Эпистемологический релятивизм в истории философии познания

Широко обсуждаемый в современной философской литературе, он не имеет одно­значных оценок и рассматривается как одна из фундаментальных проблем. Р.Рорти гово­рит о существовании двух традиций в современной философии, обусловленных различ­ным пониманием истины, одну из которых он обозначает как «релятивизм», а другую -как традицию Платона-Канта-Гегеля, понимавших путь к истине как движение к верному представлению о мире «как он есть сам по себе» и основу достоверных суждений видев­ших в чувственных данных и ясных идеях. К «релятивистам» относят таких философов постницшеанской европейской философии, как Л.Витгенштейн, М.Хайдеггер, Ж.­П.Сартр, Г.-Г.Гадамер, М.Фуко, Ж.Деррида, и представителей американского прагматизма У.Джеймса, Дж.Дьюи, Р.Рорти, а также аналитической философии У.Куайна, Х.Патнэма, Д.Дэвидсона, Т.Куна. Эти философы не считают себя противниками рационализма и не утверждают, что истины - это всего лишь «удобные фикции», но они отказываются от традиционного философского проекта - найти прочные и неизменные критерии для суж­дений. Это предполагает «смену языка», «способов говорить» и ставит под сомнение сам способ мышления в оппозициях субъект - объект, абсолютное - относительное, найденное - сделанное, реальное - кажущееся.

В контексте и идеалах классической рациональности релятивизм по-прежнему подвергается критике и категорическому неприятию. В представлениях об абсолютной

истине, абсолютном наблюдателе, в признании истины как объективного, независимого от сознания, определенного, адекватного знания релятивизм не может быть признан как имеющий право на существование. Однако многолетняя борьба с этим явлением не дает результата, а современные науки и постмодернистские подходы вынуждают признать ре­лятивность знания как неотъемлемый и значимый момент познавательной деятельности человека. Предпосылками релятивизма в познании предстают такие объективные свойства действительности, как изменчивость, развитие, объективная неопределенность явлений и процессов, развитие и изменение самого человека, общества, человечества в целом. Это традиционно признаваемые и описываемые характеристики мира, которые не могут быть отрицаемы, но с ними не всегда соотносят возникновение релятивизма или делают это достаточно поверхностно и тривиально, полагая, что задача исследователя - его «искоре­нение».

Релятивизм в качестве своей неизменной предпосылки имеет также психологизм, что обосновано еще Э.Гуссерлем, в первой части «Логических исследований» (1900) рас­сматривавшим релятивизм в соотнесении со скептицизмом и психологизмом.

Он различал и критически исследовал два вида релятивизма — индивидуальный и специфи­ческий; первый очерчен известной формулой Протагора «человек есть мера всех вещей», которую Гуссерль толкует в том смысле, что истинно для всякого то, что ему кажется истинным, а всякая ис­тина и познание в целом относительны (гипотетичны) в зависимости от суждения индивидуального субъекта. По Гуссерлю, это явный релятивизм и почти «наглый скептицизм», который утверждает истину только для самого себя, а не саму по себе. Специфический релятивизм берет за основу не отдельного индивида, но человека как такового, как «форму общечеловеческой субъективности», в частности, антропологизм. Релятивизм неприемлем, поскольку одно и то же суждение не может быть одновременно и истинным. и ложным. «Что истинно, то абсолютно, истинно «само по себе»; истина тождественно едина, воспринимают ли ее в суждениях люди или чудовища, ангелы или бо­ги». Если мы не ослеплены релятивизмом, то говорим об истине в смысле идеального единства в противовес реальному многообразию рас, индивидов и переживаний. Истина сверхвременна и не имеет смысла указывать ей место во времени, приписывать «простирающуюся на все времена дли­тельность». Таким образом, Гуссерль вводит еще один «параметр» релятивизации истины — время, настаивая на том, что истина есть единство значения в «надвременном царстве истины», она при­надлежит к области абсолютно обязательного, основанного на идеальности. Очевидно, что решение проблемы преодоления психологизма и релятивизма на пу­ти освобождение сознания и разума от реального человека и мира, - это путь трансценден­тальной философии, выявившей богатейшие возможности мира абстракций и идеализа­ций, но утратившей целостного познающего человека. Как известно, и сам Гуссерль позд­него периода осознает неудовлетворительность, неполноту и односторонность такой по-

зиции. Стремясь преодолеть объективизм и натурализм в познании, он вновь вводит чело­века и «жизненный мир» в «Кризисе европейских наук и трансцендентальной феномено­логии», понимая, что истине не чужда и повседневная жизнь человечества, хотя «истина и обнаруживается здесь лишь в своей обособленности и релятивности».

Проблема релятивизма в социологии познания специально исследовалась также в социологии познания. Поиск нетрадиционной оценки и решения проблемы релятивизма осуществил немецкий социолог и философ К.Манхейм - один из основоположников со­циологии познания, исходивший из того, что решение проблемы релятивизма особенно значимо для этой области знания и одновременно ведет к переосмыслению эпистемоло­гии, теории познания в целом. Он осознает ограниченные возможности традиционной теории познания, которая базируется на достаточно узком «эмпирическом поле» - естест­венных науках.

Сама концепция эпистемологии Манхейма содержит в себе моменты многообразия, измен­чивости, релятивности, существенно отличающие ее от традиционной рационалистической, а по существу «абсолютистской» и догматически неизменной теории познания. Манхейм не разделял «широко распространенные страхи перед релятивизмом», для него релятивизм предпочтительнее «абсолютизма», который, провозглашая абсолютность собственной позиции, на деле оказывается не менее «частным подходом», неспособным взяться за разрешение проблем. Манхейм обозначает са­му суть проблемы: знание, претендующее на «абсолютность», «истину в себе», - это знание, фикси­рующее с помощью логико-эпистемологических средств объект вне времени, изменений и дина­мизма, вне перспективы и ситуации, но по существу, а не по претензиям такое знание является «ча­стным подходом». Релятивизм же открыто не претендует на «истину в себе» и окончательность по­лученного знания, а стремится найти средства и приемы — «эпистемологический аппарат» для «по­временного и ситуационно обусловленного», относительного и конкретного процесса получения знания.

В конечном счете, Манхейм полагает, что для достижения объективности возмож­но согласование или даже синтез выводов, полученных в разных перспективах, под раз­ным углом зрения. Само влияние на познание человеческого существования необходимо рассматривать как постоянный фактор природы познания, а представление о сфере «исти­ны в себе» оценивать как неоправданную гипотезу. Таким образом, разрабатывая эписте­мологию познания в контексте социально-исторической обусловленности, Манхейм по­ложил начало регулярной позитивной разработке методологии релятивизма в этой облас­ти знания.

Очевидно, что релятивизм не является самостоятельным направлением среди дру­гих, но настойчиво проявляется как неотъемлемое свойство познания вообще, особенно современного, где плюрализм «миров», подходов, критериев, систем ценностей, парадигм

общепризнан. Историзм, отождествлявшийся с релятивизмом и поэтому оценивавшийся отрицательно, прежде также не входил в поле рационального познания, но сегодня оче­видно, что поскольку реальное, «фактическое» знание имеет свою историю и формируется в контексте истории культуры и социума, то должны быть найдены формы рационального осмысления историзма и введения его в философию познания. Один из ведущих предста­вителей герменевтики В.Дильтей, обратившись к «критике исторического разума», для рационального отображения историзма и релятивности стремился разработать такие кате­гории, как ценности, цели, развитие, идеал, особенно категорию значения, с помощью ко­торой жизнь в ее истории постигается как целое. Разрабатывая методологию историческо­го знания, наук о духе в целом, он искал и предлагал новые способы и типы рационально­сти, передающие релятивность исторического познания, но стремящиеся сохранить «на­учность» и преодолеть необоснованный релятивизм.

Неокантианство дает свой опыт обнаружения и разрешения проблемы релятивизма, который не должен быть утрачен и сегодня. В.Виндельбанд находит такую предпосылку релятивизма, как «идея о нелогическом остатке в рациональной системе», которая много­образно проявляет себя в контексте истории философии и отражает стремления филосо­фов найти формы рационального представления этого «нелогического остатка». Идея «трансцендентального долженствования», объясняющая, по Г.Риккерту, возможность ис­тинного знания, опирается на предельно абстрактные условия познания - его независи­мость от времени и условий, что не соответствует реальному познавательному процессу. Критика психологизма в теории познания и историзма (историцизма), с одной стороны, а с другой - признание существования идеалов и норм познавательной деятельности, имеющих культурно-историческую природу, приводят представителей неокантианства к выводу о том, что ошибочно исходить из индивидуальных меняющихся ценностей, а спа­сти от релятивизма может лишь признание внеисторических «общезначимых ценностей» - истины, блага, святости и красоты, которые образуют основы культуры и «всякого от­дельного осуществления ценности». Идея опоры на общезначимые ценности при решении проблемы релятивизма безусловно заслуживает внимания, и она возродилась вновь во второй половине ХХ века, когда проблема ценностей стала рассматриваться как актуаль­ная в контексте философии науки и эпистемологии.