Объединенное заседание ВЦИК, Московского совета, Фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов

22 октября 1918 г.

(Шумные, нескончаемые аплодисменты и крики «ура».)

Товарищи, мне кажется, что теперешнее наше положение, при всей его противоречивости, может быть выражено,

во-первых, тем, что мы никогда не были так близки к международной пролетарской революции, как теперь, и,

во-вторых, мы никогда не были в более опасном положении, как теперь.

Вот на этих двух положениях, особенно на втором из них, мне хотелось бы остановиться сегодня подробнее.

Я думаю, что ши­рокие массы едва ли сознают всю опасность, которая на нас надвигается, а так как мы можем действовать, только опираясь на широкие массы, то главная задача представи­телей Советской власти состоит в том, чтобы передать этим массам всю правду тепе­решнего положения, как бы тяжело временами оно ни было.

Что касается того, что мы близки к международной социалистической революции, то об этом говорилось не раз, и я буду краток.

Один из главных упреков, который бросали против Со­ветской власти не только буржуазия, но и мелкобуржуазные слои, которые не верили в социализм, – упрек в том, что мы, производя социалистический переворот в России, делаем его на авось, ибо на Западе революция еще не созрела.

Товарищи, теперь, на пятом году войны, всеобщий крах империализма – на­глядный факт. Теперь для всех становится ясным, что революция во всех воюющих странах неизбежна.

Мы же, чье существование вначале считали днями или неделями, сде­лали за этот год революции так много, как никогда в мире не делала ни одна пролетар­ская партия.

Наша революция оказалась явлением мировым.

О том, что большевизм есть теперь явление мировое, говорит и вся буржуазия, и от этого признания становится очевидным, что наша революция поползла с Востока на Запад и встречает там все более подготовленную почву.

Вы знаете, что вспыхнула революция в Болгарии. Болгарские солдаты стали создавать Советы.

Теперь приходят известия, что и в Сербии также образуются Советы. Хотя англо-французское Согласие обещает народам тысячи благ, если они восстанут и отойдут от Германии, хотя много обещают самые богатые в мире и са­мые могущественные капиталисты Америки, Англии и Франции, становится очевидно, что буржуазия разных маленьких государств, на которые теперь Австрия распадается, ни в коем случае не удержится, что ее господство, ее власть в этих государствах будет весьма кратким, преходящим явлением, потому что везде стучится в двери рабочая революция. Буржуазия отдельных стран сознает, что ей придется держаться в своих государст­вах при помощи иностранных штыков.

И не только в Австрии, но и в Германии, поло­жение которых только недавно казалось прочным, – мы видим, началась революция.

Мы получаем оттуда известия, германская печать говорит уже об отставке кайзера, а печать партии независимых социал-демократов[220] получила уже от канцлера разрешение говорить о германской республике.

Мы знаем, что разложе­ние войск усилилось, что там распространяются прямые призывы к восстанию войск.

Мы знаем, что в восточной Германии образованы военно-революционные комитеты, они выпускают революционные издания, революционизирующие солдат.

Поэтому с полной определенностью можно говорить, что революция назревает не по дням, а по часам, и это говорим не только мы, это говорят все немцы из военной партии и буржуазия, которые чувст­вуют, что шатаются министры, что народ им не доверяет, что они продержатся в своем правительстве очень недолго. Это говорят все, знающие положение дел: насколько не­избежна народная революция в Германии, а, может быть, даже пролетарская револю­ция.

Мы прекрасно знаем, какое громадное пролетарское движение создалось и в других странах.

Мы видели, как появился Гомперс в Италии и на деньги держав Согласия, при помощи всей итальянской буржуазии и социал-патриотов, объезжал все города Италии, проповедуя итальянским рабочим продолжать империалистическую войну. Мы видели, как в это время итальянская социалистическая печать помещала об этом заметки, в ко­торых оставалось только имя Гомперса, а все остальное выкидывалось цензурой, или помещались заметки, в которых смеялись: «Гомперс участвует в банкетах и болтает». А буржуазная пресса признала, что Гомперса всюду освистали. Буржуазная пресса писа­ла: «Итальянские рабочие ведут себя так, что, кажется, они позволили бы ездить по Италии только Ленину и Троцкому». Итальянская социалистическая партия[221] за время войны сделала громадный шаг вперед, т.е. влево.

Мы знаем, что во Франции слиш­ком большое число патриотов было среди рабочих; им говорили, что Парижу и фран­цузской территории угрожает громадная опасность. Но и там линия поведения проле­тариата меняется. На последнем съезде, когда читали письмо о том, что делают союз­ники, англо-французские империалисты, раздались крики: да здравствует социалисти­ческая республика. А вчера было известие, что в Париже был митинг, на котором было 2000 металлистов и который приветствовал Советскую республику в России.

Мы ви­дим, что из трех социалистических партий в Англии только одна, Независимая социа­листическая партия, не становится открыто союзницей большевиков, а Британская социалистическая партия и Социалистическая рабочая партия Шотландии определенно заявляют себя сторонниками большевиков[222].

В Англии тоже начинает распространяться большевизм, а испанские партии, которые стояли на стороне англо-французского им­периализма, среди которых в начале войны можно было найти одного или двух чело­век, которые имели отдаленное представление об интернационалистах, все эти партии на своем съезде приветствуют русских большевиков.

Большевизм стал мировой тео­рией и тактикой международного пролетариата! (Аплодисменты.)

Большевизм сделал то, что перед всем миром разыгралась стройная социалистическая революция, что фактически, на деле, по вопросу за большевиков или против большевиков происхо­дит раскол в среде социалистов. Большевизм сделал то, что ставится программа созда­ния пролетарского государства.

Рабочие, которые не знали, как обстоит дело в России, так как читали только полные лжи и клеветы буржуазные газеты, начали отдавать себе отчет, видя, что пролетарское правительство одерживает победу за победой над своими контрреволюционерами, видя, что нет иного выхода из этой войны, кроме нашей так­тики, кроме революционного образа действий нашего рабочего правительства.

И если в прошлую среду в Берлине была демонстрация, и рабочие выражали свое негодование по отношению к кайзеру, стараясь пройти перед его дворцом, то потом они отправи­лись к русскому посольству, стараясь выразить свою солидарность с действиями русского правительства.

Вот к чему пришла Европа на пятом году войны!

Поэтому мы и говорим, что нико­гда мы не были так близки к мировой революции, никогда не было так очевидно, что русский пролетариат установил свое могущество, и ясно, что за нами пойдут миллионы и десятки миллионов мирового пролетариата.

Вот почему, повторяю, никогда мы не были так близки к международной революции, и никогда не было наше положение столь опасным, потому что раньше никогда с большевизмом не считались, как с миро­вой силой.

Казалось, что он является только взрывом недовольства утомленных войной русских солдат, и как только пройдет это недовольство и установится хотя бы самый насильнический мир, так всякие шаги к государственному творчеству и к социалистическим реформам будут подавлены.

Все в этом были уверены, но оказалось, что как только от империалистической войны, которая закончилась самым насильственным миром, мы перешли к первым шагам государственного творчества, как только мы перешли к возможности дать крестьянам на деле пожить без помещиков и установить свои отношения против помещиков, убедиться на деле, что они строят свою жизнь на отобранной земле не для кулаков и не для новых капиталистов, а действительно для самих трудящихся, как только рабочие увидели, что они получили возможность строить свою жизнь без капиталистов, учиться тому труд­ному, но великому делу, без которого они никогда не избегнут эксплуатации, – так всем стало ясно, и на практике оказалось, что никакие силы, никакая контрреволюция не свергнут Советскую власть.

Для того, чтобы в России мы пришли к этому убеждению, нам потребовались целые месяцы.

Говорят, в деревне только летом 1918 года и только к осени крестьяне разо­брались в смысле и значении нашей революции.

В городе это сознание было давно, но, чтобы оно дошло до каждого уезда, в каждую захолустную волость и село, чтобы не из книжек и речей, а из своей собственной жизни крестьянин увидел, что землю должен получать трудящийся, а не кулак, и что с кулаком нужно вести борьбу, что кулака нужно победить своей организацией, что волну восстания, которая по всей стране про­бежала летом этого года, поддерживали помещики, кулаки и белогвардейцы, чтобы собственным опытом, своим горбом, на своей спине испытать власть учредилки, – для этого нужны были долгие и долгие месяцы, – и деревня выходит закаленной, мас­сы крестьянской бедноты, которые чужого труда не грабят, только теперь увидели не из книжек, из которых никогда не получат твердых убеждений трудовые массы, а из собственного опыта, что Советская власть есть власть эксплуатируемых трудящихся и что есть возможность ка­ждой деревне приступить к заложению фундамента новой, социалистической России.

Нужны были долгие месяцы, чтобы и в остальной России после 1918 года мы могли сказать с уверенностью, опираясь на сообщения людей, исходящих из фактического опыта, что нет такого захолустья в деревне, где не знали бы, что такое Советская власть, и не отстаивали бы ее, потому что деревня увидела всю опасность, грозящую со стороны капиталистов и помещиков, увидела и трудность социалистического преобра­зования и не испугалась, а сказала себе: мы десятки миллионов рук к этой работе при­тянем, мы за год многому научились и еще научимся. Это говорится теперь в России с полным убеждением, на основе своего собственного опыта, десятками и десятками миллионов.

Только теперь становится ясным и западноевропейской буржуазии, которая до сих пор не брала всерьез большевиков, что тут, у нас, создалась единственно прочная власть, которая идет с трудящимися массами и которая может в них вызвать настоящий героизм самопожертвования.

И когда эта пролетарская власть стала заражать Европу, все видят, что после четырех лет мировой войны, когда миллионы людей перебиты и искалечены для наживы капиталистов, когда на­лицо десятки тысяч дезертиров (это необычайное явление замечается не только в России и в Австрии, но и в хвастающейся своим порядком Германии) – вот когда это пришло, всемирная буржуазия увидела, что ей надо считаться с более серьезным врагом, и начала сплачиваться, и чем ближе мы подходили к международной пролетарской революции, тем больше сплачивалась контрреволюционная буржуазия.

В некоторых странах от революции еще продолжают отмахиваться, как от большевиков в Октябре отмахивались министры коалиции и говорили, что в России до большевистской власти дело не дойдет. Во Франции, например, говорят, что большевики – кучка предателей, которые немцам продают свой народ. Что французские буржуа так говорят, – это простительно, на то они и буржуа, чтобы тратить миллионы на лживые выдумки. Но когда французская буржуазия увиде­ла развитие большевизма во Франции и что даже партии, которые не были революци­онными, выступили за большевиков с революционным лозунгом, то она увидела, что перед ней более грозный враг: крах империализма и перевес рабочих в революционной борьбе.

Каждый знает, что для пролетарской революции из-за империалистской войны в настоящее время опасность особенно велика, потому что пролетарская революция растет во всех странах неравномерно, в одной стране пролетариат слишком слаб, в другой – он сильнее. Бывает так, что на время буржуазии удается расколоть рабочих, как это случи­лось в Англии и Франции, – вот почему пролетарская революция развивается нерав­номерно, и вот почему буржуазия увидала, что наиболее сильным врагом ее является революционный пролетариат. Она сплачивается, чтобы задержать крах мирового импе­риализма.

Теперь положение для нас изменилось, и события развиваются с громадной быстротой.

Вначале было две группы империалистских хищников, которые старались друг друга уничтожить, но теперь они заметили, особенно на примере германского империа­лизма, который недавно считал себя равносильным Англии и Франции, что главный враг их – революционный пролетариат.

Теперь, когда Германию разлагает извнутри революционное движение, англо-французский империализм считает себя владыкой мира. Там убеждены, что его главный враг – большевики и мировая революция. Чем сильнее развивается револю­ция, тем сильнее сплачивается буржуазия. Поэтому некоторые из нас, особенно многие из широкой массы, которые, убедившись теперь, что они могут победить наших контр­революционеров, казачество, офицерство и чехословаков, полагают, что этим дело сде­лано, – не дают себе отчета в том, что этого теперь для нас мало, – есть новый враг, который гораздо более страшен: этот враг – англо-французский империализм.

Он до сих пор имел не очень много успехов в России, – например, при высадке в Архангель­ске. Один из французских писателей, который издавал газету и назвал ее «Победою»⁵⁸, говорил, что Франции мало победы над немцами, что ей также нужно победить боль­шевизм и что поход на Россию – это не наступление на Германию, а поход против большевистского революционного пролетариата и против заразы, которая распростра­няется по всему миру.

Вот почему теперь появляется для нас новая опасность, которая еще не вся развернулась и не вся видна, которую англо-французские империалисты готовят исподтишка, которую мы должны яснее сознать, чтобы через руководителей масс сознание этой опасности нести в массы, потому что англичане и французы ни в Сибири, ни в Архан­гельске не имели большого успеха, – наоборот, потерпели ряд поражений, но они те­перь направляют усилия на то, чтобы напасть на Россию с юга, либо с Дарданелл, либо с Черного моря, либо сухим путем через Болгарию и Румынию.

Так как эти люди дей­ствуют с соблюдением военных тайн, то мы не можем указать, насколько подготовлен этот поход, и который из этих двух планов, а может быть и третий, ими избран; в том-то и опасность, что мы точно знать не можем. Но мы совершенно точно знаем, что это готовится, что пресса этих стран иногда пишет не очень осторожно, какой-либо журна­лист открыто объявляет главные цели, отбрасывает все лживые слова о союзе наций.

В германских правящих кругах мы теперь ясно видим два течения, два плана спасения, если можно еще спастись.

Одни говорят: выиграем время, оттянем до весны, может быть, на линии укреплений мы еще в состоянии дать военный отпор.

Другие видят свое главное спасение в Англии и Франции, все внимание обращают на то, чтобы дос­тичь соглашения с Англией и Францией против большевиков, – все их внимание уст­ремлено на это. И если Вильсон отвечает сейчас на предложение мира грубым и пренебрежительным отказом, это еще не заставляет партию германских капиталистов, ищущих соглашения с Англией, отказаться от своих планов. Она знает, что иногда соглашение может существовать молчаливое, что, если они будут оказывать услуги английским и французским капиталистам против большевиков, может быть за эти услуги они получат вознаграждение. В капиталистическом обществе так бывает – за услуги платят. Они предполагают: может быть мы поможем английским и французским капи­талистам что-нибудь ограбить, тогда кое-что из ограбленного они у нас оставят. Пла­тить и чтобы тебе платили – такова мораль капиталистического мира. И мне кажется, претендуя на известную часть англо-французского капитала, люди эти считать умеют и рассчитывают не меньше, как на миллиарды. Часть этих господ такой расчет понимает.

Едва ли уже не состоялась такая молчаливая сделка между германской буржуазией и буржуазией держав Согласия. Суть ее в том, что англо-французы говорят: мы на Ук­раину придем, но пока там еще нет наших оккупационных отрядов, вы, немцы, не уво­дите своих войск, а то власть на Украине возьмут рабочие и там также восторжествует Советская власть. Вот как они рассуждают, потому что они понимают, что буржуазия всех оккупированных стран: Финляндии, Украины и Польши, знает, что этой нацио­нальной буржуазии не продержаться одного дня, если уйдут немецкие оккупационные войска, и поэтому буржуазия этих стран, которая вчера продавалась немцам, ездила на поклон к немецким империалистам и заключала с ними союз против своих рабочих, как делали украинские меньшевики и эсеры в Тифлисе, – она теперь всем перепродает свое отечество. Вчера продавали его немцам, а ныне продают англичанам и французам. Вот что происходит за кулисами, какие идут переторжки. Видя, что англо-французская буржуазия побеждает, они все идут на ее сторону и готовят сделки с англо-французским империализмом против нас, за наш счет.

Когда они говорят своему будущему англо-французскому барину-миллиардеру, что они встают на его сторону, они говорят: ваше степенство победит большевиков, вы должны помочь нам, потому что немцы нас не спасут. Этот заговор буржуазии всех стран против революционных рабочих и большевиков все больше и больше вырисовы­вается и становится нагло открытым. И наша прямая обязанность указать на эту опас­ность рабочим и крестьянам всех воюющих стран.

Мировая революция не устроена так гладко, чтобы везде, во всех странах идти одним путем, – тогда мы уже давно победили бы. Каждой стране нужно пройти опре­деленные политические этапы. Везде мы видим такое же стремление соглашателей, их попытки вместе с буржуазией «спасти народ от буржуазии», как это делали у нас Цере­тели и Чернов, как в Германии это делают шейдемановцы.

Эти трудности отражаются и на положении Советской России.

Теперь мы должны сказать, что в данное время международный пролетариат проснулся и дела­ет громадные шаги, но положение наше тем более трудно потому, что наш вчерашний «союзник» поднимается против нас, как против своего главного врага.

Теперь он идет бороться не с неприятельскими войсками, а с международным большевизмом.

Теперь, когда на Южном фронте скопляются войска Краснова, а мы знаем, что они получили снаряды от немцев.

Люди, которые обвиняли нас в Брестском мире, посылали Краснова брать снаряды у немцев и ими забрасывали русских рабочих и крестьян, теперь получают их от англофранцуз­ских империалистов, получая, переторговываются и продают Россию тому миллионеру, который больше даст.

Вот почему теперь недостаточно общей уверенности, которая у нас сложилась, в том, что перелом наступил.

У нас есть старые враги, но кроме них, за их спиной как раз сейчас для них собирается новая помощь.

Мы все это знаем и наблю­даем.

Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться, но не сразу революция научается защищаться.

Революция была пробуждением к новой жизни миллионов.

В феврале и марте эти миллионы не знали, за что идут продолжать бойню, в которую их погнали цари и Керенские и цель которой была разоблачена лишь в декабре больше­вистским правительством.

Они ясно понимали, что это не их война, и нужно было около полугода, чтобы наступил перелом.

Этот перелом наступил.

Массы, истомленные, истерзанные четырехлетней войной, в феврале и марте бросали все и говорили, чтобы была прекращена война – они были не в состоянии поставить вопрос, из-за чего война.

Если эти массы теперь создали новую дисциплину в Красной Армии, не дисциплину палки, а дисципли­ну Советов рабочих и крестьянских депутатов.

Если они теперь идут на величайшее са­мопожертвование.

Если среди них сложилась новая сплоченность.

То только потому, что в первый раз в сознании и на опыте десятков миллионов рождается и родилась новая, со­циалистическая дисциплина, родилась Красная Армия.

Она родилась только тогда, ко­гда эти десятки миллионов людей на собственном опыте увидели, что помещиков и ка­питалистов они сбросили сами, что строится новая жизнь, что они начали ее сами стро­ить и что они эту жизнь построят, если не помешает иностранное нашествие.

Когда крестьяне увидели своего главного врага и начали борьбу с деревенскими кулаками, когда рабочие скинули фабриканта и начали строить заводы по пролетарскому принципу народного хозяйства, они увидели всю трудность перестройки, но они с ней справились – нужны были месяцы, чтобы наладить работу – эти месяцы прошли, и пере­лом наступил.

Прошел период, когда мы были бессильны, и мы пошли вперед ги­гантскими шагами.

Прошел период, когда у нас не было армии, когда не было дисцип­лины – создалась новая дисциплина, и в армию пошли новые люди, которые тысячами отдают жизнь.

Это значит, что новая дисциплина, товарищеский союз перевоспитали нас в борьбе на фронте и в деревенской борьбе против кулака.

Этот перелом, который мы переживаем, был труд­ным, но мы чувствуем, что дело налаживается, и мы от социализма неустроен­ного, декретированного, переходим к истинному социализму.

Перед нами главная зада­ча – борьба с империализмом, и в этой борьбе мы должны победить.

Мы указываем на всю трудность и опасность этой борьбы.

Мы знаем, что перелом в сознании Красной Армии наступил, она начала побеждать, она выдвигает из своей среды тысячи офице­ров, которые прошли курс в новых пролетарских военных школах, и тысячи других офицеров, которые никаких курсов не проходили, кроме жестокого курса войны. По­этому мы нисколько не преувеличиваем, сознавая опасность, но теперь мы говорим, что боеспособная армия у нас есть.

Южный – это фронт против всего англо-французского империализма, против самого могущественного врага в мире, но мы его не боимся, так как знаем, что ему самому не удастся справиться со своим внутренним врагом.

Вот, товарищи, почему главной задачей каждого сознательного рабочего является ничего не скрывать от широких масс, которые могут не знать всей ост­роты положения, а, наоборот, раскрывать всю правду.

Рабочие созрели, чтобы знать эту правду.

Мы должны победить не только белогвардейцев, но и всемирный империализм.

Мы должны победить и победим не только этого, но и более страшного врага. Для это­го необходима Красная Армия. Пусть каждая организация Советской России не перестает ставить на первом месте вопрос об армии. Мы говорим: надо усиливать армию.

Теперь революция начинается уже и в тех странах, которые оказались победителями. Силы наши должны расти с каждым днем, и этот непрерывный рост является для нас по-прежнему главной и полной гаран­тией того, что международный социализм победит!

(Речь товарища Ле­нина неоднократно прерывается шумными апло­дисментами и заканчивается овацией. Весь зал встает, как один человек, и приветствует вождя мировой революции.)