ЗАКЛЮЧЕНИЕ 19 страница

В наиболее яркой форме выражает Заратуштра понимание своей пророческой миссии в гате, звучащей гимном Ахуре Мазда (43).

Преисполненным святости признал я тебя!
Изначален ты и воздаешь добром за добро и злом за зло.
Преисполненным святости признал я тебя!
Когда ты спросил меня: «Кто ты? С кем ты?» —
Я ответил: «Я — Заратуштра, последователь справедливости, недруг лжи, тебя славословлю!»
На твой вопрос: «На что ты решился?» —
Отвечу: «При каждом поклонении огню думать лишь о наилучшем распорядке [Арте]».
Научи же меня изреченьям твоим!
Помоги мне силою Хшатры [Дух металла и власти] и Арты,
Когда вместе с теми, кто познал твои заклинания,
Хочу я восстать и изгнать осквернителей заветов твоих».

Заратуштра, согласно гатам, воплощает в себе на земле моральную триаду: мысль — слово — дело. Он проявляет себя в двух функциях: как пророк и служитель Владыки — Ахуры он выступает в роли выразителя слова; как жрец, приверженец духа огня — Арты, он исполнитель дела, наилучшего распорядка.

Заратуштра неоднократно подчеркивает, что тот, кто поддержит его, будет вознагражден; а тот, кто не поддержит, — наказан. Иногда это выражено с подкупающей наивностью: «Кто поддержит меня, Заратуштру, тот получит в награду, наряду со всем желаемым, пару дойных коров» (46, 19).

Две функции Заратуштры — пророка и жреца — определили жанровые особенности гат. Между гатами нет четких жанровых различий,

258

однако можно определить две группы гат: в первой преобладает восхваление, во второй — проповедь. Первую группу можно определить как хвалебные гаты пророка, вторую — как назидательные гаты жреца.

Девять хвалебных гат (28, 29, 33, 34, 43, 46, 49, 50, 51) включают в себя 131 строфу и содержат славословия, гимны, моления и порицания противников. Для них характерно упоминание имени Заратуштры и восхваляемых им покровителей. Эти гаты окрашены в лирические тона; во всех звучит просьба о награждении поэта: «Какая будет мне, Заратуштре, награда за славословие?» (49, 12). Пророк-поэт прямо говорит, что он хочет восхвалять не только божества, но и высоких покровителей своих, особенно правителя Кавай Виштаспу: «Их хочу я [поименно] почитать и со славословиями выступать перед ними» (51, 22). Так он и поступал. Однако где восхваление, там и порицание противников, особенно лживого жреца Бендва и его покровителя — злого правителя Кавай Вэпйа: «Лживый жрец Бендва — препятствие для истинной веры. Гибель ему уготовь, о Мазда!» (49, 1). Или:

Отказал в гостеприимстве лжекавай Вэпйа у моста зимой
Спитамиду [сыну Спитама] Заратуштре, оскорбляя его и не предоставив крова
Ему и дрожащим от мороза вьючным животным...
Да будет наказан он у Моста судейского разбора [чинвад].

(51, 12—13)

Особенно характерна для этой группы песнопений 19-строфная гата, которую можно назвать «Моление пророка» (46).

В какую землю мне бежать, куда я направлюсь?
Удаляют меня от родни и племенной знати,
И община меня вовсе не признает,
И не приемлют меня лживые повелители страны;
Как, о Мазда, служить тебе, о Ахура?
Ведаю я, о Мазда, то, от чего бессилен я:
Мало стад у меня и мало людей.
К тебе взываю, погляди, о Ахура,
Окажи мне помощь, словно друг, поддерживающий друга.
Научи меня с помощью Арты обрести благую мысль [Воху Мана].
Когда, о Всемогущий [Мазда], быки полудня
Появятся в мире ради наилучшего порядка [Арты]
И духи благодетелей стран [саошйанты] с их мудростью, —
К кому на подмогу явится Воху Мана?
Тебя избрал я, полагаясь на заветы твои, о Владыка [Ахура].

И далее в гате говорится:

«Беспощадной будет борьба с приверженцами лжи — Друджа, мешающими процветанию скотоводства. Тот, кто почитает наилучший распорядок Творца быка, кто поддержит меня, того привлеку я к Мазда и с ним пройду по Мосту судейского разбора. Горе лжежрецам, приверженцам кровавых жертвоприношений, уничтожающим скот, карапанам и их покровителям, злым колдунам-правителям, кавиям, которые намерены разрушить вторую жизнь. Они будут наказаны у Моста судейского разбора, где будут отделены праведники от грешников. Награда будет уделом праведников. Таким уже издавна был Фрийан из рода Тура, да снизойдет благо к потомкам его. Блага удостоится тот, кто поддержит Заратуштру, он будет благословен. Таков справедливый правитель Кавай Виштаспа. Благо древним родам Хечатаспа и Спитама! Благо Фрашаоштре, сыну Хвогвы! Размеренными словами песнопения обращаюсь я, а неразмеренные не приемлю, славя тебя, Джамаспа, сына Хвогвы. Кто предан мне, удостоится лучшего, кто — нет, получит наихудшее, — таково решение разума и мысли моей».

В этой гате ясно видна связь ее с проповедью пользы скотоводства и почитания богатства. Прямо признается, что причина неуважения к пророку состоит в том, что у него «мало стад и людей». В первых строфах все время упоминается дух скота, Воху Мана, его благая мысль, и Заратуштра просит его помощи. Несколько раз, словно «внутренний рефрен», повторяются имена высшей благой троицы: Ахура Мазда — Воху Мана — Арта. Гнев обрушивается на противников оседлого скотоводства, на их кровавые жертвоприношения. Откровенно восхваляются в гате покровители веры Заратуштры, и живые, и мертвые, и древние и здравствующие. Как отметил современный немецкий исследователь Г. Гумбах, эта гата является блестящим образцом психологического воздействия на слушателей поэтическим словом: самой размеренностью его, производившей гипнотическое впечатление и возбуждавшей эмоции, сочувствием тяжелому в недавнем прошлом положению пророка, страхом перед его угрозами по адресу тех, кто за ним не следует, радостью от обещанной награды, убежденностью в магической силе пророка и его заклинаний.

В восьми назидательных гатах (30, 31, 32, 44, 45, 47, 48, 53), включающих в себя 107 строф, Заратуштра выступает прежде всего как жрец, как священнослужитель, выполняющий обряды и поучающий паству. Эти гаты окрашены в дидактические тона, что выражено уже в первых строках каждой из них: «Прислушайтесь ушами своими к наилучшему»

259

Иллюстрация:

Битва льва и быка

Барельеф во дворце в Персеполисе. Нач. V в. до н. э.

260

(30), «Провозглашаю слова, которые да будут услышаны» (31, 1), или:

Провозгласить я хочу поучение, слушайте и внимайте,
Вы, которые издалека приходите и из ближних мест,
Запечатлевайте его в памяти, поистине оно блестяще,
Пусть лженаставник не разрушит второй, грядущей жизни
Из-за нечестивого выбора своего, — он, лжец, совращающий языком своим ко лжи.

(45, 1)

Как характерный образец назидательной гаты с очевидным философским уклоном приведем частично одну из них, которая может быть названа «Проповедь в форме вопросов»:

Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура!
Может ли в благодарность за мое восхваление
Такой, как ты, открыться как друг такому, как я?..
Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура?
Как будут заложены основы наилучшей жизни?..
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Кто был изначальным отцом Арты [духа огня] при зарождении его?
Кто проложил путь солнцу и звездам?..
Кто заставляет луну прибывать и убывать?..
Это и многое другое, о Мазда, хочу я узнать!
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Кто водрузил на место и удерживает здание облаков!
Кто впряг в одну упряжку быстрых жеребцов с ветрами и облаками?
Кто был создателем Воху Мана [духа скота], о Мазда?
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Какой мастер сотворил свет и тьму?
Какой мастер сотворил сон и бодрствование,
Дабы разумному человеку напоминать о заботах его?
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Верно ли наставляю я?
Кто научил сына почитать отца своего?
Как овладеть поучениями и словами правды?
Будет ли награжден приверженец правой веры?
На всех недругов буду смотреть с неизменной ненавистью, —
Как избавиться от приверженцев лжи?
Каким образом можно предать зло в руки Арты,
дабы повергнуто было ниц силою заклинания-мантры?
Кому из двух воинств — добра и зла — даруешь ты победу?
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Получу ли благодаря наилучшему распорядку [Арте] — воздаяние свое —
Десять кобылиц, и жеребца, и верблюда, которые, о Мазда,
Причитаются мне вместе со здоровьем [Хаурват]
и жизненной силой [Амертат], присущими тебе?
Сие спрашиваю тебя, открой мне правду, о Ахура!
Кто не отдает платы тому, кто заслужил ее
И, выполнив свое слово, счел ее своей по праву,
Какое наказание следует ему уже сейчас?
Ибо, что уготовано ему в конце, известно.
Видел ли кто-либо справедливое царствование дэвов?
Но об этом спрошу я приверженцев лживых карапанов.
И кавиев, изводящих скот.

В этой гате есть места, сближающие ее с хвалебными гимнами, подчеркивается связь слагателя гаты с божеством и содержится мольба о награде. Однако характер гаты, в которой намеренно не упоминается имя пророка, совершенно другой. Это — проповедь жреца, возможно, произносимая при жертвоприношении; в таком случае награда, о которой говорится — это плата за совершение жертвоприношения.

Вопросительная форма, применявшаяся уже, в частности, в гимнах вед, использована искусно: первые 19 строф начинаются с прямого обращения к Ахуре: «Сие спрашиваю», но последний вопрос о несуществующем «справедливом царстве дэвов» не направлен уже к Ахуре, и анафора «Сие спрашиваю» поэтому отсутствует. Вопрос адресуется приверженцам дэвов, что выявляет скрытый сарказм строфы: лишь они, нечестивцы, могут «знать» об этой небылице.

Традицией канонизированы особенности поэтики гат, ее строфика и метры. Гаты традиционно делятся на пять групп, каждая из которых называется по первым словам первой гаты из каждой группы:

ахунад:в строфе три строки; метр — 16 слогов в строке с цезурой после седьмого; схема: (7 + 9) × 3;

уштавад: в строфе пять строк; метр — 11 слогов в строке с цезурой после четвертого; схема: (4 + 7) × 5;

испантмад: в строфе четыре строки; метр — 11 слогов в строке с цезурой после четвертого; схема: (4 + 7) × 4;

вохухшатр: в строфе три строки; метр — 14 слогов в строке с цезурой после седьмого; схема: (7 + 7) × 3;

вахиштоишт: в строфе две короткие и две длинные строки; метр: в короткой — 12 слогов с цезурой после седьмого; в длинной — 19 слогов с цезурой после каждых семи слогов; схема: (7 + 5) × 2 + (7 + 7 + 5) × 2.

По своему метру уштавад и испантмад совпадают (11 слогов с цезурой после четвертого) и

261

отличаются лишь количеством строк в строфе. Можно предполагать, что ударения, а возможно, музыкальные сильные и слабые доли придавали гатам тоническое звучание.

Рифм в гатах нет, но встречаются иногда рифмоиды в морфологических окончаниях, а также элементы аллитерации.

Образная система гат тесно связана с содержанием. В качестве основных ее особенностей назовем такие, как универсальная поляризация; образность, связанная с миром скотоводов; симметричность (в частности, троичность).

Универсальная поляризация выражается в том, что почти каждая строфа построена на противопоставлении положительных образов отрицательным. Противопоставляются добрые и злые божества и все, что к ним относится: Арте — Друдж; доброй мысли и намерению — злая мысль и намерение; дому песнопения (месту пребывания Ахуры) — дом лжи (место пребывания Друджа); скотоводу — нескотовод; добру — зло; правде — ложь; размеренной речи — неразмеренная речь; истинному пророку — лжепророк; верному жрецу — неверный (карапан).

Образы, связанные со скотоводством, иногда приобретают метафорический характер:

Деяния, что совершу я, а также прежде содеянное
И то, что благодаря благой мысли стало любезным для глаза,
Свет солнца и сверкающий бык полудня —
Все это да послужит восхвалением тебе, о Владыка всеведущий.

(50, 10)

Или:

Я хочу воздать вам [ахурам]: запрячь быстрых [светоносных] коней,
Победоносных, служащих возвеличению вашему,
Сильных преданностью Арте и Воху Мане, о Мазда,
Таких, на которых вы домчитесь к нам.
Будьте же готовы помочь мне!

(50, 7)

Метафорическое употребление слов ведет к их многозначности. Вследствие этого «терминологические» обозначения приобретают самый различный смысл:

Арта — это и название божества, сына Ахуры, и образ духа огня, и функция этого божества — наилучшего распорядка, и самый распорядок, и справедливость, и правдивость, и благое поведение.

Армаити — имя дочери Ахуры и сестры Арты, и образ духа земли, и функция его — преданность, и сама преданность и т. п.;

Айшма — божество зла и грабежа, и самый грабеж, и ненависть и т. п.

Поэтому, как отмечалось выше, перевод этих слов должен быть не однозначным, а варьироваться в зависимости от контекста, чтобы лучше выразить различный смысл, вкладываемый каждый раз в тот или иной «термин». Но нарочитой иносказательности, скрытого подтекста в гатах нет, если не считать таковыми некоторую первобытную символику, связанную с теми же «терминологическими» словами.

Симметричность выражается в склонности к равномерности, троичности, подчеркивается различными поэтическими фигурами. Равномерность, как уже говорилось выше, сказывается прежде всего в метрической и строфической структуре гат. Именно эта поразительная стройность пророческого откровения, владение «тайными», магическими словами и искусством оказывали на слушателей неотразимое впечатление. Поэзия отождествлялась с равномерностью, звуковой и смысловой организованностью, магической силой слова.

Все остальные элементы симметрической гармонии усиливали подобное восприятие. Такова универсальная троичность. Моральная триада: мысль — слово — дело; божественная троица — Ахура, Арта, Воху Мана; земная троица — дом (семья) — община — область и т. п. Подобные триады пронизывают все гаты, бесконечно варьируясь.

Смысловая несвязанность строф между собою их семантическая дезинтеграция, возмещается межстрофической связью, анафорами, вопросами и различного рода повторами, образцы которых достаточно ясно могут быть прослежены по приведенным ранее примерам.

Обычны для гат также различного рода параллелизмы, иногда в сочетании с хиазмом. Характерен, например, такой хиазм: «Из этих духов избрал себе лживый — наихудшее деяние, праведность... — дух священный» (30, 5). Внутри хиазма проведен параллелизм двух действующих лиц (дух лживый — дух священный) и двух действий (наихудшее деяние — праведность).

Для того чтобы дать целостное представление о художественных особенностях гат, приведем перевод одной из них, в котором, насколько это возможно, переданы формальные особенности подлинника. Переводимая гата (28) содержит моление пророка Заратуштры о том, чтобы Ахура Мазда одарил его чудодейственным словом — мантрой. Гата написана метром ахунад.

Для этой гаты характерны и свойственные гатическому стихосложению рифмоиды, и смысловая дезинтеграция строк и строф, связанных, однако, между собою, и особенно повторяющейся в каждой строфе триадой Ахура Мазда — Воху Мана — Арта; специфично для хвалебных гат также упоминание имени Заратуштры в шестой строфе.

262

1. С упоением молюсь,
простираю к Мазда руки я,
чтобы добрый дух сперва
принял все, что приготовил я,
С Артой радуются пусть
Воху Мана и душа быка!
2. Мазда, мудрый властелин,
Воху Мане верно я служу,
Дай мне оба мира в дар —
мир вещей, а также мир души!
За служенье, Арта, дай
Все, что праведному следует!
3. Воху Мана, Дух скота!
Славлю рассудительность твою,
Мазду с Артою пою,
Мать Арматай пусть придаст вам сил,
Всех молю вас об одном,
чтоб на зов мой приходили вы!
4. В Доме песнопения
Воху Мане жизнь отдать готов,
Пусть за все мои дела
сам Ахура мне воздаст сполна,
А пока я жив, путем
Арты-правды поведу людей.
5. Арта-правда, дух огня,
разве в силах я постичь, понять
Воху Ману и тебя,
хоть и ведаю, где к Мазда путь.
Заклинанием твоим,
языком склоним врагов к добру!
6. Воху Мана! Вразуми!
Пусть прибавит Арта силы мне!
Мазда, Заратуштре дай
слово чудодейственное то,
Что поможет наконец
одолеть злобных недругов!
7. Арта-правда! За дела
Дай мне щедрый Воху Маны дар!
Мать Арматай, укрепи меня
И вождя Виштаспу утверди!
Мазда, помоги певцу
сделать всех послушными тебе!
8. О, хороший, лучший друг
Арты и порядка доброго,
Мазда, помоги певцу
мне и Фрашаоштре смелому!
И тем людям, что всегда
мысли Воху Маны берегут.
9. Мы вас не прогневаем,
хоть бы и десятой долею
Той хвалы, что воздадим
Арте с Воху Маною,
Мазда, не наскучим вам,
о, хранитель царства нашего!
10. А затем, кто заслужил
Арты дар и Воху Маны дар,
Если Мазда их признал,
пожеланья их да сбудутся,
Чтоб постичь успех хвалы,
в стройных песнях, обращенных к вам.
11. В них я сохранил навек
облик Арты с Воху Маною,
Мазда, я воспел тебя,
передай же мне из уст в уста
Слово мудрое о том,
как впервые появилась жизнь!

Сноски

Сноски к стр. 253

^* Поскольку «Гаты» входят в книгу Авесты, называющуюся «Ясна» («Книга ритуала»), то здесь и далее обозначение цитируемых мест таково: первая цифра — глава «Ясны», вторая — номер строфы в этой главе.

^** Айшма — божество зла и грабежа (др.-греч. Асмодей).

262

ИНЫЕ КНИГИ АВЕСТЫ

Авеста написана на одном из древнеиранских языков, не поддающемся точной локализации, кроме условного отнесения к «северной группе» иранских языков, и именуемом по названию памятника «авестийским». Памятник дошел до нас в двух основных редакциях. Одна представляет собою сборник молитв, записанных авестийским алфавитом. Эти молитвы и ныне читаются зороастрийскими священнослужителями (парсами) при богослужении. Сборник включает три книги: «Вендидад» («Кодекс против дэвов»), «Висперед» («Книга обо всех высших существах») и «Ясна»; но молитвы, входящие в состав этих книг, расположены в особом, канонизированном порядке. Вторая редакция, если не считать нескольких добавлений, представляет собою собрание тех же книг, но расположенных в ином порядке, и их цель — не чтение при богослужении, а систематическое изучение. Авестийский текст в этой редакции, разбитый по книгам, главам и параграфам, сопровождается комментированным переводом на среднеперсидский язык, записанным не авестийским, а пехлевийским алфавитом. Этот перевод-комментарий называется «Зенд». Поэтому вторая редакция Авесты именуется в отличие от первой «Авеста и Зенд» (текст и толкование) или иначе — «Зенд-Авеста».

Состав Авесты во второй редакции таков:

1. «Вендидад» — свод законов и предписаний, направленных на отвращение злых демонов (дэвов) и водворение праведности (арта). Содержит — преимущественно в форме диалогов между Заратуштрой и Ахурой Мазда — предписания о ритуальной чистоте, об искуплении грехов, узаконения и культовые предписания, а также элементы мифологии. Состоит из 22 глав.

2. «Висперед» — 24 главы ритуального характера.

3. «Ясна», т. е. «Ритуал», — молитвы, читавшиеся при жертвоприношениях, восхваления и литургические обращения к божествам. Включает в себя 72 главы, в том числе 17 глав, составляющих «Гаты».

4. «Яшты» («Книга гимнов») — хвалебные гимны — 22 песнопения, восхваляющие различные

263

зороастрийские божества; содержит особенно много мифологических элементов.

5. «Малая Авеста» — собрание кратких молитвенных текстов. К «Малой Авесте» обычно относят и «Яшты».

Известный нам текст Авесты — это собрание определенным образом систематизированных фрагментов. О существовании в глубокой древности более обширных письменных текстов зороастризма (или маздаизма) мы узнаем у античных авторов. Так, Плиний со слов греческого автора Гермиппа (современника Птолемея III) сообщает, что «писания магов» включали 3 млн. стихов, содержание которых якобы было изложено Гермиппом.

В «Денкарте» (среднеперсидском памятнике IX в. н. э.) приводятся в двух местах традиционные сообщения о создании Авесты. В частности, в IV книге «Денкарта» («Деяние веры») говорится, что царь Виштаспа приказал собрать писания маздаяснийской веры; Дара, сын Дара (Дарий Кодоман), приказал записать весь текст Авесты в двух экземплярах и сдать на сохранение в казну в Шизе и в государственный архив. В свою очередь, царь из династии Аршакидов Валахи (Вологез) велел собрать и восстановить в первоначальном виде все, что сохранилось — письменно или устно — после нашествия Александра Македонского. Спустя 100—150 лет, уже при династии Сасанидов, по приказу Артахшера Папакана текст Авесты был кодифицирован под руководством Тансара. Сын Артахшера Шапур дополнительно собрал все не включенные в канонизированную Авесту фрагменты астрологического, медицинского, математического и философского содержания и исправленный текст приказал хранить в казне в Шизе. При Шапуре II, сыне иранского правителя, верховным жрецом Адарбад Мехраспандом снова был кодифицирован текст Авесты. При Хусроу Парвизе под наблюдением жрецов текст Авесты и комментариев («Зенд») был уточнен еще раз.

Арабоязычные и иранские источники передают то же предание с большими вариациями.

Таким образом, первая кодификация Авесты была произведена при Аршакидах. Учитывая стремление династии Аршакидов (I—III вв.) укрепить свою политическую власть с помощью зороастрийской веры, следует признать предание об этой первой кодификации Авесты исторически вполне реальным. Вторая кодификация и первый перевод были осуществлены при Сасанидах, в III—VII вв., также по вполне определенным политическим соображениям — для установления «союза престола и алтаря».

Согласно «Денкарту», из Авесты при Сасанидах уже осталось только 348 глав, сведенных в 21 книгу. Э. Вест, исследователь Авесты, подсчитал, что было в ней 345 700 слов.

Иллюстрация:

Голова царя, возможно — Дария I

Конец VI — нач. V в. до н. э. Париж. Лувр

При арабском завоевании рукописи Авесты сжигались, поэтому из Авесты сохранились целиком только одна книга Авесты («Вендидад») и фрагменты остальных частей — всего, по подсчетам Э. Веста, 83 000 слов, т. е. не более четверти объема последней, сасанидской редакции.

Наиболее старинная рукопись Авесты, дошедшая до нас, датирована 1278 г., таким образом, она почти на две тысячи лет моложе традиционной даты появления Авесты. Естественно поэтому, что текст Авесты вызывает острые филологические споры.

Тенденциозность многих авторов часто приводит к антиисторической модернизации и к некоторым необоснованным утверждениям. Например, такой крупный специалист, как Дж. Дармстетер, пытается всячески принизить значение Авесты, представить ее чуть ли не жреческой «фальшивкой» периода царствования Аршакидов; другие исследователи, наоборот, идеализируют «искони арийский дух» Авесты. Идеализаторско-апологетические позиции занимают и многие парсийские ученые, которые, стремясь доказать якобы извечный монотеизм зороастризма, искусственно подгоняют факты под свою концепцию. В результате остались спорными

264

многие вопросы, касающиеся Авесты, особенно вопрос о ее датировке. Одни ученые относят возникновение Авесты к X в. до н. э., другие — к первым векам нашей эры.

Значение слова «авеста» различными исследователями также толкуется по-разному: либо как «знание» — от корня «вид» (индийский ученый М. Н. Дхалла) — тогда оно совпадает по смыслу с названием индийских священных книг — вед; либо как «основание» от слова «упаста» (К. Гельднер, Ф. К. Андреас) в значении «установление», «закон». Есть и другие толкования.

Представляет предмет спора и место возникновения Авесты. Одни (Дж. Дармстетер, А. В. Джексон) считают местом зарождения зороастризма Атропатену, другие (И. Маркварт, Г. Нюберг, Э. Бенвенист, С. П. Толстов) — Хорезм, третьи (В. Гайгер, В. Бартольд, Ф. Шпигель) — Бактрию, четвертые (Э. Херцфельд) — Мидию, пятые (В. Хеннинг, Д. Н. Гершевич) — Маргиану (оазис Мерва).

Несомненно, что в Авесте есть более ранние и более поздние части. Судя по языку, по содержанию и по ряду черт общественно-исторического характера, важнейшие части Авесты, в том числе наиболее древние, являются несколько более поздними, чем индийская «Ригведа», но составлены не позже доахеменидского периода (IX—VII вв. до н. э.).

По вопросу генезиса текста Авесты также существуют различные мнения. Х. Бартоломэ считает, что дошедший до нас текст Авесты воспроизводит устную традицию, но поскольку его записали люди, говорившие уже на другом языке, то они бессознательно изменили старый язык, неравномерно введя в текст среднеиранские формы. Ф. К. Андреас полагает, что сохранившийся текст Авесты механически передает графическую традицию стабильного, исконного текста с небольшими изменениями. По Х. В. Байли, современный текст Авесты восходит к тексту, составленному после падения Сасанидов, и состоит из фрагментов, сохранившихся от первого канонизированного текста середины VI в. н. э., когда он впервые был записан авестийским алфавитом. Наконец, по мнению Ф. Альтгейма, первоначально Авеста была записана на востоке Ирана (Средняя Азия) арамейским (безгласным) алфавитом. В такой записи Авеста как письменный памятник существовала уже к началу господства Сасанидов. При Аршакидах (I—III вв.) под влиянием греческого (вокализированного) алфавита стал разрабатываться на востоке Ирана (в Парфии) новый, вокализированный алфавит. Этот алфавит существовал к V в., так как заметно его влияние на возникшие в тот период армянскую и грузинскую письменности. Авестийское же письмо, таким образом, возникло намного ранее V в. и, скорее всего, также на востоке. Сасаниды же предприняли кодификацию Авесты, уже получив ее в разных записях, на разных алфавитах.

Не отдавая предпочтения той или иной гипотезе и не увеличивая их числа, отметим лишь то, что́ представляется наиболее бесспорным в связи с проблемами древности Авесты, места возникновения ее основных частей и соотношения устной традиции и канонизированного текста.

При всей разновременности различных частей Авесты в ней, особенно в «Яште», сохранились отголоски и элементы (идейные, сюжетные) древнейших представлений иранских народов, их древней поэзии эпохи первобытнообщинного строя и его разложения, переработанные, однако, и развитые в эпоху классового общества, когда была осуществлена первоначальная кодификация Авесты.

Совокупность исторических, литературных и лингвистических данных убедительно говорит в пользу восточноиранского, т. е. среднеазиатского происхождения Авесты. Географический ландшафт, историко-культурные сведения, религиозно-мифологические представления в Авесте явно восточной ориентации. В Авесте нет ничего специфического для религии западных иранцев, известной по данным античных авторов, нет следов столь характерных для западного Ирана тесных связей с Передним Востоком (Междуречьем), нет и западноиранских географических названий. Лингвистический анализ тоже говорит о северо-восточном характере языка Авесты. Лишь в процессе ее кодификации и распространения в Азербайджане и в западном Иране в нее вошли как позднейшие интерполяции среднеперсидские языковые элементы. «Гаты», «Яшты», мифологические части «Вендидада» и «Ясны» не оставляют сомнения в их восточноиранском происхождении.

Также остается бесспорным, что в течение многих веков существенные части Авесты сохранялись изустно.

Относительная хронология Авесты основывается не столько на особенностях редакции текста, сколько на его идейном содержании, сюжетах и образах, которые соотносятся с реальными, историческими более ранними или поздними общественными отношениями и идеологическими воззрениями. Подобно тому как археолог вскрывает ряд горизонтов в изучаемых им культурных памятниках, так и в содержании Авесты можно выявить ряд «слоев» различной давности, своеобразно переплетающихся в одних и тех же частях и текстах. Если по языку «Гаты», например, наиболее древняя часть Авесты, то по содержанию, отражающему многие первобытно-общинные

265

идеологические представления, не менее древней является книга «Яшты». В плане относительной хронологии можно выделить в Авесте два основных пласта: более ранний — народно-поэтический и более поздний — жреческий.

В памятнике, который канонизирован как священное писание зороастризма, преобладает, конечно, жреческое начало; жреческой обработке подвергнуты и сохранившиеся народно-поэтические элементы.

При внешнем, поверхностном ознакомлении Авеста предстает перед нами как архаическое религиозное произведение. Она содержит бесконечно повторяющиеся молитвенные формулы и длинные реестры божеств, духов предков, древних властителей и т. п. Здесь догматически излагаются различные узаконения и ритуалы, за нарушение которых последуют наказания; восхваляются богатства, всячески прославляется культ божественного сияния (Хварно), знака верховной царской власти. Здесь мы найдем пространную проповедь о загробной жизни, о Судном дне, конце света, воскресении из мертвых, приходе мессии — саошйанта; навязчивые обещания блага тому, кто будет покорен богам, жрецам и правителям, и нечестивые проклятия демонам зла и вероотступникам. Религиозная нетерпимость по-разному проявляется в Авесте; иногда — в призыве к распространению зороастризма силою оружия («Ясна», 53, 8, 9), иногда — в резком осуждении «кровосмесительства»: «кто смешивает семя родичей праведных с семенами нечестивых чужеродцев, семя почитателей дэвов с семенами людей, их отвергающих»; «об этом говорю я тебе, о Заратуштра, что таких нужно убивать, как извивающихся змей и крадущихся волков» («Вендидад», 18, 62, 65).