Столыпин и революция

Умерщвление обер-вешателя Столыпина совпало с окончанием первой полосы в истории русской контрреволюции. Поэтому событие 1-го сентября, очень маловажное само по себе, вновь ставит вопрос первой важности о содержании и значении нашей контрреволюции.

Среди хора реакционеров, лакейски воспевающих Столыпина или копающихся в истории интриг черносотенной шайки, командующей Россией, – среди хора либералов, качающих головой по поводу «дикого и безумного» выстрела, слышатся отдельные ноты действительно серьезного принципиального содержания. Делаются попытки взглянуть на «столыпинский пери­од» русской истории, как на нечто целое.

Столыпин был главой правительства контрреволюции около пяти лет, с 1906 по 1911 г. Это – действительно своеобразный и богатый поучительными событиями период. Его можно охарактеризовать как период подготовки и осу­ществления государственного переворота 3-го июня 1907 г.

Именно летом 1906 г., ко­гда Столыпин в роли министра внутренних дел выступил перед I Думой, началась под­готовка этого переворота, который показал теперь уже все свои плоды во всех областях нашей общественной жизни.

Спрашивается, на какие общественные силы опирались деятели этого переворота или какие силы направляли этих деятелей? Каково было социально-экономическое содержание «третьеиюньского» периода? – Личная «карьера» Столыпина дает поучительный ма­териал и интересные иллюстрации по этому вопросу.

Помещик и предводитель дворянства становится губернатором в 1902 г., при Плеве, – «прославляет» себя в глазах царя и его черносотенной камарильи зверской распра­вой над крестьянами, истязаниями их (в Саратовской губернии), – организует черно­сотенные шайки и погромы в 1905 г. (Балашевский погром), – становится министром внутренних дел в 1906 г. и председателем Совета министров со времени разгона первой Государственной думы. Такова, в самых кратких чертах, политическая биография Сто­лыпина.

И эта биография главы контрреволюционного правительства есть в то же вре­мя биография того класса, который проделал нашу контрреволюцию и у которого Столыпин был не более, как уполномоченным или приказчиком. Этот класс – русское благородное дворянство, с первым дворянином и крупнейшим помещиком Николаем Романовым во главе.

Земельные лати­фундии в руках этого класса – основа той крепостнической эксплуатации, которая под разными видами и названиями (отработки, кабала и т.д.) царит в исконно русском цен­тре России. «Малоземелье» русского крестьянина есть не что иное, как оборотная сторона многозе­мелья этого класса.

Аграрный вопрос, стоявший в центре нашей революции 1905 г., сводился к тому, сохранится ли помещичье землевладение – в таком случае неизбеж­но сохранение на долгие и долгие годы нищенского, убогого, голодного, забитого и за­давленного крестьянства.

Политическая биография Столыпина есть точное выражение условий жизни царской монархии. Столыпин не мог поступить иначе, чем он поступал в том положении, в котором оказалась при революции монархия. Монархия не могла поступать иначе, когда с полной определенностью на опыте, выяснилось (и до Думы, в 1905 г., и при Думе, в 1906 г.), что громадная, подавляющая масса населения уже осознала непримиримость своих интересов с сохранением класса помещиков и стремится к уничтожению этого класса.

Объективные условия были таковы, что борьба крестьян с помещичьим землевладением неизбежно ставила вопрос о жизни или смерти нашей помещичьей монархии. Царизму пришлось вести борьбу не на живот, а на смерть. Пришлось искать иных средств защиты, кроме совер­шенно обессилевшей бюрократии и ослабленной военными поражениями и внутрен­ним распадом армии. Единственное, что оставалось царской монархии в таком положении, была организация черносотенных элементов населения и устройство погромов.

Монар­хия не могла не защищаться от революции, а полуазиатская, крепостническая, русская монархия Романовых могла защищаться только самыми грязными, отврати­тельными, подло-жестокими средствами.

Не высокоморальные осуждения, а всесторон­нее и беззаветное содействие революции, организация революции для свержения такой мо­нархии есть единственно достойный, единственно разумный для всякого социалиста и для всякого демократа прием борьбы с погромами.

Погромщик Столыпин подготовил себя к министерской должности именно так, как только и могли готовиться царские губернаторы – истязанием крестьян, устройством погромов, умением прикрывать эту азиатскую «практику» – лоском и фразой подделанными под «европейские». И вожди нашей либеральной буржуазии, высокоморально осуждающие погромы, вступали в переговоры с погромщиками, признавая за ними не только право на существование, но и право устройства новой России и управления ею!

Столыпинский период рус­ской контрреволюции тем и характерен, что либеральная буржуазия отвернулась от демократии. Поэтому Столыпин мог обращаться за содействием, за сочув­ствием, за советом то к одному, то к другому представителю этой буржуазии. Не будь такого положения вещей, Столыпин не мог бы осуществлять власть Совета объе­диненного дворянства над буржуазией.

Столыпин – не только представитель диктатуры крепостников-помещиков. Столыпин – министр такой эпо­хи, когда во всей либеральной буржуазии, вплоть до кадетской, господствовало контрреволюционное настроение. Когда крепостники могли опираться и опирались на такое настроение. Могли обращаться и обращались с «предложениями» к во­ждям этой буржуазии.

Столыпин – министр такой эпохи, когда крепостники-помещики изо всех сил, самым ускоренным темпом повели буржуазную политику, распростившись со всеми романтическими иллюзиями и надеждами на «патриархальность» мужичка, ища себе союзников среди новых, буржуаз­ных элементов России вообще и деревенской России в частности.

Столыпин пытался старое самодержавие переделать в буржуазную монархию, и крах столыпинской политики есть крах царизма на этом последнем для царизма пути.

Помещичья монархия Александра III пыталась опираться на «патриархальную» деревню и на «патриархальность» русской жизни – революция вконец разбила такую политику.

Помещичья монархия Николая II после революции пыталась опираться на контрреволюционное настроение буржуазии и на бур­жуазную аграрную политику, проводимую теми же помещиками – крах этих попыток есть крах последней воз­можной для царизма политики.

Помещиков (Романова, Столыпина и К⁰) первая Дума вполне убедила в том, что ми­ра у них с крестьянской массой и рабочими быть не может. И это их убеждение соответствовало объективной действительности. Оставалось решить второстепенный вопрос: когда и как, сразу или постепенно изменить избирательный закон.

Буржуазия колебалась, но все ее поведение показывало, что она боится революции в сто раз больше, чем реакции. Поэтому помещики и соблаговоляли привлекать вождей буржуазии к совещаниям, нельзя ли вместе составить министерство. И буржуазия вся, вплоть до кадетов, шла со­ветоваться с царем, с погромщиками, с вождями черной сотни о средствах борьбы с ре­волюцией, – но буржуазия с конца 1905 года никогда ни одной своей партии не посла­ла на совещание с вождями революции о том, как свергнуть самодержавие и монархию.

Вот основной урок «столыпинского» периода русской истории. Царизм привлекал буржуазию на совещания, когда революция еще казалась силой – и постепенно отбрасывал прочь, пинком солдатского сапога, всех вождей буржуазии (сначала Муромцева и Милюкова, потом Гейдена и Львова, наконец, Гучкова), когда революция переставала оказывать давление снизу.

Столыпин дал русскому народу хороший урок: идти к свободе через свержение царской монархии, под руководством пролетариата, или – идти в рабство к Пуришкевичам, Марковым, Толмачевым, под идейным и политическим руководством Милюковых и Гучковых.

Правительство поняло, что вся масса крестьян против него, и оно старается найти себе союзников из крестьянских богатеев. Чтобы осуществить правительственную «реформу», нужны «20 лет покоя», сказал однажды сам Столыпин. «Покоем» он называет покорность крестьян, отсутствие борь­бы против насилия. А без насилия земских начальников и прочих властей, без насилия на каждом шагу, без насилия над десятками миллионов, без подавления малейших проявлений их самостоятельности, столыпинская «реформа» проводиться не может.

«Покоя» не только на 20 лет, но и на три года Столыпин не создал и создать не может: вот та неприятная истина, которую напомнила царским слугам книга бывшего министра о деревенских пожарах.

У крестьян нет и быть не может иного выхода из отчаянной нужды, нищеты, голодной смерти, кроме массовой борьбы вместе с пролетариатом за свержение царской власти.

Подготовка сил пролетариата для такой борьбы, создание, развитие, укрепление пролетарских организаций, – вот в чем очередная задача РСДРП.

Мы твердо знаем, что и столыпинский и народнический путь означают развитие капитализма, которое во всяком случае ведет к торжеству пролетариата. Мы не падем духом ни при каком повороте истории. Но мы не позволим ни одному повороту истории пройти без нашего уча­стия, без действительного вмешательства передового класса.

Хотите бороться с Пуришкевичами? – нам по дороге, но знайте, что рабочие не простят ни малейшего колебания.

А к тем людям, что с холопской торопливостью спешат подписать «окончательный» успех столыпинского землеустройства, рабочий класс отнесется с презрением, с каким всегда передовые, сильные и враждебные реформизму классы относятся к оппортуни­стам и к рыцарям минутного успеха.

Задача пролетария городского – развивать ясное сознание классовой противоположности, которая прикрыта в деревне особенностями земледелия и отстатками крепостничества.

Задача буржуазии – затруднять сознание этой классовой противоположности посредством пустых, бессодержательных и глубоко-лживых фраз о «трудовом» крестьян­стве.