ВВЕДЕНИЕ 37 страница

§ 2. ТЕОРИЯ «ОФИЦИАЛЬНОЙ НАРОДНОСТИ». СЛАВЯНОФИЛЫ И ЗАПАДНИКИ

На рубеже 30 — 40-х годов происходит заметное оживление идейной жизни
русского общества. К этому времени уже четко обозначились такие течения и
направления русской общественно-политической мысли, как охранительное,
либерально-оппозиционное, и положено начало формированию
революционно-демократического течения.
Идейным выражением охранительного направления была так называемая
теория «официальной народности». Принципы ее были кратко сформулированы в
1832 г. С. С. Уваровым (с 1833 г. — министр народного просвещения —
«православие, самодержавие, народность». Однако основные положения ее были
изложены еще раньше, в 1811 г., Н. М. Карамзиным в его «Записке о древней
и новой России». Этими идеями проникнуты коронационный манифест Николая I
от 22 августа 1826 г. и последующие официальные акты, обосновывавшие
необходимость для России самодержавной формы правления и незыблемость
крепостнических порядков. Уваров добавил лишь понятие «народность».
Надо сказать, что за «народность» выступали все направления русской
общественной мысли — от реакционной до революционной, вкладывая в это
понятие совершенно различное содержание. Революционное рассматривало
«народность» в плане демократизации национальной культуры и просвещения
народных масс в духе передовых идей, видело в народных массах социальную
опору революционных преобразований. Охранительное направление в условиях
роста национального самосознания русского народа тоже апеллировало к
«народности»; оно стремилось представить самодержавно-крепостнический
строй якобы соответствующим «народному духу». «Народность» трактовалась
как приверженность народных масс к «исконно русским началам» —
самодержавию и православию. «Официальная народность» являлась формой
казенного национализма. Она спекулировала на темноте, забитости,
религиозности и наивном монархизме широких масс, в первую очередь
крестьянства, стремилась укрепить их в его сознании. Вместе с тем
«официальная народность» рассматривалась самим ее автором С. С. Уваровым
как «последний якорь спасения», «умственная плотина» против проникновения
с Запада и распространения в России «разрушительных» идей.
Социальная задача «официальной народности» заключалась в том, чтобы
доказать «исконность» и «законность» крепостничества и монархического
правления. Крепостное право объявлялось «нормальным» и «естественным»
социальным состоянием, одним из важнейших устоев России, «древом,
осеняющим церковь и престол». Самодержавие и крепостничество назывались
«священными и неприкосновенными». Патриархальная, «спокойная», без
социальных потрясений Россия противопоставлялась «мятежному» Западу. В
этом духе предписывалось писать литературные и исторические произведения,
этими принципами должно было быть пронизано и все воспитание.
Главным «вдохновителем» и «дирижером» теории «официальной
народности», несомненно, был сам Николай I, а министр народного
просвещения, реакционные профессора и журналисты выступали в роли усердных
ее проводников. Основными «толкователями» теории «официальной народности»
являлись профессора Московского университета — филолог С. П. Шевырев и
историк М. П. Погодин, журналисты Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин. Так,
Шевырев в своей статье «История русской словесности, преимущественно
древней» (1841) высшим идеалом считал смирение и принижение личности. По
его утверждению, «тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее
будущее»: это «древнее чувство религиозности»; «чувство ее
государственного единства» и «осознание нашей народности» как «мощной
преграды» всем «искушениям», которые идут с Запада. Погодин доказывал
«благодетельность» крепостничества, отсутствие в России сословной вражды
и, следовательно, отсутствие условий для социальных потрясений. По его
представлению, история России хотя и не имела такого разнообразия крупных
событий и блеска, как западная, но она была «богата мудрыми государями»,
«славными подвигами», «высокими добродетелями». Погодин доказывал
исконность в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия,
приняв христианство от Византии, установила благодаря этому «истинное
просвещение». С Петра Великого Россия должна была многое заимствовать от
Запада, но, к сожалению, заимствовала не только полезное, но и
«заблуждения». Теперь «пора возвратить ее к истинным началам народности».
С установлением этих начал «русская жизнь наконец устроится на истинной
стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее
заблуждений».
Теоретики «официальной народности» доказывали, что в России
господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и
«политической мудрости». Крепостное право хотя и нуждается в улучшении, но
сохраняет много патриархального (т. е. положительного), и хороший помещик
лучше охраняет интересы крестьян, чем они смогли бы сделать это сами, а
положение русского крестьянина лучше положения западноевропейского
рабочего.
Кризис этой теории наступил под влиянием военных неудач в годы
Крымской войны, когда несостоятельность николаевской политической системы
стала ясна даже ее приверженцам (например, М. П. Погодину, который
выступил с критикой этой системы в своих «Историко-политических письмах»,
адресованных Николаю I, а затем Александру II). Однако рецидивы
«официальной народности», попытки взять ее на вооружение, подчеркнуть
«единение царя с народом», предпринимались и позднее — в периоды усиления
политической реакции при Александре III и Николае II.
В конечном счете «официальной народности» не удалось поработить людей
духовно, несмотря на мощную поддержку со стороны правительства. Вопреки ей
и всей мощи репрессивного аппарата, цензурных гонений шла огромная
умственная работа, рождались новые идеи, разные по своему характеру, как,
например, идеи славянофильства и западничества, которых тем не менее
объединяло неприятие николаевской политической системы.
Славянофилы — представители либерально настроенной дворянской
интеллигенции. Учение о самобытности и национальной исключительности
русского народа, его мессианской предопределенности, неприятие им
западноевропейского пути социально-политического развития, даже
противопоставление России Западу, защита самодержавия, православия,
некоторых консервативных, точнее, патриархальных общественных институтов
сближали их с представителями «официальной народности». Однако
славянофилов никоим образом нельзя смешивать с представителями этого
идейного направления. Славянофильство — оппозиционное течение в русской
общественной мысли, и в этом смысле оно имело больше точек соприкосновения
с противостоящим ему западничеством, нежели с теоретиками «официальной
народности». Славянофилы выступали за отмену крепостного права сверху и
проведение других, буржуазных по своей сущности, реформ (хотя субъективно
славянофилы выступали против буржуазного строя, особенно
западноевропейского образца, с его «язвой пролетариатства», падением
нравов и прочими отрицательными явлениями) в области суда, администрации,
ратовали за развитие промышленности, торговли, просвещения, не принимали
николаевскую политическую систему, выступали за свободу слова и печати. Но
противоречивость взглядов славянофилов, сочетание в их воззрениях
прогрессивных и консервативных черт до сих пор вызывают споры об оценке
славянофильства. Следует также иметь в виду и то, что среди самих
славянофилов не было единства мнений.
Исходной датой славянофильства как идейного направления в русской
общественной мысли следует считать 1839 год, когда два его
основоположника, Алексей Хомяков и Иван Киреевский, выступили со статьями:
первый — «О старом и новом», второй — «В ответ Хомякову», в которых были
сформулированы основные положения славянофильской доктрины. Обе статьи не
предназначались для печати, но широко распространялись в списках и
оживленно обсуждались. Конечно, и до этих статей различными
представителями русской общественной мысли высказывались славянофильские
идеи, но они еще тогда не обрели стройной системы. Окончательно же
славянофильство сформировалось в 1845 г. ко времени выпуска трех
славянофильских книжек журнала «Москвитянин». Журнал не был
славянофильским, редактор его М. П. Погодин охотно предоставлял
славянофилам возможность печатать в нем свои статьи. В 1839 — 1845 гг.
сложился и славянофильский кружок. Душой этого кружка был А. С. Хомяков —
«Илья Муромец славянофильства», как его тогда называли, умный, энергичный,
блестящий полемист, необыкновенно даровитый, обладавший феноменальной
памятью и огромной эрудицией. Большую роль в кружке играли также братья
И. В. и П. В. Киреевские. В кружок входили братья К. С. и И. С. Аксаковы,
А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин. Позднее в него вошли С. Т. Аксаков, отец
братьев Аксаковых известный русский писатель, Ф. В. Чижов и Д. А. Валуев.
Славянофилы оставили богатое наследие в философии, литературе, истории,
богословии, экономике. Иван и Петр Киреевские считались признанными
авторитетами в области богословия, истории и литературы, Алексей Хомяков —
в богословии, Константин Аксаков и Дмитрий Валуев занимались русской
историей, Юрий Самарин — социально-экономическими и политическими
проблемами, Федор Чижов — историей литературы и искусства. Дважды (в 1848
и 1855 гг.) славянофилы пытались создать свои политические программы.
Термин «славянофилы», по существу, случаен. Это название им было дано
их идейными оппонентами — западниками в пылу полемики. Сами славянофилы
первоначально открещивались от этого названия, считая себя не
славянофилами, а «русолюбами» или «русофилами», подчеркивая, что их
интересовали преимущественно судьба России, русского народа, а не славян
вообще. А. И. Кошелев указывал, что их скорее всего следует именовать
«туземниками» или, точнее, «самобытниками», ибо основная их цель состояла
в защите самобытности исторической судьбы русского народа не только в
сравнении с Западом, но и с Востоком. Для раннего славянофильства (до
реформы 1861 г.) не был характерен также и панславизм, присущий уже
позднему (пореформенному) славянофильству. Славянофильство как
идейно-политическое течение русской общественной мысли сходит со сцены
примерно к середине 70-х годов XIX в.
Основной тезис славянофилов — доказательство самобытного пути
развития России, точнее — требование «идти по этому пути», идеализация
главных «самобытных» учреждений — крестьянской общины и православной
церкви. В представлении славянофилов крестьянская община — «союз людей,
основанный на нравственном начале» — исконно русское учреждение.
Православная церковь расценивалась ими как решающий фактор, определявший
характер русского народа, а также и южнославянских народов. По мнению
славянофилов, революционные потрясения в России невозможны потому, что
русский народ политически индифферентен, ему присущи социальный мир,
равнодушие к политике, неприятие революционных переворотов. Если и были
смуты в прошлом, то их связывали не с изменой власти, а с вопросом о
законности власти монарха: народные массы восставали против «незаконного»
монарха (самозванца или узурпатора) или же за «хорошего» царя. Славянофилы
выдвинули тезис: «Сила власти — царю, сила мнения — народу». Это означало,
что русский народ (по природе «негосударственный») не должен вмешиваться в
политику, предоставив монарху всю полноту власти. Но и самодержец должен
править, не вмешиваясь во внутреннюю жизнь народа, считаясь с его мнением.
Отсюда требование созыва совещательного Земского собора, который должен
выражать мнение народа, выступать в роли «советчика» царя; отсюда и их
требование свободы слова и печати, обеспечивающих свободное выражение
общественного мнения.
Защита самодержавия как формы власти вполне уживалась у славянофилов
с критикой конкретного носителя этой власти и его политической системы, в
данном случае Николая I. Так, Аксаковы называли царствование Николая I
«душевредным деспотизмом, угнетательской системой», а его самого —
«фельдфебелем» и «душегубцем», который «сгубил и заморозил целое
поколение» и при котором «лучшие годы прошли в самой удушливой атмосфере».
Чижов распространял свое нелестное мнение вообще на всю династию
«Романовых — Готторпских». «Немецкая семья два века безобразничает над
народом, а народ все терпит», — горько писал он. Славянофилы даже
допускали мысль об ограничении самодержавия, но считали, что в России пока
нет еще такой силы, которая способна была бы его ограничить. Не может его
ограничить и представительное правление, ибо в нем будет играть главную
роль дворянство — «самое гнилое у нас сословие». Поэтому самодержавие в
данный момент в России необходимо.
Славянофилы справедливо обижались, когда оппоненты называли их
ретроградами, якобы зовущими Россию назад. К. Аксаков писал: «Разве
славянофилы думают идти назад, желают отступательного движения? Нет,
славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней России
(что значило бы окостенение, застой), а к пути древней России. Славянофилы
желают не возвратиться назад, но вновь идти прежним путем, не потому, что
он прежний, а потому, что он истинный». Поэтому неверно считать, что
славянофилы призывали вернуться к прежним допетровским порядкам. Наоборот,
они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив
западные порядки и обычаи. Славянофилы приветствовали блага современной им
цивилизации — рост фабрик и заводов, строительство железных дорог,
достижения науки и техники. Они нападали на Петра I не за то, что он
использовал достижения западноевропейской цивилизации, а за то, что он
«свернул» развитие России с ее «истинных» начал. Славянофилы вовсе не
считали, что будущее России в ее прошлом. Они призывали идти вперед по
тому «самобытному» пути, который гарантирует страну от революционных
потрясений. А путь, избранный Петром I, по их мнению, создавал условия для
таковых потрясений. Они считали крепостное право также одним из
«нововведений» (хотя и не западным) Петра I; выступали за его отмену не
только из экономических соображений, но и как крайне опасное учреждение в
социальном смысле. «Из цепей рабства куются ножи бунта», — говорили
славянофилы. В 1849 г. А. И. Кошелев даже задумал создать «Союз
благонамеренных людей» и составил программу «Союза», предусматривавшую
постепенное освобождение крестьян с землей. Эту программу одобрили все
славянофилы.
Петровская европеизация России, как считали славянофилы, коснулась, к
счастью, только верхушки общества — дворянства и «власти», но не народных
низов, главным образом, крестьянства. Поэтому такое большое внимание
славянофилы уделяли простому народу, изучению его быта, ибо, как они
утверждали, «он только и сохраняет в себе народные, истинные основы
России, он только один не порвал связи с прошедшей Русью». Николаевскую
политическую систему с ее «немецкой» бюрократией славянофилы рассматривали
как логическое следствие отрицательных сторон петровских преобразований.
Они резко осуждали продажную бюрократию, царский неправый суд с
лихоимством судей.
Правительство настороженно относилось к славянофилам: им запрещали
демонстративное ношение бороды и русского платья, некоторых из
славянофилов за резкость высказываний сажали на несколько месяцев в
Петропавловскую крепость. Все попытки издания славянофильских газет и
журналов немедленно пресекались. Славянофилы подвергались гонениям в
условиях усиления реакционного политического курса под влиянием
западноевропейских революций 1848 — 1849 гг. Это заставило их на время
свернуть свою деятельность. В конце 50-х — начале 60-х годов
А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский — активные участники в
подготовке и проведении крестьянской реформы.
Западничество, как и славянофильство, возникло на рубеже 30 — 40-х
годов XIX в. Московский кружок западников оформился в 1841 — 1842 гг.
Современники трактовали западничество очень широко, включая в число
западников вообще всех, кто противостоял в своих идейных спорах
славянофилам. В западники наряду с такими умеренными либералами, как
П. В. Анненков, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, В. Ф. Корш, зачислялись
В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен
сами называли себя «западниками» в своих спорах со славянофилами.
По своему социальному происхождению и положению большинство
западников, как и славянофилов, относились к дворянской интеллигенции. В
число западников входили известные профессора Московского университета —
историки Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев, правоведы М. Н. Катков,
К. Д. Кавелин, филолог Ф. И. Буслаев, а также видные писатели
И. И. Панаев, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, позднее Н. А. Некрасов.
Западники противопоставляли себя славянофилам в спорах о путях
развития России. Они доказывали, что Россия хотя и «запоздала», но идет по
тому же пути исторического развития, что и все западноевропейские страны,
ратовали за ее европеизацию. Особенно они критиковали взгляды славянофилов
на характер конституционного устройства. Западники выступали за
конституционно-монархическую форму правления западноевропейского образца,
с ограничением самодержавия, с политическими гарантиями свободы слова,
печати, гласного суда, неприкосновенности личности. Отсюда их интерес к
парламентарному строю Англии и Франции; некоторые западники идеализировали
парламентарные порядки этих стран. Как и славянофилы, западники выступали
за отмену крепостного права сверху, отрицательно относились к
полицейско-бюрократическим порядкам николаевской России. В
противоположность славянофилам, которые признавали примат веры, западники
решающее значение придавали разуму. Они утверждали самоценность
человеческой личности как носителя разума, противопоставляли свою идею
свободной личности идее корпоративности (или «соборности») славянофилов.
Западники возвеличивали Петра I, который, как они говорили, «спас
Россию». Деятельность Петра они рассматривали как первую фазу обновления
страны, вторая должна начаться проведением реформ сверху — они явятся
альтернативой пути революционных потрясений. Профессора истории и права
(например, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин) большое значение
придавали роли государственной власти в истории России и стали
основоположниками так называемой государственной школы в русской
историографии. Здесь они основывались на схеме Гегеля, считавшего
государство творцом развития человеческого общества.
Свои идеи западники пропагандировали с университетских кафедр, в
статьях, печатавшихся в «Московском наблюдателе», «Московских ведомостях»,
«Отечественных записках», позже в «Русском вестнике», «Атенее». Большой
общественный резонанс имели читаемые Т. Н. Грановским в 1843 — 1851 гг.
циклы публичных лекций по западноевропейской истории, в которых он
доказывал общность закономерностей исторического процесса в России и
западноевропейских странах, по словам Герцена, «историей делал
пропаганду». Западники широко использовали и московские салоны, где они
«сражались» со славянофилами и куда съезжалась просвещенная элита
московского общества, чтобы посмотреть, «кто кого отделает и как отделают
его самого». Разгорались жаркие споры. Выступления заранее готовились,
писались статьи и трактаты. Особенно изощрялся в полемическом задоре
против славянофилов Герцен. Это была отдушина в мертвящей обстановке
николаевской России. III отделение было хорошо осведомлено о содержании
этих споров через своих агентов, аккуратно посещавших салоны.
Несмотря на различия в воззрениях, славянофилы и западники выросли из
одного корня. Почти все они принадлежали к наиболее образованной части
дворянской интеллигенции, являясь крупными писателями, учеными,
публицистами. Большинство их были воспитанниками Московского университета.
Теоретической основой их взглядов была немецкая классическая философия. И
тех и других волновали судьбы России, пути ее развития. И те и другие
выступали противниками николаевской системы. «Мы, как двуликий Янус,
смотрели в разные стороны, но сердце у нас билось одно», — скажет позднее
Герцен.

§ 3. ФОРМИРОВАНИЕ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ

В конце 40-х — начале 50-х годов XIX в. складывается
революционно-демократическое направление русской общественной мысли,
представителями которого являются В. Г. Белинский, А. И. Герцен,
Н. П. Огарев, «левое» крыло петрашевцев. К 40 — 50-м годам относится и
начало разработки революционно-демократической теории, в основу которой
легли новейшие философские и политические (главным образом,
социалистические) учения, распространявшиеся в Западной Европе. Вообще вся
вторая четверть XIX в. была в России временем увлечения философией,
особенно классической немецкой, которую изучали представители различных
направлений русской общественной мысли от крайне «правых» до крайне
«левых». Труды знаменитых немецких философов Канта, Фихте, Шеллинга,
Гегеля, Фейербаха были так же хорошо известны в России, как и на их родине
в Германии. Каждый из русских мыслителей искал в их трудах теоретическое
обоснование своих общественно-политических позиций. Так, система Гегеля,
его философия истории и диалектический метод познания особенно привлекали
внимание славянофилов. Для Белинского и Герцена особое значение имело
революционное понимание диалектики Гегеля. Герцен называл ее «алгеброй
революции». Она служила ему обоснованием закономерности и неизбежности
революционной ломки феодально-абсолютистского строя. Неоднозначно
воспринималась философская система Гегеля Белинским. Тезис Гегеля «все
разумное действительно и все действительное разумно» служил первоначально
для Белинского оправданием существовавшей николаевской системы. В статьях
«Бородинская годовщина» и «Горе от ума», опубликованных в 1839 — 1840 гг.,
Белинский доказывал «благодетельность» российского самодержавия и, по
существу, разделял взгляды теоретиков «официальной народности». Так, он
писал: «Безусловное повиновение царской власти есть не одна польза и
необходимость наша, но высшая поэзия жизни, наша народность». Эти статьи
сурово осудили Герцен и Грановский. Последний называл их «гадкими,
подлыми». Вскоре и сам Белинский отверг их, проклиная свое «стремление к
гнусному примирению с действительностью», называя этот период своего
творчества «горячкой и помешательством ума».
С конца 30-х годов XIX в. в России стали распространяться различные
социалистические теории, преимущественно Ш. Фурье, А. Сен-Симона и
Р. Оуэна. Горячо воспримет их идеи Белинский. Поклонником этих
социалистических идей станет до определенного времени и Герцен. Активными
пропагандистами идей Фурье и Сен-Симона будут петрашевцы.
В тех условиях основной формой протеста против
феодально-крепостнических порядков была пропаганда передовых идей через
литературу, искусство, с университетской кафедры. Велась она крайне
осторожно, завуалированно, эзоповским языком, к пониманию скрытого смысла
которого был приучен тогдашний читатель. Особую роль здесь играли
художественная литература и критика. «У народа, — писал Герцен, —
лишенного общественной свободы, литература — единственная трибуна, с
высоты которой он и заставляет услышать крик своего возмущения и своей
совести». Поэтому большое общественное звучание приобретали, например,
«Ревизор» и «Мертвые души» Н. В. Гоголя с их острой сатирой на
бюрократически-чиновничьи нравы тогдашней России; произведения самого
Герцена «Сорока-воровка», «Доктор Крупов», «Кто виноват?» с их обличением
крепостнических порядков, бесправия и унижения личности; блестящие
критические статьи Белинского, печатавшиеся в «Отечественных записках».
Велико было значение философских трактатов Герцена «Дилетантизм в науке» и
«Писем об изучении природы», печатавшихся в журналах 40-х годов.
Характерным явлением в русской литературе и публицистике того времени
было распространение в списках «крамольных» стихов, политических памфлетов
и публицистических «писем», которые в тогдашних цензурных условиях не
могли появиться в печати. Среди них особенно выделяется написанное в
1847 г. Белинским «Письмо к Гоголю». Поводом к его написанию явилась
публикация в 1846 г. Гоголем религиозно-философского произведения
«Выбранные места из переписки с друзьями». В опубликованной в
«Современнике» рецензии на книгу Белинский в резких тонах писал об измене
автора своему творческому наследию, о его религиозно-«смиренных» взглядах,
самоуничижении. Гоголь счел себя оскорбленным и направил Белинскому
письмо, в котором расценивал его рецензию как проявление личной неприязни
к себе. Это и побудило Белинского написать свое знаменитое «Письмо к
Гоголю».
В «Письме» острой критике подвергнута система николаевской России,
представляющая, по словам Белинского, «ужасное зрелище страны, где люди
торгуют людьми... где... нет не только никаких гарантий для личности,
чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только
огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Белинский
обрушивается и на официальную церковь — прислужницу самодержавия,
доказывает «глубокий атеизм» русского народа и ставит под сомнение
религиозность церковных пастырей. Не щадит он и знаменитого писателя,
называя его «проповедником кнута, апостолом невежества, поборником
обскурантизма и мракобесия, панегиристом татарских нравов».
Самые ближайшие, насущные задачи, стоявшие тогда перед Россией,
Белинский сформулировал так: «Уничтожение крепостного права, отменение
телесного наказания, введение, по возможности, строгого исполнения хотя
тех законов, которые уже есть». Письмо Белинского распространилось в
тысячах списков и вызвало большой общественный резонанс.
Видное место в истории освободительного движения 40-х годов занимает
деятельность кружка петрашевцев. Основателем кружка был молодой чиновник
Министерства иностранных дел, воспитанник Александровского
(Царскосельского) лицея М. В. Буташевич-Петрашевский. Начиная с зимы
1845 г. на его петербургской квартире каждую пятницу собирались учителя,
литераторы, мелкие чиновники, студенты старших курсов, т. е. в основном
молодая интеллигенция. Позже на пятницах Петрашевского стала появляться и
передовая военная молодежь. Это были люди с самыми различными взглядами и
убеждениями, как умеренно-либеральными, так и весьма радикальными. К
наиболее видным деятелям кружка петрашевцев, представлявшим его
радикальное крыло, относились Д. Д. Ахшарумов, С. Ф. Дуров, Н. С. Кашкин,
Н. А. Момбелли, Н. А. Спешнев, которые впоследствии организовали и свои
собрания и кружки, но в более узком составе. На пятницы петрашевцев
приходили и будущие видные русские писатели, деятели науки и искусства:
М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский (наиболее активный член кружка),
А. Н. Плещеев, А. Н. Майков, художник П. А. Федотов, географ
П. П. Семенов-Тян-Шанский, композиторы М. И. Глинка и А. Г. Рубинштейн.
Круг связей и знакомств петрашевцев был обширен. Среди посетителей пятниц
встречаем Н. Г. Чернышевского и даже Л. Н. Толстого. В каждый сезон пятниц
(всего состоялось четыре «сезона» — до весны 1849 г.) приходили все новые
люди, состав участников собраний ширился.
Кружок Петрашевского не был оформленной организацией. Он начал свою
деятельность как литературный кружок и до начала 1848 г. носил
полулегальный, по существу, просветительский характер, ибо главную роль
отводил «взаимному обучению» и самообразованию. Члены кружка обсуждали
новинки художественной и научной литературы, рассуждали о различных
общественных, политических, экономических и философских системах. Тон
задавал Петрашевский, о котором позже следственная комиссия напишет в
своем отчете: «Петрашевский постоянно возбуждал и направлял эти суждения.
Он доводил посетителей до того, что они если и не все сделались
социалистами, то уже получали на многое новые взгляды и убеждения и
оставляли собрания его более или менее потрясенными в своих верованиях и
наклонными к преступному направлению».
Формирование взглядов Петрашевского и членов его кружка в
значительной мере происходило под влиянием идей французских социалистов
Фурье и Сен-Симона. Участники кружка вскладчину собрали целую библиотеку
запрещенных книг. В ней находились книги почти всех западноевропейских
просветителей и социалистов, даже ранние работы К. Маркса и Ф. Энгельса,
новейшие философские сочинения. Библиотека у Петрашевского служила главной
«заманкой» для посещения его «пятниц».
В первую очередь самого Петрашевского и многих членов его кружка
интересовали модные тогда проблемы социализма. Петрашевский даже
предпринял попытку пропагандировать социалистические и материалистические
идеи в печати. Для этого он использовал издание «Карманного словаря
иностранных слов, вошедших в состав русского языка». В словарь он ввел
массу таких иностранных слов, которые до этого не употреблялись в русском
языке. Таким образом ему удалось изложить идеи социалистов Запада и все
статьи конституции революционной Франции. Для камуфляжа Петрашевский нашел
и благонамеренного издателя — некоего офицера Кириллова, ничего не
понимавшего в существе издаваемого им словаря, а само издание посвятил
великому князю Михаилу Павловичу. Первый выпуск словаря вышел в 1845 г.
Белинский немедленно откликнулся на него похвальной рецензией и советом
«покупать его всем и каждому». В 1846 г. был подготовлен (и даже набран)
второй выпуск (до буквы «Р») — самый «крамольный», но был запрещен
цензурой. Спохватившиеся власти стали срочно изымать и вышедший в свет
первый выпуск.
С зимы 1846/47 г. характер кружка стал заметно меняться. От
обсуждения литературных и научных новинок члены кружка переходили к
обсуждению насущных политических проблем и критике существующего
политического строя в России. Наиболее умеренные по взглядам члены кружка
отходят от него. Но появляются новые люди, более радикальных взглядов,
например И. М. Дебу, Н. П. Григорьев, А. И. Пальм, П. Н. Филиппов,
Ф. Г. Толь, которые высказывались за насильственные меры («произвести бунт
внутри России через восстание крестьян») для свержения самодержавия,
освобождение крестьян с землей, введение парламентарной республики со
всеобщим избирательным правом, открытого и равного для всех суда, свободу
печати, слова, вероисповедания. Группу лиц, разделявших эти идеи,
возглавлял Спешнев. Петрашевский занимал более умеренную позицию:
конституционная монархия, освобождение крестьян сверху с наделением их
землей, которой они владели, но без всякого за нее выкупа.
К 1848 г. собрания у Петрашевского принимают уже ярко выраженный
политический характер. В кружке обсуждаются будущее политическое
устройство России и проблема революции. В марте — апреле 1849 г.
петрашевцы приступили к созданию тайной организации и даже стали строить
планы вооруженного восстания. Н. П. Григорьевым была составлена
прокламация к солдатам — «Солдатская беседа». Для тайной типографии
приобрели печатный станок. На этом деятельность кружка была прервана
правительственными репрессиями. Министерство внутренних дел уже несколько
месяцев следило за петрашевцами через засланного к ним агента, который
давал подробнейшие письменные отчеты обо всем, что говорилось на очередной
«пятнице».
В ночь на 23 апреля 1849 г. 34 «злоумышленников» арестовали в своих
квартирах и отправили в III отделение, а затем после первого допроса
препроводили в Петропавловскую крепость. Вскоре к ним присоединили еще
двоих арестованных. Всего к следствию по делу привлекли 122 человек. Был
назначен военный суд. Хотя он и обнаружил лишь «заговор идей», тем не
менее в тех условиях, когда в Европе полыхали революции и уже готовилась
русская армия для подавления революции в Венгрии, суд приговорил 21
человека к расстрелу. Характерно, что одним из существенных «криминалов»
для вынесения столь сурового приговора было чтение на заседаниях кружка
письма Белинского к Гоголю.
Николай I не решился утвердить смертный приговор, но заставил
приговоренных пережить страшные минуты надвигавшейся смерти. 22 декабря
1849 г. петрашевцев доставили из крепостных казематов на Семеновскую
площадь Петербурга, где должна была состояться инсценировка смертной
казни. Осужденным прочли смертный приговор, на их головы набросили белые
колпаки, забили барабаны, солдаты по команде взяли их уже на прицел, когда
подъехал фельдъегерь с царским приказом об отмене смертной казни.
«Приговор смертной казни расстрелянием, — вспоминал впоследствии
Ф. М. Достоевский, — прочтенный нам всем предварительно, прочтен был вовсе
не в шутку, почти все были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по
крайней мере, десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти».
Руководителей кружка, в том числе и Достоевского, отправили на каторгу в
Сибирь, остальных разослали по арестантским ротам. Даже вполне
благонамеренных людей поразила суровость мер, примененных к петрашевцам.
После декабристов это был самый значительный политический процесс в
России.
На рубеже 40 — 50-х годов XIX в. складывается оригинальная теория
«русского социализма». Основоположником ее был А. И. Герцен, который
изложил ее основные идеи в своих работах, написанных в 1849 — 1853 гг.:
«Русский народ и социализм», «Старый мир и Россия», «О развитии
революционных идей в России» и др.
Поражение революций 1848 — 1849 гг. в Западной Европе произвело
глубокое впечатление на Герцена, породило у него неверие в европейский
социализм, разочарование в нем. Герцен мучительно искал выхода из идейного
тупика. Сопоставляя судьбы России и Запада, он пришел к выводу, что в
будущем социализм первоначально должен утвердиться в России, и основной
«ячейкой» его станет крестьянская поземельная община. Крестьянское
общинное землевладение, крестьянская идея права на землю и мирское
самоуправление явятся, по Герцену, главными условиями построения
социалистического общества в России. Так возник русский (или общинный)
социализм Герцена.
Он исходил из идеи «самобытного» пути развития России, которая, минуя
капитализм, через крестьянскую общину придет к социализму. Объективными
условиями возникновения и распространения идеи общинного социализма в
России явилось слабое развитие капитализма, отсутствие пролетариата и
наличие сельской поземельной общины. Имело значение и стремление русских
революционеров избежать «язв капитализма», присущих странам Западной
Европы. Эти положения впоследствии будут восприняты и развиты народниками.
По существу, это были утопические мечтания о социализме, ибо
осуществление на практике целей «русского социализма» привело бы не к
социализму, а к наиболее последовательному решению задач
буржуазно-демократического преобразования страны. Но вместе с тем решались
глубоко жизненные для страны задачи в переходный период от феодализма к
капитализму. В этом и заключалось не утопическое, а реальное значение
«русского социализма». Он был ориентирован на крестьянство как свою
социальную базу, поэтому получил название «крестьянского социализма». Его
главные цели состояли в освобождении крестьян с землей без всякого выкупа,
ликвидации помещичьей власти и помещичьего землевладения, введении
крестьянского общинного самоуправления, независимого от местных властей,
демократизации страны. Вместе с тем «русский социализм» боролся как бы «на
два фронта»: не только против старого, феодально-крепостнического, строя,
но и против капитализма, противопоставляя капитализму специфически
русский, «социалистический» путь развития.