Практическая психология старости 4 страница

тем задачам, которые несет с собой позд­ний возраст. Поэтому, рассуждая об учаще­нии нервных срывов при старении, К. Юнг видел их причину в том, что во вторую по­ловину жизни люди вступают неподготов­ленными (100).

Альфред Адлер, изучая роль мотивации в поведении человека, считал, что основ­ной мотивационной силой в жизни челове­ка является чувство его собственной непол­ноценности. Любой индивид в той или иной степени испытывает это чувство. Осо­бенно остро неполноценность ощущается человеком в детском возрасте, ибо тогда властные жизненные позиции являются ис­ключительной привилегией взрослых. Не­которые люди испытывают это чувство бо­лее остро, чем другие, особенно когда речь идет о человеке с физическими недостатка­ми или о тех, с кем в детстве слишком стро­го обращались. Адлер считал, что на протя­жении всей своей жизни индивид стремит­ся в той или иной степени компенсировать это первичное чувство неполноценности. Это стремление может принять как пози­тивную направленность и выразиться в до­стижении больших успехов в жизни инди­вида, в преодолении его физических недо­статков, так и негативную окраску в виде демонстрации чрезмерной властности в от­ношениях с другими людьми. Сам Адлер полагал, что преодоление чувства неполно­ценности возможно через деятельное учас­тие в судьбе людей, через сопереживание,

сопричастность, формирование и развитие «социального интереса» (68).

Теория А. Адлера могла бы стать чрез­вычайно плодотворной для разработки пси­хологической проблемы старости. Ситуа­ция снижения физических и физиологичес­ких возможностей в старости приводит к неспособности вести прежний образ жизни, к необходимости от чего-то отказываться, что-то менять. К данной ситуации приме­ним принцип компенсации, предложенный А. Адлером, его «основной психологичес­кий закон» о диалектическом превращении органической недостаточности через субъ­ективное чувство неполноценности в пси­хическое стремление к компенсации и сверх­компенсации. Используя предложенный А. Адлером принцип (согласно которому препятствие вводит в развитие психики перспективу будущего, которая в свою оче­редь создает стимул для стремления и ком­пенсации), Л.С. Выготский отмечал, что стремление компенсировать дефект порож­дается не внутренними причинами, а внеш­ними факторами — социальной средой. Таким образом, речь идет о социальной компенсации дефекта, о «социальном про­тезе», который должен заменить работу ре­альных физиологических систем (14). Для пожилых и старых людей в качестве такого «социального протеза» может выступить система социальной помощи. Для ее рабо­ты идеи Адлера в решении проблем пожи­лого человека достаточно конструктивны. Он предлагает снимать чувство неполно-

ценности и сопутствующие неврозы, помо­гая индивиду найти смысл жизни в оказа­нии помощи другим людям, добиться тако­го состояния, когда ощущение принадлеж­ности к социальной общности не покидало бы старого человека (24,37).

Наибольший вклад в развитие геронто-психологии, собственно психологической кон­цепции старости внесла теория Эрика Эрик-сона о восьми стадиях развития личности. Для каждой стадии жизненного цикла ха­рактерна специфическая задача, которая выдвигается обществом, и каждая стадия имеет определенную цель в достижении того или иного социально-ценного качества (65).

Восьмая стадия жизненного пути — ста­рость — характеризуется достижением но­вой, завершенной формы эго-идентичности. Человек, который проявил заботу в отно­шении людей и приспособился к успехам и разочарованиям, неотъемлемым от жизни, в родителе детей и создателе вещей и идей обретает высший уровень целостности лич­ности. Э. Эриксон отмечает несколько со­ставляющих такого состояния души: это всё возрастающая личностная уверенность в своей приверженности к порядку и осмыс­ленности; это любовь человеческой лич­ности как переживание мирового порядка и дгуталтего лмыспз лулпжлтолу лкиаад ,«йаг-висимо от того, какой ценой они достига­ются; это принятие своего жизненного пути как единственно должного и не нуждающе­гося в замене; это новая, отличная от преж­ней, любовь к своим родителям; это прияз-

ненное отношение к принципам прошлых времен и различной деятельности в том ви­де, как они проявлялись в человеческой культуре. Задача человека пожилого возрас­та, по Эриксону, состоит в том, чтобы до­стичь целостности развития своего Я (Ego), уверенности в смысле жизни, а также гар­монии, понимаемой как сущностное каче­ство жизни отдельного индивида и всей Вселенной. Гармония противостоит дисгар­монии, воспринимаемой как нарушение целостности, которое ввергает человека в состояние отчаяния и уныния. Осуществле­ние этой задачи приводит человека к «ощу­щению чувства тождества с самим собой и длительности своего индивидуального су­ществования как некоей ценности, кото­рая, даже в случае необходимости, не долж­на быть подвергнута никаким изменениям». Отчаяние может иметь место лишь в случае осознания жизненной неудачи и отсутствия времени для исправления ошибок. Отчая­ние и недовольство самим собой у пожило­го человека часто проявляются через осуж­дение поступков других, особенно молодых людей. По Э. Эриксону, достижение чувства полноты жизни, исполненного долга, муд­рости возможно в старости лишь в случае позитивного прохождения предшествую­щих стадий, Ecjihl главнейшие задачи пред­шествующих возрастов не были реализова­ны, старость сопровождается разочарова­нием, отчаянием и страхом смерти (65).

Теория Э.Эриксона вызвала огромный интерес у психологов и позднее была рас-

ширена Р. Пеком(120). Р. Пек считал, что для достижения «успешной старости» чело­век должен решить три основные задачи, охватывающие три измерения его личности.

Во-первых, это дифференциация, это трансценденция против поглощенности роля­ми. В ходе профессиональной деятельности человек поглощен ролью, диктуемой про­фессией. Пожилые люди в связи с выходом на пенсию должны определить для себя целый набор значимых видов деятельности так, чтобы их время было целиком заполнено различными видами активности. Если люди определяют себя только в рамках своей ра­боты или семьи, то выход на пенсию, смена работы или уход детей из дома вызовут та­кой прилив отрицательных эмоций, с кото­рыми индивидуум может не справиться.

Во-вторых, это трансценденция тела против поглощенности телом — измерение, имеющее отношение к способности инди­видуума избегать чрезмерного сосредоточе­ния на все усиливающихся недомоганиях, болях и физических недугах, которыми со­провождается старение. По мнению Р. Пека, старые люди должны учиться справляться с ухудшением самочувствия, отвлекаться от болезненных ощущений и наслаждаться жизнью прежде всего через человеческие отношения. Это позволит им «шагнуть» за пределы поглощенности своим телом.

И, наконец, трансценденция эго против поглощенности эго — измерение, имеющее особое важное значение в старости. Старые люди должны понимать, что, хотя смерть

неизбежна и, возможно, не так уж далека, им будет легче, если они будут сознавать того, что они внесли вклад в будущее через воспитание детей, через свои дела и идеи. Люди не должны предаваться мыслям о смерти (или, как это формулирует Р. Пек, не должны погружаться в «ночь эго»). Со­гласно теории Э. Эриксона, люди, которые встречают старость без страха и отчаяния, переступают через близкую перспективу соб­ственной смерти благодаря участию в моло­дом поколении — наследие, которое их пере­живет (120).

Подобно стадиям Э. Эриксона, ни одно из измерений Р. Пека не ограничивается средним возрастом или старостью. Реше­ния, принятые в начале жизни, выступают в качестве строительных блоков, из кото­рых складываются все решения взрослого человека, а люди среднего возраста уже на­чинают разрешать проблемы грядущей ста­рости (29).

ГЛАВА 3

Характеристика личности в старости

Проблема изменения ядра личности в старости является одной из более дискусси­онных в геронтопсихологии. Ранние взгля­ды, основанные на теоретических представ­лениях и наблюдениях за стариками, отста­ивали нарастание негативных личностных характеристик в старости: раздражитель­ности, ригидности, проявления реакцион­ных социальных и политических установок.

Экспериментальные исследования лич­ности в старости стали осуществляться с начала тридцатых годов. В основе этих ис­следований лежал метод возрастных по­перечных срезов. Подробный обзор этих ранних работ приведен в работе Н.Ф.Шах­матова (63). Он описал исследования Э. Крепелина, в которых показано нараста­ние эгоцентризма, упрямства и подозри­тельности в старости как предвестников бу­дущих болезненных изменений в позднем возрасте в форме старческой деменции. Уп­рямство пожилых людей Э.Крепелин объ­яснял затруднением хода мыслей, «упадком энергии». Другие авторы объясняли потерю оригинальности, утрату индивидуальности в старости снижением уровня мышления в

этом возрасте. В работах того времени по­вторяются рассуждения о консерватизме стариков, замкнутости, пессимизме, недо­верчивости, подозрительности, иждивенче­стве и обидчивости (63).

Эти данные относятся к ранним психо­логическим исследованиям личности. Более поздние зарубежные исследования, осно­ванные на лонгитюдном методе, изменений ядра личности в старости не обнаружили (149). Так, в широкомасштабном сиэтлском лонгитюдном исследовании Шайи с соав­торами (133) не обнаружили значимого на­растания ригидности в старости ни в лич­ностной, ни в познавательной сфере.

Другие современные лонгитюдные ис­следования подвергли сомнению факт на­растания осторожности и неуверенности в себе в старости (81). Эти исследования по­казали, что осторожность стариков обуслов­лена не боязливостью или неуверенностью, а их высокими требованиями к точности собственных ответов. Оказалось, что изме­нение инструкции, побуждающее стариков смело и открыто выдвигать различные пред­положения, практически уравнивало про­явление осторожности у молодых и старых испытуемых (79, 117). Ботвиник (81) по­строил ситуацию исследования таким обра­зом, что решение, не предполагающее рис­ка, было вообще недостижимо (т.е. нельзя было не рисковать). В этой ситуации воз­растные различия в проявлении осторож­ности исчезали. В приведенном исследова­нии старых людей просили дать совет моло-

дым людям и сверстникам по поводу при­нятия решения в ситуации риска. Интерес­но, что при этом старые люди рекомендова­ли проявлять осторожность только моло­дым (81).

Новейшие психологические лонгитюд-ные исследования личности, использовав­шие процедуру факторного анализа для ис­следования вероятности сохранности ядра личности в старости, подтвердили гипотезу о стабильности личностных черт (88, 94, 96). Этот вывод был подтвержден генетически­ми исследованиями с использованием близ­нецового метода (146), которые доказали, что на проявление таких черт, как эмоцио­нальность, общительность и активность, значительно большее влияние оказывает ге­нетический фактор, и с возрастом они ока­зываются практически неизменными. Более того, старые люди способны также глубоко и полно переживать и понимать чувства, однако внешне эмоциональная экспрессия может быть меньше выражена (93).

В противовес экспериментальным пси­хологическим исследованиям классические теоретические модели взросления Э.Эрик-сона (65) и К. Юнга (100) основываются на качественном различии ведущих черт лич­ности на разных стадиях старения. Положе­ние Э.Эриксона, что старость характеризу­ется дихотомией черт «интегративность — отчаяние», в большей мере принято, чем лю­бые другие теоретические концепции и от­дельные экспериментальные исследования. Однако психологи понимают, что это упро-

щенная модель, принимая во внимание, что, по Э. Эриксону, поздний возраст очень велик — от 65 до 95 лет (149). Клиницисты вообще отвергают модель Э.Эриксона как основу для изучения успешной адаптации к старению. Мнение клиницистов по поводу изменения личности в старости отличается от мнения психологов, но, несомненно, за­служивает специального рассмотрения.

Выводы клиницистов в целом поддер­живают положение об общей дефицитар-ности старения и старости. Используя в ос­новном метод беседы или интервью (108), клиницисты утверждают, что нарастание ригидности в старости приводит к затруд­нению принятия решений и проблемам вза­имодействия пожилых с другими людьми. При этом отмечается, что нарушения лич­ностных черт очень трудно диагностиро­вать, прежде всего потому, что черты лич­ности связаны между собой в единой струк­туре и мы имеем дело не с изменением отдельных черт, а с изменением личности в целом. При этом если болезни личности (акцентуации) имели место в ранних воз­растах, то в старости они усугубляются. Речь идет об описанных в клинических исследо­ваниях «заострениях» личностных черт в старости. Последние были описаны еще Э.Крепелином: предполагается, что в ста­рости за счет собственно возрастных изме­нений происходит сдвиг в негативную сто­рону присущих ранее человеку черт харак­тера. Такие положительные качества, как бережливость, упорство, осторожность, при-

обретают новую форму в виде скупости, уп­рямства, трусливости. При этом некоторые клиницисты утверждают, что подобные не­гативные черты характера определяют пове­дение каждого пожилого человека, карди­нально меняя его психосоциальный статус, при этом они подчеркивают, что эти прояв­ления могут быть следствием начинающе­гося возрастно-органического процесса (63). Однако клинические исследования не дают однозначного ответа по поводу неизбеж­ности «заострения» личностных черт в ста­рости. В своем фундаментальном обзор­ном исследовании «Психическое старение» Н.Ф.Шахматов делает вывод о том, что в старости не происходит какого-либо изме­нения личностных характеристик — ни нрав­ственные, ни социальные качества личнос­ти не утрачиваются. Если же изменения происходят, то это свидетельствует о нали­чии возрастно-органического процесса, не­благоприятные проявления которого имеют отношение к центральной нервной системе. Различного рода заострения черт характера, так же как и впервые выявляющиеся нега­тивные изменения личности в старости, яв­ляются симптомами собственно возрастных психозов позднего возраста. Подобная симп­томатика выступает в качестве первого, ча­ще всего начального признака этих психо­зов. Однако она также может выявляться и на стадии развернутых проявлений этих форм неблагоприятного психического ста­рения. Вне этого все, что составляет инди­видуальность человека, его личную и соци-

альную ценность и значимость, не претер­певает в старости каких-либо изменений (63). Таким образом, ранние и поздние пси­хологические и клинические исследования, теоретические концепции, наблюдения не дают однозначного ответа по поводу того, происходит ли изменение ядра личности в старости. Большая сложность этой пробле­мы обусловлена тем, что в ряде случаев происходит смешение влияния болезни и собственно возрастного фактора на измене­ние личности. К тому же трудно дифферен­цировать эффекты, накапливаемые в тече­ние жизни, от влияния собственно старос­ти. В связи с этим в ряде исследований была сделана попытка не столько разре­шить проблему изменения — сохранности личности в старости, сколько снять ее. Эти исследования показали, что в старости ядро личности остается неизменным, но некото­рые частные диспозиции и установки могут меняться. К последним, в частности, отно­сятся способы совладания с трудностями, формы психологической защиты (77, 103). В целом анализ зарубежных исследований особенности личности в старости позволяет сделать следующий вывод: в настоящее вре­мя не получено убедительного эксперимен­тального доказательства изменения лич­ностных черт в старости. Все полученные данные подчеркивают большое влияние на изменение личности исторических и куль­турных факторов и сложность выделения собственно возрастного фактора в измене­нии личности. Таким образом, проблема сохранности личности в старости остается открытой.

В отечественной психологии эта пробле­ма рассматривается в контексте отношения людей к своему старению. Так, различные формы поведения пожилых людей в одно­типных ситуациях отражают особенности реагирования на собственное старение. Имен­но эта сторона психической жизни челове­ка определяет его отношение к личным по­терям, утрате прошлых возможностей, так же как и новое восприятие окружающего. Иными словами, перед каждым человеком в старости встает вопрос о выработке отно­шения к собственной старости. По данным отечественных геронтологов, ни хорошее здоровье, ни сохранение деятельного обра­за жизни, ни высокое общественное поло­жение, ни наличие супруги и детей не явля­ются залогом и гарантией осознания ста­рости как благоприятного периода жизни. При наличии этих признаков, каждого в от­дельности и вместе взятых, пожилой чело­век может считать себя ущербным и пол­ностью не принимать свое старение. И на­оборот, при плохом физическом здоровье, скромном материальном достатке, одино­честве пожилой человек может находиться в согласии со своим старением и будет в со­стоянии увидеть положительные стороны своего старческого бытия, испытывая ра­дость (63, 67). Как отмечал Н.Ф.Шахматов, отношение к собственному старению — ак­тивный элемент психической жизни в ста­рости. В оформлении этого чувства определяющими являются моменты осознания фак­та физических и психических возрастных изменений, признание естественности ощу­щений физического нездоровья. На после­дующих этапах старения отношение к про­должающим выявляться новым изменени­ям в физическом статусе находится уже под воздействием сформировавшейся новой жиз­ненной позиции, нового уровня самосозна­ния. Эта новая позиция формируется за счет установившихся новых отношений по­жилого человека с его окружением, но в большей степени зависит от него самого. Принятие собственной старости есть ре­зультат активной творческой работы по переосмыслению жизненных установок и позиций, переоценке жизненных ценнос­тей (63). При этом отсутствует депрессив­ная проекция на прошлое, нет ретроспек­тивного «разматывания» пережитых в про­шлом конкретных событий с идеями или намеком на идеи самообвинения. Отсутст­вуют попытки найти виноватого или ви­нить себя в неправильной (с сегодняшней точки зрения) прожитой жизни. Как из­вестно, депрессивные расстройства не вы­ходят из круга повторяющихся и застывших представлений о виновности, собственной бесчувственности и в целом характеризуют­ся пониженной психической энергетикой. У пожилых людей этой группы, напротив, идет активный мыслительный процесс, на­правленный на решение вопросов «позна­ния собственного существования», «позна­ния себя», т.е. вопросов, составляющих содержание жизни человека. Именно при этом варианте психического старения имеется полное согласие с самим собой, согласие с внешним миром, согласие с естественным ходом событий и, наконец, согласие с не­минуемостью завершения собственной жиз­ни. По мнению Н.Ф. Шахматова, такая по­зиция в отношении собственной старости в большей мере способствует сохранности личности в этом возрасте (63).

В то же время в отечественной геронтологической литературе описаны варианты неадекватных установок в отношении соб­ственной старости, вплоть до полного не­приятия ее. В качестве таких вариантов опи­сывают регрессию (возвращение к прошлым формам поведения, проявляющееся в фор­ме «детского» требования помощи, незави­симо от состояния здоровья), добровольную изоляцию от окружающих (пассивность и минимальное участие в общественной жиз­ни), бунт против процессов старения (отча­янные попытки сохранить уходящую зре­лость, выражающиеся в манере одеваться, сексуальном поведении, проведении досу­га) (67). При неадекватном отношении к старости у пожилых людей возникает ощу­щение неудовлетворенности жизнью, оску­дение чувств, что вместе с хроническим не­домоганием и прогрессирующей утратой интереса к окружающему провоцирует не­гативные изменения личности в форме «за­острения» личностных черт (63).

Проблема изменения — сохранности об­щего личностного профиля остается дискуссионной. Другой актуальной и обсуж­даемой проблемой является проблема со­хранности — изменения отдельных диспози­ций личности. Их исследования носят спо­радический, бессистемный характер. 'Так, изучая структуру потребностей пожилых людей, К.Рощак обнаружил, что сам ком­плекс потребностей не претерпевает прин­ципиальных изменений у пожилых по срав­нению с людьми зрелого возраста. Специ­фика изменений заключается в динамике их структуры: потребности пожилых сме­щены в определенном направлении. Такие потребности, как потребность в творчестве, любви, весьма значимые для людей зрелого возраста, имеют в структуре потребностей пожилых незначительный «удельный вес». На первое место в структуре потребностей пожилых выходят: потребность в избегании страданий, потребность в автономии и не­зависимости, потребность в проецировании других своих психических проявлений (по­требности приведены в порядке их значи­мости). Другая особенность потребностной сферы пожилых проявляется в появлении «сдвоенных» потребностей. Так, потреб­ность в избегании страданий выступает как «двойная», соединяя в себе потребность в избегании страданий и беспокойство, кото­рое тоже становится потребностью. Причи­ной появления «двойной» потребности яв­ляется чрезмерное усиление потребности в избегании страдания. Ее непомерное раз­растание приводит к возникновению свое­образного механизма ее реализации в виде потребности в беспокойстве. Общая картина состояния потребностей пожилого человека заключается в том, что возникает определен­ная дисгармония в проявлении потребнос­тей: они как бы расходятся по полюсам, «выпячивая» отдельные потребности, нару­шается «динамика равновесия» потребнос­тей, что затрудняет общий процесс саморе­гуляции. В этих условиях возникают «пери­ферические» механизмы, предназначенные для реализации отдельных потребностей. Так, стремление к шаблонизации выступает как средство осуществления потребности в постоянстве, проявление упрямства — как путь защиты собственной независимости. Таким образом, иерархия потребностей в старости преобразуется таким образом, что происходит как бы «децентрализация» ее отдельных звеньев (49).

К. Рощак обнаружил тендерные разли­чия в характеристике потребностной сферы у пожилых мужчин и женщин. Оказалось, что у женщин значительной силы достигает потребность в охране и заботе о других (преж­де всего родственников); женщины имеют достаточно стабильный, жесткий, с элемен­тами консерватизма взгляд на жизнь, у них больше выражена внутренняя интегриро-ванность. У мужчин выделяется потреб­ность в личной и материальной автономии, независимости; они в большей мере, чем женщины, склонны проецировать свой внут­ренний мир на других людей; у них ярче проявляется тенденция к авторитаризму и эгоцентризму (49).

Интересная модель динамики потреб­ностей была выделена В.В. Болтенко на ос­нове исследования пожилых людей, нахо­дящихся в домах-интернатах. Эта модель ассоциирована с иерархией потребностей Аб­рахама Маслоу, согласно которой нижний базовый уровень иерархии составляют фи­зиологические потребности, выше — по­требности в безопасности и самосохране­нии, третий уровень иерархии — потреб­ности в любви и признании, четвертый — в самоутверждении и высокой оценке и, на­конец, вершину иерархии образует потреб­ность в самоактуализации. Согласно утверж­дению В. В. Болтенко после выхода человека на пенсию происходит постепенное «свер­тывание» пирамиды потребностей, начиная с вершины (10).

Первый этап обусловлен теми обстоя­тельствами, что с момента выхода на пен­сию до поступления в дом-интернат преста­релые сохранили профессиональные уста­новки. В новой ситуации у них оживляется и доминирует потребность в самоутвержде­нии, что достигается благодаря участию в трудовых процессах и общественной дея­тельности. В целом у престарелых на этом этапе общение полноценное, так как в его основе лежит эмоциональное отношение друг к другу. Оно опосредует трудовую дея­тельность, которая является ведущей.

На первом этапе завышенная самооцен­ка социального значения прошлого и на­стоящего в качестве защитного механизма противопоставляется сознанию ослабевшей способности к труду. У стариков новые ценности не формируются, но приобретен­ные обладают побудительной силой. Такое явление представляется как «самоактуали­зация» ценностей.

Второй этап наблюдается у престарелых, не занятых систематическим трудом и не имеющих постоянных обязанностей. Мно­гие из них выполняют эпизодические не­сложные поручения. Преобладающая их ак­тивность выражается в основном в том или ином способе проведения досуга и в обще­нии. Круг интересов сужается, в общении преобладают разговоры на бытовые темы. В личности пожилого трудно распознать прежние профессиональные качества.

Одинаковые условия проживания, как бы уравнивающие разных людей между со­бой и грозящие нивелировке их индивиду­альности, актуализируют потребность в само­утверждении. Оживляется самопознание, обращенное в основном в прошлое. Отсюда частое непонимание других, неприятие но­вого, конфликты.

Таким образом, деятельностью на вто­ром этапе старения является общение, а движущей потребностью — стремление ут­вердить свою индивидуальность.

Своеобразие активности, которое состав­ляет третий этап старения, наблюдается у лиц с ограниченной подвижностью. Их ак­тивность выражается в основном в самооб­служивании. Отказ от полезной деятельности и отдельных несложных поручений объясняется плохим самочувствием или боязнью его ухудшения. Для престарелых характер­ны жалобы на плохое медицинское обслу­живание, неудовлетворительное питание. Они стараются избавлять себя от лишних нагрузок, не смотреть телевизор, не читать, не утомлять себя лишними разговорами. Общение их в целом не избирательное, ог­раничено в основном соседями по палате, выражается в ситуативных контактах (в сто­ловой, при встречах на лестнице) и реали­зуется в формальных эталонах. На этом фоне личностную значимость имеют только лица, оказывающие им помощь в обслужи­вании, и медицинский персонал. У старых людей этой группы актуальна потребность в заботе со стороны окружающих, поэтому принимается лишь тот объект общения, ко­торый может быть полезен, от которого можно ждать помощи. Фиксированные пере­живания, связанные с чувством неблагопо­лучия, упадка сил, тревога, вызванная из­менением состояния здоровья, становятся основным содержанием сознания.

На этом этапе здоровье выступает как единственная ценность, которая мотивиру­ет деятельность по сохранению и поддержа­нию физического состояния. Активность по сохранению себя как «индивидуума» де­терминируется изменившимися физически­ми возможностями при резком обеднении личности — внутренняя позиция эгоцент­ричная, пассивно-избирательная, ориенти­рованная на полезность объекта для себя.

На четвертом этапе старения престаре­лые нуждаются в обслуживании со стороны персонала. Для них характерно отсутствие какой бы то ни было целенаправленной де­ятельности, отсутствует эмоциональное от­ношение к чрезвычайным событиям своей жизни. Общение становится незначимым. Отгороженность, замкнутость, пассивное созерцание реальности характерны для этой группы. Вторая особенность состоит в по­ложительной оценке своего настоящего. Ос­нованием для этого служит удовлетворение элементарных базисных потребностей в пи­ще, тепле, чистоте.

Таким образом, на четвертом этапе смыс­лом жизни становится сохранение самой жизни, что обеспечивает выдвижение на первый план потребности в безопасности и самосохранении.

На пятом этапе происходит обнажение потребностей витального уровня (еда, по­кой, сон). Это касается сильно одряхлев­ших престарелых, нуждающихся в постоян­ном уходе. Эмоциональность и общение у них практически отсутствуют, они безучаст­ны и равнодушны к окружающему. Наблю­дается полное отстранение от своего Я, от­сутствие личностного отношения к прошло­му. Однако отдельные фрагменты, образы, в основном из раннего периода жизни, больные рассказывают оживленно, с эмо­циональной окраской, сообщая подробные детали случая. Из более поздних периодов жизни называются отдельные факты в фор­ме ответа на вопрос, что свидетельствует о

сохранности памяти и на более поздние со­бытия. Основное содержание их внутрен­ней жизни составляет багаж памяти, каким бы скудным он ни был. На последней пятой стадии личность разрушена. Активность фрагментивна, нецелесообразна. Сознание лишено ценностно-смысловой оси в ре­зультате угасания эмоций, разрушения сис­темы отношений, отсутствуют характерис­тики шкал самооценки (10).

В своем исследовании В.В.Болтенко по­казал, что описанные типы активности, расположенные по мере ее угасания, можно рассматривать как фазы единого нарастаю­щего процесса старения. Постепенное вы­холащивание предметности из мотивацион-ной сферы как психологический механизм лежит в основе смены этапов старения (10).

Многолетнее исследование, проведен­ное В.В. Болтенко в условиях дома-интер­ната, позволили охарактеризовать динами­ку изменения личности в старости не толь­ко со стороны иерархии мотивов. Автор показал, что в случае стратегии старения по типу «замкнутого контура» (единственно возможной в условиях домов-интернатов) происходит постепенное сужение самосо­знания. Тот факт, что самооценка в геронтогенезе в целом не снижается, объясняется, с одной стороны, нарастающей некритич­ностью вследствие нарастающего органи­ческого процесса, с другой стороны — пси­хологической защитой, не допускающей осознания своей малоценности и проник­новения в сознание признаков, угрожающих самооценке. Наличие психологической защиты, непременно предполагающей со­хранность положительного отношения к самому себе, свидетельствует о личностной реакции на происшедшие в себе измене­ния. Психологическая защита в старости строится на основе сохранных качеств, кото­рым придается большой личностный смысл, что способствует самоутверждению и по­зволяет сохранить высокую самооценку. Доминирующий смысл несет в себе насы­щенную эмоциональную окраску, напря­женное отношение. В процессе старения в условиях дома-интерната сужение системы ценностей происходит за счет актуализа­ции, а затем отмирания приобретенных со­циальных качеств. Первоначально труд це­нен для престарелых как средство реализа­ции своих способностей, затем становится ценной сама способность выполнять труд: трудовые процессы превращаются в демон­страцию и способ подтверждения сохран­ности этой способности. Труд становится нерегулярным, эпизодическим. Состояние здоровья, всегда выступавшее лишь как внутреннее условие для деятельности и не являющееся личностной характеристикой, вдруг становится центром самосознания и основным ориентиром в обедненной систе­ме ценностей. Начиная с этого момента личность утрачивает социальные качества, индивидуальность нивелируется, и человек не умирает, но уже перестает жить. Возврат к социальным ценностям, как правило, не