Глава XIII. Познавательное—Практическое—Ценностное § 1. Познавательное и практическое

Процесс познания во всех своих существенных моментах связан с практикой. Познавательное и практическое взаимосвязаны, друг без друга не существуют. Практика оказывает мощное воздействие на познание и формирование истины.

Выясним сначала сущность и структуру практики.

Важнейшими чертами практики как гносеологического феномена являются: 1) целенаправленность; 2) предметно-чувственный характер; 3) преобразование материальных систем.

Практика — это деятельность, активное взаимодействие человека с материальными системами. Деятельность свойственна и роботам, ее результатом выступают измененные материальные системы. Однако здесь нет целеполагания, а есть лишь целеисполнение; роботы не продуцируют цели, планы, проекты, поэтому их деятельность практи-

кой назвать нельзя. В то же время для инженеров, создающих этот вид технических устройств и их совершенствующих, соответствующая дея­тельность, неотрывная от выдвижения идей и их материализации, есть практика. Нет практики и в животном мире, хотя животные взаимо­действуют с материальными системами, уничтожая, создавая или из­меняя их. Практика неотрывна от человека, его целеполагающей, целенаправленной деятельности, от формирования идеальных моделей и стремления их осуществить.

Вторая черта практики — предметно-чувственный характер. По этому признаку она выделяется уже не из материальных взаимодейст­вий вообще, а из совокупной человеческой деятельности, отграничи­ваясь от деятельности познавательной и оценочно-ориентационной. В отличие от мыслительной, духовной деятельности, непосредственно не сталкивающейся с материальным сопротивлением объекта (здесь "со­противление" иного рода, связанное с отражением внешних и внутрен­них свойств объекта), практическое взаимодействие человека с объектом представляет собой именно преодоление сопротивления ма­териального предмета. При этом человек функционирует физиологи­чески, расходуя силу, энергию подобно взаимодействующей природной системе.

Третий признак практики — преобразование материальных систем. Не любые перестановки элементов системы, как и не любые предмет­но-чувственные акции человека, будут практикой, а только такие, которые изменяют качества подсистем и системы в целом, ведут к ликвидации, разрушению системы или, наоборот, к ее развитию, совершенствованию или созданию новой материальной системы. Здесь чрезвычайно важное значение имеют возможности предметных систем, умение человека их "нащупать", познать, оценить и использовать; столь же важно создание новых возможностей. И. Элез пишет, что практика есть специфически человеческий способ превращения некоторого предмета из возможности в действительность; но такое определение, пожалуй, было бы неполным, ибо то, что дает практике собственно человеческий характер, есть прежде всего создание новых возможно­стей... На основе познания свойств и законов природы человек откры­вает новые возможности и ставит новые цели, в соответствии с которыми создаются новые предметы, не существующие в природе.

Человек способен изменять состав элементов и структуру матери­альных (природных и социальных) систем, поскольку он действует в соответствии с объективными законами (не всегда адекватно познает, но должен действовать в соответствии с ними, иначе его деятельность будет бесплодной). Конечный результат практики, находящийся в

предметно-объектной сфере, оказывается материализованной целью. Только все три вместе взятых признака — целенаправленность, пред­метно-чувственный характер и преобразование материальных систем

— образуют практику как гносеологический феномен.

Следует, однако, учесть, что первый и третий моменты не связаны между собой однозначно: цель должна реализоваться, но результат практической деятельности может не соответствовать ей или же соот­ветствовать только частично. Практика нередко приводит к результа­там, противоположным поставленной цели. В данном случае такую предметно-чувственную деятельность (как якобы не содержащую в себе цель) можно было бы, наверное, и не включать в разряд практической деятельности. Однако одно соображение заставляет квалифицировать это как практику: несоответствие (или противоречие) результата замыс­лу гносеологически не менее ценно, чем соответствие; оно говорит либо о несовершенстве цели (и требует ее корректировки), либо о непра­вильном понимании средств и условий ее реализации, что ведет к дальнейшей проработке тех или иных звеньев процесса практики и к новому циклу практической деятельности. В данном случае имеет место не бессистемная предметная деятельность, а поэтапное движение к нужному результату. Фиксирование отмеченного несоответствия как этапа или рубежа учитывает перспективу возможного достижения цели, совпадения последующего результата с целью. Здесь практика рассмат­ривается под призмой мобильности ее составных элементов, с учетом процесса развития.

Если мы выдвинем требование, чтобы и в третий признак практики

— "преобразование материальной системы" — обязательно входила только исходная "чистая" цель (а в разных преобразованиях обязательно разные цели), то мы неправомерно сузим объем понятия "практика". Получится, что если результат предметно-чувственной деятельности не окажется воплощением исходной цели и станет плохим его воплоще­нием, то эту деятельность нет оснований считать практикой. В признак практики "преобразование материальной системы" цель входит неод­нозначным образом. "Преобразование" как результат практики может быть дальше от цели или ближе к ней, но и в первом, и во втором вариантах это будет практика. Даже в том случае, если результат воздействий на объект противоположен исходной цели (как это нередко бывает в экспериментах по индуцированию мутаций в генетике), все равно эту предметно-чувственную деятельность следует отнести к прак­тике. В таком случае третий признак практики исключает указание на то, что "преобразование материальной системы" строго и однозначно

соответствует исходной цели. Тем не менее без заданной цели преоб­разование материальных систем не будет практикой.

Итак, практика — это целенаправленная предметно-чувственная де­ятельность человека по преобразованию материальных систем.

Нередко при определении практики указывают на то, что это активная и материальная деятельность. Но указания на эти моменты при исходном определении излишни. Активность уже заключена в понятии "деятельность", как "природа", "общество" имплицитно содер­жатся в понятии "материальные системы" (при определении практики как активной, целенаправленной деятельности людей по изменению окружающих предметов и явлений, по преобразованию природы и общества). Материальность практики тоже содержится в приведенном определении.

Во взаимоотношении субъективного и объективного в структуре практики определяющим является объективное. Наличие идеального, субъективного в практике не колеблет того положения, что в своей основе практика есть материальный процесс.

Имеются следующие формы практики: общественно-производствен­ная (промышленное и сельскохозяйственное производство; изготов­ление продуктов потребления и средств производства), социально-политическая (создание государств, классовая борьба, фор­мирование партий, преобразование социальных структур, органов управления, революционные движения, забастовки, войны, акции по ликвидации атомного и химического оружия и т.п.); научно-экспери­ментаторская, связанная с намеренным изменением объекта исследо­вания (социальный эксперимент, физический, химический, генетический и другие виды эксперимента); врачебная, или медицинская (хирургическая, терапевтическая, стоматологическая и т.п.); семейно-бытовая, повседневная, хозяйственная (строительство и ремонт жилья, садоводство, огородничество, приготовление пищи и т.д.).

Эти формы практики являются основными, поскольку охватывают важнейшие сферы жизнедеятельности человека (помимо них имеются: детская игровая практика, связанная с "преобразованием" предметов; асоциальная практика убийц; спортивная практика, ведущая к физи­ческим изменениям людей и т. п.).

Художественную деятельность, на наш взгляд, нельзя безоговороч­но относить к практике или к не-практической деятельности. Она нуждается в дифференциации по видам искусства и выделении видов с явно выраженной предметностью. В скульптуре, например, произве­дения имеют трехмерную форму и выполняются из твердых или пла-

стичных материалов. Сама по себе предметность здесь не решает вопроса: необходима оценка цели, назначения деятельности. В аспекте главной функции искусства — эмоционально-эстетического воздейст­вия на духовный мир людей — такая деятельность является духовной, а в аспекте технической реализации, приемов создания скульптур, свойств используемых материалов та же деятельность будет практиче­ской деятельностью.

Не следует причислять к практике деятельность театрального арти­ста, писателя, идеолога, создателя военных теорий, политических док­трин и программ.

Термин "практика" имеет большой спектр значений: это и приемы, навыки какой-либо работы; это и "частная практика учителей", и "морская практика", и т.п. Нередко данный термин используется как синоним слова "опыт". В широком своем значении практика — это вся деятельность человечества, включающая в себя и практику познания, в том числе практику теоретического познания.

В гносеологии данный термин имеет свое, специфическое значе­ние, противоположное терминам "духовное", "умозрительное", "теоре­тическое". За этим скрывается проблема соотношения познания (теории) и практики, необходимость ее решения. Вследствие этого хотя и не возбраняется в философии применять термин "практика" в самых разных значениях, но в гносеологии все же требуется понимать под практикой целенаправленную предметно-чувственную деятельность субъекта по преобразованию материальных систем. Если та или иная деятельность не обладает отмеченными признаками, то ее не следует относить к формам практики.

Различные виды практической деятельности неравноценны не только в плане форм жизнедеятельности, но и по отношению к про­грессу; практика может быть либо созидательной (конструктивной), либо разрушительной (деструктивной) по своим результатам (даже вандал истской).

По своему содержанию и назначению практика бывает стандарти­зированной (стереотипно-механической), сопряженной с многократ­ным воспроизведением одного и того же результата, без непосредственного выхода на познавательную деятельность (хотя она также включает в себя цель), и поисковой, нацеленной на достижение прироста познавательной информации. Стандартизированную пред­метную деятельность тоже следует считать практикой в гносеологиче­ском смысле, ибо она не только создает материальные предпосылки

для научных исследований, но и таит в себе возможности для своего совершенствования, т. е. для перехода в творчески-поисковую форму.

В зависимости от субъекта деятельности практика подразделяется на виды (отмечаем только некоторые из них): индивидуальная, микро­групповая, социального слоя, класса, нации (народности), государства, общества. Знакомство с основными формами и видами практики (типология форм и видов практики еще только разрабатывается) пока­зывает, что любая практика имеет общественный, социальный харак­тер. В практике человек действует, конечно, как природная сила. Но эта сила наделена кроме всего прочего еще и общественной силой, воплощаемой прежде всего в духовном, идеальном компоненте прак­тики. Выдвижение цели, идеи сопровождается ориентацией на опре­деленные нормы и ценности общества, группы. Сам субъект — результат общественных отношений, их концентрированное выраже­ние; сознание и мышление индивида невозможны без коммуникаций с другими людьми. Объем и результат практической деятельности — тоже общественные.

Практика выступает как общественный процесс изменения, пре­образования материального мира в мир социальной предметности, культуры, в очеловеченный мир. В практике человек имеет средство для преобразования природы в своих интересах, в интересах человече­ской цивилизации. Если исключить деструктивный, вандалистский тип практики, то последняя выступит в качестве антиэнтропийного про­цесса, способного упорядочивать не только общественную жизнь, но и более масштабные природные структуры.

В практике изменяется не только природа (или социальные струк­туры); изменяется сам субъект, в частности индивид. Практика воздей­ствует на его органы чувств, на его сознание, мышление, идеи. Происходит взаимоотражение, ведущее к взаимообогащению и инди­вида, и общества, и природы. Такое взаимообогащение осуществимо благодаря идеальному моменту практики, имеющему в своей основе объективные закономерности. "Тот факт, что в своей практической деятельности люди используют объективные законы, не следует трак­товать в смысле абсолютной тождественности законов практики и законов бытия. Законы практики и законы объективной действитель­ности неидентичны... Объективно-диалектические законы и диалекти­ческие принципы деятельности субъекта не совпадают полностью между собой" (Воронович Б. А. "Философский анализ структуры прак­тики". М., 1972. С. 37).

Духовная сторона практики включает в себя наиболее общие прин-

ципы действий субъектов, вытекающие из общего представления о мире (сюда входят и другие регулятивы более частного порядка). Центральное место, однако, занимают идеи, планы, проекты будущего материальной системы, организующие весь комплекс всеобщих и частных регулятивов практической деятельности. И. С. Нарский отмечал: именно в практике объединяются, и притом весьма своеобразно, такие противоположно­сти, как материальность и идеальность, объективность и субъектив­ность; объективность пронизывается именно в практике субъективностью, возвышается до нее, а субъективность именно в практике становится наиболее объективной по сравнению с прочими формами своего существования.

В структуре практики имеются не только субъективные и объек­тивные стороны, но и такие процессы, как распредмечивание и опре-дмечивание. Благодаря им и совершается взаимопереход субъективного и объективного. По определениям, имеющимся в "Философским эн­циклопедическом словаре", существо этих процессов в следующем. Опредмечивание — это процесс, в котором человеческие способности переходят в предмет и воплощаются в нем, благодаря чему предмет становится социально-культурным. Распредмечивание — это процесс, в котором свойства, сущность, "логика предмета" становится достоянием человека, его способностей, благодаря чему последние развиваются и наполняются предметным содержанием. Человек распредмечивает как формы прошлой культуры, так и природные явления, которые он тем самым включает в свой общественный мир.

Распредмечивание является предпосылкой одного цикла практики, одного цикла опредмечивания; завершаемый цикл практики в ее по­исковой форме содержит в себе основу для достижения нового уровня распредмечивания. Опредмечивание служит ведущим процессом, не­посредственно обеспечивающим преобразование материальной систе­мы.

В системно-структурном (а не процессуальном) плане любая прак­тика складывается из следующих элементов: субъект практики, объект практики, цель (идеальная модель), средства, предметная деятельность субъекта, результат этой деятельности. Все эти элементы проникают друг в друга так, что их представление в "чистом" виде затруднено. Они образуют целостную систему. Импульс каждому циклу практики задает духовный ее компонент, субъективность, базирующаяся на объектив­ности. Взаимодействие сторон практики, субъективного и объективно­го ее моментов, обеспечивает развитие практики.

Практика, будучи второй формой объективности, немыслима вне

сознания, природная же материя существует до и вне сознания; прак­тика является средством познания материальных систем (хотя и сама может быть объектом познания); соотношение "практика — сознание" не тождественно соотношению "материя — сознание", существование материи — предпосылка существования и практики, и сознания.

Практика и познание тесно связаны друг с другом: практика имеет познавательную сторону, а познание — практическую. Слово "сторона" оттеняет несводимость познания к практике, а практики к познанию. Их особая природа выражается и в своеобразии функций.

Рассмотрим их гносеологические функции по отношению друг к другу. При этом мы пока отвлечемся от ценностно-оценочной стороны деятельности человека.

Каковы же гносеологические функции практики¹!

Кратко ответ сводится к утверждению: практика есть а) основа, б) движущая сила, в) критерий истины и г) цель познания.

Прежде всего обнаруживается базисная функция.

В качестве основы познания практика дает исходную информацию, которая обобщается, обрабатывается мышлением.

Уже в простом созерцании явлений субъект получает определенное количество чувственных образов, представлений. Несравненно больше воспринимается субъектом свойств, качеств, отношений, связей пред­метов при практическом с ними взаимодействии, когда он воздействует на них, изменяет их, проводя наблюдения, описывая их, сравнивая, классифицируя и т.д. Но дело не только в количестве. Посредством практического взаимодействия с объектом субъект формирует понятия, дающие знания об общих, а главное, существенных сторонах объектов. Только в практике эта сторона объекта выделяется достаточно четко. Теория выступает обобщением практики, обобщением информации об объекте на сущностном его уровне. Сказанное относится к любым научным концепциям в области общественных, гуманитарных, естест­венных наук. В практике и через практику субъект познает законы действительности, без практики нет знания сущности предметов.

Значительная часть информации поступает к индивиду, конечно, непосредственно из внешнего мира. Личностная, индивидуальная практика (практические взаимодействия с объектами) создает базу для наращивания всякой иной, косвенной информации, для ее оценки и переработки. Тем не менее большинство обобщений, имеющихся у индивидов, приобретается опосредованно. Здесь два пути. Первый — получение знаний в готовом виде от других субъектов устно или письменно, через книги или каким-либо другим способом, восприятие

информации στ одновременно с данным субъектом существующих субъектов или от существовавших некогда; важным условием такого восприятия является преемственность. Второй путь обретения нового для индивида знания — это выведение заключений, обобщений на основе законов логики из уже известного знания.

Получается, что большая часть знания приобретается индивидом не непосредственно из практики, опыта (апостериорно — "после опы­та"), а априорно ("до опыта", "вне опыта"). Однако априорность оказы­вается относительной, а не абсолютной как априорность по отношению к данному конкретному субъекту в определенный момент его бытия. Если же брать всю совокупность знаний с точки зрения их источника у человечества в целом, то окажется, что знания в конечном счете своим главным источником имеют практику. Даже логические аксиомы, законы логики своими корнями уходят в практику. "... Практика человека, миллиарды раз повторяясь, закрепляется в сознании человека фигурами логики. Фигуры эти имеют прочность предрассудка, автома­тический характер именно (и только) в силу этого миллиардного повторения" (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 198).

Практика является также движущей силой познания. Здесь прояв­ляется детерминирующая функция практики. От нее исходят импульсы, в значительной мере обусловливающие возникновение нового знания и его преобразование. Практика детерминирует переход от чувствен­ного освоения объектов к их рациональному познанию, от эмпириче­ского познания к теоретическому, от дискурсивного к интуитивному, от одних методов исследования к другим, от одного стиля мышления к другому и т.д.

В основе этих многообразных форм познания, их сменяемости и взаимодополнения (познание идет, например, не только от эмпириче­ского к теоретическому, но и от теоретического к эмпирическому) лежит общее стратегическое движение субъекта от явления к сущности, от сущности одного порядка к более глубокой сущности, а затем от сущности к явлению. Для практики, именно для нее, жизненно необ­ходимо выявление сущности, законов материальных систем, объясне­ние многообразия единичных событий, явлений, процессов. Примером того, как практика обусловливает переходы от одних форм познания к другим на пути проникновения в сущность материальных систем, может служить биологическое познание, последовательный переход в этой науке от наблюдения к описанию и систематизации фактов, затем — к сравнительному методу исследования, к историческому методу, от них — к эксперименту и моделированию.

В развитии знания и науки в целом большую роль играют любо­знательность, жажда удовлетворения от научных изысканий. Среди мотивов научного познания немалое место занимают также тщеславие, стремление к обогащению. Но наиболее глубоким и ведущим стимулом развития науки являются все же потребности практики, задачи и проблемы, выдвигаемые самой практикой. В античную эпоху на этой основе возникали и развивались агрономия, геометрия, медицина, астрономия, другие отрасли знания. В современную эпоху энергетиче­ские потребности производства и потребности военного характера детерминировали возникновение и рост исследований в области атом­ной энергии. Аналогично обстоит дело с электроникой, кибернетикой, экологией, другими науками.

Не всегда, однако, открытия в науке делались и делаются непос­редственно в зависимости от потребностей производственно-экономи­ческой практики. Пример тому — открытие Д. И. Менделеевым периодической системы элементов, сделанное под непосредственным воздействием общетеоретических и педагогических соображений (да­леко не второстепенное место принадлежало необходимости система­тизировать данные об элементах для курса лекций), нашедшее затем широкое применение в химической промышленности, в технике полу­проводников и т. п. Однако и здесь в конечном счете (через ряд посредствующих звеньев) определяющим являлись все-таки потребно­сти производства (в приведенном примере — потребности химической промышленности, металлургии, горной промышленности и др.). Если брать естествознание в целом, то существенное и многостороннее воздействие на него (в плане придания импульсов к развитию) оказы­вают промышленное производство и сельскохозяйственная практика.

Велико значение практики и как главного критерия истины. Здесь практика выступает по отношению к познанию в своей критериальной функции (см. главу VIH, § 4). Но практика противоречива в отношении характера результатов познания: на ее основе формируются разного рода заблуждения, но на ее же основе они и преодолеваются.

Важна роль практики в познании и со стороны целей познания. Нередко утверждают даже, что практика есть цель познания. Это не совсем точно: целью познания является достижение истинного знания. Познание осуществляется и для многих других целей: для ориентации в окружающей обстановке, для удовлетворения любознательности и т.п. Точнее было бы подразделять все цели на непосредственные и конечные. Тогда окажется, что практика — цель познания в конечном

счете, что включает в себя и те варианты, при которых она выступает и непосредственной целью познания.

Значительная часть повседневного знания концентрируется на не­посредственном служении практике. В еще большей мере этот момент характерен для прикладного, в частности технического, знания. И теоретические построения, соотносимые с сущностью материальных систем, так или иначе замыкаются на задаче служить практике, изме­нять и совершенствовать ее. Относительная самостоятельность науки по отношению к производству, практике свидетельствует не о полной, а лишь о частичной ее независимости от практики; пусть и косвенно, но теория так или иначе связана или должна быть связана с практикой.

Положение о необходимости прагматической функции у науки не нужно понимать узкопотребительски. Иногда считалось: раз такая-то теория дает на сегодняшний день экономический эффект, а другие (в той же отрасли знания, например в биологии) не дают, то именно первая из них истинно научная (иногда добавляли — "истинно социа­листическая"), а остальные заслуживают негативных оценок; поскольку такой-то ученый — хороший практик (а зачастую это лишь казалось), из этого автоматически выводилось, что и его теоретические, даже философские позиции непогрешимы с научной и идеологической точек зрения. Такие представления, к сожалению, имели место в жизни нашей страны в 30—40-е годы, а у отдельных лиц сохранились вплоть до наших дней. Практицистский (или "утилитарный") подход к науке связан с заносчивой верой части практиков, занимающих к тому же нередко и ответственные административные посты, во всемогущество их "практики", со стремлением подверстать под эту практику науку, подмять ее и диктовать ей угодные им апологетические условия. При этом получалось, что наука не прокладывала дорогу практике (хотя на словах декларировалась важность знания), а, наоборот, плелась в хвосте практицистской стихии. Кстати, при своих явных неудачах сторонники такого рода "практики" опять же обвиняли науку в том, что она не идет вровень с практикой, что она "оторвалась" от практики.

Принцип связи теории и практики нуждается в расшифровке, так как сам по себе он может служить кому угодно. В наиболее уродливой форме это проявилось в фашистской Германии второй половины 30-х — первой половины 40-х годов. Именно там чрезвычайно пропаганди­ровался тезис "единство теории и практики". Его проведение в жизнь имело много негативных последствий для развития науки в этой стране. Но не только это. В 1942 г. Гитлер издал приказ, по которому никакие научные исследования не должны были широко поддерживаться, если

они не дают военной продукции в течение шести недель. Поэтому немецким ученым было рекомендовано даже не упоминать перед гит­леровским руководством о возможности создания атомного оружия. Иначе Гитлер немедленно установил бы крайне сжатый срок работ, и горе было бы ученым, если бы они не уложились в этот срок. Поэтому ядерные исследования в Германии не получили широкой правительст­венной поддержки. И работы велись в относительно небольших масш­табах (См.: Корякин Ю.И. "Биография атома". М., 1961. С. 149). Развертывание работ к концу войны уже не смогло существенно изменить положение. Были и другие причины, не позволившие гитле­ровскому вермахту создать атомную бомбу. Данный факт, конечно, был позитивным с точки зрения социального прогресса, но он свидетель­ствует и о том, сколь бесперспективна политика, ставящая во главу угла утилитарно понимаемую связь теории и практики.

Наряду с узким практицизмом встречается и альтернативная ему позиция "чистой науки", "науки для науки". Суть ее в установке: ни в настоящем, ни в будущем наука, или теория, не должна быть связана с практикой; наука перестает быть наукой, а теория теорией, если обременяет себя практикой.

Вспоминая о духовной атмосфере среди молодых кембриджских физиков 30-х годов, английский ученый и писатель Ч. Сноу, например, писал: "Больше всего мы гордились тем, что наша научная деятельность ни при каких мыслимых обстоятельствах не может иметь практического смысла. Чем громче это удавалось провозгласить, тем величественнее мы держались. Даже Резерфорд почти не разбирался в технике... Резерфорд твердо и недвусмысленно заявил, что не верит в возможность освобождения атомной энергии... Это была единственная грубая ошиб­ка, которую Резерфорд допустил за свою научную деятельность. Очень характерно, что она касалась вопроса, связанного с переходом от чистой науки к прикладной" (Сноу Ч. П. "Портреты и размышления". М., 1985. С. 215-216).

Ни вульгарно-утилитаристский подход к науке, ни концепция "чистой науки" не дают такого решения проблемы соотношения науки (теории) и практики, при котором обеспечивалось бы их оптимальное развитие. В науке должны иметь место как исследования, работающие на практику текущего момента, так и исследования, рассчитанные на более или менее отдаленную перспективу.

Теория, не имеющая среди своих целей соединение с практикой ни в настоящем, ни в перспективе, имеет больше шансов превратиться в бесплодное, пустое теоретизирование, чем теория, ориентирующаяся

на такую связь. Но для науки (и теории) губителен также узкий практицизм; если бы он оказался единственным, то человечество не дошло бы до открытия атомной энергии, создания электронных вычис­лительных машин и до осуществления космических полетов.

Положение о необходимости связи теории и практики основыва­ется на таком ее понимании, которое исключает оба отмеченных подхода; мера взаимосвязи теории и практики — в соотношении, обес­печивающем максимальное их развитие и функционирование.

Таковы главные функции практики в отношении познания: базис­ная, детерминирующая, критериальная и целепалагающая.

Познание, в свою очередь, имеет несколько функций по отноше­нию к практике.

Информационно-отражательная функция является у познания, ко­нечно, ведущей. В отличие от базисной функции практики, состоящей в предоставлении исходных данных для последующей их обработки мышлением, здесь имеет место сама эта переработка, т. е. производство понятий, гипотез, теорий, методов. Если практика выступает средством для познавательной деятельности, то познание, в свою очередь, есть средство практической деятельности.

Существо регулятивной функции состоит в регулировании практи­ки, в обеспечении управления практикой, практическими действиями.

Одной из подфункций регулятивной функции выступает корриги­рующая (по отношению к практике) функция.

В истории естествознания, в физике, химии, биологии такая фун­кция теории по отношению к экспериментам, в частности, корректи­ровка средств, методик их проведения, широко распространена. Эта функция присуща и социальным теориям. Приведем примеры.

В ФРГ в послевоенные годы претворялась в жизнь экономическая теория, разработанная Л. Эрхардом (он занимал с 1947 г. пост министра народного хозяйства в кабинете Аденауэра, с 1955 г. был заместителем федерального канцлера, а с 1963 по 1966 г. являлся канцлером ФРГ). Суть его концепции резюмировалась положением: "народное хозяйст­во, основанное на конкуренции, является лучшей формой хозяйства как с точки зрения экономической, так и с точки зрения демократи­ческих принципов. Государство должно вмешиваться в жизнь рынка только в той степени, в которой это требуется для поддержания работы механизма конкуренции или для контроля тех рынков, на которых условия вполне свободной конкуренции не осуществимы" (Л. Эрхард. "Благосостояние для всех". М., 1991. С. 161; в ФРГ книга издана в 1956 г.). Из этого положения следовало: "законодатель должен считать своей

задачей устранение факторов, нарушающих ход рыночных операций, для чего необходимо: а) сохранять свободную конкуренцию в возможно большем объеме; б) на тех рынках, где конкуренция не может быть полностью осуществлена, препятствовать злоупотреблениям мощных хозяйственных групп; в) для этой цели учредить государственный орган контроля, а если необходимо, то и для оказания влияния на ход рыночных операций" (Там же. С. 166). Такая открыто антимонопольная установка экономической концепции Л. Эрхарда вела к постоянной, последовательной борьбе с тенденцией к монополизму в экономике (т.е. была связана с "корригированном" экономической, производст­венной практики), что явилось одним из важнейших факторов быстрого подъема экономики ФРГ.

Другой исторический факт (несколько иного плана) касается исто­рии нашей страны после Октября 1917 года. Здесь осуществлялась экономическая концепция К; Маркса, согласно которой требовалось уничтожить частную собственность на средства производства и утвер­дить в экономике общественную собственность. В трактовке последо­вателей К.Маркса понятие "общественная собственность" оказалось фактически подмененным понятием "государственная собственность", т.е. той же частной собственностью, но возведенной в квадрат; на основе такой теории в экономику активно внедрялся чиновничий государственный монополизм. В результате народному хозяйству стра­ны пришлось не раз испытать на себе "корректировку" со стороны этой теории и связанной с ней партийной политики. Наиболее драматичной была насильственная коллективизация сельского хозяйства, целью которой было уничтожение частной собственности в этой сфере про­изводства. В результате таких "корректировок практики" идея социа­лизма, весьма, кстати, привлекательная по обеспечению социальной защищенности трудовых слоев общества, оказалась не реализованной и во многом дискредитированной. В числе декларативных остались многие верные положения теоретиков социализма, и среди них поло­жение: "Капитализм создал производительность труда, невиданную при крепостничестве. Капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создает новую, го­раздо более высокую производительность труда" (В. И. Ленин. ПСС. Т. 39. С. 21).

Рассматривая философский вопрос о взаимоотношении практики и теории и отмечая воздействие практики на теорию, а теории на практику, мы приходим к представлению о приоритетности практики

в одних отношениях и приоритетности теории (или знания) в других отношениях. Коснемся подробнее данного момента.

Неоспоримо важная роль практики в жизни людей и познании послужила основой для ее фетишизации и мистификации. Практика стала обоготворяться в прагматизме, праксеологизме, среди сторонни­ков марксизма. Такое отношение к практике дошло до наших дней. Е.А. Симонян утверждает: "Когда практика вступает в противоречие с теориями, взглядами, то пересматривается не практика... а теория" (Симонян Е. А. "Единство теории и практики (Философский анализ)". М., 1980. С. 113). "Практика всегда опрокидывает все те теории, поло­жения и выводы, которые не соответствуют жизни" (Там же. С. 112), т.е. той же практике. Получается, что практика наделяется некоей мистической способностью быть всегда верной и всесильной; непонят­но только, зачем ей вообще нужна теория, которая к тому же, как правило, "отстает" от нее, т. е. мешает ей. В этой ситуации положение о том, что теория освещает дорогу практике, становится пустой декла­рацией, прикрывающей далекие от науки интересы "практиков", в том числе партийных политиков.

Практика, конечно, служит основанием развития теории. Но это — в принципе, а более конкретно — это верно в строго определенных отношениях. Неоспорим, к примеру, приоритет практики в ее взаимо­отношении с теорией (и познанием вообще) при определении истин­ности знания. Помимо этого, практика выступает в целом материальной основой развития всего человеческого познания.

В то же время практика может не соответствовать теории, позна­нию. Но в каком плане? Практика ведь немыслима без познавательного, "теоретического" компонента. В этом отношении теория никак не может отставать от практики; она — внутри самой этой практики; положение об "отставании" теории от практики в данном случае — абсурд.

Практика всегда более ограниченна, чем хорошая теория. Практика "стеснена" материей, тем или иным составом средств, степенью их развития и т. п. В отличие от нее духовная деятельность человека, в том числе теоретическая, тоже, правда, не абсолютно свободная, имеет значительно больше возможностей для своего — независимо от конк­ретных условий — развития.

Теория способна предвидеть ход практической деятельности (в этом состоит ее прогностическая функция), выдвигать научно обоснованные цели перед практикой. "Хорошая теория" — всегда теория объективно

значимая, улавливающая тенденции развития материальных систем, не только природных, но и практических.

Теория — необходимейшая часть науки: ей присуща такая особен­ность науки, как относительная автономность в развитии — по отно­шению к практике, в частности, по отношению к производству. Чем объясняется эта относительная самостоятельность? Прежде всего на­личием особых внутренних законов развития науки, ее специфической (по сравнению с производством) природой, наличием особой внутрен­ней логики развития. Важным фактором, детерминирующим ее отно­сительную самостоятельность, является также взаимодействие с другими формами общественного сознания (мировоззрением, искусст­вом, нравственностью), циркулирование в ней идей и принципов, не идущих прямо от практики, но способных влиять на движение научного знания. Наконец, относительная самостоятельность обусловливается существованием преемственной связи данного уровня развития науки с знаниями прошлых времен, возможностью актуализации знаний далекого прошлого, которые соответствовали практике совсем иного уровня.

Относительная самостоятельность теории (в аспекте практики) объясняется, помимо прочего, тем, что между нею и практикой имеются посредствующие звенья. Вспомним, какие это звенья: с одной стороны, это эмпирическое познание, с другой — духовно-практическое, или нормативно-регулятивное, методологическое звено. ("Духовно-практи­ческое" — это не "духовное" плюс "практика", а духовное, непосредст­венно нацеленное на практическую реализацию. Здесь "практическое" — в сопоставлении с теоретическим и эмпирическим в границах абст­рактного мышления).

Как уже отмечалось, цикл познавательной деятельности протекает по следующей схеме:

Здесь Πι — исходный рубеж практики, Э — эмпирическое знание, Т — теоретический уровень познания, ДП — духовно-практическое звено познания, Ш — новый уровень практики.

В результате происходит сдвиг в практике: Πι—Πι; практика с одного уровня поднимается на другой, более высокий.

Возможность неоднозначной связи теории с эмпирическим позна­нием, а духовно-практического знания с теоретическим объясняет неоднозначную связь теории с практикой, а тем самым и ее относи­тельную самостоятельность по отношению к практике.

В сфере теоретического достигается свободный (т. е. независимый от конкретного уровня практики) пробег мысли, ее выход за пределы границ этой практики.

Анализируя историю науки, В. С. Степин убедительно раскрыл эту неизбежную и очень ценную для науки свободу теоретического позна­ния по отношению к физическому эксперименту. Он показал, что наука может получать новые знания и без непосредственного обращения к эксперименту, минуя непосредственную практику (простейший при­мер: применяя правила сложения, можно было бы получить даже такое большое число, как миллион, хотя отсчет реального миллиона предме­тов оказывается в практике весьма затруднительным, а подчас и невоз­можным делом). Научному познанию свойственно опережающее отражение практики. В развитой науке складываются различные слои познания, каждый из которых обладает своими возможностями про­гнозирования предметных отношений будущей практики. Чем дальше отстоит соответствующий слой от реального производства, тем менее конкретным становится прогноз будущего, но за счет этого достигается большее опережение наличной практики" ("Научное познание как "опережающее отражение" практики" // "Практика и познание". М., 1973. С. 226).

Достаточно убедительно возможность расхождения теории и прак­тики (в плане отставания практики от теории и появления практических заблуждений) в нашей литературе показана Б. А. Вороновичем (См.: "Философский анализ структуры практики". С. 181—199). Причины такого расхождения он делит на объективные и субъективные. Касаясь последних, он пишет, что они выражаются в воздействии личности, ее воли и знаний на течение практического акта, оценку его результатов. Субъект может совершать негативные для практики и теории ирраци­ональные действия. И развитие практики связано с преодолением ошибок, с дальнейшей рационализацией бытия.

Если практика есть критерий истинности теории, то подлинно научная теория есть критерий правильности практики.

Приоритетность теории не следует, однако, понимать как абсолю­тизацию роли теории в отношении практики. Если и был сделан акцент

на ее прогнозирующей, корригирующей функции, то для того, чтобы лучше увидеть необоснованность позиции, мистифицирующей и обо­готворяющей практику в ущерб теории.

Теории бывают разные. Когда мы вели речь о теориях, то имели в виду, конечно, подлинно научные теории, т.е. отвечающие комплексу критериев научности, в первую очередь принципу объективности (что означает и свободу от политических и иных субъективных влияний). Возможны, однако, и весьма рационалистичные теории с серьезной заявкой на глубокое раскрытие объективной диалектики предмета исследования, но в то же время по-своему интерпретирующие какие-то важные моменты этой диалектики; в экономической теории К. Маркса такая участь постигла закон отрицания отрицания, из содержания которого применительно к экономическому развитию было элимини­ровано отрицание-синтез. Теории создаются живыми людьми, живу­щими порой в очень сложной социальной обстановке, и от нее полностью отвлечься ученому бывает не так просто. К тому же сама теория непосредственно вырастает не из практики, а из эмпирического знания.

Теория как относительно свободная мыслительная конструкция может, конечно, идти впереди своего эмпирического основания. Но она может и не улавливать глубинных процессов, скрывающихся за эмпирическим материалом. Ненаучные или антинаучные теории вооб­ще оторваны от реальной практики и в этом смысле действительно "отстают" от практики.

Практика и познание, практика и теория взаимосвязаны и воздей­ствуют друг на друга. Их взаимоотношение содержит в себе противо­речие. Стороны противоречия могут находиться в состоянии соответствия, гармонии, но могут приходить и в дисгармоничное состояние, доходящее до конфликта. Одна из сторон может отставать от развития другой, что является естественным выражением противо­речия между ними; преодоление этого противоречия может вести к новому уровню их соотношения. На этом пути достигается развитие и теории, и практики.

§ 2. Когнитивное и ценностное

Процесс познания, рассмотренный в предыдущих разделах, в дей­ствительности совершается не в таком "чистом" виде. В своей основе этот процесс, конечно, есть мысленное, логическое движение к сущ­ности объекта и в данном отношении логика познания диктуется

логикой объекта. Но дискурсивное движение, нацеленное на объект, усложняется постоянно включающимися в познание актами оценок, помогающими или, наоборот, затрудняющими познавательный про­цесс. Когнитивное (от cognitio — знание, познание) оказывается свя­занным с "ценностным", как и с "практическим".

Процесс познания всегда сопряжен с оценками.

Уже при конкретно-чувственном познании объектов происходит их сопоставление, сравнение и выделяются сходные или, наоборот, несходные их признаки, свойства. В еще большей степени эти операции совершаются при создании абстракций. Здесь сознание индивида, подобно автоматическому устройству, регистрирует то, что имеется в самих предметах и процессах независимо от отношения к ним субъекта. Это — тоже оценка, но целиком определяемая объектами, наличием у них общих и специфических признаков, данных "от природы", незави­симо от индивида. От последнего исходит активность, формирующая чувственные представления или понятия. Но даже здесь при сугубо объективном на первый взгляд подходе, обнаруживается (и этого мо­мента мы уже касались), что субъект выделяет то, что ему "нужно", что ему "важно", "интересно" и т.п. Такого рода оценки направлены не столько на объект, сколько на самого индивида, его потребности, духовные запросы. Они выражают отношение человека к объекту, его свойствам. В познании эти оценки сливаются с "объектными", но их можно и нужно отчленять, поскольку они специфичны и выражают новую сторону в отношении субъекта к объекту. Они неразрывно связаны с ценностями человека, с ценностным отношением человека к объекту.

Поясним смысл понятия "ценность".

"Ценность" — это (см.: Дробницкий О. Г. "Ценность" // "Философ­ская энциклопедия". Т. 5. М., 1970. С. 462) понятие, обозначающее, во-первых, положительную или отрицательную значимость какого-ли­бо объекта, в отличие от его экзистенциальных и качественных харак­теристик (предметные ценности), во-вторых, нормативную, предписательно-оценочную сторону явлений общественного сознания (субъектные ценности). К предметным ценностям относятся: естест­венное благо и зло, заключенные в природных богатствах и стихийных бедствиях; потребительную стоимость продуктов труда (полезность вообще); социальные благо и зло, содержащиеся в общественных явлениях; прогрессивное или реакционное значение исторических со­бытий; культурное наследие прошлого, выступающее в виде предметов богатства современников; значение научной истины; моральные добро

и зло, заключенные в действиях людей; эстетические характеристики природных и общественных объектов и произведений искусства. Субъ­ектные ценности: общественные установки, императивы и запреты, цели и проекты, выраженные в форме нормативных представлений (о добре и зле, справедливости, прекрасном и безобразном, о смысле истории и назначении человека, идеалы, нормы, принципы действия).

Приведенное определение и намеченный состав ценностей нужда­ются в обсуждении и уточнении.

Специально не разбирая данный вопрос, приведем несколько со­ображений, определенным образом корригирующих такое представле­ние и способных привести к более точному исходному определению ценностей.

Прежде всего очевидно, что такие явления, как, например, зло, социальная несправедливость или политическая реакционность, — не ценности. Вряд ли правомерна их трактовка в качестве "ценных", "полезных" с точки зрения личностной (хотя для отдельных лиц это может быть выгодным и полезным) и с точки зрения социального прогресса. Нельзя всякую значимость интерпретировать как ценность. "Ценность есть положительная значимость или функция тех или иных явлений в системе общественно-исторической деятельности человека. Этим самым мы ограничиваем сферу ценности, понимая ее как одну из форм значимости. Явления, играющие отрицательную роль в обще­ственном развитии, могут интерпретироваться как отрицательные зна­чимости... Ценностным является все то, что включается в общественный прогресс, служит ему" (Коршунов А. М. "Диалектика субъекта и объекта в познании". М., 1982. С. 107—108).

Второе соображение связано с вопросом: правильно ли будет вы­двигать предметные ценности на передний план, полагая, что, напри­мер, продукты труда (товары) основополагающи, "первичны", а представление о назначении человека как субъектной ценности — производно? По нашему мнению, отношение между этими группами ценностей нужно перевернуть, считая, например, материальные цен­ности производными от ценностей человечески-жизненного плана. На наш взгляд, убедительна трактовка данного момента И. С. Нарским. По его мнению, материальные блага являются лишь средством движения к подлинным ценностям. Подлинные же, главнейшие ценности — это человек, счастье человека, свобода, добро и т. п. "То, что двусмысленно именуют материальными "ценностями", — замечает он,— не есть акси-ологические ценности. Они только средства реализации ценностей в собственном смысле слова, но совершенно очевидно, что их оценка

людьми определяется, в частности, характером переживаемых людьми собственно ценностей, которые воздействуют на отношение людей к земле, станкам, машинам, вообще к средствам производства" ("Диалек­тическое противоречие и логика познания". М., 1969. С. 214). Хотя И. С. Нарский и заострил здесь момент "неаксиологичности" средств производства и материальных ценностей, однако из того же рассужде­ния видно, что он признает за ними ценностную сторону, идущую от человека, от его ценностных идеалов.

Итак, ценность — это не любая значимость явления, а его положи­тельная значимость; кроме того, эта значимость своим истоком имеет человека, его коренные цели и идеалы.

В последнее десятилетие в философской литературе происходил процесс расширения "арсенала" ценностей. Под ценностью стали по­нимать более широкий круг явлений, чем ранее. Как отмечает Л. А. Ми-кешина, под ценностями сегодня понимают не только "мир должного", нравственные и эстетические идеалы, но, по существу, любые фено­мены сознания и даже объекты из "мира сущего", имеющие ту или иную мировоззренчески-нормативную значимость для субъекта и общества в целом. Вследствие этого произошло существенное расширение и углубление аксиологической проблематики и в частности трактовки "познавательное — ценностное". Касаясь понятия "ценность" в его при­менении к познавательному процессу, Л. А. Микешина показала, что оно стало многоаспектным, фиксирующим различное аксиологическое содержание. Ценностное в теоретико-познавательном контексте, пи­шет она, это, во-первых, противоположное когнитивному отношению к объекту, т.е. отношение эмоционально окрашенное, содержащее интересы, предпочтения, установки и т.п., сформировавшиеся у субъ­екта под воздействием ценностного сознания (нравственного, фило­софского, религиозного и др.) и социокультурных факторов в целом. Во-вторых, это ценностные ориентации внутри самого познания, т. е. собственно логико-методологические параметры, в том числе и миро­воззренчески окрашенные, на основе которых оцениваются и выбира­ются формы и способы описания и объяснения, доказательства, организации знания и т. п. (например, критерии научности, идеалы и нормы исследования). В-третьих, ценности в познании — это объек­тивно истинное предметное знание (факт, закон, гипотеза, теория и др.) и эффективное операциональное знание (научные методы, регу­лятивные принципы), которое именно благодаря истинности, правиль­ности, информативности обретает значимость и ценность для общества ("Ценностные предпосылки в структуре научного познания". М., 1990.

С. 39). Ценностно-нормативные компоненты оказываются включен­ными в познавательный процесс и в само знание, а когнитивное и ценностное представляются теперь в нерасторжимой взаимосвязи.

Многие ценности зависят от познавательной и практической дея­тельности, обусловливаются ею. Если тот или иной предмет нужен, полезен для практики, то очевидно он ценен, представляет собой некоторую ценность. Явления действительности, материальные или духовные, оцениваются в этом аспекте либо со знаком плюс, либо со знаком минус, становясь ценностями тогда, когда они тем или иным способом включаются в деятельность субъекта.

Ценности, будучи субъективными, оказываются объективными по своей детерминированности; с одной стороны, объектом, а с другой — личностями и социальными факторами. Они приобретают независи­мость от субъекта, индивида, для которого представляются как апри­орные, не зависящие от его воли и сознания.

Рассматривая противоречие-антиномию: "ценности объективны" и "ценности субъективны", можно обратиться к понятию диспозицион-ности. С этой точки зрения "счастье", "свобода", "долг", "прекрасное", "стоимость" и т. п. будут обладать диспозиционной природой, будучи обоснованы "непохожими" на них объективными свойствами и про­цессами и актуализированы лишь в системе определенных взаимо­отношений между объектами и субъектами. В этом плане ценности существуют объективно. Они "не существуют как некие объективные предметы; их существование не сводится, однако, к психическому их переживанию субъектом. Ценности существуют диспозиционно, а их роль исполняют социальные отношения, социальные и лично­стные состояния и свойства. Это решение вопроса противоположно как объективно- и субъективно-идеалистическим, так и с метафизи­чески-материалистическим теориям ценностей..." (Нарский И. С. "Диалектическое противоречие и логика познания". М., 1969. С. 225).

Диалектическая аксиология ориентирует на установление градаций в сфере ценностей: то, что является целью в одном случае, в другом может выступать средством. Однако в гуманистическом мировоззрении самыми высокими ценностями являются человек и его счастье, они не могут рассматриваться как средство.

Ценности, каков бы ни был их характер, — это и то, на что ориентируется субъект в своей познавательной и практической деятель­ности, и то, что достигается в ходе такой деятельности.

10 Философия 2.С*7