Исследования этологов свидетельствуют о наличии у животных и человека специфической потребности (точнее, группы по-

Требностей) управлять событиями (to master events), которая чаще всего трансформируется в потребность уметь, быть компетентным (competence drive), быть вооруженным в широком смысле слова. Самостоятельность этой потребности объясняет загадочность тех фактов, когда животное многократно повторяет действие, длительное время не получая какого-либо дополнительного подкрепления. Например, клевательные движения цыпленка становятся все более точными, хотя он и не получает пищи. В опытах, где обезьяну вознаграждали за сам факт сгибания руки в локтевом суставе, это движение по мере тренировок становилось все более совершенным.

Потребность вооруженности удовлетворяется с помощью двух основных безусловных рефлексов: подражательного и игрового.

Подражательное поведение обеспечивает передачу опыта от одной генерации к другой и лежит в основе того феномена, который получил название сигнальной (не генетической) наследственности. Путем подражания молодые животные овладевают массой необходимых им навыков, например, способностью пастись у копытных. В лабораторных экспериментах цыплятам в возрасте 5-24 часов демонстрировали механическую стрелку, «клюющую» кнопку определенного цвета. Это вело к предпочтению данного цвета даже после удаления стрелки из экспериментальной камеры. Крысята, на 31-ый день жизни наблюдавшие агрессивное поведение взрослых, на 103-114-ый день чаще и успешнее атаковали крысу-«пришельца», чем их сверстники, не имевшие подобного опыта. Естественно, что имитационное обучение хорошо выражено у животных, ведущих групповой образ жизни (например, крыс), и слабо выражено у одиночно живущих хомяков. При этом важен ранг животного, чье поведение служит образцом для подражания. Шимпанзе копируют поведение только особей высокого ранга: для того, чтобы обучить всю группу, достаточно обучить лидера.

Подражательное поведение базируется на безусловном врожденном имитационном рефлексе. Подкрепляя имитационные действия, можно превратить их в инструментальный условный рефлекс. Вот один из примеров подобной инструментализации. В присутствии крысы-наблюдателя крыса-демонстратор ела один из двух находившихся в клетке видов пищи. Затем крысу-наблюдателя отравляли хлористым литием. Когда ей после выздоровления предъявляли оба корма, она испытывала отвращение к тому виду пищи, который не ела демонстратор. Иными словами,

Благополучие демонстратора стало для наблюдателя гарантией доброкачественности корма. В других опытах крысы-демонстраторы пили сок двух видов. Затем одну из них отравляли хлористым литием. Крыса-наблюдатель выбирала тот сок, который пила крыса, оставшаяся здоровой. Этот эффект носит временный характер. В дальнейшем при последовательном предъявлении двух демонстраторов наблюдатель следует примеру того, который был предъявлен последним.

Склонность к подражательному поведению становится тем сильнее, чем неопределеннее ситуация, чем острее дефицит информации, которой располагает субъект для принятия собственных решений. Экспериментально показано, что подражательное поведение детей 3—5 лет нарастает, когда ребенок не уверен в адекватности своего поведения. Вот почему переход к имитационному поведению так характерен для эмоционально возбужденного мозга. Имитационное поведение, оказавшееся статистически целесообразным и потому закрепленное естественным отбором, имеет свои негативные стороны в виде таких явлений, как массовая паника. Поскольку мотивация следования за лидером при выборе дверцы выхода из лабиринта сильнее, чем собственный опыт, крысы, обученные правильному выбору в 66%, в присутствии лидера, идущего в противоположную дверь, делают только 40% правильных выборов. Такова цена крысиного конформизма.

Как мы уже отметили выше, благодаря игровому поведению животные приобретают навыки, которые понадобятся им в дальнейшем. Игра обеспечивает физическую тренировку, навыки борьбы, охоты, использования орудий, общение с другими особями своего вида, усвоение групповых норм поведения. Например, приемы охоты на крыс молодые хорьки приобретают во время игр со сверстниками. Лишение крысят в возрасте от 25 до 45 дней возможности игры делает их менее способными к выработке сложных навыков. Манипуляционная игра с предметами возникла только у высших приматов и способствовала формированию символического интеллекта. В сущности, это явилось филогенетическим прообразом той роли, которую орудийный труд позднее сыграл в развитии речи и понятийного мышления.

На ранних этапах онтогенеза игра «бескорыстна» и свободна от влияния других мотиваций. Своеобразным подкреплением игрового поведения, по-видимому, служит то состояние удовольствия, которое она доставляет. Об этом косвенно свидетельствуют

Данные относительно участия опиоидов в мозговых механизмах игры, поскольку разрушение областей мозга, богатых опиоид-ными рецепторами, нарушает игру. Ослабляет игровое поведение и антагонист опиоидов — нал аксон, в то время как малые дозы морфина усиливают его. Здесь обнаруживается сходство механизмов игры с механизмами исследовательского поведения.

По мере того как молодые животные усваивают нормы группового поведения, игра становится способом тренировки соответствующих поведенческих стереотипов. Так, в процессе игр девочек усваивается ролевое поведение «дочек-матерей». На самостоятельность игровой потребности указывает феномен деприва-ции: изоляция хомяков от сверстников через день удваивает время их игр при последующей встрече. Тщательное изучение детских игр обнаружило существование собственно игровой мотивации, отличной от биологических и социальных потребностей. В англоязычной литературе эта потребность определяется как мотивация умения (competence drive), как стремление к овладению и совершенствованию самых разнообразных навыков, как одна из потребностей развития.

Исключительна роль игры в развитии фантазии и творчества. Обилие пробных действий и неожиданность ассоциаций дают основание аналогизировать игру с изменчивостью генетического материала, подлежащего естественному отбору. П. Мак Лин считает появление игры одним из трех ключевых моментов перехода от рептилий к древним млекопитающим. Двумя другими являются уход за детенышами и призыв детеныша, обращенный к матери.

Формирование навыков, с помощью которых животные удовлетворяют свои потребности, протекает по методу проб и ошибок, когда движения, случайно приводящие к успеху, все чаще повторяются в последующих пробах, а безуспешные действия постепенно исчезают. Нередко этот процесс повторных попыток решить задачу прерывается, и после паузы (периода инкубации) животное внезапно осуществляет правильное действие в результате так называемого «озарения» (инсайта). Интересно, что первоначально такое действие еще далеко от совершенства и представляет только общую идею решения задачи. Например, впервые ставя ящики друг на друга, чтобы достать плод, обезьяна ставит их на ребро или помещает маленькие ящики внизу, а большие сверху. Как мы убедимся ниже, момент внезапного озарения и возникновение решения в виде лишенного деталей неясного образа

Присутствуют в любом творческом акте человека, что позволяет говорить об известном сходстве мозговых механизмов творческой деятельности на разных этапах филогенеза высших живых существ.

Завершая краткий обзор потребностей, мотивирующих поведение животных, я хочу особо подчеркнуть исходную самостоятельность витальных, зоосоциальных и «развивающих» (вооружающих навыками, обогащающих знаниями) мотиваций. Эта обнаруживающаяся на дочеловеческих этапах эволюции самостоятельность может служить дополнительным аргументом в пользу выделения первичных, то есть не выводимых друг из друга потребностей человека, к описанию которых мы сейчас и перейдем.

Интересов, стремлений, желаний, непосредственно побуждающих человека к действию, так много, они образуют столь многообразные и сложные сочетания, что всякая попытка перечислить эти побуждения заведомо обречена на неудачу. Вот почему мы солидарны с призывом С. Б. Каверина «избавиться от безмерного и бесконечного расширения перечня потребностей и поставить вопрос о потребностях как об ограниченном и обозримом наборе движущих сил активности личности» (Каверин. 1987. С. 124).