Философские термины

КРЕАЦИОНИЗМ – (от «Creation» – «Сотворение») мировоззрение, полагающее материальный мир порождением воли высшего сознательного существа, «Творца», существующего в мире, «более высоком», чем материальный, и потому могущего не подчиняться его законам. Креационизм является ответвлением более широкого философского течения, известного как ИДЕАЛИЗМ – мировоззрения – а лучше сказать – мироощущения, полагающего нематериальные субстанции – дух, идею, волю, закон, любовь, зло, добро и проч., первичными сущностями мира, а материю – их порождением. Причём, в, по сути, прямом смысле – широко распространённый тезис о способности идеи (особенно – высказанной в слове), к материализации, хотя и рационализируется обычно как метафора, базируется на глубинной вере в материализацию буквальную. «Накаркал», «сглазил», «виноват гонец, принесший плохую весть», «мир таков, каким мы его воспринимаем» – всё это есть глубинная подсознательная вера в прямую материализацию идей. Идеализму оппонирует МАТЕРИАЛИЗМ – мировоззрение, полагающее первичной, наоборот, материю, а дух, волю и т. д. – порождением материи (мозга как органа). Как мироощущения, идеализм или материализм вовсе не нуждаются в философской (как и любой другой) грамотности своих приверженцев. Во многом, они, образно говоря, «дар Божий»: природная (и/или воспитанная в раннем детстве) склонность, в чём‑то похожая на другие природные склонности ребёнка – к гуманитарным или техническим дисциплинам, музыке, шахматам, спорту и т. п. Ниже мы обрисуем возможные истоки появления идеализма – как мироощущения, достаточно органично вписывающегося в вертикально‑консолидированную социальную структуру, и видимо, порождённого ею.

Короче говоря: вне зависимости от осознанных культовых пристрастий человека, это творящее начало (опять же – в большинстве случаев никак не оформленное в какой‑то образ или осознанную систему) наделяется вышеупомянутыми качествами идеального иерарха, среди которых наиболее важны для нашей темы два: 1) Его «всеправость» (ОНО всегда право) и 2) «всеволие» (ОНО обладает всепобеждающей волей).

Как эти философские вопросы связаны с темой нашей книги? Дело в том, что при всей их, казалось бы, абстрактности, они реально отражают образ мышления людей – как простых, так и не очень. По сути дела, идеализм или материализм конкретного человека – это не рассудочная приверженность данной философской доктрине, а глубинная психическая установка, и потому имеет непосредственное отношение к вопросам, рассматриваемым здесь. Ибо «прото‑креационизм» (и вообще идеализм) – главная причина стойкого отрицания инстинктивности поведения человека очень многими, в принципе разумными и образованными людьми. Ведь стоит объявить какую‑то нехорошую поведенческую особенность человека инстинктивной (т. е. природной, а следовательно, – созданной по ЕГО сакральной воле, пусть даже эта Его Воля отображается в сознании как естественный отбор), так сразу, откуда‑то из глубины души, поднимается протест:

«Если бы это была природа, то это мерзкое поведение было бы правильным и должным – ведь ОНА всесовершенна, а значит – всегда права! Нет, конечно это не природа! ОНА не может быть виновна; виноваты эти безнравственные учёные, которым хочется, лицемерно прикрываясь ЕГО авторитетом, сеять свою безнравственность по всему миру. Ведь если, например, клептомания – инстинкт, то значит что, можно воровать!?».

Разумеется, нет. «Природностью» нельзя оправдывать ни воровство, ни супружескую неверность, ни агрессию, ни им подобное, в основе своей – природное поведение. Употребление слова «значит» (т. е. «следовательно») здесь неправомерно. Инстинктивность ничего не значит – ни юридически, ни морально; инстинктивность объясняет причины желаний, но не оправдывает поступков, совершённых во исполнение их. Человек – не пешка в руках всевластных высших сил; обязанности, да и во многих случаях – целесообразности, подчиняться инстинктам («природе») у него нет. Будучи же существом разумным, человек имеет для этого достаточно физических возможностей. Наличие у человека инстинктов никак не лишает его свободы воли! В принципе, конечно. Фактически, и вся эта свобода воли, и весь разум могут быть направлены на наиболее эффективную реализацию именно инстинктов, но это уже другая история…

Философский термин

СВОБОДА ВОЛИ – Способность человека (или иного существа) принимать самостоятельные решения (и исполнять их), на основе каких‑то личных, никем не навязанных соображений. Обычно рассматривается как антитеза ДЕТЕРМИНИРОВАННОСТИ ВОЛИ кем‑то или чем‑то извне (богом, приказом вышестоящего командира, и т. п.), при которой человек не имеет возможности действовать по своему личному усмотрению – только во исполнение воли детерминанта.

Врождённое поведение у человека есть, и «его много». Но он не является его рабом – по крайней мере, в той степени, в какой таковыми являются, скажем, насекомые. Поэтому, если, идя на поводу у своих инстинктов, человек совершил преступление, то должен нести ответственность за потакание им. Однако эта простая мысль настолько туго доходит до сознания большинства людей, что даже некоторые высококвалифицированные биологи впадают в соблазн сакрализации природы, и отрицают инстинктивность человека лишь потому, что полагают «природность» синонимом «оправданности». Яркий пример – статья В.С. Фридмана [37], в которой он старается убедить читателя в том, что инстинктов у человека нет. Думается, что основную мысль этой статьи можно передать двумя её заключительными фразами:

…зачем же у человека сейчас ищут инстинкты с тем же усердием, с каким раньше искали бессмертную душу? Цель одна – не мытьём, так катаньем примирить с несправедливостью устройства мира…

Нам тоже не нравится несправедливость мироустройства, но зачем же приписывать естественному отбору сакральное всеволие? Владимир Семёнович – известный, и высококвалифицированный биолог; что же говорить о неспециалистах! Известно, что суды неоднократно оправдывали убийц, если адвокатам удавалось сослаться на «природность» мотивов их подзащитного (например, какие‑нибудь гормоны и нейромедиаторы). Разумеется, гормональные нарушения могут быть причиной недееспособности; собственно, во многих случаях так оно и есть. Но тема дееспособности в юриспунденции разработана практически исчерпывающе, и если по общепринятым критериям человек признан дееспособным, значит, с гормонами у него достаточный порядок. Прикрываться же при этом «природой» вообще, и гормонами в частности – это то же самое, что в современном суде оправдываться «волей Господней».

Не менее вредным бывает сугубо бытовое «доверие природе» в самых разнообразных обыденных ситуациях, например, когда формирование отношений в детском коллективе пускается на самотёк – дескать следуя «зову природы», дети устроятся наилучшим образом. Но в результате в коллективе может сформироваться жёсткая и жестокая иерархия, в сравнении с которой армейская дедовщина может показаться курортом. Хотя предотвратить такое развитие событий, в принципе, не так уж и сложно – ведь человеческие инстинкты – не непобедимые демоны. Но для этого нужно, как минимум, знать что‑то о существовании инстинктов и особенностях их работы, и именно эту цель мы и преследуем нашей книгой.

Наука ли это?

Система инстинктов (подчеркнём – в нашем понимании этого термина), во всей её полноте, не представима в виде однозначного иерархического дерева с непересекающимися ветвями; эта система больше похожа на переплетённый размытый многомерный граф (или даже многомерный континуум с «гиперпереходами»), поэтому любая их двумерная и дискретная классификация неизбежно будет схематичной – что, впрочем, не лишает попытку классификации смысла.

Эта размытость означает не только обилие промежуточных и смешанных реакций, но и те или иные формы взаимовлияния и взаимомодификации иногда очень даже далёких друг от друга инстинктов. Такое взаимовлияние вполне можно уподобить взаимовлиянию различных генов на фенотип. Известно, что один ген может влиять сразу на длину пальца ноги, цвет пятен на спине, скорость роста, темперамент, и, скажем, жирность молока; причём на те же самые признаки (но как‑то иначе и в других комбинациях) могут влиять и многие другие гены. Про инстинкты можно сказать примерно то же самое.

Понятно, что в силу отмеченного выше сосуществования в одном теле всех возможных типов и стилей реагирования (т. е. поведения), их взаимосвязности и взаимовлияния, мы далеко не всегда можем определить, что здесь есть «ведущая скрипка», а что – «случайное эхо». Положение усугубляет стохастичность (случайность), поведения живых существ – как и большинства явлений природы. Реальное поведение даже простого живого существа нельзя предсказать со стопроцентной однозначностью, подобной предсказанию силы тока в электрической цепи на основании закона Ома: если известно напряжение и сопротивление, то ток будет таким, и только таким. В одних и тех же условиях внешней и внутренней среды поведение живого существа будет варьировать, причём эти вариации могут быть «предусмотрены» принятой им моделью поведения; например – в поисковом поведении. Предсказать такое поведение на основании известных исходных условий можно лишь с какой‑то вероятностью, иногда весьма невысокой. Говорить о той или иной линии поведения можно лишь обработав, по всей строгости статистических методик, достаточное количество наблюдений актов поведения. Обобщения, сделанные на основе сугубо бытовых наблюдений, могут быть серьёзно искажены всевозможными «оптическими обманами», поэтому бытовые выводы о поведенческих тенденциях могут быть ложны. Например, «народный опыт» может отрицать вред курения на примере одного‑двух курильщиков‑долгожителей; он не в состоянии оценить всё множество факторов, могущих влиять на здоровье.