Августа. Единение царя с народом и народа с царем

Манифест 6 августа возвестил о созыве «Государственной думы» «не позднее половины января 1906 года» и булыгинский проект стал законом.

Как раз к годовщине 9-го января, когда петербургские рабочие своей кровью запечатлели начало революции в России и свою решимость отчаянно биться за ее победу, как раз к годовщине этого великого дня царь собирается созвать самым грубым об­разом подделанное, через полицейские сита просеянное собрание помещиков, капиталистов, ничтожного числа богатых и холопствующих перед начальством крестьян.

«Народом» считаются только помещики и капиталисты, допускаемые к двухстепенным выборам (они сначала выбирают, по уездам или городским участкам, выборщиков, а выборщики выбирают уже членов Государственной думы).

Крестьяне-домохозяева считаются народом лишь будучи просеяны четырехстепенными выбора­ми под надзором, при содействии и назидании предводителей дворянства, земских на­чальников, чинов полиции[yyy].

С этим собранием царь намерен совещаться, как с собранием представителей «народа».

Весь городской рабочий класс, вся деревенская беднота, батраки, бездомные крестьяне, все миллионы трудящихся и не имеющих своего домохозяйства, вовсе не допускаются ни к какому участию в выборах «народных представителей».

Единение царя с народом есть единение царя с помещиками и капиталистами с до­бавлением горстки богатых крестьян и с подчинением всех выборов строжайшему над­зору полиции. Нет и речи о свободе слова, печати, собраний, союзов, без которой вы­боры являются чистейшей комедией.

Государственная дума не имеет ровно никаких прав, все ее решения имеют лишь совещательный характер. Все ее решения идут в Государствен­ный совет, т.е. на просмотр и одобрение тех же чиновников. Это – только игрушечная пристроечка к чиновничьему и полицейскому зданию.

На заседания Государственной думы публика не допускается. Отчеты о заседаниях Государственной думы допускают­ся к оглашению в печати только тогда, когда заседания не объявлены закрытыми, а для закрытия достаточно чиновничьего распоряжения, т.е. отнесения рассматриваемого вопроса министром к числу государственных тайн.

Поживем – увидим, оправдается ли этот царский расчет на бессилие рабочего класса...

Пока революционный пролетариат не вооружился и не победил самодержавного правительства, нельзя было и ждать ничего иного, кроме этой, ничего не стоящей царю и ни к чему его не обязывающей, подачки крупной буржуазии. Да и этой подачки не было бы дано, если бы не надвигался грозно вопрос о войне или мире. Без совещания с помещиками и капиталистами самодержавное правительство не решается возло­жить на народ тяжести безумного продолжения войны.

Новая Государственная дума – это все тот же российский полицейский участок в расширенном виде. Богатый помещик и фабрикант-капиталист (изредка богатый крестьянин) допускаются для «совещания» в «открытые» заседания полицейского участка (или земского начальника, или фабричного инспектора и т.п.); они всегда имеют право повергнуть свои мнения на «благовоззрение» государя императора... то бишь околоточного надзирателя. А «черный народ», рабочие городские и деревенская голь, разумеется, ни на какие «совещания» никогда не допускаются. Разница только та, что полицейских участков много и все в них шито-крыто. А Государственная дума – одна, и теперь пришлось опубликовать порядок ее выборов и пределы ее прав.

Публикация эта, сама по себе, уже является превосходным разоблачением всей гнусности царского самодержавия.

С точки зрения интересов народа, Государственная дума – самое наглое издевательство над «народным представительством».

Новый московский ге­нерал-губернатор Дурново[67], восторженно приветствуемый реакционной печатью, выболтал в своей речи истинные планы правительства, которое вместе с манифестом и законом о Государственной думе 6-го августа издало того же 6-го августа указ об отме­не изданного 18-го февраля 1905 года «указа Сенату»[68].

Указ 18-го февраля предоставлял частным лицам вырабатывать виды и предположения по вопросам государственного благоустройства. На этот указ опирались земцы и представители интеллигенции, устраивая терпимые полицией собрания, совещания, съезды. Теперь этот указ отменен. Теперь все «виды и предположения по вопросам государственного благоустройства» должны «восходить» к самодержавному правительству «порядком, в учреждении Государственной думы установленным»!

Это значит – конец агитации, конец собраниям и съездам. Есть Государственная дума, и – больше разговаривать не о чем. Так именно и сказал г. Дурново, объявивший, что больше никаких земских съездов они не потерпят.

Либералы нашей «конституционно-демократической» (читай: монархической) партии оказываются еще раз одураченными. Они рассчитывали на конституцию, а им запретили всякую конституционную агитацию по поводу «пожалования» учреждения, которое является насмешкой над конституцией!

Г. Шарапов пробалтывается еще больше. В своей субсидируемой правительством газете «Русское Дело»[69] он прямо советует запасти в том дворце, где будет заседать Дума, казаков... на случай «неуместных» выходок этой Думы.

Для единения царя с народом представители народа должны говорить и действовать так, как хочет царь. Иначе казаки разгонят Думу. Иначе – членов Думы можно арестовать и без казаков даже еще до того, как они попали в Думу[zzz].

Русский народ получает первые маленькие уроки конституционализма. Цена всяким законам о выборах народных представителей – медный грош, пока нет фактически завоеванного самодержавия народа, полной свободы слова, печати, собраний, союзов, пока нет вооружения граждан, способного обеспечить неприкосновенность личности. Государственная дума есть издевка над народным представи­тельством.

В современной России существуют три политических теории, о значении которых мы будем говорить еще не раз.

1) Теория совещания царя с народом (или «единения царя с народом и народа с царем», как говорит манифест 6-го августа).

2) Теория соглашения царя с наро­дом (программа освобожденцев и земских съездов).

3) Теория самодержавия народа (программа социал-демократии, а также революционной демократии вообще)^[aaaa].

С точки зрения теории совещания, вполне естественно, что царь устраивает совеща­ние только с теми, с кем он хочет, и только таким способом, каким он хочет (с кем и как хочет совещаться царь, Государственная дума показывает с великолепной наглядностью).

С точки зрения теории соглашения, царь не подчинен воле народа, а только должен считаться с ней. Но как именно считаться, в каких пределах считаться, – это из «освобожденской» теории «соглашения» не ясно, и пока реальная власть в руках царя, «освобожденская» буржуазия неизбежно осуждена на жалкое положение попрошайки или маклера, желающего победами народа попользоваться против народа.

С точки зрения самодер­жавия народа, необходимо сначала обеспечить на деле полную свободу агитации и вы­боров, а затем созвать действительно всенародное учредительное собрание, которое бы было выбрано всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием, имело бы всю власть, и выражало на деле самодержавие народа.

Мы подошли, таким образом, к нашему лозунгу агитации по пово­ду Государственной думы.

Кто может на деле обеспечить свободу выборов и полноту власти учредительного собрания?

Только вооруженный народ, организовавшийся в революционную армию, привлекший на свою сторону все живое и честное из армии царя, победивший царские силы и заменивший царское самодержавное правительство временным революционным правительством.

Учреждение Государственной думы, которое, с одной стороны, «подманивает» народ мыслью о представительном образе правления, а, с другой стороны, является самой грубой подделкой народного представительства – дает неиссякаемый источник для самой широкой революционной агита­ции в массе, служит прекрасным поводом к устройству собраний, демонстраций, поли­тических забастовок и т.д.

Лозунг всей этой агитации: вооруженное восстание, немед­ленное образование дружин и отрядов революционной армии, свержение царской вла­сти и учреждение временного революционного правительства для созыва всенародного учредительного собрания.

Определение момента восстания, разумеется, зависит от местных условий. Мы можем только сказать, что вообще революционному пролетариату выгодно теперь несколько отдалить момент восстания: вооружение рабочих подвигает­ся постепенно вперед, настроение войска становится все ненадежнее, военный кризис стоит накануне разрешения (война или тяжелый мир), преждевременные попытки вос­стания могут принести громадный вред при таком положении дел.

Пролетариат исключен из выборов в Думу. Пролетариату, собственно, нечего бойко­тировать Думу, ибо эта царская Дума сама своим учреждением бойкотирует пролетари­ат. Но пролетариату выгодно поддержать ту часть буржуазной демократии, которая склоняется к революционному образу действий, а не торгашеству, к бойкоту Думы, к усиленной агитации в народе для протеста против этой Думы.

Пролетариат не должен пройти молча мимо этой первой измены буржуазной демо­кратии, когда ее представители говорят о бойкоте Думы (за бойкот высказалось большинство на июльском съезде земцев), говорят пышные фразы об обращении к народу, а не к царю, а на деле готовы оставить без протеста эту новую издевку над народными требованиями, готовы забросить мысль о бойкоте и пойти в Думу.

Пролетариат не может оставить без опровержения те лживые фразы, которыми пестрят теперь статьи в легальной либеральной печати бросившейся воевать против идеи бойкота.

Господа либераль­ные газетчики развращают народ своими уверениями в возможности мирного пути, «мирной борьбы мнений».

Господа либеральные газетчики обманывают народ, заявляя, будто земцы «могут в известной мере (!) парализовать (!!) несомненно предстоящее воздейст­вие на крестьянских избирателей со стороны земских начальников и вообще местной администрации».

Пусть же буржуазные предатели революции идут в эту мертворожденную Государственную думу.