Будда и его последователи – учителя, философы, мудрецы 4 страница

Они странствуют, держа в руке посох или трезубец, являющийся эмблемой и оружием Шивы; они торгуют амулетами, уверяют, что могут творить чудеса; иногда сопровождают их и женщины-подвижницы (столь же неопрятной наружности). Как это ни прискорбно, но репутация у этих подвижников довольно-таки скверная. Они, как правило, невежественны и ленивы, медитацией занимаются редко, экономически совершенно непроизводительны; им вменяется в вину немало мошенничеств и преступлений. Многие памятники индийской литературы за два тысячелетия только подтверждают эту нелестную характеристику. Отличить настоящего аскета-йога от сей публики трудно. Для какой цели совершаются паломничества?

Мнения в отношении этой группы людей, разумеется, различно у индийцев и европейцев. Первые называют таких паломников – саньясины (ушедшие от мира святые, посвящающие жизнь духовному поиску). В Индии многие, кто видит значительные и даже неразрешимые противоречия между повседневной жизнью и их чаяниями и надеждами, предпочитают уходить в религиозную жизнь. В. Каниткар и О. Коул отмечают, что так поступают саньяси и большинство индусов, «хотя и не все признают ценность этого решения». Такого рода паломничества весьма распространены и совершаются по самому разному поводу. Обычно такие путешествия ставят и решают одновременно религиозные и общекультурные задачи. Считается важным обрести просветление и душевный покой. Поэтому предприниматели в Индии порой готовы терпеть отсутствие паломников на работе даже несколько месяцев.

Хозяйка подает милостыню нищему (садху)

Ученый С. Бхардвадж, опросив многих пилигримов, что сотнями тысяч и даже миллионами совершают паломничество в разные святые места Индии, пришел к выводу, что для большого числа верующих такого рода паломничество к небесным божествам представляет «религиозно желаемую и психологически успокаивающую деятельность», даже без каких-то ссылок на ожидание конкретного вознаграждения. Все эти обряды и церемонии «не имеют значения сами по себе», но лишь желаемое приложение к паломничеству. Иные «подвижники» оканчивали жизнь, убив в себе все человеческое, высушив душу еще в большей степени, чем свое тело:

Не насладились мы желанным

наслажденьем —

Желанье наслажденья нас пожрало.

Не истязали мы подвижничеством

плоть —

Подвижничество истязало нас.

Не мы беспечно проводили время,

Но время нас, беспечных, провело!

Желанья наши не увяли,

Но из-за них увяли мы!

Но даже в этих, казалось бы, невежественных и диких паломниках, возможно, скрыты зерна неких научных познаний. Много шума в России наделало «явление Хамбо-ламы Итигэлова». Он родился еще в 1852 г. в семье бедняков в местности Улзы-Дабо, на территории нынешней Бурятии. В XIX в. тут большим почетом пользовался буддизм. Монахи-буддисты учили, лечили детей и больных, создавали в 34 монастырях оригинальные философские и медицинские труды. В 1911 г. они избрали Итигэлова Хамбо-ламой (главой буддистов) Восточной Сибири. В 1927 г. он добровольно ушел из жизни, впав в своего рода летаргический сон и завещав потомкам через 30 лет извлечь тело. В 1998 г. в библиотеке Иволгинского дацана нашли послание Хамбо-ламы Итигэлова (на старомонгольском языке), где были и такие слова: «Будем чистыми среди моря грязи опасного смутного времени… Богатства безумно собранные и накопленные превратятся в особый яд и будут бесполезными». Он советовал всем людям (видимо, включая и богачей) начать реализовывать практику 10 благих деяний.

Женщины, занятые приготовлением чая

Однако самое интересное – научная сторона проблемы. Выяснилось, что его тело словно застыло между жизнью и смертью. Военные медики России исследовали его тело и ядро клетки ядерно-резонансным методом и выяснили, что клетка жива и ядро цело. Тело сохраняет тепло и гибкость в членах, а его кожа очень похожа на кожу живого человека. Ученые мужи пока не могут понять природу этого таинственного феномена. Что же позволяет «алмазу веры» удерживаться на грани жизни и смерти?! Возможно, время и наука когда-то найдут на это ответы.

Разумеется, воспринимать йогу исключительно прямолинейно и примитивно не следует. Видимо, внешняя ее сторона скрывает некую глубокую духовную подоплеку, а сложный набор практикуемых йогами физических упражнений представляет собой процесс овладения особой жизненной философией, позволяющей человеку стать более совершенным, здоровым и мудрым существом. По крайней мере, именно так объясняют смысл практики данного учения иные известные йоги – Рамачарака, С. Есудиан, Э. Хейч и другие в трудах, ставших мировой классикой.

Конечно, мы понимаем, что наше восприятие индийского паломничества никак не может быть воспринято как отвечающее реалиям. Индийские реалии слишком многообразны или разнообразны, чтобы можно было давать столь сложному явлению однообразную оценку. К примеру, И. Глушкова, которая десять лет (1990–2000) исследовала тему паломничества (традицию варкари) в качестве «участника-наблюдателя», совершая акт паломничества в Пандхарпур, присутствуя при храмовых церемониях, опрашивая признанных лидеров и рядовых варкари, изучая средневековые и современные тексты, предостерегает нас против стереотипных представлений о паломничестве и индийских подвижниках. Тут видна, по ее словам, «аккуратно выписанная партитура и жесткая рука дирижера», а вовсе не «случайно сложившаяся гармония». Надо учитывать, что паломничество – давняя традиция, которая для масс варкари (а в основном это представители низких каст шудр) чрезвычайно важна. По крайней мере с XIII в. они ежегодно совершают паломничество в Пандхарпур и считают это своим жизненным долгом. Их верховный бог Виттхал был принят тут всеми, от князей правящих династий до пастушеских племен. К традиции варкари, где мирно сосуществуют множество, казалось бы, совершенно непримиримых или противоположных идей, вполне подошло бы высказывание французского индолога Рену: «В религии в конечном счете найдется всего лишь несколько непримиримых между собой идей». Правда, этих «нескольких идей» хватает на то, чтобы поддерживать огонь вражды и противостояния меж конфессиями в течение многих и многих веков.

Йоги, тренирующие свое тело

Вообще надо признать, что чем больше знакомишься с творениями индусской мысли, тем больше приходишь в недоумение. Кажется, что индийские мудрецы специально создавали свои каноны и установки, чтобы раз за разом нарушать их и опровергать. Чему учит нас буддийская мораль? В том числе и тому, что надо ограничивать наши чувства и плотские желания. В частности, об этом говорит и философия «Дхаммапады» («Пути добродетели»). Это буддийское евангелие состоит из 423 рифмованных изречений, сгруппированных в 26 главах. Спору нет, иные изречения действительно поэтичны и мудры. Скажем, одно их них весьма глубокомысленно наставляет: «Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, так в плохо развитый ум просачивается вожделение. Как в дом с хорошей крышей не просачивается дождь, так в хорошо развитый ум не просачивается вожделение». Не имея чести принадлежать к буддийским мудрецам, позволим себе все же заметить: «Вожделение, в отличии от дождя, просачивается в дом с любой крышей. Только оно в доме с хорошей крышей чувствует себя комфортнее и обещает удовлетворение его обитателям». Такой хорошей «крышей» в нашем случае выступает развитый мозг. И здесь нельзя не упомянуть о недавних открытиях, что были сделаны американскими учеными… Изучая мозг буддистских монахов, они обнаружили, что у них левое мозговое полушарие, отвечающее за хорошее настроение и гармонию в человеке, развито более, чем у всех остальных смертных. Такое совершенство достигается путем постоянной и упорной медитации, т. е. работы с мозгом.

Женщина из касты наяров (штат Керала)

Медитирующий жрец

Как нам представляется, в древнем учении йогов есть две стороны, каждая из которых может быть воспринята последователями (хотя и с совершенно различными целями). Одна носит религиозный, другая сугубо мирской характер. Но в том и другом случае – это попытка не столько уйти от мира с его проблемами, сколь организовать специфически рациональное видение этого мира. М. Вебер в одной из своих работ заметил: «Монашеский образ жизни и типические манипуляции аскетизма и созерцания не только возникли в Индии раньше, чем где бы то ни было, но и нашли здесь весьма последовательное выражение; возможно, что исторически эта рационализация именно отсюда и начала свое шествие по всему миру». В каком-то смысле у индийцев на первом месте оказывалась «религия спасения», как это было у первых христиан, как это характерно для адептов православной мысли России. В условиях колониальной зависимости многие пытались заново осмыслить и пути индуизма.

Ведь религия духа должна попытаться дать ответ на насущные вызовы времени. В разной степени этого пытались достичь Рам Мохан Рой, «отец современной Индии», основатель первого в Индии реформаторского общества («Брахмо самадж»), Рамакришна, Вивекананда, Ауробиндо Гхош, М. Ганди. Подобно тому как политики хотели достичь объединения княжеств в единое государство, реформаторы веры стремились создать единую национальную религию. На этом пути возникали и возникают новые богоискатели, пытающиеся создать универсальную религию. Индуизм напоминает божество, принимающее именно тот облик, какой ваша душа, ум или плоть желают видеть. Он многообразен и позволяет любому из нас искать бога в чем угодно и где угодно – за книгой или в храме, в беседе и споре или в истязаниях плоти, в уединенном размышлении или в общественной деятельности, в любви или в пренебрежении любовью. Хочешь богатства – это не возбраняется, хочешь бедности и нищеты – и это не закроет тебе путь к истине и вере. Хочешь валяться в грязи, уйти в секту и там предаться свальному греху, хочешь уподобиться барану или ослу – все тебе разрешено. Индуизм соткан на все размеры и умы, все темпераменты и характеры. Пожалуй, ни одна из известных религий, по словам А. Барта, «не явилась столь жизненной, столь податливой, столь способной облекаться в столь причудливые формы, столь находчивой в примирении всех крайностей; ни одна не умела так хорошо вознаграждать свои потери, ни одна не обладала такой способностью постоянно порождать новые секты, даже великие религии и, таким образом, постоянно возрождаясь из самой себя, противиться всем причинам разрушения». Такая готовность религии учитывать требования времени может показаться даже похвальной. Но мне она кажется несколько легковесной и популистской.

Сюжеты из произведений индийской литературы

Эта готовность отдаться всем и вся не способствует искренности и возвышенному образу мыслей и действий. С другой стороны, нельзя не согласиться и с мнением отечественного историка, этнолога и религиеведа М. Ф. Альбедиль, которая видит в индуизме «парламент религий». Она пишет: «Может быть, многие истины и ценности прошлого, сохраненные индуизмом, помогут нам сейчас иначе взглянуть на нынешнее тупиковое техногенно-потребительское движение, захватившее нашу цивилизацию. И может быть, индуистские традиции вечнопреемства жизни убедят нас, что важнее думать и говорить не о внешнем и поверхностном «гуманизме», а о хранящейся глубоко в сердце подлинной человечности». Может быть, может быть…

Но возникает вопрос… Подобная религия, погружающая человека в самого себя, в мысли о Боге, святом духе, в думы об аскетическом совершенстве, не противостоит ли она философии рационального хозяйства, энергичной хозяйственной и производительной деятельности? Ведь, по словам Вебера, рациональное хозяйство есть «деловое предприятие». Оно требует всего человека (его времени, энергии, таланта, духа, мысли). Таким образом, выбор прост и одновременно суров: или садись, поджав ноги, в позу – и медитируй, или «голову в руки» – и лети в бешеном ритме. Ведь деньги, эти «крылатые божества», которым на деле давно поклоняется человечество, достаются лишь тем, кто успел, кто сумел их «перехватить» у других на рынке (чего угодно). Поэтому Индия долгое время и пребывала как бы в полусне, но и она вынуждена идти на компромисс. И чем ближе по времени к современной эпохе, тем в большей мере.

Богатства южных плодов

Отсюда некоторые сделали вывод, что Вебер считал восточные религии неспособными порождать предпосылки рационального, активного, практического отношения к миру, а, следовательно, невозможность проявления «духа капитализма» в Индии. В упрек ставили ему и то, что он недооценил дхармические предписания варне вайшьев трудиться, усердно заниматься торговлей и ремеслами, вести строго умеренный образ жизни, накапливать благосостояние и т. д. Так, индийский ученый С. Мунши посчитал заключение Вебера о сугубо потусторонней направленности идеи кармы и сансары, которые якобы и лежали в основе индуистского религиозного сознания, неверным. По словам Мунши, учение о карме как раз заставляет человека активно воплощать поставленную цель, а значит, сознание индуиста может выступать «благоприятным материалом для капиталистического общества и его экономического рационализма». Бесспорно то, что даже брахманы стремились к богатствам и приобретательству, а не только трудяги-вайшьи. В середине XVII в. индийское земледелие находилось на довольно высоком уровне. С орошенных земель крестьяне снимали два, а в некоторых случаях и три урожая. Применялся севооборот, использовались удобрения и т. д.