Корреляции по экстраверсии в четырех исследованиях разлученных

близнецов [по: 318]

Примечание. Здесь и в табл. 10.3: М3_Р, Д3_Р — разлученные близнецы; М3_ВМ, ДЗВМ — пары, выросшие имеете; п — количество пар.

Таблица 10.3

Корреляции по нейротицизму в четырех исследованиях разлученных близнецов [318]

Статистическая оценка согласованности результатов всех четырех исследований экстраверсии показала их хорошее соответствие друг другу; иначе говоря, эти результаты не случайны и могут быть объе­динены.

Согласованность результатов исследований нейротицизма ниже, чем в данных по экстраверсии. Причиной могут быть и различия в разных версиях этой шкалы (что неизбежно при адаптации методики к разным популяциям), и большая межпопуляционная вариативность по эмоциональности в сравнении с экстраверсией и т.д. Однако по­смотрим: разлученные МЗ близнецы внутрипарно более похожи, чем ДЗ, вместе выросшие, т.е. имеющие одну среду (в двух выборках из трех), а в двух случаях их сходство выше, чем у МЗ, живущих вместе. Последнее обстоятельство часто объясняется тем, что у разлученных близнецов отсутствует распределение ролей в паре, снижающее их сходство (вспомним данные В.В. Семенова, приведенные в гл. VII: внутрипарные корреляции по оценкам базовых эмоций в парах с ро­левыми отношениями значительно ниже, чем без них).

Любопытны данные, полученные методом семей МЗ близнецов: в американском исследовании, включавшем 149 пар взрослый МЗ близ­нец Х его ребенок и 121 пару со-близнец родителя Х тот же ребенок, получены корреляции: по экстраверсии 0,18 и 0,24, по нейротицизму 0,10 и 0,02 соответственно. Сходство полусиблингов — детей МЗ близ­нецов (т.е. имеющих генетически идентичных отцов или матерей и потому не являющихся двоюродными родственниками в полном смыс­ле этого слова) — оценивается корреляциями 0,18 по экстраверсии и — 0,02 — по нейротицизму. Все корреляции низки, однако все же они по экстраверсии выше, чем по нейротицизму. Кроме того, в анало­гичном шведском исследовании корреляции с родителями выше, чем с генетически таким же, но не воспитывающим ребенка человеком [318].

Метод приемных детей дал в разных работах различающиеся ре­зультаты. Корреляции детей по экстраверсии и нейротицизму и с био­логическими родителями, и с усыновителями невысоки: самые вы­сокие (r= 0,21) с биологическим отцом и матерью в одних исследо­ваниях л такой же — с приемным отцом — в одной, британской выборке. Правда, в большинстве случаев сходство с биологическими родителями все же немного выше, чем с усыновителями. Такая нео­пределенность результатов может быть, например, следствием выбо­рочных ошибок; однако статистическая проверка согласованности данных разных авторов по экстраверсии показала их гомогенность, т.е. отсутствие случайных влияний. Сложнее картина с нейротициз-мом, где в целом согласованность результатов ниже, чем в оценках экстраверсии.

Суммируя эти данные, Дж. Лоэлин приходит к выводу о том, что гены ответственны за 35-39% вариативности оценок экстраверсии; от 0 до 19% дисперсии определяется обшей средой, 46-63% — нндиви-

дуальной средой, генотип-средовыми взаимодействиями и ошибкой измерения. Некоторую роль (примерно 4% дисперсии) играет специ­фическая среда МЗ пар.

Нейротицизм — эмоциональная стабильность/нестабильность — обнаруживает невысокую генетическую обусловленность (27-31% дис­персии), 5-7% дисперсии принадлежит общей среде, 14-17% — не совсем ясному третьему фактору (им могут быть и эффекты эписта-за, и специфическая МЗ среда).

Как видим, оценки наследуемости экстраверсии и нейротицизма, или «суперфакторов индивидуальности», как их иногда называют, в обобщениях Р. Пломина и Дж. Лоэлина в основном совпадают.

Характеристики индивидуальности, близкие к этим параметрам, содержатся и в других описательных схемах, например в схеме Р. Кет-тела, в MMPI и др. В сводной таблице осуществленных до 1976 г. ра­бот, которую приводят Л. Ивс, Г. Айзенк и Н. Мартин [246], коэффи­циенты наследуемости по признакам, релевантным экстраверсии Ай-зенка, колеблются от 0,0 до 0,83; по нейротицизму — от 0,0 до 0,81. По психотицизму (исследованному меньше) картина чуть иная; са­мый высокий коэффициент наследуемости ниже, чем в двух преды­дущих чертах: Н — 0,0-0,57. По данным австралийского близнецового исследования, генетические факторы определяют 36-50% дисперсии оценок психотицизма; 20-40% зависят от индивидуальной среды и 24-30% — от ошибки измерения. Столь же широки различия и в оцен­ках средовых влияний для всех трех черт.

При помощи одной из таких систем дескрипторов, диагностиру­ющей эмоциональность, активность к социабельность, т.е. близкой к схеме Айзенка, обследовались разлученные близнецы старшего воз­раста (х = 59 лет). Корреляции оказались следующими: по эмоцио­нальности 0,30; по уровню активности 0,27; по социабельности 0,20. Подбор модели дал наследуемость указанных черт в 40, 25, 25% соот­ветственно. В силу того, что эти параметры по психологическому со­держанию близки экстраверсии и нейротицизму, мы можем сделать вывод: с возрастом влияние наследственности на вариативность этих индивидуальных черт падает.

В семейных исследованиях результаты часто различаются, но всегда сходство в парах родители Х дети и в сиблинговых парах существенно ниже, чем в близнецовых; приемные же дети со своими биологичес­кими родителями имеют близкую к нулю корреляцию [там же].

Низкое сходство сиблингов по экстраверсии и нейротицизму было обна­ружено в оригинальном исследовании Т.Д. Думитрашку [54]. Эти характери­стики диагностировали у первых трех детей (30 человек) в 4-5-детных семьях по достижении каждым из них одного и того же возраста (х = 9,5 лет). В от­личие от интеллекта, по которому корреляции сиблингов были высокими (0,36-0,78), по нейротицизму они нулевые, по экстраверсии они равны 0,10; 0,23; 0,34 в разных парах сиблингов.

Низкое сходство сиблингов может говорить о существенной роли индивидуальной среды; во всяком случае, метаанализ четырех больших близнецовых исследований (в сумме 23 000 пар) показал, что инди­видуальная среда объясняет около 50% вариативности обеих черт [318].

Возможно, причина этого кроется и в стиле семейной социализа­ции, и в особенностях психодиагностических методик, и в ролевых отношениях, складывающихся в близнецовых и сиблинговых диадах. Вероятные влияния среды на результаты генетических исследований темперамента проанализированы М.С. Егоровой и В.В. Семеновым [132; гл. VIII], а также в работе М.С. Егоровой [55, 57]. В.В. Семенов обнару­жил отчетливую зависимость оценок внутрипарного сходства по эмо­циональному статусу от распределения ролей в паре: наличие лидера и ведомого снижало внутрипарное сходство и по самооценке, и по экспертным оценкам второго близнеца и матери. Такая же картина получена и по показателям нейротицизма: в парах с комплементар­ными отношениями корреляции МЗ и ДЗ близнецов равны 0,76 и 0,58, а с ролевыми 0,17 и -0,20, однако для экстраверсии внутрипарные отношения оказались несущественными, в обоих типах пар МЗ более похожи, чем ДЗ (0,61 и 0,37 — в парах без ролей, 0,75 и 0,44 — с выде­лением лидера и ведомого).

Правда, в более поздней работе М.С. Егорова [57] предположила, что, несмотря на расхождение в абсолютных оценках различных осо­бенностей поведения, даваемых разными экспертами, уровень внут­рипарного сходства и, следовательно, оценки наследуемости могут оставаться теми же. Однако, как следует из приводимых ею данных, это не всегда так. Например, наследуемость двигательной активности действительно оказывается одинаковой по оценкам матери, воспита­телей в детском саду и учителей (0,96; 0,91; 0,92 соответственно), но по познавательной активности картина иная (0,28; 0,38; 0,79) и т.д.

Помимо таких, относительно простых по составу, схем описания той подструктуры индивидуальности, которую можно отнести к кате­гории темперамента, существуют более сложные схемы, включаю­щие в себя и черты, которые в отечественной психологии относят скорее к уровню собственно личностных черт. Наиболее известны 16-факторная шкала личностных черт Р.Кеттела и так называемая «Боль­шая пятерка»* — менее известная у нас модель описания личности, построенная на основе суждения людей о себе и о других (т.е. на импли­цитных, субъективных представлениях, воплощенных в прилагатель­ных, используемых людьми для описания индивидуальности).

«Большая пятерка», вызвавшая немало споров [90], завоевывает все большую популярность, появляются попытки свести более слож-

* На русском языке наиболее полное се описание содержится в книге Я. тер Лаака «Психодиагностика: проблемы содержания и методов» (90]. По этой книге дается и обозначение факторов.

ные, дробные схемы дескрипторов индивидуальности к пяти факто­рам. В основном варианте эти пять факторов обозначаются так:

1) экстраверсия, энергетика, энтузиазм (Surgency);

2) готовность к согласию, альтруизм, расположение (Agreeableness);

3) добросовестность, ответственность (Conscientionsness);

4) нейротизм, склонность к отрицательным эмоциям, невротич-ность (Emotional Stability);

5) открытость, оригинальность (Culture/Openness).

Дж. Лоэлин в упомянутой книге, обобщив имеющиеся исследо­вания (их, правда, немного) с помощью метода подбора моделей, приходит к следующим выводам. Аддитивный генетический компо­нент объясняет 22-46% дисперсии факторов «Большой пятерки», причем выше всего генетические влияния в пятом и первом фак­торах. Небольшой эффект имеет специфическая сиблинговая среда (4-11%), кроме первого фактора, где ее величина столь мала, что ею можно пренебречь. Заметна роль и специфической среды МЗ пар: она ответственна за 11-19% вариативности первых четырех факторов и 2-5% — последнего, пятого. И наконец, половина дисперсии (44-55%) остается пока не объясненной; она может определяться и ин­дивидуальной средой, и гено-средовым взаимодействием, и ошиб­кой измерения.

В этих результатах наиболее близкие к понятию темперамента фак­торы — первый (экстраверсия) и четвертый (эмоциональная стабиль­ность) — имеют при использовании разных генетико-математических моделей 27-36% наследуемости и небольшое, но четкое влияние МЗ среды (15 и 17% соответственно).

По-видимому, исследования генотип-средовых отношений в оцен­ках динамической стороны поведения затруднены и из-за более низ­кой надежности диагностических методик, и из-за чувствительности данных параметров к оттенкам диадических взаимодействий (напри­мер, в парах близнецов). Все это еще подлежит дальнейшему изуче­нию, и оценки компонентов фенотипической дисперсии этих при­знаков, вероятно, могут меняться.

Многие динамические характеристики поведения человека фор­мируются под большим или меньшим влиянием факторов наследствен­ности, причем это влияние обнаруживается уже на первом году жиз­ни. Относительно же генетических влияний на экстраверсию и нейро-тицизм можно сделать два вывода. Во-первых, обе черты обнаруживают умеренную наследуемость, причем в экстраверсии ее влияние, оче­видно, несколько выше, чем в нейротицизме. Во-вторых, классичес­кий близнецовый метод дает более высокие оценки наследуемости,

чем семейный и метод приемных детей. Это расхождение может быть отчасти следствием не-аддитивного генетического компонента, осо­бенно в вариативности оценок экстраверсии.

Добавим, что существенную роль могут играть и специфические особенности диадических взаимодействий в парах близнецов и сиб-лингов, однако они оказывают, по-видимому, разное влияние на раз­ные характеристики индивидуальности.

Глава XI

ПСИХОГЕНЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ДВИЖЕНИЙ

1. ДВИЖЕНИЕ КАК ОБЪЕКТ ПСИХОГЕНЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

В работах, анализирующих результаты психогенетических иссле­дований когнитивных функций и личностных характеристик, иногда отмечается целесообразность изучения более «простых» признаков, к которым чаще всего относят сенсорные пороги и скорость двигатель­ных реакций. Бесспорно, простые признаки — более удобный и перс­пективный объект генетического исследования. Когда же речь идет о двигательных (которые теперь часто называют «моторными» — от англ. «motor») функциях, то их перспективность повышается еще и благо­даря тому, что они позволяют достаточно точно задавать, менять, контролировать условия их реализации. Контур их регуляции (и само­регуляции) достаточно хорошо изучен [14, 19, 168, 75 и др.], поэто­му экспериментатор может избирательно влиять на те или иные зве­нья функциональной системы, выясняя роль каждого из них в реали­зации движения. Такой возможности не предоставляет, пожалуй, никакая другая психологическая функция.

Вместе с тем скорость двигательной реакции имеет высокую ре-тестовую надежность: корреляции времени реакций (ВР) в повтор­ных экспериментах, в том числе при проведении их разными экспе­риментаторами (коэффициент константности), или двух частей рада измерений, полученных в одном опыте (коэффициент однороднос­ти), колеблются, за редким исключением, вокруг величин 0,8-0,9 [123]. Все это, вместе с относительной простотой регистрации реак­ции, сделало движение, двигательную реакцию одним из наиболее широко используемых объектов экспериментальных исследований в психологии.

Помимо самой двигательной сферы (включающей и такие специ­фически человеческие формы, как речевые движения и письмо), с

чем семейный и метод приемных детей. Это расхождение может быть отчасти следствием не-аддитивного генетического компонента, осо­бенно в вариативности оценок экстраверсии.

Добавим, что существенную роль могут играть и специфические особенности диадических взаимодействий в парах близнецов и сиб-лингов, однако они оказывают, по-видимому, разное влияние на раз­ные характеристики индивидуальности.

Глава XI

ПСИХОГЕНЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ДВИЖЕНИЙ

1. ДВИЖЕНИЕ КАК ОБЪЕКТ ПСИХОГЕНЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

В работах, анализирующих результаты психогенетических иссле­дований когнитивных функций и личностных характеристик, иногда отмечается целесообразность изучения более «простых» признаков, к которым чаще всего относят сенсорные пороги и скорость двигатель­ных реакций. Бесспорно, простые признаки — более удобный и перс­пективный объект генетического исследования. Когда же речь идет о двигательных (которые теперь часто называют «моторными» — от англ. «motor») функциях, то их перспективность повышается еще и благо­даря тому, что они позволяют достаточно точно задавать, менять, контролировать условия их реализации. Контур их регуляции (и само­регуляции) достаточно хорошо изучен [14, 19, 168, 75 и др.], поэто­му экспериментатор может избирательно влиять на те или иные зве­нья функциональной системы, выясняя роль каждого из них в реали­зации движения. Такой возможности не предоставляет, пожалуй, никакая другая психологическая функция.

Вместе с тем скорость двигательной реакции имеет высокую ре-тестовую надежность: корреляции времени реакций (ВР) в повтор­ных экспериментах, в том числе при проведении их разными экспе­риментаторами (коэффициент константности), или двух частей рада измерений, полученных в одном опыте (коэффициент однороднос­ти), колеблются, за редким исключением, вокруг величин 0,8-0,9 [123]. Все это, вместе с относительной простотой регистрации реак­ции, сделало движение, двигательную реакцию одним из наиболее широко используемых объектов экспериментальных исследований в психологии.

Помимо самой двигательной сферы (включающей и такие специ­фически человеческие формы, как речевые движения и письмо), с

помощью двигательных реакций тестируются и изучаются особеннос­ти темперамента, сенсорные функции, психофизиологические и ин­теллектуальные характеристики и т.д. Только благодаря движению че­ловек получает некоторые виды сенсорной информации (например, зрительная перцепция существует благодаря движениям глаз, гапти-ческая — благодаря движениям кисти и пальцев). Именно изучение движений как средства активного взаимодействия со средой привело Н.А. Бернштейна еще в 40-х годах к созданию физиологии активнос­ти — новой и очень продуктивной области, тесно смыкающейся с психологией [14], Некоторые авторы даже включают движение как обязательный компонент в определение термина «поведение»,

Индивидуальные характеристики двигательных реакций коррели­руют с психометрическими оценками интеллекта, Судя по некоторым данным, эта связь выше, если измеряется время реакции выбора, а не простой двигательной, и с увеличением числа альтернатив корреля­ция увеличивается (наиболее отчетливо — у лиц с низким IQ). Кроме того, с IQ выше коррелирует интраиндивидуальная вариативность ВР, а не средняя его величина для данного индивида; чем выше IQ, тем ниже вариативность ВР. Наконец, есть сведения о том, что латентный период двигательной реакции и скорость самого движения по-разно­му коррелируют с IQ (вторая выше, чем первый), но вместе они дают корреляцию с IQ примерно такую же, как, например, тест Равена с тестом Векслера [250, 251].

Вместе с тем «простоту» двигательных актов не надо преувеличи­вать. Даже простейший из них предполагает постановку цели движе­ния («модели потребного будущего» — по Н.А. Бернштейну, «акцеп­тора результатов действия» — по П.К.Анохину), формирование и ре­ализацию адекватной задаче моторной программы («подвижного функционального органа» — по А.А. Ухтомскому), обратную связь — оценку и коррекцию результата движения. В лабораторном экспери­менте к этому добавляются восприятие и запоминание инструкции, принятие решения об осуществлении или, наоборот, торможении реакции и т.д. Наконец, необходимо различать движение-реакцию и движение-акцию, «живое движение», т.е. не ответ на внешнее раздра­жение, а решение некоторой задачи. Функциональная структура дви­гательного действия в этих случаях может сильно различаться [41].

Иначе говоря, движение — это тоже признак-«событие», хотя и легче верифицируемый, чем, например, интеллект.

Однако двигательные реакции имеют несколько особенностей, важных для психогенетического исследования. К ним относится прежде всего их отчетливо фиксируемая тренируемость и, как следствие это­го, возможность реализации одного и того же движения на разных уровнях регуляции: осознанной (произвольной) и автоматизирован­ной. Согласно концепции Н.А. Бернштейна, нейрофизиологическое обеспечение движения в этих случаях оказывается разным; поэтому

исследователь получает уникальную возможность оценить генотип-средовые соотношения в изменчивости признака (движения), остаю­щегося фенотипически одним и тем же, но меняющего свои внутрен­ние — психологические и физиологические — механизмы.

По гипотезе А.Р. Лурия, базировавшейся на концепции психического раз­вития Л.С. Выготского, подобный феномен должен существовать и в онтоге­незе: с переходом от элементарных, «натуральных» форм функций к высшим, социально опосредствованным, роль генотипа должна снижаться. Некоторые, правда, очень немногие, подтверждения тому есть; однако структурная и функциональная сложность высших психических функций чрезвычайно зат­рудняет разработку этой гипотезы. Возможность исследовать ее в ситуации лабораторного эксперимента с использованием двигательных реакций, по­зволяющих более строго контролировать необходимые переменные, пред­ставляется более перспективной.

Помимо сказанного, движение как объект психогенетического исследования имеет, очевидно, еще одно преимущество. Как уже от­мечалось, одно из основных ограничений метода близнецов заключа­ется в возможности неодинаковых средовых воздействий в парах МЗ и ДЗ близнецов: среда, актуальная для формирования когнитивных и личностных особенностей, у первых может быть более сходной, и тогда получаемые оценки наследуемости окажутся завышенными (см. гл. VII). Когда же речь идет о моторике, мет серьезных оснований по­лагать, что члены пар МЗ и ДЗ близнецов имеют разные средовые возможности для ее развития [337]; иначе говоря, справедливость по­стулата о равенстве сред в этом случае более очевидна и, следователь­но, получаемые оценки наследуемости более надежны.

Таким образом, движения человека — важный для познания ин­дивидуальности и продуктивный для психогенетического исследова­ния признак.

Однако, хотя еще Ф. Гальтон в работе «Наследственность таланта» [35] отметил передачу в семьях успехов в гребном спорте и борьбе, т.е. наследуемость двигательных качеств человека обсуждалась в хроноло­гически первом же психогенетическом исследовании, движения не стали в психогенетике объектом систематического изучения. Посвя­щенных им работ немного, они разрозненны и не образуют логичной цепи решаемых проблем, поэтому метаанализ, весьма информатив­ный, как мы видели, для исследований интеллекта, здесь невозмо­жен. Для того чтобы хоть как-то упорядочить имеющийся в данной области материал, воспользуемся классификацией этих исследований, предложенной С.Б. Малыхом [132; гл. VI]. Он выделил четыре группы работ, различающихся изучаемыми фенотипами: а) сложные поведен­ческие навыки; б) стандартизованные двигательные пробы; в) физио­логические системы обеспечения мышечной деятельности; г) нейро­физиологический уровень обеспечения движений. Конечно, границы между этими группами условны; например, анатомия мышц и суста-

ВОВ существенно определяет параметры движений, относящихся к пер­вым трем группам; процессы саморегуляции особенно важны для ха­рактеристик движений второй и четвертой групп и т.д. Вот почему излагаемый далее материал может быть сгруппирован и иначе*, но эта схема хота бы в первом приближении систематизирует разрозненные данные, имеющиеся в психогенетических исследованиях моторики.

Показатели, относящиеся к нейрофизиологическому уровню, бу­дут рассмотрены в главах, посвященных психофизиологическим при­знакам. Сейчас остановимся на трех первых группах показателей.