В кризисе взрослости требуется серьезное осмысление своей жизни, взвешенная оценка жизненных целей и возможностей.

Как отмечают отечественные психологи, если человек в кризисе взрослости:

«осознает и оценит реальное положение вещей, с учетом этого наметит новые цели или скорректирует старые, если предпочтет активно действовать, решать проблемы, а не сетовать бесконечно на невезения, коварства жизни, то он вполне благополучно преодолеет этот “перевал” и с новыми планами, с чувством оптимизма вступит в следующий период своей жизни – период зрелости. Самым опасным в период взрослости следует считать состояние застоя, при котором прогрессивного развития личности не происходит. И напротив, разумная и адекватная переоценка ценностей в середине жизни приведет к глубинному обновлению личности, создаст благоприятные предпосылки для успешного “вхождения” в следующий период – период зрелости (40–45–55–60 лет), к росту удовлетворенности не только на период зрелости, но и на более поздние годы».[172]

Результатом кризиса средних лет является выработка нового образа Я, переосмысление жизненных целей, внесение изменений во все области привычного существования, приведение личности в соответствие с изменившимися условиями жизни.«Происходит нечто вроде “терапии смысла жизни”, – отмечает А. В. Толстых, – когда человек, осмысливая уже прожитое, обдумывая предстоящее, оказывается порой способным на самые радикальные шаги. Стали распространенными… серьезные перемены образа жизни сорокалетних людей, вплоть до смены профессии, увлечений, досуга и т. д.».[173]

Э. Эриксон кризис сорока лет связывает с развитием чувства сохранения рода(генеративности), выражающегося главным образом в интересе к следующему поколению и его воспитанию. Благополучное разрешение кризиса приводит к высокой продуктивности и созидательности в самых разных областях. Если, напротив, эволюция супружеской жизни идет иным путем, она может застыть в состоянии псевдоблизости (стагнации), что обрекает супругов на существование лишь для самих себя с риском оскудения межличностных отношений. Супруги тогда начинают потворствовать самим себе, как если бы они были своими собственными или друг для друга единственными чадами; и там, где условия этому способствуют, носителем заботы о самом себе становится ранняя инвалидность, физическая или психологическая.[174]

Р. Пекк выделяет четыре подкризиса, разрешение которых служит необходимым условием для развития чувства сохранения рода. Во-первых, человек должен развить у себя уважение к мудрости, сменяющее примат физической храбрости . Во-вторых, важно, чтобы сексуализация социальных отношений уступила место их социализации(что соответственно приводит к ослаблению сексуальных ролей). В-третьих, необходимо противиться аффективному обеднению , связанному со смертью близких людей или с обособлением детей, и сохранять эмоциональную гибкость, способствующую аффективному обогащению в иных формах. Наконец, очень важно, чтобы человек старался сохранить как можно большую душевную гибкостьи продолжать поиск новых форм поведения, вместо того чтобы придерживаться старых привычек и пребывать в некоей психической ригидности .[175]

Потрясающее по своей психологической глубине и художественной изобразительности автобиографическое описание духовного кризиса представлено в «Исповеди» Л. Н. Толстого. Этот кризис Лев Николаевич переживал с 50 до 55 лет, но его первые симптомы проявились примерно на тридцать пятом году жизни. В связи с жизненными обстоятельствами его развитие отодвинулось на 15 лет. Выделим наиболее показательные места из его «Исповеди».

«И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон у меня было то, что считается совершенным счастьем: это было тогда, когда мне не было пятидесяти лет. У меня была добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло и увеличивалось. Я был уважаем близкими и знакомыми, больше чем когда-нибудь прежде был восхваляем чужими и мог считать, что я имею известность, без особенного обольщения. При этом я не только не был телесно или духовно нездоров, но, напротив, пользовался силой и духовной и телесной, какую я редко встречал в своих сверстниках: телесно я мог работать на покосах, не отставая от мужиков; умственно я мог работать по восьми – десяти часов подряд, не испытывая от такого напряжения никаких последствий. И в таком положении я пришел к тому, что я не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни…

Вопрос мой – тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, – тот вопрос, без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: “Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?”

Иначе выраженный вопрос будет такой: “Зачем мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?” Еще иначе выразить вопрос можно так: “Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?”…

Я нашел, что для людей моего круга есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находимся.

Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица…

Второй выход – это выход эпикурейства. Он состоит в том, чтобы, зная безнадежность жизни, пользоваться покамест теми благами, какие есть…

Третий выход есть выход силы и энергии. Он состоит в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее…

Четвертый выход есть выход слабости. Он состоит в том, чтобы, понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная вперед, что ничего из нее выйти не может…

Разумное знание привело меня к признанию того, что жизнь бессмысленна, жизнь моя остановилась, и я хотел уничтожить себя. Оглянувшись на людей, на все человечество, я увидал, что люди живут и утверждают, что знают смысл жизни. На себя оглянулся: я жил, пока знал смысл жизни. Как другим людям, так и мне смысл жизни и возможность жизни давала вера…

Какие бы и кому бы ни давала ответы какая бы то ни была вера, всякий ответ веры конечному существованию человека придает смысл бесконечного, – смысл, не уничтожаемый страданиями, лишениями и смертью. Значит – в одной вере можно найти смысл и возможность жизни… Вера есть сила жизни… Без веры нельзя жить…

Понятия бесконечного Бога, божественности души, связи дел людских с Богом, понятия нравственного добра и зла – суть понятия, выработанные в скрывающейся от наших глаз исторической дали жизни человечества, суть те понятия, без которых не было бы жизни и меня самого…»[176]

Психолог Б. С. Братусь полагает, что выход из кризиса середины жизни может быть как позитивным, так и негативным. При позитивном варианте человек находит пути дальнейшего самосовершенствования ; он достигает соответствия между своими возможностями и мотивами либо изменяет смысловую сферу в том направлении, в котором будет возможно поступательное развитие личности. Невозможность осознания этой альтернативы приводит к аномальному развитию личности , реактивному преодолению сложившегося противоречия, к появлению разного рода «защитных» мотивов, которые толкают к осуществлению ложнокомпенсаторной деятельности. Смысл этой деятельности сводится к тому, чтобы «законсервировать», оставить прежним внутреннее противоречие и тем самым приспособиться к нему.[177]

5.2. Зрелость – синтез полноты реальной жизни (44,0 года – 60,0 лет)