Син­дром «дет­ско­го ли­чи­ка», а так­же плач, улыб­ка и смех

Как ро­ди­те­ли по­да­ют по­том­ст­ву сиг­на­лы за­бо­ты и за­щи­­ты, так и де­ти по­да­ют сиг­на­лы, сти­му­ли­рую­щие ро­ди­те­­лей да­рить им лас­ку и лю­бовь.

Уже сам вид мла­ден­ца яв­ля­ет­ся мощ­ным сти­му­лом, по­ро­ж­даю­щим бур­ный по­ток ро­ди­тель­ских эмо­ций. В осо­­бе­нн­ости важ­на тут кон­фи­гу­ра­ция ли­ца. Ес­ли срав­нить про­пор­ции ли­ца взрос­ло­го с про­пор­ция­ми бо­лее плос­ко­­го ли­ца мла­ден­ца, ока­жет­ся, что по­след­нее ши­ре от уха до уха; гла­за у мла­ден­ца боль­ше и рас­по­ло­же­ны поч­ти на од­ном уров­не с но­сом; ноз­д­ри — бо­лее ши­ро­кие; лоб — боль­ше по раз­ме­ру и бо­лее вы­пук­лый; нос — мень­ше и вы­­ст­уп­ает не так силь­но. Ко­жа у мла­ден­ца бо­лее глад­кая и эла­стич­ная, щё­ки — круг­лее и мя­си­стее, шея — бо­лее ко­­ро­ткая. Его го­ло­ва боль­ше по от­но­ше­нию к те­лу, ко­то­рое обыч­но бо­лее ок­руг­ло. Руч­ки и нож­ки у мла­ден­ца — бо­лее ко­рот­кие, все его те­ло­дви­же­ния обыч­но не­ук­лю­жи.

Эти Дет­ские Сиг­на­лы вку­пе с кро­шеч­но­стью мла­ден­ца вы­зы­ва­ют шквал эмо­ций и у ма­те­ри, и у от­ца, за­став­ляя их улы­бать­ся ре­бён­ку, лас­кать и об­ни­мать его и вся­че­ски за­бо­­тит­ься об объ­ек­те, по­даю­щем эти сиг­на­лы. В са­мом де­ле, ро­ди­те­ли реа­ги­ру­ют на мла­ден­ца столь бур­но, что те же эмо­ции вы­зы­ва­ют у них и дру­гие объ­ек­ты, схо­жие с ре­бён­ком. Их уми­ля­ют до­маш­ние жи­вот­ные, кук­лы, иг­руш­ки, а так­же пер­со­на­жи ко­мик­сов с боль­ши­ми гла­за­ми, пло­ски­ми ли­ца­ми и ок­руг­лы­ми те­ла­ми. Соз­да­те­ли ко­мик­сов и иг­ру­­шек экс­плуа­ти­ру­ют по­доб­ные ре­ак­ции, под­чёр­ки­вая упо­мя­­н­утые ха­рак­те­ри­сти­ки и пред­ла­гая по­ку­па­те­лям всё бо­лее ин­фан­тиль­ные об­ра­зы. Кро­ме то­го, взрос­лые с ши­ро­ки­ми и пло­ски­ми ли­ца­ми и боль­ши­ми гла­за­ми час­то вы­зы­ва­ют ту же под­соз­на­тель­ную ре­ак­цию. Вот по­че­му де­вуш­ки-«ко­шеч­ки» нра­вят­ся муж­чи­нам боль­ше, чем взрос­лые жен­щи­­ны. От­час­ти по той же при­чи­не жен­щи­на, ко­то­рая же­ла­ет при­влечь муж­чи­ну, де­ла­ет свою ко­жу бо­лее глад­кой при по­мо­щи кос­ме­ти­ки и на­ду­ва­ет щёч­ки и губ­ки.

Фор­ма те­ла яв­ля­ет­ся важ­ней­шим ви­зу­аль­ным сиг­на­­лом, но од­ной ана­то­ми­ей де­ло не об­хо­дит­ся. Для то­го, что­бы ро­ди­те­ли лю­би­ли своё ча­до и уде­ля­ли ему как мож­но боль­ше вре­ме­ни, мла­де­нец по­да­ёт и дру­гие Дет­ские Сиг­­н­алы. Глав­ных сиг­на­лов три: это плач, улыб­ка и смех, имен­но в та­ком по­ряд­ке. Ре­бё­нок на­чи­на­ет пла­кать, ед­ва ро­див­шись, улы­ба­ет­ся в воз­рас­те пя­ти не­дель и сме­ёт­ся, ко­гда ему по­шёл чет­вёр­тый или пя­тый ме­сяц. Дру­гие жи­­во­тные то­же пла­чут, ко­гда им боль­но или страш­но, а вот улыб­ка и смех — это сиг­на­лы, ха­рак­тер­ные толь­ко для на­ше­го ви­да. Есть и ещё од­но от­ли­чие: как толь­ко ре­бё­нок ощу­ща­ет ро­ди­тель­ское вни­ма­ние, плач пре­кра­ща­ет­­ся, и ре­бё­нок, на­обо­рот, на­чи­на­ет улы­бать­ся и сме­ять­ся. Плач при­вле­ка­ет ро­ди­те­ля к ре­бён­ку, улыб­ка и смех его удер­жи­ва­ют.

Ко­гда че­ло­век пла­чет, его мыш­цы за­мет­но на­пря­га­ют­­ся, ко­жа крас­не­ет, гла­за ув­лаж­ня­ют­ся, рот от­кры­ва­ет­ся, угол­ки губ от­тя­ги­ва­ют­ся на­зад, ды­ха­ние ста­но­вит­ся глуб­же, вы­до­хи — рез­че. У мла­ден­ца вдо­ба­вок на­чи­на­ют тря­стись руч­ки и нож­ки; де­ти по­стар­ше в та­кие мо­мен­ты бе­гут к ро­ди­те­лю и льнут к его те­лу. К ви­зу­аль­ным эле­мен­там до­бав­ля­ют­ся ха­рак­тер­ный прон­зи­тель­ный визг, по­ра­зи­тель­но по­хо­жий на те зву­ки, ко­то­рые мы из­да­ем, ко­гда нас раз­би­ра­ет смех, не­да­ром че­ло­век, про­тив соб­ст­­ве­нн­ого же­ла­ния кор­ча­щий­ся от сме­ха, мо­жет ска­зать по­том, что он «сме­ял­ся до слез». Та­кое сход­ст­во — не слу­­ча­йность. Не­смот­ря на то, что пла­чу и сме­ху со­пут­ст­ву­ют со­вер­шен­но раз­ные субъ­ек­тив­ные пе­ре­жи­ва­ния, по сво­ей при­ро­де они, на­сколь­ко мож­но су­дить, очень по­хо­жи. Ве­­р­оя­тно, не­ко­гда смех был вто­рич­ным сиг­на­лом, раз­вив­­ши­мся из пла­ча. Мла­де­нец на­чи­на­ет сме­ять­ся при­мер­но в том же воз­рас­те, ко­гда он на­чи­на­ет уз­на­вать свою мать. Го­во­рят, что ум­ный ре­бё­нок хо­ро­шо зна­ет сво­его от­ца, а ве­се­лый ре­бё­нок хо­ро­шо зна­ет свою мать. Здесь и кро­ет­­ся от­вет на во­прос о за­ро­ж­де­нии сме­ха. В пер­вые ме­ся­цы мла­ден­цы мо­гут агу­кать или пла­кать, но они не сме­ют­ся. Они агу­ка­ют, ко­гда до­воль­ны, и пла­чут, ко­гда чем-то не­­д­овол­ьны. Но как толь­ко мла­де­нец рас­по­зна­ет мать как лич­ную за­щит­ни­цу, он стал­ки­ва­ет­ся с про­ти­во­ре­чи­ем осо­­б­ого ро­да. Ес­ли мать де­ла­ет что-то пу­гаю­щее, на­при­мер, ще­ко­чет его или иг­ри­во под­бра­сы­ва­ет в воз­дух, мла­де­нец по­лу­ча­ет двой­ной сиг­нал Он слов­но го­во­рит се­бе: «Я ис­пу­­ган, но пу­га­ют ме­ня дей­ст­вия че­ло­ве­ка, ко­то­рый ме­ня за­­щ­ищ­ает, так что бес­по­ко­ить­ся не о чем». Это про­ти­во­ре­чи­­вое ощу­ще­ние опас­но­сти, ко­то­рая не яв­ля­ет­ся опас­но­стью, по­ро­ж­да­ет от­вет, ко­то­рый час­тич­но яв­ля­ет­ся встре­во­жен­­ным пла­чем, а час­тич­но — удов­ле­тво­рен­ным агу­кань­ем. В ре­зуль­та­те ро­ж­да­ет­ся то, что мы на­зы­ва­ем сме­хом. Вы­ра­­ж­ение ли­ца у мла­ден­ца при этом та­кое же, как при пла­че (мо­жет быть, чуть ме­нее на­пря­жен­ное), из­да­вае­мые ре­бён­­ком зву­ки так же рит­мич­ны, но не столь прон­зи­тель­ны.

На этой ста­дии мла­де­нец мо­жет сиг­на­ли­зи­ро­вать сво­им сме­хом: «Я очень рад, что то, что ка­жет­ся опас­ным, на са­мом де­ле не опас­но». Те­перь мать мо­жет иг­рать с ре­бён­ком в но­вые иг­ры. Она мо­жет мяг­ко пу­гать его, при­­тв­ор­яясь, что вот-вот уро­нит, за­кры­вать и по­том от­кры­­вать своё ли­цо, кор­чить ре­бен­ку ро­жи­цы. Вско­ре мла­де­­нец на­чи­на­ет ак­тив­но реа­ги­ро­вать на эти иг­ры, в нём про­сы­па­ет­ся иг­ри­вость, он сме­ёт­ся, ко­гда мать яко­бы ро­­н­яет и в по­след­ний мо­мент под­хва­ты­ва­ет его или ищет и «вне­зап­но» на­хо­дит. Ес­ли, как это час­то бы­ва­ет, ро­ди­тель за­хо­дит слиш­ком да­ле­ко и пу­га­ет ре­бён­ка че­рес­чур силь­но, рав­но­ве­сие ме­ж­ду чув­ст­вом безо­пас­но­сти и стра­хом сме­ща­ет­ся в сто­ро­ну пла­ча, и мла­де­нец на­чи­на­ет ре­веть. Зыб­кая гра­ни­ца ме­ж­ду сме­хом и сле­за­ми ста­но­вит­ся бо­лее чёт­кой, ко­гда мы взрос­ле­ем, и с воз­рас­том мы те­ря­ем спо­соб­ность мо­мен­таль­но пе­ре­хо­дить из од­но­го со­стоя­­ния в дру­гое, что не зна­чит, что эти со­стоя­ния уже не свя­за­ны ме­ж­ду со­бой. Связь ме­ж­ду ни­ми ле­жит в ос­но­ве боль­шей час­ти ти­пов юмо­ра. Ко­гда мы сме­ём­ся над чем-то, что мы уви­де­ли или ус­лы­ша­ли, как пра­ви­ло, ба­зо­вый эле­мент шут­ки — это стран­ное или шо­ки­рую­щее про­ис­­ш­ес­твие, не­что ано­маль­ное и от­то­го слег­ка пу­гаю­щее. Но мы не вос­при­ни­ма­ем это про­ис­ше­ст­вие все­рь­ёз и сме­ём­­ся, как сме­ёт­ся ре­бё­нок, ко­гда он убе­га­ет от ма­те­ри. Дру­­г­ими сло­ва­ми, смех при­ятен нам по­то­му, что мы ощу­ща­­ем, что сча­ст­ли­во из­бе­жа­ли не­кой опас­но­сти.

Ве­ли­ко ис­ку­ше­ние счи­тать улыб­ку ос­лаб­лен­ной фор­мой сме­ха, од­на­ко это ошиб­ка, ко­то­рой сле­ду­ет из­бе­гать. Улы­бать­ся мы на­чи­на­ем рань­ше, чем сме­ять­ся. Улыб­ка яв­ля­ет­ся от­дель­ным и са­мо­цен­ным Дет­ским Сиг­на­лом. Де­тё­ныш обезь­я­ны име­ет пре­иму­ще­ст­во пе­ред де­тё­ны­­шем че­ло­ве­ка — он мо­жет ощу­тить, на­сколь­ко он бли­зок со сво­ей ро­ди­тель­ни­цей, вце­пив­шись в её шерсть. Че­ло­ве­­ч­еский ре­бё­нок слиш­ком слаб для то­го, что­бы ча­са­ми ви­сеть на ма­те­ри, и в лю­бом слу­чае у неё нет шер­сти, в ко­­т­орую мож­но вце­пить­ся. Мла­де­нец дол­жен по­ла­гать­ся на сиг­на­лы, ко­то­рые бу­дут по­дол­гу удер­жи­вать мать око­ло не­го. Её вни­ма­ние мо­жет при­влечь ог­лу­ши­тель­ный плач, но нуж­но что-то ещё, что­бы, раз уж она по­до­шла к мла­ден­цу, не дать ей уй­ти. Это «что-то ещё» — дру­же­ская улыб­ка.

Из­на­чаль­но улыб­ка бы­ла зна­ком уми­ро­тво­ре­ния. У зля­­щ­ег­ося че­ло­ве­ка гу­бы вы­пя­чи­ва­ют­ся впе­ред, у ис­пу­ган­но­­го угол­ки губ от­тя­ги­ва­ют­ся на­зад. Ко­гда че­ло­век улы­ба­ет­­ся, угол­ки его губ от­тя­ну­ты на­зад, и в глу­бо­кой древ­но­сти улыб­ка вы­ра­жа­ла ис­пуг. Но ис­пуг ра­вен не­аг­рес­сив­но­сти, а не­аг­рес­сив­ность рав­на дру­же­ст­вен­но­сти. Так «нерв­ная улыб­ка» пре­вра­ти­лась в «дру­же­скую улыб­ку». В про­цес­се пре­вра­ще­ния она не­сколь­ко ви­до­из­ме­ни­лась: угол­ки губ ста­ли от­тя­ги­вать­ся не про­сто на­зад, но на­зад и вверх. Изо­гну­тые та­ким об­ра­зом гу­бы ста­ли уни­каль­ным, свой­­с­тве­нным толь­ко на­ше­му ви­ду сиг­на­лом дру­же­ст­вен­но­сти: улыб­кой мла­де­нец удер­жи­ва­ет воз­ле се­бя мать, улыб­кой взрос­лый че­ло­век де­мон­ст­ри­ру­ет ок­ру­жаю­щим дру­же­лю­­бие. Мы улы­ба­ем­ся, же­лая по­со­чув­ст­во­вать, по­здо­ро­вать­­ся, из­ви­нить­ся, по­хва­лить ко­го-ли­бо. Улыб­ка — са­мый важ­ный для ук­ре­п­ле­ния свя­зей ме­ж­ду людь­ми сиг­нал из всех ми­ми­че­ских сиг­на­лов, ка­ки­ми толь­ко рас­по­ла­га­ет че­ло­ве­че­ст­во.

По­сколь­ку улыб­ка и смех про­изош­ли из ком­би­на­ции ис­пу­га и же­ла­ния вы­гля­деть при­вле­ка­тель­но, они за­час­тую взаи­мо­за­ме­няе­мы. Од­на­ко бы­ва­ют об­стоя­тель­ст­ва, в ко­то­­рых улыб­ка и смех вы­пол­ня­ют раз­ные функ­ции, вви­ду че­го раз­ли­чие ме­ж­ду ни­ми ста­но­вит­ся оче­вид­ным. На­при­мер, ко­гда мы при­вет­ст­ву­ем ко­го-ли­бо, нас мо­жет пе­ре­пол­нять ра­дость, но сме­ять­ся мы все рав­но не бу­дем, вме­сто это­го на­ша обыч­ная улыб­ка ста­но­вит­ся «улыб­кой до ушей». Об­­м­ен­ив­аясь с со­бе­сед­ни­ком шут­ка­ми, мы, на­про­тив, мо­жем бы­ст­ро пе­рей­ти от улыб­ки к гром­ко­му сме­ху.

Ста­но­вясь стар­ше, ре­бё­нок до­бав­ля­ет в свой ре­пер­ту­ар сиг­на­лов и вра­ж­деб­ные. На­чи­на­ет­ся всё с ре­ак­ции от­­то­рж­ения — мла­де­нец от­во­ра­чи­ва­ет­ся, его руч­ки и нож­ки дер­га­ют­ся, он от­тал­ки­ва­ет или от­бра­сы­ва­ет пред­ме­ты, пла­чет яро­ст­но и с над­ры­вом. В ско­ром вре­ме­ни у мла­­де­нца уже слу­ча­ют­ся вспыш­ки раз­дра­же­ния, он де­рёт­ся, ку­са­ет­ся, ца­ра­па­ет­ся и плю­ёт­ся. В кон­це кон­цов, ре­бё­нок на­чи­на­ет по­да­вать сиг­на­лы пря­мой уг­ро­зы. Он сви­ре­по гля­дит на ро­ди­те­ля, не про­из­но­ся ни зву­ка, на­дув гу­бы, на­хму­рив бро­ви и бу­ра­вя взгля­дом «вра­га». Сжав ку­лач­ки, ма­лень­кий ре­бё­нок на­ме­рен не сда­вать­ся без боя и от­­ста­ивать свои пра­ва. От­но­ше­ния ме­ж­ду ре­бён­ком и ро­­д­ит­елем ме­ня­ют­ся, по­след­ний уже не мо­жет пред­ло­жить пер­во­му аб­со­лют­ную за­бо­ту и за­щи­ту. Воз­ни­ка­ет ас­пект дис­ци­п­ли­ны, са­мо­уве­рен­ные Дет­ские Сиг­на­лы встре­ча­ют со­про­тив­ле­ние, ро­ди­тель пы­та­ет­ся кон­тро­ли­ро­вать ре­бён­­ка и ог­ра­ни­чи­вать его.

Вско­ре си­туа­ция вновь ме­ня­ет­ся — ре­бё­нок ос­ваи­ва­ет при­су­щее лишь че­ло­ве­ку сред­ст­во ком­му­ни­ка­ции, речь. Сред­ний ре­бё­нок в воз­рас­те двух лет зна­ет уже 300 раз­­ли­чных слов. К трём го­дам эта циф­ра ут­раи­ва­ет­ся, к че­­т­ырём ре­бё­нок зна­ет око­ло 1600 слов. Пя­ти­лет­ний ре­бё­нок опе­ри­ру­ет уже дву­мя ты­ся­ча­ми слов и учит но­вые с по­ра­зи­тель­ной ско­ро­стью, со­от­вет­ст­вен­но, по­да­вае­мые им сиг­на­лы ста­но­вят­ся всё бо­лее раз­но­об­раз­ны­ми, а от­но­ше­­ния с ро­ди­те­ля­ми и ок­ру­жаю­щи­ми людь­ми — всё бо­лее слож­ны­ми. Од­на­ко, не­смот­ря на ов­ла­де­ние этим не имею­щим рав­ных сред­ст­вом ком­му­ни­ка­ции, ре­бё­нок про­дол­­ж­ает по­да­вать и преж­ние ви­зу­аль­ные сиг­на­лы, бо­лее то­го, они иг­ра­ют в его жиз­ни ог­ром­ную роль. Ре­бё­нок, нау­чив­­ши­йся го­во­рить и внят­но рас­ска­зы­вать о сво­ём эмо­цио­­нал­ьном со­стоя­нии, всё так же пла­чет, улы­ба­ет­ся и сме­ёт­­ся. Речь до­бав­ля­ет к от­но­ше­ни­ям ме­ж­ду ин­ди­ви­да­ми но­вое из­ме­ре­ние, но это из­ме­ре­ние не за­ме­ща­ет преж­ние.