыл свой адрес. Я теперь не знаю, виновен ли я перед кем, заслужил ли наказание за слово Божие, но я исполнил свой христианский долг, так как ревность по Боге заставила меня оставить отца, мать, жену и дочь. А теперь сами рассмотрите мои слова и рассудите".

Тогда же он написал заявление к уполномоченному ГПУ Казанскому, содержащее послание, адресованное к правителям Русской земли. Он писал в нем: "Правители Русской земли! я обращаюсь к вам - зачем вы сами себя угнетаете! Зачем вы сами в себе разделяетесь! Зачем вы сами против себя свидетельствуете! Угнетаете себя тем, что вы отвергли свой народ и оставили его без защиты, без пастыря, как стадо в пустыни; неужели вам не жаль его, что он так сильно стонет, ведь сколько дней уже, как он блуждает с горы на гору по пустыне, а пастыри его увлеклись вслед безобразных женщин, упились вином блуда беззакония. Отрезвитесь! И приступите к своему стаду, потому что вам вручено стадо и от вашей руки взыщется. Сами в себе разделились тем, что всякий из вас имеет сам в себе зло, зло - это гордость и коварство, и этим ли вы хотите сделать "добро", ведь зло - злом не изгонишь, огнем - огонь не утушишь. Вы свидетельствуете против себя - говорите, что вы доброжелатели всему человечеству, и одновременно всех ненавидите, и только себя любите, и ищите своей славы, славу же от Отца Небесного презираете и ищущих славу Его убиваете..."

31 августа 192-3 года Степан был вызван следователем Казанским на допрос. На заданные вопросы Степан ответил: "По приходе моем в Москву, я по пути свернул в Данилов монастырь, где пробыл всего несколько дней; здесь исповедовался, не помню у кого. Некоторые прихожане, которых я не знаю, приглашали меня к себе иногда закусить, иногда переночевать. Был также в Донском монастыре, где также исповедовался, у кого, не помню. При пребывании моем в Москве я слышал от людей о смерти архидиакона Розова и предстоящих его похоронах на Ваганьковском кладбище, что и заставило меня отправиться на кладбище. Больше по моему делу показать ничего не имею и показывать не буду".

22 сентября сотрудник 6-го отделения секретного отдела ГПУ составил заключение по "делу". Он писал в нем: "Спрошенный в качестве обвиняемого гражданин Наливайко показал, что, выступая с антиправительственной речью, он лишь выполнил миссию проповедника, выполняя повеление Божие обличать правителей, данное ему в сновидении; что примириться с существующей неправославной властью он не может и впредь будет бороться с нею, но не оружием, а словом. Содержась под стражей, гражданин Наливайко направил два заявления следователю, полные упреков советской власти за якобы большое притеснение народа и предсказывая близкое ее падение... Полагаю: признать Наливайко элементом социально опасным и, руководствуясь декретом ВЦИК от 10.8.22 года, подвергнуть его высылке в административном порядке в Архангельскую губернию сроком на три года".

"На три года в лагерь", - исправил начальник 6-го отделения секретного отдела ГПУ Тучков. И Агранов, заместитель начальника секретного отдела ГПУ, прибавил: "Согласен с заключением т. Тучкова".

26 октября 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила Степана "к заключению в Соловецкий концлагерь сроком на три года".

В лагере ему пришлось нелегко: он заболел цингой и у него отнялись ноги. Узнав о тяжелом положении Степана, его мать, Евфросиния Романовна, незамедлительно отправилась к нему в Соловецкий лагерь на свидание. С собою она взяла белье и продукты. Состояние здоровья Степана было критическим - на свидание его вынесли на носилках. На время свидания сыну и матери выделили отдельную комнату, где они пробыли несколько дней.

Через три года, по окончании срока, представители ОГПУ вызвали его и спросили:

- Ну как, вы изменили свои убеждения?

- Нет, не изменил.

- Тогда получите еще три года ссылки.

Ссылку он отбывал в Казахстане, в городе Туркестане. Когда прошли и эти три года, ему дали еще три года ссылки, словно желая, чтобы он остался здесь на всю жизнь. В ссылке он научился разного рода ремеслам, в которых проявил недюжинный талант - мог сделать и лодку, и мандолину, и гитару, а если нужно, то и фаэтон. Степан снял в аренду дом и сад и выписал к себе жену с дочерью. Дочь Раиса в то временя должна была пойти в школу, но когда ей исполнилось семь лет, Степан написал из ссылки: "Ни в коем случае не отдавайте в школу".

Он помнил и свое церковное обучение, и заветы святых отцов, и в особенности таких, как святитель Василий Великий, который говорил, что лучше вообще остаться без светского языческого образования, чем, по-мирски образовавшись, повредить своей душе. Домашние послушались Степана, который пользовался и дома и в селе большим авторитетом, и не отдали девочку в школу. Учителя приходили к ним домой и принуждали отдать ее в школу, но родители Степана, Пимен и Евфросиния, держались в этом отношении твердо. Уже пришла к ним и дочь их, Татьяна Пименовна, и стала уговаривать отца:

- Папа, я слышала в сельсовете, что если ты внучку не отдашь в школу, то к тебе придут и заберут коня.

Тяжело было старику потерять своего рабочего помощника, лошадь, он уже и не знал, что делать, а тут вскоре и учителя пришли. Встретила их Евфросиния Романовна и сказала:

- Да на что она ей, школа-то? Она и так уже грамотная. Рая, видишь, - показала она на букву, - это какая буква?

- Вэ, - ответила девочка.

Учителя продолжали уговаривать, но ее так и не отдали в школу, а тут вскоре Степан позвал жену с дочерью к себе. Девочка ни букв, ни азбуки совершенно не знала. Здесь, в Казахстане, она уже всему научилась и получила начальное образование. Изучила Закон Божий, арифметику, современную историю. Одно тяжело было в ссылке - церковь была только обновленческая, и семья туда не ходила.

Изучая Закон Божий, она дошла до повествования о том, что Дева Богоматерь родила Иисуса Христа и однако осталась Девой, и было ей это смутительно - как такое может быть.

Мимо проходил отец, и она поведала ему о своем недоумении:

- Я не понимаю. Или тут ошибка какая? Степан, выслушав ее, ответил:

- Правильно ты говоришь: Богоматерь родила Иисуса Христа и осталась Девой. Теперь вспомни - сколько чудес было при Моисее, как было разделено Чермное море, вспомни о неопалимой купине, как прозяб жезл Ааронов, вспомни чудеса, которые были совершены пророком Илией. Что это такое? Чудеса? Да, чудеса! Это то, что совершено силою Божиею вопреки земному порядку вещей. Творец и Законодавец Господь Сам, если пожелает, дает новый закон или, вопреки установленному Им закону, совершает деяние сверхъестественное, которое нами, людьми, воспринимается как чудо. Совершает, чтобы человек видел руку Творца и понимал, Кто есть подлинный Законодавец и мира Творец.

Наступил 1931 год, подходил к концу третий срок. Евфросиния Романовна к тому времени уже умерла, Пимен Константинович был очень стар и стал совсем немощным, и пришлось жене Степана Харитине с дочерью уехать в Константиновку помочь старику убрать хлеб, там они и остались До решения властями дальнейшей участи Степана. Родители решили, что дочь получила религиозное воспитание и начальное представление о Боге, о Церкви, о всемирной истории и об истории России и для нее уже не будет нравственно опасным обучение в школе. Впоследствии она получила и высшее образование.

Степан был человеком общительным, с ним всякому было интересно беседовать, но о чем бы ни шел разговор, он всегда переводил его на беседу о главном - о религии, о Боге. Многие жители городка ходили к нему домой, ходили и высокие чины ОГПУ. И он спросил их однажды:

- Ну знаете что, друзья, вы собираетесь меня освобождать или нет? Ничего на мой счет нет?

- Нет, - ответили те.

- Я тогда напишу в Москву, - сказал Степан.

И он написал властям в Москву. Прошло сколько-то времени, он пришел к начальнику ОГПУ и повторил свой вопрос.

- Степан Пименович, - ответил тот, - ваше освобождение лежит у меня под сукном, но мы вас не хотим отпускать. Послушайте меня. Вы когда приедете на родину, то местные власти соберут на вас компрометирующие материалы, вас арестуют и опять посадят. Поезжайте, заберите своего отца, семью и опять приезжайте. Зачем вам переезжать? Вас все равно арестуют и опять вышлют - такая ведется политика. Забирайте отца, семью и возвращайтесь.

Степан не согласился с начальником ОГПУ, взял справку об освобождении и в сентябре 1932 года уехал на родину.

В селе Константиновке уже пять лет как храм был закрыт, священника не было. Когда приехал Степан, к нему сразу же потянулись люди. В селе было в то время девятьсот дворов, и стали его все просить, чтобы он отхлопотал, помог им открыть храм. Степан знал, что законным образом храм закрыть не могли. Он собрал церковную общину из двадцати человек и поехал с бумагами к властям в Херсон, откуда сразу же вернулся со священником. Жившая в селе монахиня Евдокия стала псаломщицей, Степан стал управлять церковным хором, который быстро собрал, отбою не было от желающих петь на церковной службе.

Пришла Пасха. Степан ликовал. Три дня он поднимался на колокольню и с вдохновением и восторгом звонил в колокола. Пасхальное настроение и великая радость царили в душе Степана и в душах жителей Константиновки.

Стали власти подбираться к нему:

- Иди в колхоз!

А он тогда работал по найму, был художником, маляром.

- Что я буду делать в колхозе? - ответил Степан. - Дайте мне паспорт, и я уеду.

Но паспорта власти не дали, и начались преследования и мытарства. В это время умер отец Степана, Пимен Константинович. Земля, бывшая в его хозяйстве, осталась незасеянной, и в августе 1934 года Степана привлекли к ответственности за непосад своего хлеба на площади одного гектара и осудили на пять лет исправительно-трудовых лагерей. Он написал жалобу, дело было пересмотрено, и он, не доехав до концлагеря, был освобожден и вернулся домой. Однако преследования не прекратились. Власти стали требовать от него уплаты то одних налогов, то других. Отобрали бычка, корову, лошадь, из живности остались одни только куры, но уплаты налогов требовали как с полного хозяйства - и молоком, и мясом, и шкурами. И не стало ему чем платить. В апреле 1935 года состоялся суд над Степаном. Судья Куропаткин приговорил Степана к трем годам исправительно-трудовых лагерей и к двум годам поражения в правах. Степана посадили в тюрьму, где он пробыл до февраля 1937 года, а затем был отправлен этапом во Владивосток. Он написал жалобу властям в Москву, откуда через некоторое время пришел ответ: Степана оправдать со снятием судимости, против судьи и прокурора возбудить уголовное дело.

Тем временем его жена с дочерью переехали в Симферополь, и летом 1937 года Степан приехал к ним и устроился маляром. Он ходил в храм на кладбище, и настоятель храма священник Николай Швец в августе 1940 года попросил его выполнить работу для храма - выкрасить крышу. В это же время настоятель собора предложил Степану управлять хором. Здесь, на церковной службе в храме, Степан снова нашел свое место - не было для него ничего любимее и дороже, чем церковь. И конечно, беседуя с верующими, он не скрывал религиозных взглядов - как Священное Писание смотрит на современные вопросы человеческой жизни. Так возникло его последнее "дело".

25 октября 1940 года было выписано постановление на арест Степана. Через три дня настоятель храма отец Николай пригласил Степана к себе в дом в связи с окончанием им работы по храму. Степан сказал тогда жене:

- Харитина, отец Николай с матушкой приглашают нас на чашку чая.

Она отказалась, и в гости он пошел один. Домой он вернулся около одиннадцати часов вечера. Пришел и сказал:

- У отца Николая брат был, приехал откуда-то из центральной России. Поели, выпили чаю, немного поговорили.

Той же ночью около двух часов раздался стук в дверь. Открыли. На пороге стояли сотрудники НКВД, которые предъявили ордер на обыск в квартире и арест Степана. Степан их спросил, что они собираются искать; они ответили, что документы, не объясняя, какие. Забрали паспорт, Библию 1904 года издания и Евангелие 1903 года. Наконец нашли справку об освобождении. И когда ее нашли, сказали Степану:

- Возьмите одеяло, подушку и пойдемте с нами.

Так он был арестован. Дочь во все время нахождения отца под следствием добивалась у начальства тюрьмы разрешения на передачу продуктов, Но ей отказывали. Она стала требовать. Видя ее неотступность, сотрудник НКВД отвел ее в отдельную комнату и спросил:

- Что вы можете сказать о своем отце? Какой он был как отец?

- Вам бы не следовало задавать такие вопросы дочери. Даже если бы был отец плохой, то как же я могла бы сказать, что мой отец плох. Но такой отец, как у меня, - лучше такого, как он, нет.

Ее отпустили, но передачу не приняли и не принимали во все время следствия в течение полугода.

Допросили Степана сразу же в день ареста.

- За что вы были осуждены в 1923 году и высланы? - спросил следователь.

- В 1923 году я был осужден за то, что, будучи религиозным человеком, проповедовал в городе Москве на Ваганьковском кладбище о том, что христианское учение есть единственно правильное учение. За проповеди меня осудили и выслали.

- Какое учение вы считаете правильным?

- Не имея понятия о коммунистическом учении, я не считал коммунистическое учение правильным или неправильным учением и проповедовал христианское учение.

- На ваших проповедях присутствовало много или мало людей?

- На моих проповедях присутствовало мало людей.

В последующие дни темы вопросов следователей основывались исключительно на донесениях осведомителей.

- Изложите, что за агитацию вы проводили в 1923 году на Ваганьковском кладбище.

- Я не помню сейчас, что я говорил, но я говорил из Евангелия.

- Вы антисоветскую агитацию вели в то время?

- Нет, я антисоветской агитации не вел.

- За что вас тогда арестовали и судили?

- Я сейчас не помню.

Не имея в чем обвинить Степана, следователи пытались сами узнать у него о нем поподробнее, чтобы привлечь в качестве свидетелей его знакомых и таким образом избежать привлечения к процессу следствия агентов-осведомителей.

- Назовите фамилии знакомых вам активных церковников, проживающих в городе Симферополе.

- Я посетил церковь примерно раз двадцать с осени 1938 года. Из знакомых у меня был Капустин - протоиерей; был в ссылке, за что, не помню.

- Будучи в ссылке в Казахстане, вы имели связи с религиозниками?

- Нет, в Казахстане я ни с кем из религиозников связи не имел.

- Вы знаете Петра Сидорчука, Лаврентия Королева?

- Нет, я не знаю Сидорчука и Королева.

- Вы знакомы с Федором Пономаренко?

- Нет, с Федором Пономаренко я не знаком.

- Вам предъявляются адрес и фамилия, записанные у вас в записной книжке Федора Пономаренко. Вы это писали?

- Писал я, но не помню, почему я писал, и не помню, когда писал.

- Кто, назовите фамилии, из знакомых церковников проживает в городе Симферополе?

- У меня в городе Симферополе знакомых церковников нет.

- Назовите фамилии знакомых вам церковников, проживающих вне города Симферополя.

- У меня нет знакомых церковников, проживающих вне города Симферополя.

- Где и когда вы окончили миссионерскую школу?

- Я в миссионерской школе не учился.

- Следствие располагает данными, что вы учились в миссионерской школе. Дайте показания по этому вопросу.

- Я в миссионерской школе не учился.

- Где и когда вы были миссионером?

- Миссионером я не был, но много читал религиозных книг дома, а также будучи в тюрьме, в ссылке.

- Назовите фамилии церковников, с которыми вы были знакомы, отбывая наказание в тюрьме и в ссылке.

- Я не помню сейчас, с кем из церковников я отбывал наказание как в тюрьме, так и в ссылке, а потому затрудняюсь назвать их фамилии.

- Следствию известно, что вы, будучи религиозно-убежденным, собирали церковников и проводили среди них антисоветскую пропаганду. Признаете вы себя в этом виновным? - Антисоветской пропаганды я не вел среди верующих. Виновным себя в этом не признаю.

И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, допрос за допросом.

- Следствие располагает достоверными данными о том, что вы 11 июля 1940 года, собрав верующих около кладбищенской церкви, проводили среди них религиозную беседу. Дайте показания по этому вопросу.

- Я это отрицаю. Я 11 июля 1940 года на кладбище не был и не мог там ничего говорить.

- Вы лжете, следствие требует от вас правдивого ответа.

- Я 11 июля работал и на кладбище не был.

- Следствие располагает данными, что вы 11 июля на кладбище среди верующих проводили антисоветскую пропаганду. Признаете вы себя в этом виновным?

- 11 июля я работал, на кладбище не был, виновным себя в проведении антисоветской пропаганды не признаю.

- Вы говорите неправду.

- Нет, я говорю верно.

- Следствие располагает данными о вашей антисоветской работе. Признаете вы себя в этом виновным?

- Нет, виновным себя в этом не признаю.

- Следствие требует от вас откровенного признания своей вины.

- Я виновным себя не признаю.

- Вы стали на путь запирательства и противодействия следствию?

- Я на путь противодействия следствию не стал. Виновным себя не считаю.

- Признаете вы себя виновным в проведении антисоветской деятельности?

- Нет, виновным себя не признаю.

- Назовите фамилии лиц из православного духовенства, с которыми вы имели связь в городе Симферополе.

- Посещая кладбищенскую церковь, я встречался со священником Николаем, фамилию которого не знаю. Кроме того, знал еще одного священника, фамилию которого также не знаю, не припомню.

- Сообщите, при каких обстоятельствах вы познакомились со священником Николаем.

- Я со священником Николаем встречался в церкви, не помню точно, но, кажется, с 1937 года. Мы беседовали, но на какие темы, не помню, затрудняюсь сказать. В августе 1940 года священник Николай предложил мне покрасить крышу церкви, я согласился. Во время окраски крыши я заходил к священнику Николаю. Здесь же присутствовал еще один человек, фамилии и имени которого я не знаю. В разговоре с ними на религиозные темы я говорил о 13-й главе Апокалипсиса. Второй раз я заходил к священнику Николаю за маслом для окраски крыши. Это было в середине сентября. У священника Николая я опять встретил неизвестного мне гражданина. После окраски крыши я опять был в квартире у священника Николая, приходил к нему за расчетом. Вскоре после этого я был арестован.

- Вы посещали священника Николая и беседовали с ним, сообщите все, что вам известно о нем.

- Я священника Николая мало знаю и ничего сказать о нем не могу. Бесед с ним не имел.

Не видя иного выхода из того тупика, в котором оказалось следствие, следователи решили привлечь в качестве свидетелей агентов-осведомителей - протоиерея Алексея Капустина и священника Николая Швеца. Протоиерей Алексей Капустин показал:

- Весной 1940 года, точной даты не помню, я был на кладбище, где похоронена моя жена. Там встретился с незнакомым мне гражданином и стали вести беседу на отвлеченные темы. Во время этой беседы я сказал незнакомцу, что моя фамилия Капустин, в прошлом я служитель культа. Он мне в свою очередь рассказал о своей биографии и назвался Степаном Пименовичем Наливайко, и с того времени мы стали знакомы, встречались мы с Наливайко в церкви, в городе, и, по его приглашению, я посещал квартиру Наливайко. Наливайко рассказал мне, что происходит из крестьян-собственников села Константиновки. Обучался на миссионерских курсах при Бизюковом монастыре. По окончании этих курсов, год не указал, был псаломщиком в родном селе Константиновке, сослужил священнику Павлу Буцинскому, который расстрелян за контрреволюционную деятельность. Наливайко говорил мне, что он свое миссионерское образование дополнил в городе Москве в одном из подворий, но какого монастыря, не помню. За произнесенную им речь у гроба архидиакона бывшего Патриарха Тихона - Розова - Наливайко был арестован, осужден и сослан в Соловецкий лагерь, где отбывал срок наказания. Во многих беседах со мной, а также в присутствии других, посещавших церковь, фамилий которых я не знаю, Наливайко на религиозной основе вел антисоветскую агитацию, трактуя советскую власть как преддверие кончины мира, когда воцарится антихрист, поправший веру, Церковь и духовенство, подтверждая свои слова отдельными выдержками из Библии: книги пророчеств Даниила и 13-й главы Апокалипсиса - Откровения Иоанна Богослова. Всех фактов антисоветской агитации, проводимой Наливайко, я припомнить не в состоянии, во-первых, за давностью времени, а во-вторых, вследствие того, что мне приходилось слышать его "проповеди" в церкви, на кладбище среди верующих, а также и в личной беседе при посещении его квартиры. В общем, я должен заявить следствию о том, что он, Наливайко, большой знаток Библии в миссионерском разрезе и считал своей обязанностью передать свои знания в этой области верующим, употребляя при этом изречение апостола Павла "горе мне - если я не благовествую". В начале сентября 1940 года я зашел на квартиру Наливайко и имел с ним продолжительную беседу. Он тогда только что возвратился из района из деревни Битак, где производил покраску школы. Во время этой беседы Наливайко, не касаясь Библии, вел явно контрреволюционные разговоры, возводя клевету на советскую власть. Всего разговора восстановить в памяти я не могу, но содержание его сводилось к тому, что недовольны почти все: учителя, колхозники и прочее население, вследствие того, что ничего нет, все очень дорого, работают все много, а ничего не получают, везде создаются очереди. Колхозники работают круглый год, а остаются без хлеба вследствие того, что якобы их обирает советская власть. Священник Николай Швец показал:

- Наливайко довольно религиозно начитанный человек, разбирается хорошо в религиозных вопросах и производит впечатление большого оратора. Он может по нескольку часов подряд говорить на религиозные темы. К советской власти Наливайко настроен враждебно, не признает ее и считает, что эта власть не от Бога и ей не должны подчиняться. О военных событиях Наливайко говорил так, что союзники воюют против Германии больше для блезиру, только для того, чтобы втянуть в войну нейтральные страны, а потом всем вместе ударить с юга на СССР, который и будет побежден. Этот разговор далеко не исчерпывается тем, что я показал. Я сказал только самое основное, что сохранилось в памяти. После этого Степан был снова допрошен.

- Следствие еще раз констатирует, что вы уклоняетесь от дачи правдивых показаний. Назовите церковников, с которыми вы имели связь в городе Симферополе.