О другой женщине. Письмо второе

Вы женщина умная и вполне оценили опасность. О! Вашим первым побуждением было сделать их жизнь невыносимой. Самой ли начать слежку за мужем или предоставить это кому-то другому? У нее тоже есть супруг, который, вероятно, ничего не подозревает. Чего проще: надо поселить в нем тревогу и заставить его следить за нею? Но, оставшись в одиночестве, вы надолго погрузились в горестные размышления.

"Да, у меня есть все основания для ревности, и я могу отравить им жизнь. Но чего я этим добьюсь? В глазах мужа я окажусь тем, чем уже была для него накануне вечером: досадной помехой, докукой, пожалуй, даже мегерой. До сих пор вопреки всему его связывали со мной воспоминания, привычки и — думаю — неподдельное чувство. Он ощущал свою вину передо мной, сам страдал от того, что страдаю я, и пытался ласковым обращением частично вознаградить меня за то, что собирался лишить меня любви.

Собирался?.. Только собирался? Ничто еще не доказывает, что он не устоял. Женщина эта, как видно, не слишком свободна; он и того меньше. Быть может, они ограничиваются пока прогулками, беседами в баре… Если я рассержу его, дам ему почувствовать, что он мой пленник, он, чего доброго, решится уйти от меня. Если и она ступит на ту же стезю, кто знает, как далеко они зайдут. Может быть, у нас и не дойдет до разрыва, а действуя неосторожно, я сама же разрушу нашу семью, в то время как проявив немного терпения…"

Но тут от нового приступа ярости у вас заколотилось сердце. "И все же до чего это несправедливо! Я безоглядно отдала ему всю жизнь. После свадьбы я ни разу не взглянула на других мужчин. Все они казались мне какими-то ненастоящими. Они интересовали меня постольку, поскольку могли быть полезны моему мужу… Была ли я права? Не внушала ли я ему тем самым чувство слишком уж полного спокойствия на мой счет?.. Приятельницы часто предупреждали меня: "Остерегайся… Мужчины должны испытывать волнение и любопытство. Если ты перестанешь быть для мужа тайной, он начнет искать ее в другом месте…" А меж тем мне было просто, мне и сейчас еще так просто пробудить в нем ревность… Не совершая ничего дурного… Просто с меньшим равнодушием относиться к нежным признаниям других мужчин. Некоторые его друзья искали и все еще ищут случая поухаживать за мной.

"Можно зайти в вам вечерком?" — спрашивали они. "Могу ли я сводить вас в театр, пока Жак в деловой поездке?" Я всегда отказывалась, раз и навсегда решив неукоснительно соблюдать мужу верность. А если бы я принимала их ухаживания, если бы он в свой черед слегка помучился, разве это не напомнило бы ему, что и я могу нравиться?"

У вас достало благоразумия отбросить этот план. Он был нелеп и опасен. Нелеп, ибо нельзя неволить собственную натуру. Как бы он ни был виноват, вы любили мужа, а его друзья, стоило позволить им больше свободы, быстро вызвали бы у вас омерзение. Опасен, так как нельзя предугадать реакцию вашего супруга. Огорчится ли он, будет ли раскаиваться, если у него появятся основания опасаться вашего увлечения? Как знать? Не получится ли наоборот? Будучи без ума от Другой, он подумает: "Тем хуже для моей жены! До сих пор я ее щадил. Но коль скоро она сама не старается спасти нашу семью, незачем церемониться. Освободим друг друга".

Кокетство — оружие обоюдоострое. Оно ранит ту, которая, взявшись за него, совершит неловкое движение. Вы поняли это. "Но как же поступить?" — ломали вы себе голову, обедая в одиночестве и по-прежнему предаваясь горестным раздумьям.

"Обедают ли они сейчас вместе? о чем они говорят?

Рассказывает ли он ей о той сцене, что я ему вчера закатила, и — по контрасту со мной, с теми воплями, которые я, не помня себя, испускала, — не кажется ли она ему прибежищем, где царят покой, нежность, счастье?.. Я наговорила о ней столько дурного, все, что думала; наедине же с самой собой надо признать, что в моих словах не было ни объективности, ни справедливости. Я судила о ней как соперница, а не как здравомыслящая женщина.

Постараюсь разобраться… Если бы я не считала эту женщину врагом, способным погубить мое счастье, что бы я о ней думала?"

И тогда вы совершили героическое усилие, чтобы взять себя в руки и взглянуть фактам в лицо; вечером, вернувшись домой, ваш муж с изумлением — и облегчением нашел вас совершенно спокойной. Вы не задали ему ни одного вопроса. Он сам, по собственной воле, с трогательной неловкостью признался, что совершенно случайно встретил Другую на выставке картин. Вы не стали спрашивать, каким чудом он, всегда столь далекий от изящных искусств, оказался на выставке. Напротив, вы сказали, что, коль скоро ему эта супружеская пара так мила, было бы очень славно пригласить и мужа, и жену к обеду или к ужину. Он был поражен и даже стал возражать.

— Ты так считаешь? — усомнился он. — Но ее муж такой скучный! Она, конечно, женщина приятная, однако совсем другого склада, чем ты. Ведь она тебе не понравилась. Мне не хотелось бы навязывать тебе ее общество.

Вы начали убеждать его, что он ошибается: накануне вечером усталость вызывала у нее раздражение, но, в сущности, вы ничего не имеет против Другой, наоборот; после упорной борьбы вы одержали верх, настояв на приглашении. То был вдвойне ловкий шаг. Вводя эту супружескую чету к себе в дом, вы резонно полагали, что лишите Соперницу притягательности тайны, прелести запретного плода. А главное, вы хотели вновь увидеть ее, присмотреться к ней и попытаться понять, чем же именно она привлекает вашего мужа.